Легенды Северных Земель. Книга первая. Наследник Хронома

Моему мужественному брату с искренним восхищением и нежностью.

Моей маме, которая, несмотря ни на что,

продолжает любить меня.

Памяти моего папы, который всегда верил в своих детей.

Группе Queen, чья музыка вдохновила меня на эту историю.

© Алла Дубинская, 2016

ISBN 978-5-4483-2014-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть первая. На пороге войны

Глава 1. «Нефиитовый» мальчик

– Сколько сейчас времени? Долго еще спать? – подумал Кэвин и тут же проснулся.

Он открыл глаза. Вокруг царил полумрак. Бычьи пузыри на окнах были покрыты грязным налетом; в темноте окна походили на черные дыры. В некоторых местах гладкая поверхность пузырей прорвалась от мороза и выгибалась наружу, полощась на сквозняке рваными краями. В прорехи столь непрочного оконного покрытия пробирался холодный ветер.

– Юго-западный, – ежась от холода, подумал с тоской Кэвин.

За свою недолгую жизнь в этом бараке – а жил он здесь ровно столько, сколько мог себя помнить – Кэвин изучил характеры всех ветров, ветерков и даже дуновений и без флюгера в любую минуту «с закрытыми глазами» мог определить, кто из них продувал ветхое строение. Помимо Кэвина, в бараке дышало, сопело, храпело и вскрикивало во сне еще два десятка мальчиков от восьми до семнадцати лет. Старше никого не было. Все они либо находили себе работу в городе, либо просто не доживали до двадцати. Встречались и такие, у кого за десяток лет работы здесь легкие стали похожи на миниатюрные рудники, запорошенные пылью драгоценных камней, и они всю оставшуюся жизнь не могли избавиться от удушливого кашля. Они тоже отправлялись в город, когда работать на руднике становилось совсем невыносимо. Впрочем, рано или поздно все попадали на большой городской рынок Хламсваль, где одни перебивались попрошайничеством, а другие, более «совестливые» и самолюбивые, дурачили доверчивых уличных зевак фальшивым колдовством и «черной магией». И только торговки сердобольно и бескорыстно подкармливали мальчишек, жалея, точно солдат, вернувшихся калеками с войны. Кэвин не раз видел их, когда спешил через рынок с тяжелой сумкой образцов в замок к главному заказчику рудника, Доктору магу. Замок располагался на краю города, но не за его чертой, в отличие от других строений подобного рода. И это был вовсе не большой дом или дворец. Нет, самый настоящий замок с подвесным мостом и лебедкой за воротами, которая страшно скрежетала, стоило Кэвину дернуть за нефиитовую цепочку-звонок у внешней ограды.

Кэвин любил ходить в город, потому что в этот единственный день месяца ему не нужно было работать. Мастер отпускал его до самого вечера. В хорошую погоду приходилось идти до города пешком, потому что Бартус – так звали мастера – считал «безалаберным» морить скотинку по пустяковым поводам, то есть попросту не давал мальчику лошадь. «Безалаберность» было любимым словом мастера Бартуса, употребляемым им по всем возможным поводам и во всех возможных вариациях. Он вообще любил длинные и непонятные слова. И Кэвин даже не подозревал, что эта страсть мастера связана с его благоговением перед смышленостью и «ученостью» мальчика. Кэвин не догадывался и о том, что именно благодаря своей «учености», приобретенной им урывками, там и сям, он обладал преимуществом этих самых ежемесячных прогулок в город.

Раньше, пока ему не исполнилось четырнадцати, и он еще осмеливался мечтать, Кэвин всю дорогу рисовал себе свое будущее. Оно представлялось всегда необыкновенным, полным приключений подобных тем, о которых он успевал прочесть в книжных лавочках на рынке, прежде чем очередной торговец понимал, у мальчишки нет денег на книги, и он их вовсе не разглядывает, чтобы выбрать, а попросту нахально читает, не платя ни гроша. После нескольких позорных изгнаний из таких вот лавочек и от книжных лотков Кэвин научился читать очень быстро, «глотал» полсотни страниц за полчаса. Именно тогда, во времена своих «набегов» на книжные лавки, он стал ходить в замок через Хламсваль. Тогда же познакомился с местными обитателями помоек, в прошлом такими же рабочими с рудника. Поначалу он лишь сочувственно опускал голову, чтобы не смотреть на них, потому что младшие могли его узнать. А Кэвин понимал, что даже совсем опустившемуся человеку невыносимо терпеть свое унижение на глазах у того, кто его знает. По мере того, как Кэвин взрослел, ему становилось все тяжелее встречаться с ними, и он старался все дальше обходить места их обитания, тем более что на книги уже не хватало сил. А может, это было просто очередное разочарование, из тех, что с годами накапливаются в душе каждого человека.

Некоторое время назад он понял, приключения, в которые попадали персонажи его любимых книг, для самих героев вовсе не были захватывающими и удивительными; нет, это были неприятности, с которыми приходилось справляться. Но самым большим ударом для Кэвина стало открытие, что, в отличие от всех этих Каев-меченосцев, дев-воительниц и Смартов-колдунов, приключения его жизни не завершатся коронацией в ледяном дворце или даже полетом на луну. Вполне возможно, все закончится здесь, на Хламсвальской помойке. Это случилось год назад, когда он случайно видел смерть одного из «нефиитовых» мальчиков, как ласково именовали их торговки. С тех пор он мало вырос и еще больше устал. На вид ему можно было дать не больше двенадцати. Ростом и сложением Кэвин намного уступал сверстникам из Большого Мира.

Так «нефиитовые» мальчики именовали, скрытые от них воротами рудника, земли, что делили между собой народы Северверна или на языке людей – Северных земель, материка малоосвоенного, затерянного на просторах Срединных морей. Но обо всем этом юные «узники» не имели ни малейшего представления. Для них существовал лишь один Большой Мир, скорее выдуманный, чем настоящий: «Место, где намного лучше, чем здесь». О нем они грезили перед сном и мечтали, спускаясь в шахту рудника.

Кэвин не думал о Большом Мире. В отличие от остальных он не раз бывал за границами Королевских копий. В последнее время ему стало казаться, что с каждым годом его косточки делаются не сильнее, а дряхлее и хрупче. Он начал часто простужаться, что могло быть симптомом приближающейся нефиитовой астмы. Нефиит, самый дорогой камень королевства, добывали только в горных рудниках Западного предела. Ходили слухи, помимо редкой красоты, камень обладает волшебными свойствами, о которых, впрочем, по-настоящему знал только Доктор маг. А для маленьких рудокопов минерал был лишь источником болезней.

И сейчас Кэвин лежал, свернувшись калачиком, с тоской глядя в темноту. Ему, конечно, не удалось даже примерно определить, который час. Но он уже понял, что нечаянно проснувшись, дал мыслям возможность беспокойно бродить в голове. Теперь заснуть не получится. Он вспомнил о вчерашнем выходном, который ему неожиданно устроил мастер. Тот вдруг счел мальчика больным, что являлось на руднике по-своему выдающимся событием. Кэвин удивлялся, почему после столь неожиданной передышки не чувствует себя отдохнувшим; напротив, тоска по несбыточному чуду – избавлению от работы – стала потихоньку, «на цыпочках» пробираться в его сердце. Вскоре мальчик уже чуть не плакал от ужаса, что это желание никогда не исполнится.

Впрочем, обычно он не поддавался так легко мрачным мыслям. Кэвин принялся думать о сопевшем рядом Маклусе. О том, что вот у него есть семья, но это ничего в его жизни не меняет. И от этого Маклусу, пожалуй, гораздо хуже. Ведь он, Кэвин, сирота, и потому ему не на кого положиться. Но это все же не так грустно, как когда ты знаешь, что в двадцати кирнах¹ отсюда у тебя есть восемь человек родных, а ты все равно до конца своих дней будешь работать здесь, и никто не избавит тебя от незавидной участи. Кэвин увлекся новыми утешительными мыслями, вспомнил, как в прошлом году летом их отпустили на денек навестить родню Маклуса.

Когда пришла пора возвращаться, одиннадцатилетнего Маклуса вдруг «прорвало», он начал жаловаться, что от работы болят кости, и на руднике ему тяжело дышать. Кэвин заметил, как старательно мать его приятеля делала вид, будто не слышит сына. Ее взгляд сделался пустым, и после очередного всхлипа она велела Маклусу попрощаться с братьями и запахнуться «покрепче», чтобы не застудиться. Кэвин тогда был еще не таким взрослым, но все понял. Мать Маклуса кормила, обстирывала и обхаживала семерых оборвышей, оставшихся два года назад без отца. Она отдала старшего сына на рудник и теперь ничего не могла сделать ни для него, ни для тех, кто еще оставался с ней.

Пока Кэвин размышлял обо всем этом, «подкрался» новый день. Дверь в барак распахнулась, и, как всегда, топоча сапогами, вошел мастер Бартус, неся с собой резкий свет фонаря и снег, вихрем свежего морозного воздуха сбитый с верхушек кустарника, растущего у порога.

Глава 2. В Большой Мир

– Вставайте, ребята! – прогрохотал Бартус от самой двери, размахивая фонарем во все стороны, отчего тени заплясали по стенам барака.

Впрочем, как обычно, сразу никакой реакции не последовало. Некоторые мальчики, поморщившись от яркого света, лишь поглубже запрятали носы под куртки, служившие им одеялами. А двое или трое в разных углах барака сели на края своих лежанок, спустив на пол босые ноги и бессмысленно таращась на мастера Бартуса так, точно видели его впервые. Выждав в воспитательных, как он это обыкновенно объяснял, целях несколько мгновений и так не получив должного отклика на свое появление, мастер Бартус набрал в легкие побольше воздуха и заорал оглушительным басом:

– Поднимайтесь, парни! Побери вас всех черная оспа и все ее подружки!

С этими словами он решительно двинулся по проходу между лежанками, на ходу сбрасывая со спящих мальчиков куртки прямо на земляной пол.

В это время Кэвин, уже одетый, сидел на своей лежанке, засовывая окоченевшие ступни ног в кожаные сапоги на тонкой подошве, совсем не дававшие защиты от холода. Проделывая эту нехитрую операцию, он каждый раз мечтательно думал о том, как прекрасно было бы приобрести на Хламсвале волшебные стельки, которые пекла старушка Марра Тик. Говорят, раньше она служила кухаркой у Доктора мага и умела готовить совершенно чудесные вещи и волшебные блюда. Стельки ее приготовления оставались всегда горячими, как только что вынутые из печи плюшки. С ними никакие морозы были не страшны.

Проходя мимо Кэвина, мастер Бартус вдруг замешкался и, прищурившись, внимательно посмотрел на мальчика. Потом хмыкнул, вероятно, каким-то своим мыслям и хлопнул его по плечу.

– Похоже, Кэв, тебе придется сегодня прогуляться в город, – произнес он. – Да, похоже на то.

И с прежней стремительностью зашагал дальше. Кэвин глядел ему вслед, ничего не понимая. В этом месяце он уже ходил к Доктору магу. К тому же, судя по ломоте в костях, сегодня разыграется нешуточная метель, а ему вовсе не хотелось брести по снегу в такую погоду. Тем более что маленькие прачки из соседней деревушки, навещавшие бараки рудокопов раз в месяц по приглашению мастера Бартуса, были здесь на прошлой неделе и испугано болтали что-то про стаю волков-оборотней, промышлявшую на Икрис-кииме, как на всеобщем языке именовалась Каменистая пустошь у Королевских копий. Кэвин тогда не прислушался, посчитав эти россказни всегдашней девчачьей болтовней. Но сейчас вдруг вспомнил о них, и ему стало не по себе. Из дальнего угла барака раздался сердитый голос мастера:

– Вставайте, дармоеды! Мое внимание дорого будет стоить таким безалаберцам!

Кэвин улыбнулся. Мастер пустил в ход любимое слово. Правда, новичкам это не сулило ничего хорошего. Тут же послышался звучный шлепок и глухой удар. Это кого-то из новеньких сбросили на пол вместо куртки за упрямое нежелание подниматься. В проходе появилась «разъяренная» фигура мастера. Он размашистым шагом направился к выходу, употребляя любимое словцо во всех мыслимых вариациях. Там он остановился, с силой захлопнул дверь. Через нее за время побудки успел пробраться ледяной ветер, закруживший по полу ветхого строения снежную пыль вперемешку с бурыми листьями кустарника, ложившимися на утоптанную землю причудливым узором.

– Что ж парни, вашего отца родного не так-то легко пронять, как вам кажется, – вдруг смягчился Бартус.

С его лица исчезли красные пятна, их появление предвещало провинившимся настоящую трепку.

– Отец Бом знает, как вам неохота выползать наружу в такую смрадную погоду.

Мастер терпеть не мог глупого имени, данного ему родителями. Считал, они так невзлюбили его с самого рождения, что решили наказать на всю жизнь. И если уж он сам назвал себя так, значит, ему действительно было жаль своих работников. Его подопечные это знали, и потому ласковые слова мастера подействовали сильнее, чем былой гнев. Спустя несколько минут возле него, как и каждое утро, выстроилась нестройная шеренга зевающих рудокопов.

Одни совсем проснулись и сладко предвкушали завтрак, другие спросонья натягивали на себя широкополые шляпы с низко опущенными тульями, служившие защитными шлемами. Мастер Бартус, поморщившись, вздохнул, глядя на свою унылую команду, и отправился проверять свечные фонарики на шляпах мальчиков. Покончив с этим, он снова осмотрел подравнявшуюся шеренгу и опять вздохнул, но уже с удовлетворением.

– Через минуту жду вас на кухне, – довольно произнес он и, услышав легкий шепот, пролетевший по ряду, грозно добавил: – И проверю, чтобы лица у всех сияли чистотой, как бляха у меня на ремне. Любой, кто посмеет предъявить мне свою наглую физиономию, – тут мастер довольно хмыкнул, как бывало всегда, когда ему удавалось употребить какое-нибудь мудреное слово, – я хочу сказать, в совершенно грязном виде, тот прямиком отправится на работу без еды.

Он оглядел работников, чтобы убедиться, что его угроза произвела должное впечатление.

– Старшим сегодня назначаю Барута.

Это был новичок на руднике, о чем явно свидетельствовала его все еще плотная фигура. Похоже, сегодня он попал в число тех, кого мастер разбудил, сбросив на земляной пол. Мальчик сделал неуверенный шаг из конца вереницы, испуганно хлопая глазами.

– Да, Барут, будешь сегодня старшим. Пожалуй, тебе пора позаботиться о фигуре и начать поменьше жрать, – расхохотался мастер Бартус, довольный своей удачной шуткой, под дружный смех маленьких рудокопов. – Подойди сюда, не бойся, мелочь пузатая, – продолжал он, рассчитывая насмешками продемонстрировать свое чувство юмора во всем великолепии.

Его подопечные захихикали, а Барут, покрасневший до кончиков ушей, неловко засеменил к мастеру, словно ему действительно было тяжело передвигаться из-за своего веса.

– Так, Барут, – пробасил отец Бом, склоняясь над ним, отчего мальчуган совсем смутился и уставился в пол. – Это почетная должность, – значительно произнес он. – Ты будешь отвечать за всех. Чтобы все работали, как следует. Но результат мы узнаем, когда будет сдана норма за день. А вечером все должны вернуться домой невредимыми, без увечий. Это уж я сам проверю. Ты понял? – гаркнул он в самое ухо Барута, прикрытое полями шляпы.

Барут, то ли от испуга, то ли от свалившейся на него ответственности, а может, от того и другого сразу, втянул голову в плечи так, что стал похож на диковинный гриб.

– Я тебя спрашиваю, пузан! – встряхнув мальчугана за плечи и понизив голос, повторил мастер.

– Пузан! Пузан! – послышались одобрительные выкрики со всех сторон.

На руднике работники обращались друг к другу только по прозвищам, именами пользовался лишь мастер. И для новичка его присвоение было очень важным событием. Если прозвище оказывалось обидным, он так и жил с ним до конца жизни, даже если ему удавалось выбраться отсюда.

Мастер Бартус оглядел шушукающуюся шеренгу, и под его взглядом ропот улегся.

– Я пытаюсь втолковать тебе главное, – продолжил он, положив руку на плечо перепуганному Баруту. – Вечером на отбое их, – он сделал широкий жест в сторону шеренги, – должно быть ровно столько, сколько сейчас. И у каждого из них должно быть две ноги, две руки и уши и нос на месте, – загибая пальцы, закончил мастер.

По ряду снова прокатился смех.

– Ах да, забыл, пара глаз у каждого тоже должна быть. Твоя основная задача, запомни.

Он строго взглянул на одного особо развеселившегося рудокопа.

– А то когда Топит был за старшего, Мирт остался без кончика мизинца.

Смеющийся мальчик тут же осекся.

– И я хочу вселить в тебя и в таких недоумков, как Топит, понимание, что раз человеку положено иметь по пять пальцев на каждой руке, значит ни один из них не лишний, даже если кто-то из вас не умеет им пользоваться.

После этих слов мастер повернулся к двери и распахнул ее, отчего барак тут же наполнился морозным воздухом, и юные рудокопы почувствовали, как их уши начинают неметь. На пороге мастер вдруг остановился, пропуская шеренгу вперед, подбадривая маленьких рабочих легкими тычками в спину. Мальчики, опустив головы и слегка сгорбившись от холода, друг за другом выбирались наружу, пока очередь не дошла до Кэвина. Его мастер не хлопнул по спине, как прочих, а остановил, крепко взяв за плечи.

– А ты, парень, постой. Ты идешь со мной.

Кэвин поднял на него глаза.

– У меня к тебе серьезное дело, – строго произнес Бартус.

Он оттолкнул Кэвина в сторону, чтобы тот не мешал выходить прочим.

Когда они остались одни, мастер сказал:

– Отправишься к Доктору магу. Не знаю, к чему уж такая срочность. Прошел слух, что к нему явились братья-книжники из Заречья². Не слышал я, чтобы те интересовались драгоценными камешками, – он довольно вздохнул, произнеся «интересовались», и продолжал серьезно: – Думаю, не к добру все это, – теперь мастер адресовался к самому себе. – Чтобы книжники да выбрались в такой далекий путь, да в такой холод без особого повода. Ой, вряд ли, – тут он снова обратился к Кэвину: – Ну да ладно. Чего зря языком молоть, может и не будет от этого вреда. Я тут посчитал… – он закатил глаза, будто в напряженном раздумье. – Восемь часов пути тебе по хорошей погоде туда и обратно, а сейчас это часов в шестнадцать встанет. Вернешься завтра, – он положил мальчику руки на плечи, глядя на него в упор. – Ты не торопись, как выйдет, так и возвратишься. Главное, не сгинуть в такую пору. И вот еще что, я тут предупредил, чтобы завтра никто почем зря не палил по сторонам во всякое зверье, – довольный своей предусмотрительностью, закончил мастер Бартус.

Кэвин удивленно взглянул на него. Мастер поморщился, обиженный его недогадливостью.

– Это на тот случай, если колдуны-книжники тебя превратят в тварь какую-нибудь.

Мальчик вдруг заметил в глазах мастера слезы.

– Ты же мой любимец, – объяснил тот, моргая, стараясь взять себя в руки. – Ты тут самый смышленый, я надеялся вывести тебя в люди, оставить своей заменой… – и, думая, что испугал Кэвина мрачными предсказаниями, спешно добавил: – Так и станет, если ты будешь достаточно осторожным. Достаточно, – не удержавшись, вслух повторил мастер «умное» слово. – Будешь осторожным и вернешься домой. Только, знаешь, книжников одурачить даже у тебя ума не хватит. Я тут придумал одну хитрость.

Он выудил из кармана куртки кусок веревки, окрашенный в зеленый цвет.

– Если поймешь, что дело плохо, повяжешь на шею. Даже если тебя заколдуют, и одежда уже в пору не будет, веревка на шее останется. Придешь домой, я о тебе позабочусь.

Кэвин вздрогнул от произнесенного во второй раз слова «дом». Рудник никогда не казался ему домом. Он, конечно, не знал, что такое дом на самом деле, но после посещения родни Маклуса понял, это место, куда хочется возвращаться. Теперь же все время, пока мастер говорил, он размышлял о своем будущем. Вместе с предположением Бартуса о том, что Кэвин может не вернуться, жизнь вновь обрела давно утраченный смысл. Он решил для себя, что не возвратится назад ни в зверином обличье, ни в каком другом, если только ему представится такая возможность. Однако повторно произнесенное мастером слово «дом» возвернуло его к реальности. Кэвин посмотрел Бартусу в глаза, запоздало пытаясь вникнуть в смысл сказанного. Тут неожиданно лицо мастера осветилось довольной улыбкой.

– Что мы соображаем? Ты наверняка заметить не успеешь, как превратишься, так что нужно повязать веревку прямо сейчас.

И не успел Кэвин опомниться, как мастер Бартус накинул ему на шею веревку и не туго завязал ее двойным узлом. Затем критически оглядел мальчика и недовольно почесал лоб.

– Хе! Это если в собаку там или волка еще сойдет, а если, к примеру, в голубя… тьфу ты, терпеть не могу эту бестолковую птицу! – и тут же спохватившись, добавил: – Но мое слово крепко, ты, парень, и в таком случае всегда можешь рассчитывать на миску пшена. Хотя, побери тебя черная оспа и все ее сестрички, вряд ли ты переживешь такое унижение. В голубя! – и мастер посмотрел на Кэвина с таким ужасом, точно перед ним уже хлопала крыльями маленькая сизая птица.

С этими словами он потуже затянул узлы, так что Кэвин схватился было за веревку, чтобы сдернуть с шеи.

– Не дури, – строго остановил его мастер. – Да, дам тебе своего Элина. Так быстрее будет, – он обиженно оглядел мальчика. – Я все говорю, а у тебя ни словечка теплого для отца названного не нашлось.

– Простите, мастер Бартус, я не знаю, что сказать, – смущенно выдавил Кэвин.

– Ну да ладно, обернешься, тогда поговорим, – вздохнул мастер и на мгновенье прижал мальчика к себе.

Кэвин поежился от столь нежданной ласки.

– Завтракать тебе не придется, а то засветло не доберешься. Дни короткие, – все еще наставлял мастер. – Я велел кухарке завернуть тебе с собой. Мой оседланный конь ждет у ворот, а сверток с едой я собственными руками накрепко привязал к седлу веревкой.

Они вышли во двор, по которому кружила метель. Проваливаясь в наметенные за ночь сугробы, добрели до коновязи. Там, переступая с ноги на ногу, стоял красавец-конь мастера. Его лоснящаяся угольной чернотой шкура причудливо выделялась на фоне нетронутого снега. Он был великолепен. Когда Кэвин увидел коня, сердце мальчика дрогнуло предчувствием чего-то необычайно хорошего. Прежде чем забраться в седло, он замер в смущении перед таким чудом. Конь, радуясь появлению хозяина, встрепенулся, исполняя одному ему известный танец.

– Ну-ну, друг, хватит суетиться, – мастер Бартус провел ладонью по шее скакуна. – Ты возьмешь этого парня и вернешь его мне целым и невредимым, – ласково, но твердо сказал он, продолжая гладить конскую шею.

Заметив восхищенный взгляд Кэвина, мастер не удержался от похвальбы.

– Его подарил мне сам Доктор маг, – гордо заявил он. – И почему-то очень смеялся, когда я назвал его Элином. Ну да ладно, час поздний, тебе пора ехать.

Кэвин послушно взялся за луку седла.

– Подожди, – остановил его мастер.

Он быстро направился в сторону своей хибары. И скоро вернулся обратно, в то время как Кэвин все больше увлекался мыслями о предстоящем путешествии. В руках у мастера была доха на волчьем меху и шерстяная шапка-шлем.

– Это вещи моего сына, – пояснил он Кэвину.

Тут же стащил с мальчика худую куртку и накинул доху ему на плечи.

– Надевай, в ней точно от холода не умрешь.

Кэвин сунул руки в рукава и погрузился в жаркое тепло волчьей шкуры. Затем снял шляпу и надел шапку.

– Вот и ладно, – довольно заявил мастер Бартус и побрел к воротам.

Мгновенье спустя Кэвин проворно вскочил в седло, и перед ним распахнулись ворота рудника.

– Мы с тобой отправимся далеко-далеко, – шепнул он дрогнувшему от прикосновения непривычного седока коню.

Со следующим вдохом Кэвин очутился за воротами. Перед ним, насколько хватало глаз, расстилалась покрытая глубоким снегом Икрис-киима. На краю ее чернела шапками сосен Древняя чащоба, на всеобщем языке именуемая Керхорном. Остаток Исполинского леса Ир-Керхорна, некогда покрывавшего всю центральную часть материка. Частью вырубленный и выжженный людьми, он теперь представлял собой несколько древних лесов в разных концах Северверна.

Начало дороги от рудника к чащобе было расчищено, Кэвин пришпорил коня.