Czytaj książkę: «Мышка»
Моему мужу, лучшему парню на Земле, посвящается.
Нью-Йорк, головной офис Davenport Privacy Protection, 27 октября, 09:21
«…Мало кто знает, что полное его имя звучит как Питер Харрисон Девенпорт, восемнадцатый маркиз Солтлейн. Первое имя – Питер – он получил в честь отца матери, второе – Харрисон – в честь своего1. Девенпорты ведут свою родословную еще от Плантагенетов: семья входила в двадцатку богатейших семей Британии до тех пор, пока во главе не встал Питер. Получив блестящее образование поначалу в Кембридже: школе для мальчиков, колледже, университете – факультет экономики, а позже окончив Кембриджскую бизнес-школу, факультет бизнеса и менеджмента, в свою очередь, относящуюся к Школе технологий, основной программой обучения которой является MBA, он основал собственную компанию Davenport Privacy Protection, разросшуюся до международной корпорации с головным офисом в Нью-Йорке, где на сегодняшний день проживает один из самых завидных холостяков теперь уже не только Британии, и рост в 138 см ему никак не мешает менять подружек, заменяя одну красотку на другую. Увеличив состояние семьи почти вдвое, он привел Девенпортов на десятое место в рейтинге богатейших семей, чем здорово оттоптал мозоли старейшим представителям британской аристократии. В свои тридцать два он богат, успешен и, судя по цветущему виду, здоров. А что еще нужно для счастья?»
Питер отбросил журнал с собственной фотографией на обложке.
– Действительно, что?..
Ехать не хочется, но надо.
И дернул же черт старика Солсберри назначить ему встречу именно там! «Ты британец, мальчик, и, значит, твое место в Британии. Приезжай: погуляешь, развеешься, поохотишься, ну и о делах поговорим».
А о делах поговорить надо, потому что если все школы, частные клубы и прочие организации, в опекунский совет которых входит, а порой и возглавляет сэр Ланселот Солсберри, закажут оборудование у DPP – это многомиллионные контракты. Но британская аристократия – дама капризная, закрытая, пускающая к себе под юбку крайне неохотно и уж точно не абы кого. А значит, надо «включать маркиза» и ехать в Сассекс, в поместье Солсберри, где состоится двухнедельный прием со всеми вытекающими.
Твою мать! Откуда у людей время две недели ни хера не делать?! Хотя… раз время нашел я – найдут и другие. Кто-то приедет пристраивать детей – аристократические браки, мать их! Кто-то, как я, делать дела, то есть деньги. А кто-то просто вкусно поесть… Черт! Вот не хотел об этом думать!!!
Злость подкинула его со стула и заставила ходить по кабинету.
Они приедут – к гадалке не ходи. Она с матерью – та внучатая племянница или что-то типа того старику Солсберри, а значит, он их точно пригласит… Ничего. В конце концов, что я – юнец прыщавый? Или матрос, девять месяцев не видевший женщин? И потом она могла подурнеть. Сколько красивых девочек вырастает в обычных баб… И Дженни. Да, я поеду с Дженни. И все получится.
Лондон, Лонг-стрит, 8, 27 октября, 14:46
Отложив журнал с фотографией Питера Девенпорта, Кристина направилась к двери.
– Мам, а ты знала, что Питер окончил не только университет, но и бизнес-школу?
– Что?
Кристина зашла в спальню матери – там творился форменный бардак. Мать, моложавая тридцативосьмилетняя женщина, одновременно паковала несколько чемоданов.
Кристина вынужденно повторила:
– Питер Девенпорт.
– Питер Девенпорт. Так. И что с ним?
– Окончил не только универ, но еще и бизнес-школу, ты знала? Я ни разу об этом не слышала и в «Википедии» этого нет.
– Крисси, детка, а давай ты займешься делом! Машина придет меньше чем через час – пришей к моей белой блузке пуговицу, пожалуйста.
Кивнув, Кристина села на кровать и потянулась к блузке.
– Мам, а давай все же запишем меня на подготовительные курсы. Не сейчас, по возвращении, ладно? Они не очень дорогие, я в интернете смотрела.
Алана выдохнула, присела рядом и приобняла дочь.
– Крисси, родная, я же не против, но… И я посмотрела… Они все же не бесплатные. Давай пока съездим к дяде Лансу, поговорим с ним…
– Мама, я не хочу говорить с ним! Я не хочу жить по его правилам и законам! Я хочу учиться!
– Так и я хочу! Но надо подождать! Ты же все знаешь, Крисси! Я делаю что могу – мы не просим подаяния, сами оплачиваем счета, ты окончила хорошую школу, но… пока на этом все. На нас висит кредит. Я работаю и получаю не самую маленькую зарплату, но на твое дальнейшее обучение нам не хватит, если только…
Алана замялась.
– Если только что, мам?
– Если только дядя Ланс не даст нам в долг под «те деньги».
Кристина радостно вскочила:
– Ты попросишь его, мам?! Попросишь?!
– Крисси, родная, но мы и так уже дважды брали в долг под «те деньги».
– Но мама, я не собираюсь замуж! Я хочу сама! Все сама!
Алана смотрела с улыбкой на дочь и не верила, что это ее «маленькая Крисси».
– Сама. Я тоже хотела сама. А потом встретила твоего отца, и все: беременность, роды – и прощай, самостоятельность.
– Нет, мама. Нет. Я не собираюсь замуж.
– Не зарекайся, родная. Встретишь его, того самого, и все.
Алана посмотрела на часы и поспешила к раскрытым чемоданам. Грустная улыбка тронула лицо Кристины. Мать не услышала горького шепота дочери:
– Ну да. Только тому самому могут не нравиться низкорослые плоскогрудые восемнадцатилетние девочки.
Лондон, британский офис Davenport Privacy Protection, 30 октября, 17:16
– И поэтому ты здесь.
– Я не здесь. Я уже вышел и пятнадцать минут как еду в сторону отеля. Просто я в пробке. А если выяснится, что это не так, то Дженни откусит мне голову.
Собеседник Питера, тридцатидвухлетний бугай в дорогом костюме и с копной темно-рыжих волос, выдающих в нем ирландца, расхохотался. Патрик О’Брайен, вице-президент холдинга Davenport Privacy Protection и глава британского отделения, был давним и единственным другом Питера. Вот уже второй час они пили и трепались, в смысле, вели переговоры.
– Серьезно? Отель? Все тот же закидон? Вот объясни мне, в чем разница между нью-йоркской квартирой и лондонским домом, если в одной твоя Дженни практически живет, а в другом ни разу не была?
Питер поморщился. Он нежно любил своих тараканов и не терпел, когда к ним лезли. Но это Патрик, а значит…
– Нью-йоркскую квартиру купил я. Там бывала не только Дженни. А лондонский дом мне завещал отец. Там умерла мама…
Патрик примирительно поднял обе руки:
– Все. Прости. Понял. С Солсберри помощь нужна или не примешь?
– От кого? От ирландского рыбака?
Нарочито презрительная гримаса Питера вновь рассмешила Патрика:
– Рыбаки мы, да.
– Ну вот и солите рыбу. Или что вы там с ней делаете? А мы, британские аристократы, сами разберемся.
Сассекс, поместье Солсберри, 1 ноября, 20:07
Праздничный бал, пусть и на двадцать три человека, но все же бал, начинался в 20:00. Кристина с Аланой спустились в 20:07 – ни рано, ни поздно – самое оно. Обе не любили эти мероприятия, но Алане, нищей по меркам аристократии вдове графа, выбирать не приходилось: Крисси должна была вращаться в высшем свете, чтобы сделать партию, достойную ее титула и воспитания. Плюс опекун Кристины, дядя ее покойного отца сэр Ланселот Солсберри, настаивал на частом общении с подопечной. «Общение» – это слово Алана предпочитала слову «контроль».
В двадцать первом веке британская аристократия выживала, полностью оправдывая поговорку «Деньги любят тишину». Она, конечно же, была, но ее как бы не было. В дорогущих школах и пансионах учились дети нуворишей и выходцев из среднего класса, мечтающих влезть в высшее общество, аристократия же, быстро смекнувшая, что в толпе проще затеряться, перестала воротить нос и разрешила своим детям водиться с теми, у кого кровь была не совсем голубого цвета. Периодически тут и там раздавались призывы раскулачить миллиардеров, но двадцатка богатейших семей Британии – все сплошь аристократы – старалась быть как можно незаметнее и либеральнее. Ярчайшим примером им служила Ее Величество Королева, благословившая любимого внука, будущего короля Уильяма, на демократичный брак с простолюдинкой Кейт Мидлтон. Короне повезло – Кейт была умна и умела играть по правилам: родив троих наследников, она посвятила всю себя служению престолу и той самой аристократии, что теперь была вынуждена склоняться в реверансе перед Ее высочеством герцогиней Кембриджской.
Но на таких закрытых мероприятиях, как прием в поместье в честь открытия сезона охоты, аристократия показывала себя во всей красе: «бентли» и «роллс-ройсы», бриллианты и наряды от-кутюр, лучшие лошади, загонщики и собаки, не говоря уж о поварах, блюдах и пр. Это была та самая пресловутая ярмарка тщеславия, на которой мерились богатством во всех его проявлениях, включая «наша любовница лучше» и т. п.
Кристина с матерью не смогли бы соответствовать этому уровню, если бы не дядя Ланс, позволявший Алане пользоваться драгоценностями и нарядами, оставшимися от его покойной супруги. Бриллианты – всегда бриллианты, а наряды… Винтаж сейчас в чести, чем Алана и пользовалась. Кристина же в свои восемнадцать лет, обладая стройной, еще не до конца определившейся фигуркой, с таким изяществом носила вещи из магазинов массмаркета, что общество предпочитало закрывать на это глаза, благо юная дочь покойного графа была отлично воспитана, прекрасно образованна, скромна и мила. И если на бал в честь открытия сезона охоты Алана надела белое платье джерси от Шанель 1956 года, то на Кристине сегодня было платье-карандаш лилового цвета без рукавов от очень демократичного бренда и перчатки в тон. Темно-русые волосы, доходящие ей до лопаток, она собрала в высокий конский хвост.
Ужин был в разгаре, когда сосед Кристины по столу, юный Торнтон, крайне неприлично присвистнул:
– Ого! Какие люди!
Повернув голову в сторону двери, Кристина никого не заметила и вопросительно посмотрела на Луи.
– Ниже смотри, ниже.
Чуть приподнявшись, Кристина увидела Питера Девенпорта, вошедшего в банкетную залу. Вилка в ее руке дрогнула и с характерным звоном упала на тарелку. Общество, занятое перешептыванием, всегда сопровождавшим появление Девенпорта, почти не обратило на это внимания. Только Алана с другого конца стола укоризненно покачала головой. Но Кристина этого не видела. Паника. Ее обуяла паника.
ОН! Он здесь! Как?! Откуда?! Он не бывает на таких мероприятиях! Он в Америке! Он должен быть в Америке!..
Кристина старалась дышать – выходило плохо.
– Крис!
Голос Луи доносился словно сквозь вату.
– С тобой все норм? Ты побледнела… У тебя что, аллергия на моллюсков? Черт!.. Сэр! Милорд Солсберри, тут Крис нехорошо, в поместье есть врач?
Теперь уже все смотрели на нее. И ОН. Он смотрел. Такими глазами, словно готов был убить за то, что по ее вине хозяина дома отвлекли от его венценосной особы.
Сэр Ланселот, тихо извинившись перед Питером, пошел в сторону Кристины.
– Нет-нет. Со мной все нормально. Простите, дядя Ланс. Все уже хорошо. Просто я подавилась.
Не красней! Главное – не красней! Ничего страшного, всякое бывает.
Она вымученно улыбнулась дяде и, не глядя, нащупала руку стоявшего рядом приятеля.
Сэр Ланселот, убедившись, что с девушкой все в порядке, вернулся к Питеру. Луи, склонившись над Кристиной, продолжал допытываться:
– Точно все норм, Крис? Уверена?
– Да сядь ты уже!
Кристина дернула Луи за рукав пиджака, подняла глаза и наткнулась на внимательный взгляд карих глаз.
Питер. Его посадили напротив. Матерь Божья! Кстати, о матери…
Кристина нашла взглядом Алану – та обеспокоенно следила за дочерью.
– Все хорошо, – одними губами произнесла Кристина.
Алана облегченно улыбнулась и кивнула.
Через какое-то время девушка рискнула кинуть взгляд в сторону Питера: он ел и разговаривал с соседкой слева. Оба были увлечены беседой, и, похоже, на интересную тему. Ближайшие две недели представлялись Кристине адом.
Сассекс, поместье Солсберри, 2 ноября, 00:12
Мальчишка! Сопляк! Как он перепугался за нее, когда она подавилась! Орал на всю залу, кретин… Жених? Муж?.. Нет, точно не муж. Солсберри не упустил бы момент затащить меня на свадьбу своей протеже. Значит, жених. Судя по тому, как она свободно его касалась – жених…
Она почти не изменилась. Лишь черты лица немного заострились, пропал юношеский овал. Через пару лет она станет признанной красавицей… Хорошо, что старик утащил меня в кабинет сразу после ужина, иначе я пялился бы на нее весь вечер. Нельзя. Опасно…
Размышления прервал женский голос, раздавшийся со стороны кровати:
– Питер, дорогой, иди в постель. Что ты высматриваешь в ночи? Ложись. С этой сменой поясов без снотворного никак. Прими и заснешь.
Питер кивнул собственному отражению в окне:
– Дженни. Сконцентрируйся на Дженни.
Он снял пиджак и направился к кровати.
Сассекс, поместье Солсберри, 2 ноября, 00:23
– Крисси, что ты сидишь как замороженная? Иди в ванную – и спать.
Кристина не мигая смотрела в одну точку. Алана, раздеваясь, ходила по комнате:
– Луи симпатичный, правда? С хорошей родословной и воспитанием. И, судя по его не очень приличным крикам в зале, ты ему явно небезразлична.
Улыбнувшись, Алана остановилась напротив дочери.
– Детка, что с тобой?
Кристина подняла взгляд, в глазах стояли слезы.
– Мама, давай уедем. Я не смогу. Он…
Алана задохнулась:
– Нет, дорогая! Скажи, что это не то, что я думаю!
Кристина закрыла глаза, по ее щеке потекла слезинка.
– Неужели снова?! Крисси, прошу тебя, мы ведь говорили… Эта детская влюбленность!.. Он старый! Он карлик!
– МАМА!!!
Крик подскочившей Кристины, наверно, услышало полдома.
– Ты мне обещала! Ты клялась, что больше никогда не назовешь его так!
Алана бросилась обнимать дочь.
– Да, да, прости, милая! Прости! Я больше никогда! Я клянусь! Я никогда!
Кристина обняла мать в ответ.
– Родная, восемь месяцев было тихо. Ты не видела его, и было так спокойно. Ты ведь не вспоминала о нем, верно?
Алана отстранилась, чтобы заглянуть в лицо дочери. Кристина отвела взгляд.
– Что? Нет! Ты все это время думала о нем, только мне не говорила, да? Как можно, Крисси?
– Я не смогла.
Алана нежно обнимала дочь, будто баюкая ее. Ее голос становился все тише.
– Зачем он тебе? Детская влюбленность должна остаться в детстве. Ну спас он тебя – и спас. Четыре года прошло. Да он и сам уже не помнит. Поблагодарили и живем себе дальше. Я ведь тогда отнесла ему портсигар твоего отца – он не принял. Сказал: «Это ваша память о муже».
– Вот видишь, какой он благородный и бескорыстный.
– Ну да, ну да…
Алана спохватилась.
– Но это не повод жить четыре года только им!
Кристина кивнула.
– Я понимаю. Я просто поделать с этим ничего не могу.
– Так давай к психологу сходим! Может, это остатки той травмы? В смысле, посттравматический синдром…
Кристина отстранилась от матери.
– Какой травмы, мам?
– Ну ты тонула, испугалась. Логично предположить, что…
– Я не успела испугаться. Он сразу же прыгнул в воду, и я меньше чем через пару секунд была у него в руках. А потом он вынес меня на берег и обнимал, согревая, пока не прибежали слуги.
Алана удивленно слушала дочь.
– Погоди, про обнимал ты никогда не рассказывала. Он позволил себе тогда…
Кристина улыбнулась.
– Мама, ты смешная. Конечно же, он ничего тогда не позволил. Мы просто сидели мокрые, и он приобнимал меня, хотя ему и самому было холодно – сейчас я это понимаю. Но он согревал меня.
– А за что он тебя… приобнимал? За какие места?
– За плечи, мама.
– А за… грудь? Он тебя за грудь не трогал?
Кристина горько рассмеялась, встала перед матерью и раскинула руки.
– За какую грудь, мама?! Ее и сейчас-то практически нет, а уж в четырнадцать не было вовсе. Помнишь, как дядя Ланс тогда шутил: «У всех грудь выпуклая, а у Крисси впуклая».
– Дурак наш дядя Ланс.
Алана встала и подошла к шкафу.
– Мой тебе совет, Крисси: забудь его. Вот Луи – это да, это для тебя. Ему девятнадцать, тебе восемнадцать – самое то. А Девенпорту за тридцать. Четырнадцать лет разницы – это много, милая.
– Я хочу попробовать, мама. Ты мне поможешь?
– Попробовать что?
– Тогда я была маленькой, сейчас мне восемнадцать. Может, он обратит на меня внимание… как на женщину…
Алана во все глаза смотрела на краснеющую дочь.
– И каким же образом ты собираешься это сделать?
– Я пока не знаю, но если ты мне поможешь…
Алана почти не раздумывала.
– Хорошо, я помогу, но при одном условии: больше никаких секретов. Говоришь мне все. По рукам?
Счастливая Кристина протянула матери руку.
– По рукам.
Сассекс, поместье Солсберри, 2 ноября, 18:45
Красивая дама в сопровождении джентльмена спускалась по лестнице:
– Боже, я готова съесть целого кабана.
– Ты проспала всю ночь и полдня – логично.
– Это снотворное. Нужно было и тебе принять.
– Мне не нужно, я с утра отлично поработал.
– Пф, я бы удивилась, если б ты отдохнул.
Они закончили спуск и остановились у двери в залу. Лакей ждал знака от джентльмена, чтобы открыть им двери.
– И постарайся на сей раз вести себя прилично.
– Пф, ты постоянно забываешь, что я не одна из твоих моделек – этот мир и мой тоже.
Джентльмен поморщился, повел плечами и кивнул. Лакей открыл дверь. Пара зашла в зал: низкорослый шатен в отлично сидящем смокинге и иссиня-черная брюнетка с роскошными формами в узком алом платье: Питер Девенпорт, восемнадцатый маркиз Солтлейн, и леди Дженифер Монтгомери.
Сассекс, поместье Солсберри, 2 ноября, 19:12
– Дорогая, если ты не поторопишься – он этого просто не увидит.
– Мама, все. Кажется, я готова.
Кристина отошла от зеркала, повернулась лицом к матери и, раскинув руки, сделала пару оборотов. Алана прижала руку к сердцу – ее Крисси сегодня была хороша как никогда. Легкое светло-зеленое платье они нашли ночью на чердаке, где хранились вещи покойной хозяйки поместья. Все, что могло подойти Алане, она давно снесла вниз и хранила на случай таких приемов в этой комнате, которую дядя Ланс отвел для них, назвав «комнатой девочек Хьюберта». Ночью, когда выяснилось, что для порабощения Питера Девенпорта Кристине и надеть-то нечего, сообщницы совершили набег на чердак, где ими был обнаружен настоящий клад, в смысле, склад пусть залежалых, помятых и местами надорванных, но все еще прекрасно сохранившихся вещей почти Кристининого размера. Судя по всему, в молодости супруга дяди Ланса была схожей конституции, что очень помогло девушке сейчас. Чуть прибрав в груди и отутюжив, Алана смогла обеспечить дочери идеально сидящее, облегающее сверху и расклешенное книзу юбкой-колоколом платье, к которому идеально подошла легкая, всего сто двенадцать бриллиантов, диадема покойной тети Бэллы. После долгих и продолжительных боев победу одержала Алана, и потому на Крисси были серебристые лодочки на восьмисантиметровых каблуках.
– Мама, я должна быть ниже, а не выше. Ему будет некомфортно!
– Золотко, он же мужчина. Ему и не должно быть комфортно, ему должно быть заманчиво!
Высокая прическа…
– Мама, ты с ума сошла! Я буду дылдой!
– А куда сажать диадему?
…добавила Крисси роста и стати. Она походила на юную императрицу Сисси из одноименного фильма в исполнении красавицы Роми Шнайдер. Мама разрешила Кристине накраситься, и теперь девушка выглядела не на восемнадцать, а на все двадцать пять. Ансамбль довершали длинные перчатки в тон и изящные сережки-капельки, подаренные Алане покойным мужем на их первую годовщину.
– Ты красавица, дорогая! Мы как раз опаздываем – обещаю, ты станешь гвоздем вечера!
Кристина еще раз придирчиво осмотрела себя в зеркало и, кивнув своему отражению, вышла в раскрытую матерью дверь.
Сассекс, поместье Солсберри, 2 ноября, 19:20
Боги, зачем? Зачем вы создали эти скучные вечера? И за что вы привели на них меня? О делах ни слова – приличия. «Отдыхаем». А если я отдыхаю за работой?! Работая, я отдыхаю! И кайфую! Люблю я свою работу! И больше, чем вас всех, вместе взятых!..
Мысли Питера прервал смех Дженни.
И еще эта… самопровозглашенная шотландская королева, Мария Стюарт местного разлива. Красное платье, красные туфли, красная помада… Может, она коммунистка? Вот если б она пила еще и красное вино – это было бы стильно – надо ей подсказать. Но нет, леди хлещет шотландский вискарь. И почти не пьянеет – в этом надо отдать ей должное. Но умело притворяется. Наговорит все, что думает, а потом: упс, была пьяна, я – не я, и фраза не моя…
Зачем она тебе? Тебе же даже спать с ней не особо хочется…
Ну не она, так другая, такая же. У этой хоть собачки нет и брата/отца/племянника-оболтуса, которого надо учить/лечить/содержать. Да и своя она здесь…
Мысли Питера прервал сопляк, опекавший вчера Кристину. Он бросился к двери, куда вошли две дамы. К Питеру приблизился Солсберри, с восторгом смотрящий вслед пацану.
– Эх, молодость! Когда-то и я так бегал.
– Это кто?
– Ты что же, Питер, не узнал его? Это Луи, внук мой, сын моей Мэгги. Вот, хочу с Кристиной, дочкой покойного Хьюберта, его свести: ей восемнадцать, ему девятнадцать – идеально!
Но Питер уже не слушал. Вернее, не слышал. Он смотрел туда, где Луи что-то говорил стройной девушке в зеленом платье с бриллиантовой диадемой в высокой прическе. Девушка мягко улыбалась. Боги, если бы не улыбка, он бы не сразу узнал ее.
Кристина. Как же ей идут… деньги. И это зеленое платье. Опять зеленое…
Только тогда оно было другого оттенка. Легкое, и рукава такие, как крылышки, или как там их женщины называют… Он заметил ее, когда она, держа босоножки в одной руке, балансируя, пыталась перейти речку, прыгая с камня на камень. Она была похожа на бабочку. Такая нежная, хрупкая. Он любовался ею, стоя в тени деревьев у оконечности леса, выходящего к пруду, когда она резко взмахнула руками, вскрикнула и полетела в воду. Он почему-то сразу понял, что «бабочка» не умеет плавать, и бросился к ней.
Босоножки она тогда потеряла, «крылышки» некрасиво опали, облепив ее мокрые плечи, но она была жива, и это было главное. Потом они сидели на берегу, и он согревал ее, растирая ей руки. Позже прибежала прислуга с пледами, и он настоял, чтобы ей тоже дали бренди. Он тогда задержался на два дня – придумал причину, – чтобы иметь возможность незаметно узнавать о ее состоянии. Потому что не мог. Не мог забыть то ощущение рук, тела, души… Боги! Да ощущение всего себя, когда она была в его руках!..
Педофил! Девочке четырнадцать! Совсем сдурел!
И он запретил себе думать о ней. Открыл дополнительный офис в Америке, и дела там пошли отлично. Тогда он сделал его головным и поселился за океаном – у него появилась уважительная причина не посещать все эти мероприятия – он мужчина, и он занят делом – в двадцать первом веке это понимали даже аристократы. Раз в год он появлялся в Британии, убеждался в том, что «все в силе», и улетал в Америку «подальше от греха» – от болезни под названием Кристина Линли.
