Я не покорюсь, Адмирал!

***

Плечи уже ныли от того, что руки прочно связаны за спиной. Колени ерзали по скользкой палубе и болели, но я все же вздернула подбородок. Глаза слезились: я смотрела вперед, прямо на Адмирала, который стоял спиной к солнцу и разглядывал меня так же беззастенчиво, как я его. Андерсон из дома Шторма – тот, по чьей вине почти половину своей прошлой жизни я страдала – я ненавижу тебя всей душой.

– Значит, ты и есть моя невеста? Жаклин Шторм… – протянул командующий императорским флотом, будто пробуя мое имя на вкус.

Я пожала плечами и кивнула – чего отпираться, если пару минут назад капитан моего корабля назвал меня по имени. Предатель он или идиот? Разберусь потом. А сейчас главное – успокоиться и не выдавать предвкушения.

Крики чаек давили на уши, на горизонте мерцала в рассветной дымке Безымянная земля. Рябь шелестела о борт корабля – шикарного барка, принадлежащего Адмиралу императорского флота. Правда, приводить его в порядок после сражения придется еще долго.

Ближайшая ко мне грот-мачта треснула, ее придется пилить. На нее опирался солдат, который так усиленно сжимал порванный бок, будто это поможет ему исцелиться. Кровь на палубе воняла уже сейчас, а ведь солнце еще даже не вышло из-за пелены тумана на горизонте. Боюсь даже представить, каким отвратительным, зловонным чудовищем станет прекрасная «Лань» после полудня.

Будто прочтя мои мысли, Андерсон тоже оглядел свое поруганное детище и сделал шаг в сторону. Теперь солнце не мешало мне разглядывать его. От удивления я даже вскинула брови. Из прошлой жизни – или прошлой попытки прожить эту жизнь – я помнила его величественным широкоплечим красавцем, донельзя самоуверенным и хладнокровным. Сейчас же… хладнокровный – пожалуй. Но не величественный. И уж точно не красавец. Впрочем, в те времена, когда мне на самом деле было семнадцать, он показался мне настоящим подарком судьбы. Я даже не слишком сокрушалась по поводу того, что придется сменить гордое имя «Шторм» на мирное «Штиль».

Теперь я видела лишь уставшего брюнета, в кудрях которого поблескивала ранняя седина, с глубокой складкой меж нахмуренных бровей, острым взглядом прищуренных ярко-голубых глаз и трогательной ямочкой на подбородке, которую он, насколько я помню, через пару лет начнет прятать под аккуратной бородой. Широкоплечий, с военной выправкой, он не выказывал усталости, и все же она чувствовалась в том, как он оглядывался, как размеренно двигался и как беззвучно вздыхал, обнаруживая взглядом новых и новых раненых.

– После всего, что ты сделала, ты ведь не рассчитываешь, что сможешь выйти за меня? – процедил старший сын дома Штиля, возвращаясь ко мне после короткого обхода палубы корабля.

Я стиснула зубы, сдерживая поток ругательств. Его слова так ярко напомнили все, что мне пришлось пережить в прошлом, что захотелось завыть. Нет, конечно я не рассчитываю на твое благородство! Ведь ты и в прошлый раз, когда я прибыла к тебе по доброй воле и не устраивала никаких боев, отдал меня другому, как куклу!

– Однако мы заключили договор, сторона Империи обязана принять меня и принадлежащие мне острова, а после – освободить моих родителей! – возразила я ровно то же, что сказала и в прошлый раз, когда услышала нерадостную новость.

– Верно, но в договоре мое имя не названо. Поэтому ты выйдешь за одного из моих офицеров – не переживай, он тоже знатного рода – и таким образом условия будут соблюдены, – Адмирал махнул рукой кому-то за моей спиной.

Я не оборачивалась – не хотела снова видеть мужчину, тринадцать лет жизни с которым стали адом для меня. Опустила голову так, чтобы заляпанные кровью, слипшиеся в комки от соли волосы закрыли лицо, и широко улыбнулась. Боль, казалось, сейчас разорвет грудь, вывернет наружу ребра, доберется до сердца и сожмет его, как дитя сжимает тряпичную игрушку.

Что бы я ни делала, ключевые слова все же были произнесены, мне никак не удавалось выбраться из колеи, проложенной в прошлой жизни. Все происходило в точности так же, как в прошлый раз.

Почти.

Пролог. Конец первой жизни

Боль заставляла корчиться, со лба катился пот, пропитывая и волосы, и дорогой шелк, устилающий кровать. Что толку от этой роскоши, от этого мерзкого балдахина, под которым так душно, от этих мягких диванов и ковров, в которых утопают ноги, если ничто из этого не может утолить отвратительную, сводящую с ума боль?

Я, кряхтя, как старая бабка, перевернулась на другой бок и подтянула ноги к груди. Боль все еще пронзала, яд расползался по телу, никто не собирался прийти и вылечить меня, так что я умирала. И от этой поганой мысли хотелось отвлечься.

Перебирая в памяти свою жизнь – которая, вопреки расхожей фразе, не спешила проноситься перед глазами, а будто напротив, пряталась за пеленой тумана – я пыталась понять, сделала ли хоть что нибудь правильно. Как должно. Но сколько бы не искала, всякий раз натыкалась на ошибку или пустоту: за тридцать прожитых лет я не принесла никакой пользы ни родителям, ни брату, ни другим членам дома. Но, по крайней мере, я оказалась бесполезной и для своего мужа – это не могло не радовать.

Новый приступ острой боли прошелся судорогой по ногам, я ахнула и вцепилась пальцами в подушку. Не думать о боли – тогда будет легче. Возможно.

Прикрыв глаза, чтобы не глядеть на пошлую вышивку в виде роз на балдахине, я закусила губу от досады, на языке почти сразу же появился металлический привкус крови.

В какой момент все пошло не так? В тот день, когда я узнала, что родители умерли? Или еще раньше, когда только узнала, что их не освободят из тюрьмы даже после того, как я выполнила все требования Адмирала? Или когда я только прибыла в Тихий город, чтобы стать женой того, кто пленил мою семью, а меня выдали за одного из его помощников – снабженца Тома Стеттона? Или еще раньше, когда мои родители оказались в плену и мне выдвинули требование сдаться и согласиться на «примирительный брак»? Или же само мое рождение – ошибка? Очевидно, будучи старшей дочерью Дома Шторма – дома, который уже два века промышляет пиратством и неуклонно движется к падению – ждать от судьбы благосклонности вовсе не стоило? Будь я мужчиной, может быть… А впрочем, чего гадать?

Очередной приступ боли выбил из головы остатки мыслей, я согнулась пополам и ощутила, как к горлу подкатывает тошнота. Едва успела свеситься с кровати. Сердце колотилось, как сумасшедшее, на пределе сил, перед глазами стояла темная пелена. Я хотела умереть – хотела, чтобы эта омерзительная жизнь наконец закончилась. Чтобы Том не смотрел на меня своими мелкими похотливыми глазками, чтобы его мать прекратила публично обвинять меня в бесплодии, а по вечерам насильно вливать в меня травы, убивающие всякую жизнь. Чтобы горничные больше не шушукались за спиной о том, с каким убогим приданым я пришла в этот дом: три старых шхуны и остров с маленьким поселением на дальнем конце материка – вот все, что мне принадлежало.

Откашлявшись, я упала обратно на подушки и устремила взгляд к потолку. Выпрямилась, чувствуя, как каждая частичка тела горит. Попытки вдохнуть уже приносили невероятные страдания, да и не получалось – казалось, все внутри отекло и закаменело.

Судорожно делая последние хриплые вздохи, я царапала руками рубашку на груди и отчаянно жалела лишь об одном – о том, что так и не раскрыла свой магический дар, о котором узнала слишком поздно. Но сожалениям, как и всему плохому, приходил гонец. В тот момент, когда казалось, что я сейчас сгорю заживо, сознание милостиво покинуло меня.