Флэшбэк

Флэшбэк

Пролог

Каждая жизнь – это временной отрезок с раскиданными по нему точками-событиями. Между некоторыми из них, связанными общим повествованием, стоят десятки лет. В девять научился кататься на велосипеде, а в девятнадцать оказался сбит пьяным автомобилистом, вильнувшим на край проезжей части. Твое время в этом мире закончилось, сделанного вспять не обратить.

Иногда события связаны совсем незаметно. Не сделал что-то во время, а потом, как в домино, каждый случай задевает последующий, давая направление для падения, и вот линия ведется в другую сторону – из-за одной глупой ошибки пострадал близкий человек. Это событие связано с тобой, даже не смотря на то, что произошло в чужой временной шкале.

Случается такое, что жизни двух людей невольно связываются из-за принятого ими решения. Переплетаются, перекликаются, даже спустя те же десятки лет. Для времени нет понятия времени, как глупо.

Десять лет.

Двери больницы распахнулись. Спокойное помещение наполнилось кучей скомканных голосов, скрипящих шагов и грохотом носилок скорой помощи. Несколько медработников везли тело, окутанное проводами, шлангами и трубками. Они что-то кричали стоящим на пути людям, а те прижимались к светлым стенам, провожая взглядами всю процессию. Понимали, что еще одному человеку не повезло.

За носилками и командой врачей бежал… а девушка. Совсем молодая, даже юная, лет шестнадцати. Темные спутанные волосы развивались от быстрых шагов, в огромных голубых глазах стояли слезы. Капля за каплей они стекали вниз, смывая засохший на нем слой грязи. Все ее платье, до этого светло-зеленое, было покрыто пятнами. Руки содраны в кровь, одна сторона лица чуть опухла. Девушка бездумно спешила вслед уезжающим носилкам, волоча трясущиеся ноги. Она ведь сделала все, что могла. Все, что… мог. Он сделал все, что было в его силах.

Врачи скрылись за очередными дверьми. Одна из медсестер остановила парня, встав между ним и операционной.

– Туда нельзя! Молодой человек, ждите здесь!

Он метался из стороны в сторону, точно зверь в клетке, и отчаянно пытался заглянуть в приоткрытые створки.

Женщина исчезла в той же комнате, плотно ее заперев. Ему оставалось только сесть и терпеть.

Вина может душить. В прямом смысле. Чьи-то невидимые руки обхватывают твою шею и сжимают ее, мучают, заставляя сожалеть. Через тонкую кожу проникают внутрь, давят сердце. Кровь бежит по венам быстрее, потакая его предсмертной агонии. Дышать невозможно. Это чувство знакомо многим, как и тому, кто ждал исхода идущей битвы за жизнь – в физическом смысле на его коже все еще багровели следы человеческих пальцев, а теперь такие же следы появились глубже, под оболочкой из плоти.

Он сел на соседний от двери стул и сложил руки на лице, пытаясь прикрыть его, отгородить себя от произошедшего. В это не верилось. Серебряное кольцо, надетое на средний палец, жгло скулу мертвым холодом. Молодой человек снова сделал вдох и выдох, пытаясь привести себя в чувство, но покалывание в груди все равно заставляло раз за разом прокручивать одно и то же. Одинаковые кадры. Разъедающее сожаление. Столько слов, которые он хотел бы сказать ей.

Он скажет. Обязательно скажет.

В коридоре было устрашающе тихо…

Устрашающе громко. Девушка сидела на одном из стульев, подпирающих стену в ряд. Вокруг бегали толпы чьих-то сочувствующих родственников и медработников, шурша документами, а за стеной пытались привести в чувство единственного, кто волновал ее. Рядом, так же переживая, ждали его родители: плачущая мать прятала лицо на груди отца. Пара нарочно не замечала ее, отвернулась в противоположную сторону. Хорошо знающие друг друга люди сидели в нескольких сантиметрах, словно незнакомцы.

Девушка посмотрела на них с нескрываемым, искренним сожалением. Она уже перестала плакать, только через силу пыталась сглотнуть колючий комок, вставший поперек горла. Ее мучили усталость и физическая, настоящая боль, перед глазами стояли ужасающие кадры. Мысли были не здесь, не в стерильных стенах больницы, а в месте, которое не так уж далеко отсюда. Мокрое и грязное. Полное отчаянных криков. Все, что продолжало держать их в настоящем – он.

Она ненавидела его. И в то же время любила.

Он ненавидел ее. И в то же время любил.

Свадьба через пару месяцев, они бы со всем справились. Ей просто нужно было выжить.

Ему просто нужно было выжить.

Двери бесшумно приоткрылись. Одна из белых фигур покинула операционную, стягивая медицинскую маску с лица в нарочито замедленном жесте. Окровавленные перчатки заставили парня совершенно неосознанно поежиться. Поднявшись, он почувствовал, как мышцы на лице сводит от ужасного предчувствия – врач был расстроен.

– Мы… Не смогли. Нам очень жаль, она…

– Он жив.

Мать вновь громко зарыдала, падая от переизбытка эмоций в руках мужа. Тот насильно зажмурился, пытаясь не потерять контроль над собой, и усваивал почему-то не успокаивающую мысль – он жив. Девушка, стоящая в стороне, зажала рот ладонью, но сквозь пальцы все равно предательски пробивался израненный голосок. Она подняла глаза к потолку и оперлась о стену, не в силах держаться ровно.

Слишком больно. Как же больно.

– «Помогите мне».

– Можете зайти…

– …попрощаться.

Парень через силу кивнул. Получилось резко и прерывисто, будто шея была слишком напряжена. Металлическая пружина, а не мышцы и кости.

Врач ушел, за ним скрылась команда, оперирующая умершую. Секунды тумана до момента, когда коридор остался чист. Он схватился за ручку двери и вошел в комнату, хмурясь странным словам. Делал то, что просили, хотя совсем не понимал реальность произошедшего. Что сказал врач? Что она мертва?

Не может быть.

Ему послышалось.

Правда одна, но специально медленно входя в операционную, он отчаянно надеялся, что все домино снова встанут на ребра и развернутся иначе, упадут в другую сторону, изменят конец этой истории. Она ведь сейчас смотрит, улыбаясь. Ждет, когда гость поднимет глаза, чтобы подозвать его к себе и обнять, забыв прошлые обиды. Как всегда. Как раньше. Они простят друг друга и уедут домой вместе, чтобы там получить свои заслуженные часы тепла.

Тишина и приглушенный свет. Дверь захлопнулась, оставив малочисленный шум жизни позади. Он стоял, вслушиваясь в звуки, которых не было.

Ничего.

Нижняя губа предательски задрожала, изображение поплыло не известно, от чего. Сколько смелости и самообладания в простом движении – всего-то поднять голову, но как же сложно.

Она прошла вслед за его родителями, словно тень, будто ее и не было здесь. Они радовались, припали к постели сына, хоть и знали, что тот не мог их увидеть или услышать. О плачевом состоянии говорили видимые признаки: множественные трубки, катетеры в венах, кислородная маска на лице. На нем не было живого места, голова покрыта бинтом, но рядом, укрепляя надежды на хороший исход, прерывисто пищал аппарат. Девушка встала поодаль, смотря на паренька с замиранием сердца. Опасаясь, что он может в любой момент очнуться, стала наспех смахивать слезы, растирая ими грязь по щекам. Трясущимися ладонями пригладила спутанные волосы, часто дышала и вытягивала непослушные уголки губ, пытаясь сделать вид, что все хорошо.

Он был важнее.

Важнее боли и желания убить себя.

– Мой мальчик, – мать ласково перебрала темную прядь, торчащую из-под белых полос, повторяя одни и те же привычные обращения.– Мой ангел. Мое солнце.

Отец стоял рядом, глядя на сына с высоты своего недрогнувшего тела. Серьезное лицо не выражало и капли всех переживаний, возложенная ответственность заставляла быть сильным и держаться ради жены. Лишь влажные линии от уголков глаз до крыльев носа поблескивали в мутном свете ламп.

В палату вошел врач.

– Вы родители? Состояние парня стабильное, – мужчина говорил спокойно и ровно, но что-то в его голосе заставило всех троих обернуться, сосредотачивая на нем внимание. В густом воздухе, пахнущем кровью и лекарствами, почувствовалась тревога. – Но есть кое-что, о чем вам необходимо знать…

Под единственным источником света лежало женское тело, накрытое белой простыней под самый лоб, с бледной кожей и длинными темно-русыми волосами. Сверкающими и прямыми. Глаза закрыты. Недвижима, словно восковая фигура.

Молодой человек насильно сжал челюсти и задержал дыхание, чтобы оставить в себе рвущийся наружу крик. Слезы жгли глаза, застилая обзор, и он резко надавил на веки двумя пальцами, чтобы освободить их. Наконец, громко выдохнул через рот.

Ему очень хотелось заставить себя поверить, что она просто спит, но кровавые разводы на простыни говорили об обратном. Отбросить ткань не хватило смелости, вместо этого он едва ли не крадучись подошел к ней вплотную. Смотрел, не в силах моргнуть, непривычно большими глазами. Впился взглядом, желая уловить дыхание – то, как поднимается грудная клетка, опровергая ошибку врачей.

Стоящий рядом аппарат был выключен.

Все вокруг больше напоминало картину – застывшее во времени и пустое. Ни запахов, ни звуков, даже температура была обычной – никакой.

Мужская рука потянулась к другой, виднеющейся под краем простыни. Серебряное кольцо на тонком среднем пальце сливалось с посеревшей кожей. Не правильно. Не ее кожа. Где светлый оливковый оттенок? Загар, который она любила? Почему же она такая бледная?

Он осторожно взял затвердевшую ладонь и окончательно поверил в происходящее.

Холодная.

Ресницы дрогнули. Веки, вдруг потяжелевшие, опустились. Каменные черты исказились от слез, которые теперь прорвались одним потоком.

Не может быть.

Не может быть.

Глава 1. Руслан

– Смотри, это наше фото. Выпускной твоего двоюродного брата. Помнишь? – Кристина держала перед моим лицом мобильный с фотографией плохого качества. Она и двое незнакомцев. Один похож на меня, но так странно видеть себя и не помнить момент, когда делал то, что делал. Словно твоя точная копия, прожившая свою жизнь и умершая в тот день, когда ты вдруг родился.

Я вздохнул, глядя на второго парнишку. Вот его точно не знаю, даже близко. Но лицо Кристины, с такой искренней надеждой смотрящее на меня, не оставило выбора.

– Да… – протянул я неуверенно. – Что-то припоминаю…

Рука, сжимающая телефон, упала на больничную койку рядом со мной.

– Соколов, – девушка закатила глаза, недовольная такой неприкрытой ложью. – Я тебя знаю, как облупленного. Ничего ты не вспомнил. Давай еще. Вот, смотри, это я тебе на прошлый день Святого Валентина дарила. Открытка. Сама делала.

Она вложила в мою ладонь красный кусок картона, обклеенный бумажными цветочками и усыпанный блестками. Я с интересом принялся осматривать его.

– «Моей второй половинке, любимому и самому прекрасному Русику. Надеюсь, когда-то ты перестанешь постоянно пропадать на поле и вспомнишь, что я тебя тоже жду. Спасибо за твои умопомрачительные шутки и заботу. Надеюсь, в будущем ты будешь шутить меньше».

Прочитав, я не сдержал смеха. Кристина сидела рядом, наблюдая за мной с робкой радостью.

– Значит, футбол?

– Ага. Ты с парнями из нашей школы играешь, – она помрачнела, спустив улыбку. Прекрасную, самую красивую улыбку на свете. – Играл. Теперь, наверное, не сможешь. Врач сказал, в любой спорт дорога закрыта.

– Ну и ладно, – я пожал плечами, убирая открытку на прикроватную тумбу, и потянулся вперед с намерением коснуться знакомого тела. Мне всегда хотелось ее касаться. Это был чем-то волшебным, исцеляющим. Все мои воспоминания из прошлой жизни были малочисленными, но каждое отсылало к ней. Кристина была единственным, что осталось во мне.

Наши руки так и не коснулись друг друга.

Она поднялась со стула и судорожно бросила все мелочи, которые принесла, в небольшую коробочку. Я так и остался с протянутой ладонью, следя за ее нервными действиями. Все так резко сменилось – Кристина уже не улыбалась и избегала смотреть в мою сторону, пока я сам отчаянно искал ее взгляда. В такие моменты неизбежно накрывала паника. Она убегала каждый раз, когда я пытался разрушить этот почти осязаемый барьер.

– Мне пора… К экзаменам надо готовиться, курсы через час.

– Час? До школы идти двадцать минут, ты же сама говорила…

– Да, – девушка вмешалась в мою реплику резко и, поняв, как это прозвучало, замялась. – Да. Я знаю, но мне еще кое-куда надо зайти… В общем, я пойду. Пока.

– Пока, – только и успел сказать я, когда она выскочила из палаты.

Бросила. Оставила наедине с незнакомцем. Его призрак преследует меня до сих пор. Прошло столько лет, из семнадцатилетнего подростка я перерос в двадцативосьмилетнего мужчину. Больница осталась тревожным опытом, но тот, прошлый Руслан просыпается со мной каждый день, напоминает о себе, пытается достучаться обрывками старых воспоминаний. Почему-то никто не хочет помочь мне разобраться с этим, даже та, кто знала его лучше любого другого человека.

Мы всегда стоим друг против друга. Чувство такое, будто он в разы сильнее. Знает что-то, чего не знаю я, и не спешит делиться, только мучает, подкидывая какие-то смутные образы. Его стараниями мне приходится вечно ощущать, как загадочное слово вертится на кончике языка. Иногда кажется, что это не слово, а целая поэма. Нечто большое. Оно совсем рядом, недоступное мне.

Не подходящая тема для размышлений после сна.

Очередная утренняя сигарета. Солнце вынырнуло из-за горизонта на половину, освещая мое помятое лицо ярко-желтым. В целом, так проходило каждое начало дня: балкон, солнце, сигарета и сопение Рокки у ног. Он, в отличие от меня, просыпаться рано никогда не любил, но упорно следовал по пятам, будто боялся, что странный хозяин в один момент сотворит какую-то глупость. Встать в такую рань у него ведь хватило мозгов.

– Схожу в душ, а потом пойдем гулять, – я потушил окурок о грязную пепельницу и потянулся свободной рукой к большой пушистой голове пса. – Гу-лять. Гулять, да?

Услышав заветное слово, он взбодрился. Поднялся на четыре лапы, завилял хвостом и даже покрутился на месте, обозначая, что к этому готов всегда. Я посмеялся такой бурной реакции и впустил друга внутрь.

– Жди. Рокки, я сказал жди. Десять минут, парень. Не больше, клянусь.

Как и обещал, через десять минут нацепил на влажное тело спортивный костюм, наспех прошелся по волосам полотенцем и прицепил к кожаному ошейнику поводок. Можно было подумать, что я собрался на пробежку, приняв перед этим душ, как идиот, но нет. Все это – ради экономии времени и удобства.

На улице я огляделся и, убедившись, что в такую рань никого у дома больше нет, спустил Рокки с поводка. Тот понесся по двору, наворачивая круги у качелей и песочниц. Мне оставалось только сесть на лавку у подъезда и наблюдать за безудержным весельем чада – уж очень он радовался первым минутам свободы после пробуждения. Это были единственные мгновения спокойствия за день, потом следовала монотонная работа до самого вечера. Прямо как хомячок в колесе.

Рокки убежал за дом, чтобы незаметно сделать все свои дела. Когда вернулся, я зацепил его карабином и отвел в квартиру. Прежде, чем вновь спуститься к подъезду наполнил миску до отказа.

Дресс-кода у меня на работе нет, потому я даже не переоделся – так и сел в автомобиль. Глядя на меня, можно уверенно сказать: типичный таксист. Все стереотипные признаки были на месте: нос с горбинкой, темные волосы, густая щетина и спортивный костюм. Долгое время подумывал над тем, чтобы застелить все сидения в машине тигровыми тканями для колорита. Может, это и лишнее, но шальная мысль все-таки проскакивает. Нужно же как-то поднимать себе настроение, ведь рутина водителя такси немногим отличается от любой другой. Единственное – переменчивый пейзаж за окном первое время не дает заскучать. Потом все уголки города становятся тобой изучены, и получать удовольствие от вождения уже не выходит, спасает только музыка. Но не радио, там крутят одно и то же.

Миновали несколько заказов. От адреса к адресу.

Я остановился у новостройки из серо-синих панелей, когда телефон требовательно зазвонил. Надпись на экране давала понять, что варианта «не отвечать» не существует, потому палец метнулся к зеленому значку.

– Матушка, здравствуй.

Динамики шуршали на громкой связи, сопровождая женский голос. Я прямо видел, как она хмурилась, держа плечом новый смартфон. Почему-то технологии давались ей слишком тяжело, не смотря на довольно молодой возраст.

– Здравствуй, здравствуй, Русланчик, солнце мое. Ты на работе?

– Да, жду пассажира.

– Ну, я тогда быстро, – проговорила участливо, перед очередной перебивкой из шороха. – Дяде с папой надо помочь сегодня. Так, по мелочи, ничего серьезного.

– Хорошо, понял. Когда приехать?

– Часам к семи… – речь прервалась, на фоне громко и задорно заговорил упомянутый родственник.

– Как сможешь, Русланчик, как сможешь, дорогой!

– К семи, – недовольно повторила мама, вложив в голос ощутимый нажим. Явно наседала на дядю, чтобы тот отошел. – Потом домой приедете, я вас накормлю хоть.

– О-о-о-о, мама, с этого надо было начинать, – я обмяк, припомнив вкус домашней стряпни. По ощущениям сто лет ничего такого не ел, а семье об этом говорить опасно – не те люди, буду кормить, пока не взмолишься о пощаде.

– Вот-вот, – я услышал улыбку даже через искажающие помехи. – Неделю уже не заезжал. Где видано такое? Только едой тебя и остается заманивать.

– Простите, мама. Обещаю, буду приезжать чаще. Неделя тяжелая выдалась.

– Да уж знаю, что у тебя там за неделя была, – пробурчала она, явно на что-то намекая. Естественно, я не стал ничего отрицать, ведь с порога понял, что в этой фразе нет шутки. Как скрытая ото всех информация попала к родителям – хороший вопрос, ответ на который лучше выудить у них самих непосредственно.

– Давайте при встрече уже поболтаем? Тут пассажир…

– Да иди, иди, не юли. А то как уж на сковородке, завертелся сразу, закрутился. Посмотрите на него, поймали.

– Ма-а-ама, – протянул я ласково, замечая, как в мою сторону действительно направляется какой-то мужчина. – До свидания.

– До свидания, солнце мое.

Отключился аккурат в момент, когда он сел рядом. Последовали привычные трудовые часы.

В работе, где взаимодействие с людьми неминуемо, нельзя быть злым или угрюмым. От тебя многое зависит. Ты – часть чьего-то дня, пункт последней мысли, передышки и взвешивания всех «за» и «против». Кто-то посреди поездки в аэропорт запросто и передумать может – нередко вез по обратному адресу с грудой вещей. Часто люди за секунду меняются в лице и выходят у ближайшей парковки, а потом растворяются в толпе. На пути к чему-то важному нужно иметь безопасный уголок. И таким уголком зачастую являюсь я.

В поездке я стараюсь изучить человека, но не наседать. Они бывают веселыми, злыми, грустными, предвкушающими, взволнованными. Печатают что-то в телефоне с улыбками на лицах или смотрят в окно, погруженные в свои мысли. Останавливаясь у нужного пункта на карте, я жду. Они выходят. Их встречают, либо нет. Когда большие компании, когда один человек. Грустные люди направляются к своим половинкам, а веселые спешат на поезд с чемоданом. Или наоборот. Всегда было интересно узнать, как их жизни изменило мое появление. Пришел и ушел, на моем месте мог быть другой, но попался я. Это ведь что-то значит? Мы не просто так встретились. Иногда кажется, что я, возможно, должен был спросить у каждого из них, куда они спешат, помочь, посоветовать. Нужно ли?

Так интересно узнать, о чем они думают и куда едут. Разные люди и разные судьбы.

После шести я выполнил последний заказ и направился к дому матери. Мастерская дяди находилась буквально в нескольких дворах. Он часто болтался у них, потому я никогда не удивлялся, застав его на диване в гостиной или за столом, пьющим чай. Тем более, своей семьи у взрослого родственника не было, и хорошо проводить время ему удавалось только в обществе старшей сестры и ее мужа.

Оставив машину под окнами, я удостоверился у отца, что никаких изменений в планах не произошло, затем направился по заученной дорожке к автосервису. Войдя внутрь, сразу же почуял знакомый запах бензина и ядовитого дымка. Из дальнего зала донеслась пара мужских голосов, буднично обсуждающих какие-то свои дела. Куртку оставил тут же на вешалке, вытер подошву кроссовок о постеленную старенькую тряпку, и вошел в зал. От ямы, над которой стояла припаркованная черная иномарка, тянуло холодом. Оттуда же доносилась очередная реплика отца.

– Тофик, ты бы взялся за голову уже.

Я принялся оглядываться в поиске дяди – тот затерялся среди металлических полок, деталей и инструментов.

– Да думаю, Игнатик, думаю. Как-то не хочется, я же еще молодой, – весело ответил он, как по заказу вынырнув из-за заднего колеса. Заметив меня, замахал ладонью, приветствуя.

– Здрасте, дядь Тауфик.

– О, Руслан, подай-ка мне ключ на двенадцать. Он в салоне, на переднем сидении, – попросил отец, вместо того, чтобы сказать «Здравствуй, сынок». Оставалось плечами пожать по дороге к автомобилю. Нужный инструмент быстро нашелся в салоне и еще быстрее оказался в руке, призывно торчащей из ямы. – Привет.

– Здравствуй, пап.

– Как день?

– Хорошо. Твой?

– Тоже. Наш дорогой и шибко умный дядя не спешит сам тут порядки налаживать, видишь?

Дядя Тофик незаметно подкрался ко мне и оперся об открытую дверь, глядя с озорной улыбкой. Золотой клык заманчиво блестел, демонстрируя весьма бурное прошлое. Мы обменялись красноречивыми взглядами.

– «Так куда мне, я ж еще молодой», – повторил сорокалетний мужчина.

– «Все верно, дядя, все верно», – подтвердил я, потакая его маленькому заблуждению.

– «Еще и папа твой всегда на подхвате».

– «И не поспоришь».

– Тофик, ты ему там глазки не строй, иди остальные крылья проверяй.

Я сдержано засмеялся, когда второй хозяин сервиса принялся выполнять данное ему поручение. О том, как неохотно он направился на то место, откуда только пришел, и говорить нечего. Едва макушка с редкими волосами скрылась, я сел на корточки, пытаясь оказаться в зоне видимости отца.

– Пап, так с чем помочь-то?

– Вон там Тойка стоит, красная. Дальше по залу, видишь?

Оперся о руку, выглядывая из-за автомобиля. Показался строй мордочек других клиентов, красная среди них была только одна.

– Ага, вижу.

– Вот иди туда, открывай капот и смотри. Ключи рядом на столе. Пригнали пару часов назад, но руки до нее не доходят. Завтра утром уже заберут. Тофика отправлять – только дополнительную работу создавать.

Картинно недовольное лицо показалось над крышей иномарки, покрытой серой посыпью.

– Обижаешь, Игнатик. Я же хорошо с автомобилями общаюсь.

– Временами, – согласился папа отстраненно. Было понятно, что он мало сосредоточен на разговоре из-за работы. – Руслан. Понял, что делать?

– Да, да, понял, – на самом деле, я каждый раз удивлялся, когда родитель доверял мне какую-то сложную работу. В нашей семье это вынужденная редкость.

– Понял – приступил.

Я послушно добрался до красного автомобиля, взял ключи и принялся возиться с его новенькими внутренностями. Во время подобной работы беспокойства как-то забывались. С механизмами все просто – там проблема заключается лишь в видимых дефектах, обнаружить которые совсем не сложно, если внимательно смотреть. А я всегда был внимателен и, наверное, даже дотошен в таких делах. Идеально работающие машины доставляли мне удовольствие.

У этой звук был не очень. Пару раз нажав на газ я удостоверился, что работа предстоит интересная. Еще один важный момент – такая деятельность стимулирует мозг. Все взаимосвязано, и изучая, как работает тот или иной металлический организм, ты узнаешь все больше и все быстрее решаешь поставленные задачи.

Пока два других работника, переговариваясь, разбирались со своим клиентом, я работал со своим. Закончили мы примерно в одно время, они обогнали меня всего на несколько минут.

Папа подошел, вытирая руки от мазуты. Он, как и я, любил работать без перчаток. На уставшем лице застыл вопрос. Только отцы могут так смотреть, одновременно и требовательно, и с готовностью помочь.

– Ну что?

– Справился.

Когда рядом появился дядя, я мельком подумал, что, возможно, на моего отца больше похож он, если выбирать из двух.

Дядя Тауфик имел такой же нос, такую же широкую улыбку и такие же темные волосы. Сбитый, низкого роста, с озорными карими глазами. Если верить его очень ярким рассказам, то именно он дал мне первую сигарету, впервые налил пиво и поначалу забирал с тусовок, чтобы родители не узнали. Наверное, если бы память в момент меня не подвела, я любил бы его еще больше.

Отец выглядел абсолютно иначе, больше напоминал светловолосого викинга. Как Тор из известной киновселенной: высокий, широкоплечий, с длинными волосами, собранными в хвост и золотистой щетиной. Не удивительно, что гены маминой линии оказались сильнее. Хотя, сказать честно, иногда я об этом даже жалею.

– Ну раз все, то давайте домой. Там Римма уже заждалась, наверное, – скомандовал папа, оставляя пятнистое полотенце на краю стола. – Тофик, ключи где?

– Здесь, – мужчина похлопал по нагрудному карману рабочего комбинезона.

Родитель взмахнул рукой, показывая, что пропускает меня вперед. Я захлопнул капот и поплелся к комнате, в которой оставил куртку. Вскоре мы вышли, наблюдая, как погасает свет в окнах, и как дядя выскакивает из темного помещения, умело покручивая связку на указательном пальце. Под недовольным взглядом отца он запер дверь и проверил, чтобы все точно было закрыто. Втроем мы направились домой через дворы. Редкие фонари освещали путь – на нашу маленькую часть Земли опустилась ночь.

Смех гуляющих подростков вскоре сменила тишина подъезда, а ее – шум родительской квартиры. Едва мы прошли в дверь, мама выглянула из кухни. Ее появление обозначил звон сверкающих «шорок», представляющих собой несколько крепких нитей с разноцветными камушками. Разуваться в таком маленьком коридорчике было проблематично, потому мы толкались в полутьме, словно слепые котята.

– Матушка, здравствуй, – поздоровался я, пока она тянулась к папе с намерением чмокнуть его в щеку. Дядя Тауфик подставил свою, намекая, чтобы сестра уделит внимание и ему.

– Здравствуй, солнышко мое, здравствуй. Проходи скорее, дай я тебя обниму.

Я дождался, пока дядя получит свою долю любви и освободит проход. Ушлый мужичок живо разулся и скрылся на кухне на носочках, точно жулик.

– Тофик, руки помой и не смей шурудить по столу, – с улыбкой прикрикнула мама, протягивая ко мне ладони. Весь шум на кухне тут же затих, а через несколько секунд в раковину полилась вода.

Уверенные женские руки заключили меня в объятия. Знакомые тяжелые духи, пропитавшие ее волосы и одежду, пробуждали противоречивые эмоции. Сколько бы я не старался, этот запах жженого сахара, приторный до горечи, ассоциировался с болезнью и больничной палатой. Я любил маму, здесь нет никаких сомнений, но к своему стыду, иногда я ощущал то же, что в первый раз, когда встретил ее – сомнения. Она такая… чужая.

Пришлось подавить пугающие мысли и изрядно согнуть спину, чтобы поприветствовать ее объятиями в ответ.

– Мой ты хороший. Сыночек, как же я соскучилась, – протянула она, а потом отпрянула и шутливо шлепнула по мне полотенцем, до этого лежащим на ее плече. – Совсем забыл про мать.

– Нет, мамуль, что ты. Просто обстоятельства так сложились. Больше не повторится, честное слово.

Я посмотрел со всей возможной искренностью. Она долго щурилась, оглядывая меня. Аккуратно подведенные карие глаза казались вытянутыми из-за стрелки, родинка над губой переместилась в сторону.

– Я уже говорил, что ты у меня самая красивая?

Мама закатила глаза и снова ударила меня полотенцем. Я хохотнул, предпринимая вялые попытки прикрыться.

– Льстец. Иди за стол.

– Ты правда у меня самая прекрасная…

– Я знаю, солнышко мое.

Мы смеялись, занимая свои места. Мама неторопливо выставляла оставшиеся блюда, пока мужская половина выдавала ей события прошедшего дня. Затем мы плотно поужинали. Все это время родственники внимательно следили за тем, чтобы моя тарелка не пустовала. Больше всех в этом плане отличилась, конечно же, единственная дама – она даже не спрашивала, просто постоянно подкладывала еду. Папа и дядя поочередно советовали то одно, то другое, а отказать я не имел права, потому подъедал всего понемногу, пока в какой-то момент не почувствовал, что физически не могу вместить в свой желудок ни кусочком больше.

– Можно я уже не буду голодным? – вопрос, заданный на выдохе, выдал всю тяжесть.

– Можно, – благосклонно кивнула мама, поднимаясь из-за стола. – Еще чай сейчас попьем.

– О, не-е-е-ет. Ну, мам.

– Чаще приезжать будешь. Мое дело – следить, чтобы ты сыт был, пока под другое крылышко тебя не передам.

– Кстати, Русланчик, что там? Когда свадьба? – поинтересовался дядя. Изящная женская рука нырнула между нами, забирая грязные тарелки. И не скажешь, что это – руки домохозяйки. С новым маникюром, все в золоте, ухоженные и нежные.

– Да не предвидится пока, дядь Тауфик, – неуверенно протянул я, почему-то схватив мочку уха. Глянул на отца. Тот откинулся на спинку стула, смотря в ответ и, кажется, ничего особенного не ждал. В прямом взгляде ощущалась поддержка.

– Рано ему еще, – среагировал он и кивнул жене, когда та забирала грязную посуду. В привычном, почти будничном жесте погладил ее по костяшкам пальцев, взглянув необычайно ласково, на что получил искреннюю улыбку. – Не дорос до семейной жизни, пусть гуляет.

– Какой рано, Игнатик? – округлил глаза дядя. – Двадцать восемь годков уже. Когда вам столько было, ему десять стукнуло.

– Времена другие. Сейчас молодежь не стремится скорее семью заводить. Вот пусть он лучше осознанно к этому придет, чем быстрее-быстрее, потому что так кому-то там надо. Кому надо, тот пусть и женится, да, Тофик?

– Римма, ну ты хоть ему скажи, – мужчина взволнованно обернулся, выискивая поддержку сестры. Та поставила на стол чайные чашки и вытерла руки о цветастый фартук.

– Я согласна с мужем, дорогой. Пусть погуляет еще. Но не долго, – наказ был направлен уже мне. Говорящий взгляд в упор и поднятые густые брови говорили, что мне действительно стоило бы задуматься.

– Понял, – я кивнул, подкрепляя свой ответ для большей убедительности.

– Главное, – начал дядя, подняв указательный палец вверх. – Чтобы у нее кровь горячая была. Вот твой папа. Думаешь, наши родственники его просто приняли? Пф, – зрачки описали круг. – Риммочка его когда привела, мы думали, у дома крыша подлетит. А он выдержал вон. А все почему? Потому что кровь у него – наша.

Папа слушал речь родственника без излишней ностальгии, будто тот припоминал что-то мало приятное. Я ему усмехнулся. Горячая кровь, да уж. У моего папы кровь, скорее, ледяная, если судить по его поведению и внешнему виду. Тем не менее, он добрейшей души человек, очень чуткий и жалостливый.