Czytaj książkę: «Последняя секунда Вселенной»

Czcionka:

* * *

Часть первая

Глава 1

ПРОКЛЯТЬЕ

Она лежала под эбеновым деревом – из тех, что запоминают разговоры о любви и складывают из них стихи. Лежала и слушала шелест белой листвы. Дерево говорило слабым голосом, будто бы шептало – значит, это случилось давно. Может, тысячи лет назад. А может, всего сотни.

Свети, звезда моя, в холодных небесах, – слышала Шелл, пока слова не унес ветер.

Знакомый язык в этом сумрачном краю, покрытом, словно кривыми зубами, горными хребтами и перевалами, напоминал о чем-то родном, но давно забытом.

Затем дерево заговорило другими голосами, на других языках, которые Шелл уже не понимала.

Она не ожидала найти эбеновое дерево здесь, так далеко от дома, от городов и остальных поселений. Значит, когда-то тут жили люди. Или, может, стоял храм какой-нибудь местечковой богини любви.

Но она была рада. Хоть какое-то напоминание о существовании других людей.

– Чего улыбаешься? – с прищуром спросила Зела.

Шелл пожала плечами.

Троллиха повторила ее жест и вернулась к свежеванию кроличьей туши. Шелл смотрела, как ловко та управляется с ножом и тушей животного, как проворны ее толстые пальцы, как странно грациозно каждое движение, что совсем не ассоциировалось с массивной фигурой.

Шелл поняла, что пялится, и заставила себя перевести взгляд на костер, который тоже соорудила Зела. Желто-белое пламя завораживало. Шелл подумала о своей прошлой жизни. Она думала о том, каким был ее дом. Горел ли там камин? Жил ли в том доме кто-то еще? А может, она жила и не в доме вовсе, а в простой квартире. Или в комнатке где-нибудь на чердаке. Она уже не помнила лиц. Воспоминания потихоньку уходили, как уходят сны. Медленно, помаленьку, неумолимо.

– Полночь, – сказала Зела.

Для тролля она была слишком уж разговорчивой. Или нет? Откуда вообще Шелл что-то знала про троллей?

Наступил четверг. День, когда всемогущая богиня существует и может выслушать молитвы. Троллиха знала об этом. Шелл сама ей рассказывала.

Она покосилась на Зелу и кое-что вспомнила. Не из своей жизни, нет, но почти. Почти.

Она вспомнила, как читала – или писала? – о тролльских богах. О том, что об этих богах никто ничего не знал. Антропологи, конечно, были убеждены, что каждому народу присущи религиозные верования. Но, наверное, тролли просто не хотели, чтобы кто-то узнал об их вере. Как трусишки фейри, боялись, что их богов похитят и заберут себе.

Что ж, фейри боялись не зря. Пришли расхитители древностей, пришли цивилизованные и забрали их слабеньких божеств себе в музеи и в частные коллекции. Она сама видела одну такую богиньку, пойманную старым антикваром.

Божество, которое раньше управляло целым островным мирком, к концу своей недолгой жизни оказалось в железной куполообразной клетке и тряслось от страха, когда к нему подходили. На руках и лице у нее были шрамы – видимо, пыталась сбежать. Пока не признала свою судьбу. Тем не менее та богинька сбежала. Не без помощи Шелл, конечно.

Воспоминание было таким ярким, но тут же померкло. Будто кто-то выключил свет.

Она горько улыбнулась сама себе.

– Опять улыбаешься, – прокомментировала Зела.

Тролли понимают, когда мы улыбаемся, но не понимают, когда улыбаемся неестественно, подумала Шелл. И все же она ощущала нечто по отношению к этому грузному созданию. Признательность? Симпатию? Благодарность?

Сложно испытывать подобные чувства к троллям, потому что те не похожи на людей. Но Зела ей нравилась.

Третий день они были вместе, шли каждая по своим делам и знали, что скоро придет пора расставаться. Шелл искала одного, Зела чего-то другого.

Они ели кролика, Шелл пыталась жевать и глотать быстрее, чтобы не чувствовать вкус. Нет, эту еду она не понимала. Не любила мясо. Не из-за богини – хотя из-за нее тоже, – а скорее из-за того, что разница между разумными и неразумными существами очень размыта. Кто-то учил ее этому. Еще в детстве – возможно, мать. Возможно, кто-то другой.

Кажется, она изучала что-то подобное в университете. Что это был за университет? Что она изучала? Не экологию, точно не экологию. Нет, кажется, она любила писать. Книги? Научные статьи? Публицистику?

Память будто выдирало клочьями. Оставались лишь тонкие ниточки, за которые нельзя дергать или тянуть – только бережно, осторожно касаться, иначе воспоминание оборвется. А лучше просто смотреть. Иногда она что-то вспоминала, аккуратно вытягивая ниточки памяти, но чаще – гораздо чаще – забывала еще больше.

– Однажды, – сказала Зела, выплюнув тонкую малюсенькую косточку, – я проснулась зимним утром и обнаружила, что дети мои – подделка.

Шелл насторожилась. Неужели троллиха наконец-то решила поделиться своей историей? И что это значит? Будет ли Шелл что-то должна после этого? Будет ли Зела должна ей? Какие последствия у этой истории? Или их не будет?

Она слышала о том, что тролли ничего не рассказывают чужакам, но не знала, где именно. Может быть, получится узнать о Зеле чуть больше. Может быть, нет. Все зависело от самой троллихи.

– Я думала, как их могли подменить. Когда только успели? Они могли сделать это, пока я спала. Весь следующий день я смотрела на них, слушала их голоса, вдыхала их запахи и думала: а может, они всегда были такими? Я начала забывать, какие дети правильные. Но почему-то я знала – мои дети подделка. Только не знала, когда именно их подменили.

– Кто такие они?

– Их легко узнать. Однажды я найду их и…

Вместо ответа Зела одним махом откусила кроличью голову, и мощная челюсть – клац! – раздробила череп животного.

Пытаясь скрыть беспокойство, Шелл осторожно кивнула троллихе. Зела поворошила палкой затухающие угли и сплюнула кости.

– Спроси у своей богини, какие у меня были дети, – пробормотала она и отвела глубоко посаженные глаза. – Или у любой другой.

– Я не имею права молиться другой. Имя богини на моей шее, чтобы все знали, что она моя.

Зела приподняла тяжелую бровь без малейшего присутствия волос.

Откуда-то из памяти всплыл факт, что морские тролли не имеют волосяного покрова вообще. Они живут не в море, но рядом с морем. Говорят, что однажды солнце сожгло их волосы и сделало кожу крепче. Шелл захотела потрогать троллью кожу, но, конечно, не сделала этого.

– А теперь давай спать, – проворчала Зела. – Пока ты совсем не задумалась.

Они лежали каждая в своем спальном мешке и думали каждая о своем.

Зела, наверное, думала о своих детях. Шелл думала о богине. Богиня не отвечает на вопросы. Только слушает. Возможно.

Шелл вдруг вспомнила, что постепенно перестала верить в богов и богинь. Но ее семья по материнской линии верила в богиню четверга. Когда ей было шесть, на ее шее сзади сделали татуировку с именем богини четверга. Спустя годы Шелл даже не стала перебивать ее чем-то другим. Наверное, это было уважение. Или любовь. Или что-то другое. Этого она уже не помнила.

* * *

Когда утром они собирались, Шелл слышала, как под эбеновым деревом мужчина признается в любви женщине. Он обещал, что найдет ее в этом мире или в каком-то другом. Он клялся, что никого никогда не полюбит так, как ее.

Шелл уходила, неся в сердце надежду.

Шелл надеялась, он нашел ее.

И если я тебя когда-нибудь не встречу, свети, звезда моя, пусть вечным будет свет.

Они шли дальше. Шли долго, шли весь день. Одни деревья сменялись другими. Шелл говорила с богиней, ведь только сегодня та могла услышать. Только сегодня богиня существовала в мире. Поскольку богиня существует лишь в один день из семи, ей нужно много слушать. А Шелл – много говорить, чтобы ее услышали.

Шелл чувствовала себя лицемеркой – она не верила в богиню четверга. Кажется. Этого она тоже уже не помнила.

Зела спросила, что случается с богиней в другие дни. Шелл сказала, что в другие дни ее не существует. Это она знала точно. Зела спросила, существует ли богиня в других мирах, и Шелл задумалась. В других мирах другие календари. Так что где-то еще мог быть другой четверг. Сотни четвергов, тысячи четвергов, миллионы четвергов. И одна богиня. Теперь понятно, почему она не отвечает. Слишком много людей, слишком много молитв.

Существуешь ли ты в других мирах, спрашивала Шелл, слышишь ли ты людей в других мирах, что это за миры, что это за люди?

Кто-то говорил, что у нее одиннадцать тысяч с половиной ушей – ровно столько нужно, чтобы услышать всех нуждающихся.

Сейчас богиня была нужна как никогда. Но она, как обычно, слушала те одиннадцать с половиной тысяч человек, которые нуждались еще больше, чем Шелл. Пусть даже у Шелл и была татуировка с именем богини. А возможно, дело в том, что она забыла, верит она или нет.

В конце дня они вышли к морю.

Они стояли над обрывом и смотрели на серо-синее море, на красное солнце, тающее в его глубинах, на фиолетовые облака.

Еще одна часть пути была пройдена.

Здесь их дороги с Зелой расходились. Троллиха шла на восток, искать своих настоящих детей. Шелл шла на запад, за тающим солнцем, вдоль обрыва, шла, чтобы найти того, кто поможет.

Они прощались. Зела кивнула и уже собралась уходить, как Шелл спросила:

– Что случилось с твоими поддельными детьми?

– А что происходит с твоей памятью?

Ответа на этот вопрос Шелл не знала. Зела развернулась и размашисто зашагала прочь.

Шелл осталась одна. Во всем мире не было никого, кроме нее. Только звезды, море, она и ее проклятье.

Она несла его с собой, словно самый драгоценный дар.

Возможно, ее ждет смерть. Возможно, полное забвение. Никто не знал, что именно ее ждет.

Шелл шла по давно протоптанной тропинке – слева зеленели поля, которым скоро уже желтеть и умирать, а справа обрыв, на стенах которого чайки и топорки¹ вили свои гнезда. На маленьких выщерблинах они рождались, кормили своих птенцов и умирали от старости или от когтей других птиц.

Справа было море, море, насколько хватало глаз.

Она шла, шла, шла. Пока море не поднялось к обрыву, пока Шелл не спустилась на берег. И вот она уже шла по гальке, по песку, мимо белых круглых валунов, а рядом в воде плескались странные существа.

Кто ты, спрашивали одни. Зачем ты пришла сюда, спрашивали другие. Мы разорвем тебя на части, говорили третьи и обнажали длинные острые зубы, сверкающие серебром в свете звезд.

А звезды шептали – не смотри на них, не смотри. И она не смотрела. Она шла вперед, туда, где растаяло солнце.

Внутри, в самом центре груди, что-то было, что-то звало вдаль, безошибочно определяя, куда идти. И она шла, повинуясь этому зову безотчетно. Повинуясь проклятью, которое ей выпало нести.

ПАРАДОКС

Они заметили друг друга с первого взгляда. Почему? Может быть, потому что были разными? Родились в разных мирах, жили в разных мирах. Разный вид, разный пол, разный фенотип и разрез глаз. Два существа, так непохожих друг на друга – почему нет?

Особенно сейчас. Особенно в это время года.

Весной миры особо чувствительны к флуктуациям. Миры существовали бок о бок, пронизывали друг друга, вливались из одного в другой реками, теплыми течениями, врывались гремящими водопадами или раскатами грома. Даже ее мир, находившийся на краю известной Вселенной, подвергался этим флуктуациям.

В ее мире магии почти не было. Лишь редкие женщины и еще более редкие мужчины обладали даром. Иногда к ним забредали существа из других миров, и Эйрик Кенельм всегда готов был предоставить кров, еду и одежду. А за красивые истории, за аутентичные предметы культуры и искусства предлагал остаться в его резиденции бесплатно и почти навечно.

Эйрик построил свое жилище из камней, пропитанных древней магией порога. Немного помощи извне, и в доме укрепилась связь с другими мирами.

Он не обладал магическим даром, однако в его крови понамешалось слишком много всего, чтобы он остался простым человеком.

Раз в месяц в его доме собирались разные влиятельные люди своего времени. Правильнее будет сказать – своих времен. Ведь в каждом мире время шло по-своему. За один месяц на званом обеде с перерывом в неделю появился граф фейри и его выросший за это время отпрыск. Или они так шутили, и это мог быть его брат. Или прапраправнук. По фейри никогда не понятно, шутят они нет. Дело тут не в фейри и их странном чувстве юмора, а в том, что разумные существа просто не способны понимать друг друга. Даже существа внутри одного вида не способны понимать друг друга. Кто бы что ни говорил.

Но уже-не-леди Аннабель из рода Эндэ, куда путь был ей заказан, и писатель из другого мира Айвин Рён не испытали подобных затруднений. Они встретились, когда выглянуло солнце, и хрупкий мир ледяных наростов на домах, окнах, шпилях башен наполнился моросящим дождем и запахом молодой весны.

Когда они увидели друг друга, зал шумел, звенел бокалами, шуршал длинными полами платьев. Когда они увидели друг друга, мир затих, смолк, разговоры и смех оборвались. Когда они увидели друг друга, мир будто что-то почувствовал. Казалось, Вселенная задышала чаще.

Какое-то время они с Айвином ловили взгляды друг друга и улыбались, но не приближались друг к другу, а говорили с другими людьми (и не только людьми).

– Это не лучшая идея, – сказал Эйрик.

Аннабель закатила глаза и отпила шампанского из тонкого бокала. Эйрик, как обычно, пытался строить из себя старшего брата. Хотя у них было всего-то несколько месяцев разницы. К тому же они были четвероюродными кузеном и кузиной.

– Почему? – спросила Аннабель.

– Потому что Айвин Рён – довольно странный постоялец.

– Симпатичный. Он живет в твоей резиденции?

Эйрик дернул бровью.

– Живет, – неохотно согласился он. – Пишет книгу.

– Что за книга? – не удержалась Аннабель.

– Он не говорит. Секретный проект. Он даже мне ничего не рассказал. Пфф.

– Так почему это не лучшая идея? – поинтересовалась Аннабель.

– Он для тебя староват. Я серьезно. Ему уже тысяча лет, если не больше. А еще он не человек.

Аннабель допила шампанское и поставила бокал на стол.

– Думаю, я сама разберусь.

– Конечно, – проворчал Эйрик. – В этом я не сомневаюсь.

Улыбнувшись, она вышла на балкон и села в кресло. Через пару минут в соседнее плюхнулась Саншель.

И без того смуглая, она загорела еще сильнее, а темные волосы слегка выгорели. Неплохая командировка, видимо, вышла.

– Как все прошло? – спросила Аннабель.

– Отвратительно, – Саншель сползла в кресле. – Нет, я привыкла, ко всему привыкла, но в Кер-Исе² было просто ужасно. Ни одной женщины в основном штате, только секретари и уборщицы. И ко мне они относились так…

– Снисходительно? – подсказала Аннабель.

– Именно. Будто я пустое место.

Ничего удивительного. Во-первых, та была молода. Во-вторых, как и многие полукровки, бессовестно красива. Себя Аннабель относила к умеренно красивым полукровкам. Ну и, в-третьих, Саншель работала и не собиралась выходить замуж. В мире было слишком много интересного, чтобы себя ограничивать.

– Да и коллайдер у них так себе. На восемнадцать километров короче, чем у нас, – продолжила она, придвинувшись ближе. – Кстати, не хочешь после банкета пойти ко мне? Я привезла отличную текилу и… А куда это ты смотришь?

– Никуда, – невинно ответила Аннабель.

Но Саншель уже проследила за ее взглядом и криво ухмыльнулась.

Айвин Рён стоял в окружении заинтересованных поклонников и поклонниц и периодически бросал короткие взгляды на Аннабель.

– Что ты знаешь про Айвина Рёна? – спросила она у Саншель.

– Ты читала мою статью про него?

Аннабель кивнула. Читала несколько месяцев назад, но не заинтересовалась и потому ничего не запомнила.

– Так что ты думаешь о нем?

– Ну… – Саншель задумчиво нахмурила брови. – Он писатель. Довольно интересный. И остановился здесь, потому что заинтересовался нашим Аньесхеде. Говорит, что никогда не видел движущихся городов. Хочет посмотреть, как он поползет к горам. А еще говорит, что люди ему интересны.

Интересны. Это слово можно трактовать по-разному. Он мог интересоваться как этнограф, психолог или антрополог. А мог интересоваться ими, как энтомолог новым видом муравьев.

Айвин Рён снова посмотрел на Аннабель и, поймав ее взгляд, с улыбкой опустил свои зеленоватые глаза.

– Ты хочешь с ним познакомиться? – спросила Саншель.

– Пока не знаю. Возможно.

Саншель криво улыбнулась, проследив глазами за взглядом Аннабель.

– Решайся, в общем, а я пойду с кем-нибудь потанцую. Может, даже с Эйриком. Если ему повезет.

Она похлопала Аннабель по колену и упорхнула в зал.

И тут Айвин двинулся к ней сквозь толпу.

Аннабель встала с кресла и подошла к белым каменным перилам, мысленно пожелав при этом, чтобы редкие гости направились с балкона вглубь дома. И они ушли, оставив их вдвоем под звездным куполом.

Айвин Рён не был похож ни на кого другого. Ни на кого в этом городе. Ни на кого в этом мире. И чем ближе он подходил, тем больше это было заметно. Издали он казался просто обычным – хоть и весьма привлекательным – человеком.

Но вблизи это было нечто иное. Двигался он грациозно, слишком грациозно для человека. Скорее так двигаются большие хищные кошки. Она не поняла, какого цвета у него волосы – русые, рыжеватые, белокурые? Освещение не давало разглядеть точнее.

Когда Айвин остановился рядом, Аннабель с удивлением обнаружила, что вместо бабочки-галстука на вороте его льняной рубашки сидела живая бабочка, белая с черными полосами и красными пятнами на нижних крыльях³.

– Заклинатель бабочек, – прошептала она.

Айвин поднес руку к вороту, и Аннабель заметила на его шее татуировку, скрытую рубашкой. Почему-то ей показалось, что татуировки покрывают весь его торс. Спрашивать об этом она, конечно, не стала. Время еще не пришло.

Бабочка перелетела с воротника на его ладонь. Аннабель с интересом разглядывала длинные трепетавшие крылышки, считала пятна на крыльях. На верхних по четыре, а на нижних по пять.

От Айвина пахло вереском, горьким медом, костром и солнцем. Запах, рождающий воспоминания о лете, беззаботной юности, ночах под звездами, когда казалось, что утро никогда не наступит. Щемящий запах. Горький.

Айвин отпустил бабочку на волю, и она затерялась в темноте. Аннабель видела таких в саду Эйрика. Наверное. Она найдет семью. Если у бабочек вообще есть семьи.

Они еще долго молчали, прежде чем заговорить. Было слишком хорошо, чтобы разрушать волшебство разговорами.

Жизнь делится на множество моментов «до» и «после». До они не понимали, что все сводилось именно к этому мигу. После началась новая точка отсчета.

ПРОРОЧЕСТВО

Айвин не любил жару. Ему казалось, он плавится, как какой-нибудь злой волшебник. Но в тот день жара ему не мешала. В тот день ему было все равно.

Где-то за холмами, за вершинами деревьев, за десятками квадратных километров травы и лесов жили люди. Но здесь были только они вдвоем.

Зачарованные развалины Кавалона могли найти только те, кто обладал магией.

Например, Айвин и Аннабель.

Стоячие полуразрушенные камни образовали круг. В центре лежала черная плита – монолит, уходящий вглубь, вгрызающийся в само основание этого мира. Один из древних механизмов неизвестного назначения. Если приложить ухо и прислушаться, то до сих слышался стук колесиков и шестеренок. Никто не знал, когда механизм был построен. Возраст машины не поддавался ни научному, ни магическому анализу. Айвин в своей книге описал этот механизм, его работу и предназначение, но на самом деле он ничего не знал. Только придумывал, как все могло быть когда-то.

Несмотря на жару, плита была холодной, и Айвин с удовольствием сел на нее.

– Рядом есть озеро. Если хочешь искупаться, – сказала Аннабель.

– Чуть позже. Я здесь никогда не был. Только читал про это место. Ну, и писал немного. Такие штуки есть во многих мирах. Ты чувствуешь?

Она кивнула.

– Мои способности лучше работают, когда тепло. Хотя я не слишком хорошо умею ими пользоваться.

– Почему? – заинтересованно спросил Айвин. Он не знал, как это работает у людей.

– Критический возраст прошел. После можно научиться, но будет уже не так.

– Почему ты не училась магии раньше? – спросил он и тут же спохватился. – Если, конечно, это уместный вопрос.

– В моей семье это считалось… унизительным.

Айвин с любопытством склонил голову, глядя на Аннабель.

Она села рядом с ним, почти касаясь открытым плечом его плеча. Ему всегда был интересен этот ярко выраженный людской половой диморфизм. Интересен и немного противен. В его мире все было не так.

В этом мире даром чаще всего обладали женщины. Мужчины, конечно, этому завидовали, и постепенно женщин перестали учить использовать свою магию. То, что раньше считали даром, постепенно в умах большинства превратилось в форму увечности. Лишь в некоторых малых народах люди все еще учили своих детей магии. Но кем они были для цивилизованного общества?

Аннабель вздохнула и заправила растрепавшиеся темные волосы за уши.

Айвин сам хотел сделать это, дотронуться до ее щеки, до ее волос, но… нет, пока еще нет. Его охватило странное волнение – приятное, очень приятное. Он чувствовал нечто подобное множество раз с другими, но сейчас… Сейчас было по-другому.

– В квантовой механике есть эксперимент с двумя щелями⁴. Ты о таком слышал? – спросила вдруг Аннабель.

Айвин пожал плечами. Он много читал, даже когда-то наблюдал и удивлялся интерференции, но не углублялся в тему.

– Предположим, у нас есть поверхность с одной щелью, а за ней экран. Если мы пустим фотон через щель, то увидим на экране точку света. Если на поверхности будет две щели, то мы увидим не две точки света, а интерференцию. Фотоны будут взаимодействовать друг с другом.

– Да-да, частицы ведут себя как волны, – осторожно сказал Айвин, не понимая, куда именно она ведет.

Аннабель закрыла глаза. Некоторое время она молчала, а затем снова заговорила.

– Чтобы исключить возможность интерференции, можно выпускать по одной частице. Казалось бы, теперь все в порядке, но через некоторое время частицы все равно начинают интерферировать. Как? Сами с собой? Видимо, частица проходит сразу сквозь две щели.

Айвин нахмурился. Он понимал все меньше и меньше.

– Но если мы попытаемся понять, пронаблюдать и измерить, сквозь какую щель прошел фотон, он начнет вести себя как частица. Интерференции не будет.

– Я не совсем понимаю, куда ты клонишь.

– Измерение влияет на фотон или электрон, и они теряют квантовые свойства, – она вздохнула. – Недавно я читала про параллели между физикой и психологией и задумалась о том, что, когда мы смотрим на что-то, мы выхватываем лишь определенные детали, создаем в собственном мозгу модель, упрощаем. Человеческое восприятие превращает нечто сложное во что-то простое. Мои далекие предки, от которых я унаследовала этот разрез глаз, когда-то воевали с коренными обитателями этого континента. Но я тут ни при чем. И все же некоторые люди считают виноватой именно меня. На самом деле картина гораздо шире и сложнее, но эта попытка пронаблюдать, измерить делает все простым. Бинарным. Вне чужого взгляда все совсем по-другому.

Айвин знал эту историю. В этом мире всего два века назад все четыре континента были обитаемы. Заселены людьми и местной флорой и фауной. Затем было изобретено и использовано биологическое оружие. В итоге три континента превратились в пустыни, и с тех пор там никто не жил.

Он так до конца и понял сути конфликта. И хорошо, что не понял, наверное.

– А еще я думала о других мирах. Есть теория, что во время двухщелевого опыта электроны взаимодействуют одновременно с разными параллельными вселенными⁵, но если их начать измерять, начать наблюдать за ними, то сам наблюдатель расщепляется на несколько версий, и каждый из них видит разный результат. В одном мире электрон прошел через правую щель, а в другом – через левую. Это удивительно, – Аннабель рассмеялась.

Он завороженно смотрел на нее, на бледное лицо, не знающее загара, на почти острые скулы, на обветренные губы, на подрагивающие ресницы и вдруг отчетливо понял, что средоточие науки и магии – это не древние механизмы, не теории, не кипы научных работ, а человек. Человек, который сейчас перед ним.

Аннабель открыла глаза и тут же прищурилась от яркого света. Айвин сел так, чтобы солнце не светило ей в лицо.

– Я хотел сказать… – начал он громко, но закончил почему-то шепотом.

– Да?

Это был тот самый момент. Тот самый.

– Я не человек.

– Я знаю. И я вижу, как ты пытаешься не улыбаться, чтобы я не увидела твои зубы. Мне все равно. Правда.

– Так почему частица взаимодействует сама с собой? – спросил он, чтобы скрыть неловкость.

– Неизвестно. Но однажды мы лучше изучим свойства света.

Свойства света.

Аннабель притянула Айвина к себе и прошептала ему на ухо:

– Я хочу увидеть твои татуировки.

– Так смотри…

Они целовались. И снова, и снова, и снова.

Он понимал и не понимал. Люди отличались. Но сейчас не время для того, чтобы искать различия. Это время для того, чтобы искать общее.

В машине под ними что-то щелкнуло. Внутри проснулось нечто древнее. Древнее, как наскальные рисунки и первые погребальные украшения, древнее, как выдолбленные из дерева лодки, на которых предки его и ее народов пересекали широкие проливы, древнее, как первые иглы из обточенных бивней мамонтов. Древне́е самой цивилизации.

1.Топорóк или топóрик – морская птица рода Тýпики семейства чистиковых.

2.Кер-Ис – (брет. Ker Is «город Ис», фр. Ys) – в бретонских преданиях старинный город, столица Арморики (то есть Бретани), построенный в заливе Дуарнене королем Корнуэльским Градлоном для его дочери Дахут.

3.Аполлон – (лат. Parnassius apollo) – дневная бабочка семейства Парусники. Видовое название дано в честь Аполлона – сына Зевса и Лето, божества красоты и света.

4.Двухщелевой опыт в современной физике является демонстрацией того, что свет и материя в целом могут проявлять характеристики как классических волн, так и частиц; кроме того, он отображает фундаментально вероятностный характер квантово-механических явлений.

5.Многомировая интерпретация Эверетта – интерпретация квантовой механики, которая предполагает существование, в некотором смысле, «параллельных вселенных», в каждой из которых действуют одни и те же законы природы и которым свойственны одни и те же мировые постоянные, но которые находятся в различных состояниях.