Czytaj książkę: «Бестолочи»

ГЛАВА № 0

ПРЕДИСЛОВИЕ

Вы когда-нибудь хотели убить свою одноклассницу? Вас когда-нибудь доводили до такой НЕИСТОВОЙ злости, что вы были готовы на убийство? Меня – да. А знаете как именно меня разозлили? Дразнили свинкой. Всю мою грёбаную жизнь. Каждый. День. Меня травили как животное. Я – толстая. Была такой с самого раннего детства. У меня толстая шея, толстые пальцы, толстые короткие ноги, круглое широкое лицо, свисающий живот. В принципе, я была похожа на шар для боулинга. Или на свинью. Когда мы были в первом классе, я хрюкнула во время смеха. А спустя пару меняцев во время дождя подскользнулась и упала в лужу.Толстая свинья, которая валялась в грязи. Лучше и не придумать. После этого дурацкое прозвище свиньи приклеилось ко мне.

К счастью, она была тупая. Та идиотка, которая начала меня звать свинкой. Она больше всех меня доставала. Как всегда подошла ко мне слишком близко, когда забирала грёбанную домашку. Она сама пришла ко мне домой за тетрадкой. Нам обоим было шестнадцать лет, недавно перешли в старшие классы.

– Ей, жирная. Ты сделала мне домашнюю работу? Шевели своими толстыми ногами и принеси мне тетрадь. Свинюшка. Ты же свинюшка? Ну же, похрюкай. Я уверена, что у тебя на столе лежит свинная рулька и кремовые пирожные. Ну-ка, давай. Хрю−хрю−хрю.

А спустя пару минут мои пальцы сжимают чужую шею. С остервенением бью её тупую голову о деревянные доски пола. Рыжие кудрявые волосы цепляются за торчащие гвозти и отрываются вместе с кусочками кожи. Она визжит и вырывается, пытается отпихнуть меня. Тупая. Я почти в три раза тяжелее и это первый раз, когда мой вес играет мне на руку. Продолжаю лупить её головой о полы, пока череп не раскалывается. Эта сука судорожно хватает воздух ртом, а после её глаза мутнеют. Чувствую, как падает температура тела. Я бью даже после того, как симпатяжка Челси Сигман сдохла у меня в руках. Её затылок превратился в фарш из мозга, костей и рыжых волос. Изящная шея всё ещё дрожала от судорог, её желудок сократился и изо рта пошла зелёная рвота. Слышу как в кухне поёт мамино радио.

Мне стало так легко. Очень.

– Тварь. Тварь! ТВАРЬ! ГРЯЗНАЯ ОТВРАТИТЕЛЬНАЯ СКОТИНА! НЕНАВИЖУ ТЕБЯ! НЕНАВИЖУ! ДА, Я ЖИРНАЯ! ЖИРНАЯ! НО ЗАТО ЖИВАЯ! А ТЫ СДОХЛА!

Плохо помню куда я дела тело, вроде как срезала куски мяса и скормила соседским собакам. А кости и голову закопала глубоко в навозной куче через дорогу, куда соседи сбрасывали куриное дерьмо и перья. Повезло, что они держали много кур, косточки Челси никто не заметил. Её искали недолго. Было тяжёлое время. Хорошо, что папа научил меня разделывать и свежевать тушки, когда мы помогали его друзьям вырезать десятки птиц. Это совсем не сложно. Просто надрезать мясо по суставу и перерезать сухожилия.

После этого я осознала кем на самом деле являются люди. Я не просто осознала, а начала видеть. Я думала, что живу в приличном цивилизованном обществе. А это оказался просто амбар, полный мерзких животных. Больше не могу воспринимать их как людей. Это скот, не иначе.

ГЛАВА № 1

Джонатан Гетте

Привет, читатель. Оставшуюся часть книги я буду вашим главным проводником по мокрым английским улицам. Постарайтесь не отставать. Это местечко не для неженок.

Утро. Преддверие Хэллоуина. Ярко-оранжевые, словно цветки календулы тыквы гниют на витринах магазинов.

Район Хакни. Восточная часть Лондона. Огромное количество зданий разной величины плотно прижаты друг к другу. Они теснятся на небольших клочках земли, разделённых асфальтированной дорогой, отвоёвывают право на существование. Если расфокусировать взгляд, то они становятся похожи на спичечные коробки грязно-горчичного цвета. Здесь можно найти удивительные места. Начиная от дешёвых парикмахерских, уютных кофеен, рынка, и заканчивая Музеем детства на Бетнал Грин. Совсем рядом находится Риджентс-канал – широкая мутно-зелёная лужа.

Запомните хорошенько эту локацию. Именно здесь будет происходить большая часть всех событий. Запомнили? А теперь сместимся немного влево. Быстренько пробежимся взглядом по нескольким переулкам с уличными музыкантами и имбирным пивом, и вот мы попали в жилую часть района. Кучка одинаковых домиков. Будто незримый художник устал рисовать что-то новое и заполнил всё пространство под копирку.

Что вы видите? Посмотрите внимательно. Это не просто коробки из камня, черепицы и цемента. В каждом доме скрывается кое-что необычное – целый небольшой мир. Я бы даже сказал – совсем крошечный. Миры бывают разные. В каком-то доме находится хрупкий мир. Он будто сделан из стекла и вот-вот развалится. К тому же он серый. Этот цвет будто пришит к дому изнутри. И люди в нём тоже серые, как городские голуби. В этом маленьком мире люди разговаривают только шёпотом, боятся громких звуков. Они странные.

Где-то есть книжный мир. В нём пахнет пылью и горьким кофе, а в воздухе висит шелест сухих страниц. Люди там никогда никуда не спешат и редко говорят друг с другом. Они только читают, читают, читают. Классные ребята.

Есть даже актёрский мир, в таком доме живёт ложь. А ещё в нём слишком много шума и фальшивых эмоций. Но сами люди внутри пусты. Их можно сравнить с манекенами. Они лишь меняют позы и маски на лицах, но всегда остаются пустыми внутри. Просто играют свои роли: каждый день говорят заученные слова, каждый день делают одно и то же. Мне кажется, что они чокнутые. Спросите почему? Потому что им всё нравится.

Сейчас мы заглянет в один такой мир. Я покажу. Нам нужен крайний дом справа на этой широкой улице.

ГЛАВА № 2

Джонатан Гетте

Спальня. Я ещё сплю. И тут мне в лицо прилетает тяжёлая перьевая подушка.

– Ой, Божечки. Не думал, что она так сильно ударит. Ты живой? – это мой брат, он всегда просыпается раньше.

Познакомьтесь с ним. И со мной тоже знакомьтесь. Я – Джон. А мой брат – Томас. Или зануда, тут как вам угодно.

– Не думал?! Да ты вообще редко это делаешь! Всё, иди в задницу, – утром я не слишком доброжелателен.

Знаете, это самый неприятный возраст – когда мелкий противный человек уже имеет своё мнение, но не умеет его нормально формулировать. Мне было четырнадцать, если что.

– Да, доброе утро, Джо.

07:00.

Механический треск будильника.

– Чёрт. Чёртово утро. Чёртова школа. Не хочу туда идти, – я со вздохом плюхнулся обратно на кровать и укрылся одеялом.

– Решил снова заработать прогул? Третий за этот месяц. Бабка тебя убьёт.

В ответ послышалось моё неразборчивое мычание.

– Что-что? Ничего не понятно, бубнишь как старик.

– Да пошёл ты, Томас.

– Да-да, я каждый день это слышу. Как бы далеко ты меня не посылал, ты всё равно пойдёшь в школу. Вставай. Пора собираться.

– Я. Не. Хочу, – многозначительная пауза после каждого гневного слова.

– Ух, какой злой. Захочешь.

После этих слов, Томас одним движением сорвал с меня одеяло и отбросил его в сторону.

– Эй! Да чтоб тебя!

– Да ладно тебе. В жизни есть много радостей, кроме теплой постели. Например, главный праздник осени. Скоро же Хэллоуин: ночь проказ! Ты ведь любишь этот праздник! Можно собрать тухлых яиц и забросать дом какого-нибудь учителя.

Пока беседуем, давайте рассмотрим нас немного поближе.

У Томаса чёрные волосы, глаза цвета вылинявших синих джинс. Не знаю, как ещё их описать – смесь грязно-синего и серого. Я – чистый блондин с жёлтыми глазами. Волосы по цвету напоминают агатовый серый, только с желтизной.

Нам обоим четырнадцать, но Том родился на двадцать семь минут раньше.

Ярко выраженные британцы: бледная, будто бумажная кожа, через которую можно рассмотреть голубоватые вены, миндалевидные глаза, довольно высокий рост и подростковая худоба. У Тома волосы длиной примерно до щёк, он всегда собирает их в маленький пучок на затылке. У меня крутая короткая стрижка как у морских пехотинцев в США.

Посмотрите в окно. Моросит мелкий дождь. Капли на окне собираются в тонкие ручейки, и они плавно стекают к металлическому карнизу. Горит листва. Я тоже смотрю сквозь стекло. Подхожу к большому окну, раскрываю его. В нос ударил резкий запах сырости и мокрой деревянной крыши.

– Что ты там увидел?

Томас заглянул за моё плечо и тоже уставился на вид из окна. По мокрой дороге ползут старые автомобили с дребезжащими карбюраторами, из тротуара торчат газовые фонари.

– Даже странно. Уже третья осень проходит без неё, а ничего так и не изменилось. Ни эта улица, ни этот дом. Странно.

Итак. Меня зовут Джонатан Гетте и моя история начнётся с конца октября 2011 года. Готовьтесь окунуться в прошлое. Среди серых школьных будней есть кое-что важное, и я собираюсь это вам показать. Воспоминания – просто сувениры, которые остались от более счастливых времён. Но есть такие воспоминания, которые могут сразить нас наповал.

В 2009 году пропала наша мама. Просто пропала, она не вернулась с работы. Маму звали Эбигейл. Она работала воспитателем в детском саду. От неё всегда пахло стиральным порошком, этот запах будто въелся в женские руки.

Место мамы заняла наша бабушка – Долли. Не очень приятная женщина. Она переехала к нам и поселилась в маминой спальне. Долли была старой и часто болела. Не могу вспомнить, сколько ей лет. Шестьдесят? Да, примерно так. В любом случае выглядела она плохо.

Прошло два года с момента пропажи мамы. Старуха в очередной раз лежала в больнице из-за обострения какого-то заболевания сердечной мышцы. Кажется, это называется ишемическая болезнь. Точно не могу сказать, ничего не понимаю в медицине. Да и мы особо не вникали в это, не было желания. Ни я, ни брат не чувствовали к бабке особо тёплых чувств, поэтому делали вид, что это нас не касается.

Про маму мы говорили редко. Или вообще не говорили. В каком-то смысле мы даже привыкли к её отсутствию в нашей жизни и уже не ждали появления. В конце концов, ко всему можно привыкнуть, если пройдёт достаточное количество времени.

Ладно, что-то я заболтался.

– Джон, немедленно поднимай свою ленивую задницу и иди собираться! – это Том ругает меня. Четырнадцатилетний юноша, каким я был когда-то, решил снова прилечь на тёплую постель. В следующую секунду он стаскивает меня с кровати и тащит в ванную комнату, а я упираюсь, как только могу.

Уже тогда Том был слишком ответственным.

И так начинается каждый новый день в этом доме.

Сырой октябрь. Утро, чайник шипит на плите. Мы сидим за столом, одетые в школьную форму. Кофе, горький осадок на стенках стакана. Я приготовил тосты. Кусочек белого хлеба, поджаренный на сливочном масле и абрикосовый джем. Обожаю. Тому нравятся сэндвичи с горчицей и мёдом. Извращенец. Пока пил кофе, вспомнил, как ночью барабанил дождь. На самом деле, это очень специфичный звук. Будто миллиарды крошечных ножек топают по тисовой крыше, окнам и проезжающим машинам.

Пора идти, а то опоздаем на автобус. Сейчас мы увидим мир глазами ребёнка, каким я был.

Солнце цвета облепихи. Зонты. Мы стояли, вдыхая приторный запах сырой земли и влажного асфальта. Листья на деревьях светятся медным и золотым. Осколки лета. Они выцветают. Слоистые облака на льдисто-голубом небе похожи на разлитое молоко, которое продолжает растекаться. Атмосферные осадки лениво плывут по воздуху, отражаются в тёмных лужах-зеркалах. Кстати об этом. Люблю смотреть в большие лужи. В них всё перевёрнутое. Весь город стоит вверх ногами. Машины едут по перевёрнутой дороге вверх колёсами, дома стоят вниз этажами, пешеходы плывут на своих зонтиках. Перевёрнутый Лондон живёт своей зеркальной жизнью.

Светофор на перекрёстке мигает изумрудным светом. Красный автобус. Машина медленно ползёт по мокрой дороге и останавливается, с пыхтением раскрывая автоматическую дверь. Оплатили проезд. Поездка до школы займёт около десяти минут. Пока я ворчу на холод и растираю замёрзшие руки, Томас ищет в рюкзаке пачку сырных палочек, которые он успел схватить со стола перед выходом.

Давайте снова посмотрим в окно.

Люди суетятся: спускаются в метро, спешат на работу, заходят в магазины. Прохожие идут ещё куда-то по своим делам, некоторые гуляют по тротуарам, романтично держатся за руки, сидят в кафе. Их не смущают ни огромные лужи, наполненные мутной дождевой водой, ни шумный, бурлящий поток, который несётся с самого начала улицы и разбивается фонтаном брызг о решётку ржавой канализации. Улицы набиты большими круглыми шляпами зонтов. Может быть, горожане хотят укрыться за ними от этой сырости?

И, кажется, словно ничего не изменилось. Будто все осталось прежним. И этот дождь, и эта улица, даже шёпот холодного ветра. Но это не так. Если бы она была здесь, то наверняка, ничего бы не узнала. Ни эту улицу, ни этот дождь, ни даже своих детей.

Наша остановка. Нехотя поднимаемся с тёплых сидений и выскакиваем из транспорта. Опаздываем. Идём широкими шагами по тротуару, огибая лужи и медленных пешеходов. Нам в лицо летят мелкие капельки, которые больше похожи на морскую кисею. Изморось. Влажность висит в воздухе, особенно ярко её можно почувствовать на стенках носоглотки при вдохе. Странное ощущение. Всегда представляю, будто вдыхаю кусочек облака.

Вы можете взглянуть на эту картину с высоты птичьего полёта. Посмотрите на эту серость! Среди хмурого холодного цвета можно заметить яркие пятна. Это дети. Дети, которые идут в школу. И мы тоже есть там. Я – в ярко-бирюзовом непромокаемом плаще, Томас – в прозрачном. Такой отстой. Он – тоже серое пятно.

«Ты самый скучный брат на свете» – думаю в тысячный раз.

Старая школа. Вялые рукопожатия с нашими друзьями, познакомлю вас с ними немного позже. Уроки. Тетрадь. Конспекты. Ручка почти закончилась, надо купить новую. Стопки новых книг и миллионы букв. Время пролетело незаметно. Мимо мелькают люди и часы. Устали. Едем домой.

Мы дома. Пыль на полках. Горшок с засохшим фикусом. Бедняга, я снова забыл его полить. Стаскиваю с плеч портфель и бросаю прямо в прихожей. Взгляд блуждает по стенам цвета лаванды и упирается в фоторамку. На большом металлическое блюде лежит нечто, похожее на плоский тёмный хлеб. На самом деле, это кекс. Неожиданно для самого себя, я улыбнулся.

И вдруг на несколько секунд я вновь оказался там, почувствовал запах выпечки и услышал, как старый плеер жуёт кассету.

ГЛАВА № 3

Джонатан Гетте

Я проснулся около полудня, лёжа на спине. Ещё несколько минут провёл в полудрёме, пока мне на лицо не прыгнул солнечный зайчик. Противный. Недовольно приоткрываю глаза. Кровать Тома стоит напротив моей. Она пуста. Солнце заглядывает в комнату через открытое окно, яркие оранжевые пятна дрожат на обоях. Южный ветер принёс с улицы запах полыни. Он горчит на губах. Сегодня последний день июля. Воскресенье. Мне семь лет.

Решил лежать до последнего. Если я не показываюсь на кухне раньше часу дня, мама сама приходит, чтобы разбудить. Такая возможность бывает только когда у миссис Гетте выходной, сегодня как раз такой день. В остальное время за нами присматривала бабушка Долли. Мама работала нянькой в частном детском саду. Она несколько раз пробовала брать нас с собой, но это всегда заканчивалось истерикой. Быть среди кучки чужих детей мне и Томасу категорически не хотелось.

Итак, мой план не сработал. Мама не пришла. Я ещё не потерял надежду и продолжаю упорно лежать. С первого этажа слышится какой-то шум. Напряжённо вслушиваюсь в звуки. Люблю подслушивать. Это мама возмущается, её рассерженный голос я узнаю где угодно. Судя по всему, она пыталась сделать просто немыслимое – накормить Тома нормальной едой. Даже находясь в спальне, я прекрасно слышал что происходит, каждое её слово. Хоть для этого мне и приходилось изо всех сил напрягать слух.

– Ешь суп. Ты съел всего две ложки.

– Но я не хочу суп, я хочу кашу.

– Ты же никогда не ешь кашу. Я сейчас приготовлю, а ты не будешь её есть, – недоверчиво произносит она.

– Нет, буду! – все мы прекрасно понимаем, что не будет. Это только короткая отсрочка от завтрака. Если подумать, уже слишком поздно для первого приёма пищи. Днём Том ел мало, или вообще не ел. А ночью мы совершали набеги на буфет, где хранились сладости, и съедали буквально всё.

Тут всё затихает примерно на шесть минут. Пока жду, вспоминаю как этой ночью мы объелись засахаренного мармелада и горького шоколада. С нетерпением жду продолжения спектакля. Первым слышу голос брата.

– Мам, тут комочки… нет, я не буду её есть, – наверняка после этих слов мой брат отодвигает тарелку с несчастной кашей. Даже через стену я ощущаю на себе гневный взгляд мамы.

Одно я знал точно – если Томас не перестанет упорствовать, мама скоро взорвётся. А в гневе это очень страшная женщина. Но я знал ещё одну вещь – Том не заткнется. Он будет до последнего доказывать свою точку зрения, хоть и знает, что ему хорошенько влетит. Более того, брат всегда цеплялся к любой мелочи. С годами эта привычка не изменилась.

– Я тебя сейчас прибью. ЕШЬ КАШУ, Я СКАЗАЛА! – Приказным тоном.

– НЕ БУДУ! – рявкнул на неё в ответ этот мелкий засранец.

Я спрятался под одеяло.

– Я сейчас надену эту тарелку тебе на голову. Закрой рот и ешь. Сейчас же, – голос мамы стал пугающе тихим, с ярко выраженными стальными нотками. Она на грани бешенства.

– А как я могу есть, если мой рот будет закрыт? Я же не могу запихнуть эту кашу себе в рот, если не открою его, – язвительным тоном произносит мальчишка. Да, Том совсем не изменился. Такой же вредный маленький говнюк.

Страшно. Очень страшно. Дальше в кухне нависает короткая пауза. И кульминация – звук отодвигаемого стула. Маминого стула. Нет ничего страшнее, чем этот скрежет.

– Нет, я передумал! Я буду кашу, могу ещё и суп съесть!

Я точно знаю, что послужило причиной такой резкой капитуляции. Скорее всего, непослушный ребёнок просто испугался наказания за свою дерзость и решил отступить, пока не стало слишком поздно.

Далее слышится то, что заставляет меня вздрогнуть.

– ДЖОН! – она выбрала более эффектный способ, чтобы меня разбудить. Одного лишь слова хватило для того, чтобы я вскочил с кровати и уже через десять секунд стоял возле женщины.

– Доброго утра, мамочка, – произношу, заглядывая ей в глаза.

– Доброго полудня, малыш. Ты хорошо выспался? – на удивление она абсолютно спокойна.

Краем глаза я замечаю недовольного Томаса, который ковыряет ложкой кашу. А рядом с ним стоит тарелка супа. Едва успеваю подавить смех, который застрял в горле при виде страдальческого лица брата. Том запаниковал и этим загнал себя в ловушку.

– Да, мамочка. Можно мне суп? Пожалуйста, – сейчас Джонатан Гетте может быть только паинькой.

Её левая бровь вопросительно дернулась вверх. Мама внимательно смотрит на меня, пытаясь понять, с чего вдруг я такой вежливый.

– Конечно. Иди умываться.

И я, как самый идеальный сын на свете, послушно пошёл в ванную комнату.

Прошли пять минут водных процедур, которые я просто терпеть не мог, теперь сижу возле Тома. Он кое-как съел половину каши. Брат со скучающим видом елозил по ней ложкой.

Взбираюсь на высокий стул и сразу начинаю болтать ногами, потому что они ещё не достают до пола. На кухне пахнет хлебом со специями. В супнице остывал тыквенный суп-пюре, рядом овсяная каша.

Я без любых пререканий начал есть. Вряд ли бы пришлось меня заставлять: суп очень вкусный. Раньше я любил всякие жидкие блюда, теперь просто терпеть не могу.

Сложно не заметить как Томас виновато смотрит на маму в попытках её смягчить. Это подействовало. В конце концов, ей всё-таки удалось накормить сына и поэтому нет причин сердиться. Это настоящая маленькая победа.

– Съешь 5 ложек супа и можешь идти, – она сжалилась.

– Может 3 ложки? – всё ещё торгуется.

– Томас.

– Хорошо!

– Вот и умничка, – она всегда так говорит, когда добивается своего.

Послышалась трель телефона, в такое время обычно звонит бабушка. Перед тем как уйти, чтобы взять трубку, мама строго посмотрела на нас и скрылась в глубине дома.

– Том, – начал я с серьезным лицом, как только мама ушла. – А ты знаешь, что будет, если лизнуть бычьи яйца?

– Откуда знаешь? Пробовал? – буркнул Томас, уткнувшись в свою тарелку.

– Тц… очень смешно! – я замолчал.

– Хотя подожди, кто тебе это рассказал? – он всё-таки спросил об этом через минуту.

– Оливер.

– Когда успел? Мы же с тобой везде вместе ходим, – он уставился на меня, как на профессионального лжеца. Чует подвох.

– Ты сидел дома, потому что разбил коленку, мама не разрешила тебе гулять, – я максимально гордо посмотрел на него.

– А, точно. С ним больше не общайся, – Том сделал безразличное лицо.

С Оливером и ещё одним нашем другом я познакомлю вас немного позже.

– Ты тоже с ним общаешься, дурень. И у нас Оливер самый крутой! Помнишь, он на спор червяка съел? Живого! – тут я чуть не взорвался. Смотрю на брата с таким недовольством, как на тушёную капусту.

– А ещё Оливер неделю был в больнице из-за этого червяка. Круто? И да, я тоже общаюсь с Оливером. Но на тебя он плохо влияет, а на меня нет. У меня иммунитет на идиотов. Я же с тобой живу, – Томас научился затыкать мне рот ещё в дошкольном возрасте. Мы нахватались такой манеры общения от старших ребят, которые живут на нашей улице. Кстати, это наше последнее свободное лето, в сентябре идём в школу, и наш словарный запас пополнится новыми ругательствами.

– Как ты меня назвал? – я на грани.

– Идиот. Ты самый идиотский идиот из всех идиотов на этой планете. – огрызнулся брат.

Всё. Острая потребность отомстить не заставила себя ждать. Я не особо злился, просто захотелось швырнуть в Томаса чем-нибудь. Даже не думая, я взял тарелку и выплеснул ещё тёплый оранжево-жёлтый суп на своего брата. Каша, в которой ковырялся брат, оказалась у меня за воротником. Я кинул в него кусок хлеба, он высыпал мне в волосы соль. Мама зашла в кухню в тот момент, когда я сильно ударил Тома ложкой прямо по лбу. Мы оба и половина всего пола в маленькой кухне были заляпаны всем, что только было на столе. У нас под ногами валялся размокший хлеб и банановые сконы (такие печенья-булочки), каша размазана по стульям, стол в разводах супа. Первым делом мама приложила пакетик со льдом к красному пятнышку на лбу брата и заставила меня просить за это прощение. Я сквозь зубы процедил "прости".

На этот раз виноватый взгляд не помог избежать наказания. Сначала нас, естественно, строго отчитали прямо на месте преступления. А перед тем как простоять ровно сорок минут каждый в своём углу, мы смыли с себя еду и переоделись. Периодически мама приходила и смотрела на нас. Видимо, чтобы напомнить, как сильно мы виноваты. Я и Томас уже прекрасно знали, что освободиться, досрочно не получится.

Пока стояли в разных углах, продолжали обзываться, но уже шёпотом. Был риск, что мама услышит и даст по ушам, но закрыть рот было просто невозможно. Для нас это обычное общение. Со временем это тоже не изменилось.

Наказание окончено. Казалось, эти минуты тянулись вечность. За это время я всё-таки успел рассказать Тому, какие на вкус бычьи яйца.

Мама моет полы.

На пальцах осела ржавая пыль после того как мы притащили в дом грязный футбольный мяч со двора. Мама опять отругала нас за разводы песка на только что вымытом полу и несколько раз легонько шлёпнула мокрой тряпкой по рукам. Это совсем не больно. Наоборот, нас веселят брызги мыльной воды, что разлетаются во все стороны. Мы с визгом бежим на второй этаж, громко топая босыми ногами по высоким деревянным ступеням. Мама улыбается.

Пробегая по небольшому коридорчику, замечаем два помятых блеклых крылышка. Мёртвая бабочка. Её хрупкое тельце мы положили в пустой спичечный коробок и похоронили под ровными рядами высокой, остро пахнущей полыни.

Мама занята уборкой и попросила не крутиться у неё под ногами.

Прочитали сказку "Орёл в голубином гнезде". Уже не помню, кому пришла в голову эта великолепная мысль, но мы решили, что сможем научиться летать и тоже станем орлами. А для этого нужно много тренироваться. Я и Том залезали на не высокий шкаф в маминой спальне и прыгали с него на кровать. Не спрашивайте, как маленькие дети смогли залезть на шкаф, я сам не знаю. Пружины в матраце не скрипели, и мама долгое время не знала, чем мы заняты. Обычно она реагировала на каждый странный звук, но сейчас был слышен только наш смех, и мама решила, что всё хорошо.

Страшно не было, более того – нам дико понравилось. Это даже лучше, чем скатываться с горки. После, мы начали искать что-нибудь повыше и не нашли ничего подходящего. Том предложил попробовать спрыгнуть с окна второго этажа. Первого нам было недостаточно, в конце концов, не одна птица не летает так низко. Я сразу согласился, потому что был уверен, что уже начал превращаться в орла и смогу взлететь. Когда мы подошли к открытому окну и залезли на подоконник, стало страшно. Всё-таки, это слишком высоко. Том предложил взять большой зонт и если что, в полёте можно его раскрыть и спуститься на землю как на парашюте. Я снова согласился, идея мне показалась очень даже логичной. Зонт мы нашли в той же кладовке. Мама застукала нас, когда мы тащили его по ступеням. Зонт конфисковала, окно закрыла, нас отругала. Томас и я так и не поняли объяснений, почему нам нельзя прыгнуть со второго этажа. Очень обиделись и в один голос сказали, что она злая.

Высоко в небе висит раскалённый огненный диск. Облака, похожие на рваные клочки сахарной ваты лениво плывут, повинуясь горячему ветру. Воздух раскалён. От таких активных игр мы перегрелись. У меня закружилась голова, Тома вдруг затошнило.

Мама срочно набрала в ванну прохладную воду и запустила 5 резиновых утят. Как только мы залезли туда, она принесла шоколадное мороженое. Так уж и быть, мы её простили. Почти час я и Том играли в ванной комнате, пока полностью не остыли. Всё это время мама сидела рядом и помогала нам пускать мыльные пузыри через пластиковые трубочки. Было очень весело.

Только сейчас я понимаю, насколько тяжело было маме. Бедная женщина должна не только следить за двумя шаловливыми детьми, но и готовить, убирать, стирать, гладить бельё. Ей требовалось огромное количество терпения. Весь день мы доставали её вопросами. Что-то вроде: мам, можно телевизор посмотреть? Можно шоколадку? А почему нельзя? Можно я возьму твою шляпу? Мам, где краски? А кисточки? Мам? Мам!

Так же в доме довольно часто можно было услышать: "Это не я! Это он!" Иногда слова мы произносили одновременно. Обычно фраза подкреплялась указыванием пальцем в сторону обидчика.

Мы вечно наводили беспорядок, что-то роняли, часто разбивали коленки и носы. Поэтому цените своих матерей, они каждый день проходят через Ад, ради своих детей.

Бабушка Долли пришла. Они с мамой решили испечь сконы с беконом и базиликом (да, они бывают не только сладкие). Мы с Томом сидим на полу возле лестницы на второй этаж и рисуем акварельными красками на жёлтой газете, иногда поглядывая в кухню. Слышу, как мама предлагает добавить ещё вяленые томаты. Бабушка не хочет. Мама говорит, что уже готовила так и тянется за полупустой банкой, где в масле плавали сплющенные овощи. В следующую секунду старуха хватает маму за тонкое запястье и сильно дёргает. Утром следующего дня я увижу на том месте синяк.

Старая женщина разозлилась и смахнула банку с томатами на пол. Она разбилась, осколки и всё содержимое разлетелись кухне. Мы вздрогнули. Бабушка Долли багровеет и срывается на пронзительный визг, на толстой шее вспухает вена. В тот день я не придал этому значения, дети часто не замечают всего, что происходит вокруг. Точнее, они замечают абсолютно всё, но думают, что это нормально, ведь им не с чем сравнивать.

Долли ушла, мама собирает с пола осколки и сушёные овощи. Я слышу, как она сдавленно всхлипывает и вытирает кровь с пальцев. Порезалась о битое стекло. Том и я помогали вытирать масляное пятно, пахнущее специями, пока мама обрабатывала ранки. В такие моменты я всегда представлял, что когда стану взрослым, буду защищать маму от злой старухи.

Пройдёт целый месяц, прежде чем они снова заговорят друг с другом. Мама пыталась поговорить с бабушкой, но та не брала трубку, показывая глубокую обиду.

Мы втроём встретили вечер холодным фруктовым чаем. Плавится медовый закат. Этот тёплый свет затекает в дом через открытые окна, разливается по комнатам, дрожит на стенах и деревянном полу. Сидим на синем диванчике и смотрим, как пляшут солнечные зайчики апельсинового цвета.

– Мам, знаешь что? – я положил голову ей на плечо.

– Что, милый?

– Когда я вырасту, буду тебя защищать. И Бабушка Долли больше не будет тебя расстраивать.

– Я тоже буду тебя защищать, – Том поддержал меня.

Мама не ответила. Только ее плечи чуть вздрогнули.

Мисс Гетте всё-таки решила испечь что-нибудь вкусненькое. Мама предложила нам самим выбрать и приготовить это под её чутким руководством. Вы даже не представляете, насколько мы были рады сделать что-то своими руками, а потом ещё и съесть этот шедевр кулинарии.

Пока разбивали яйца в пластиковую миску, она включила музыку на стареньком плеере. Томас и я делали всё настолько аккуратно, что даже не просыпали миндальную муку и не разлили молоко. Потом мы следили, как пропекается тесто. Через полчаса на столе дымился большой шоколадный кекс. Правда, внешне он был похож на кирпич, и по вкусу напоминал странный пряник, потому что мы переборщили с мускатным орехом. Весь дом наполнился пряным ароматом. Этот тяжёлый запах выплёскивался на улицу через раскрытые окна и смешивался с вечерней прохладой.

Мама очень гордилась нами. Даже предложила сфотографировать эту прелесть и поставить в рамку. Вот так и появилась фотография.

* * *

– Эй, Джон! Ты ещё долго будешь пялиться в стену? Тащи свою ленивую задницу в кухню, будем ужинать, – слышу недовольный голос брата.

Я моргаю и уже не чувствую запаха пряностей. Тепла в доме нет. В комнатах грязно. При маме такого не было.

В сковородке сгорает лук. Скоро к нему добавляются сосиски и куриные яйца. С пропажей мамы нам пришлось учиться готовить, бабушка Долли никогда для нас не готовит. На кухне душно. Запотевают окна. Тусклый жёлтый свет. В моём воспоминании тоже был жёлтый свет, но этот совсем другой. Какой-то обречённый. Заварили чай. Я люблю несладкий со сливками, а Томас − чисто чёрный и обязательно много сахара. Я уже говорил, что он извращенец?

После ужина я вымыл посуду. Вечером игра в приставку. Уличный фонарь за окном смотрит, как промозглый ветер терзает шуршащий пакет.

Мы смотрим кино. Терминатор говорит с экрана легендарное «I’ll be back». Сегодня решили устроить марафон фильмов нашего детства. Сначала составили список, его возглавили, конечно же, "Терминатор" и "Кинг Конг", потом шли "Властелин колец", "Челюсти" и "Молчание ягнят".

Когда вспомнили о времени, оно уже давно перевалило за полночь. Давно пора спать, школу завтра никто не отменял.