Czytaj książkę: «Звездный ворон»
Ермолай: Так сам ты скажи, в чём состоит истинное счастие?
Григорий: Первее узнай всё то, в чём оно не состоит, а перешарив пустые закоулки, скорее доберёшься туда, где оно обитает.
Григорий Сковорода1. Разговор пяти путников об истинном счастье в жизни (Разговор дружеский о душевном мире)
Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения ООО «ИД «КомпасГид».
© Алиса Стрельцова, текст, 2025
© ООО «Издательский дом «КомпасГид», 2025
Глава 1
Завертелось
Гришка битый час топтался на Ильинской возле приюта и тревожно поглядывал на другую сторону улицы… Колокола оттрезвонили, службу в Вознесенской церкви давным-давно отстояли, народ разошёлся по домам – обедать. А у него с самого утра во рту маковой росинки не было. Живот свело, ноги гудели. Не просохшая после дождя рубаха липла к озябшей спине.
Задаром токмо столярку прогулял! И всё из-за энтого баламошки кучерявого. Послал же Бог товарища! Всю ночь из-за него глаз не сомкнул… Сговорились же увидеться вечером на Покровке, дак нет же… Унесла его нелёгкая… Но вот куда? И в приют ночевать не явился… Не у гимназистки же заночевал? Не по Сеньке шапка – ейная мамзель ни за что бы не позволила… хм, разве что на конюшне…
Из-за поворота вышел Михалыч, принялся сноровисто размахивать метлой. Гришка снова глянул на калитку женской гимназии. Не приметив Гали, да и вообще ни одной живой души, поспешил к дворнику.
– Здорово, Гришаня! – пробасил тот издалека.
– Здорово! – отозвался Гришка и постарался не пялиться на грязные сапоги дворника.
Эх, короб с ваксой не додумался с собой прихватить. Прохожих тут не густо, не то что на Покровке… Но на чёрствый калач заработал бы. Да и не торчал бы у всех на виду, как распоследний бездельник…
– Матери дожидаешься? – прервал его размышления Михалыч и зацепился взглядом за радужный синяк под левым Гришкиным глазом.
– Она сегодня дома… – Гришка посторонился, чтобы тот не зацепил его метлой.
– А с лицом чаво? Неужто отец расписал?
Гришка вскипел похлеще растопленного самовара, но отвечать не стал…
– На то он и отец… – Неловко вздохнув, Михалыч сменил тему и, задорно подмигнув, кивнул в сторону Марии́нки2. – Неужто девок выглядывашь? Приглянулась кака, али так… озорства ради?
– Обижаешь! Я сугубо по деловой надобности.
– По деловой? – Михалыч рассмеялся, повёл лукавым глазом. – Чаво так? Парень ты видный! Девки крепких да курносых любют…
Гришка кашлянул:
– Исключительно по деловой! Вот и тебя хотел расспросить. Ты вроде вчерась дежурил?
– Было дело! – Михалыч отставил метлу, вынул из кармана махорку, принялся крутить папироску.
– Приятеля моего не видал? Мы с ним давеча в приют наведывались…
– Кучерявый такой?
– Ага!
– Не-е… не видал, – помотал головой Михалыч.
– Пропал он… Думаю, не угодил бы в историю? Ты, энто… Может, слыхал чего?
– Ничегошеньки, – пожал плечами Михалыч, – чужих на улице не было. У нас на Ильинке народ порядошный, не балаганит… Угощайси!
– Не курю я!
– Чего так? – гоготнул Михалыч. – Башмачник же – не поповский сын.
– Вони не выношу! – отмахнулся Гришка и отошёл в сторонку.
Михалыч утонул в дымном облаке:
– Вона как… Ну, ежели товарищ запропал, на ярманке ищи-свищи… Там народишко тёмный, всяко бывает!
Выплюнув сжёванную до самого корешка соломину, Гришка раскланялся с дворником и вернулся к своему наблюдательному пункту.
Так-так! К губернатору Серёжа не наведывался, в приюте его тоже не было… Может, и вправду на ярманку занесло? Ночью? Господи, помилуй…
Гришка перекрестился.
…Случись чего, я бы знал. С утра сводка по тамошней части была, ежели чего – Петрович бы уже сказал. Значитца, точно у ней – больше ему деться некуда. Да вот токмо выйдет ли? Купеческая дочка… Поди ж, на полном пансионе? Даром что живёт через дорогу. Трескает сейчас в своей гимназии французские булки с ветчиной, молочком запивает. А я тут с голодухи сохну.
Порывшись в заплечном мешке, Гришка отыскал початый кулёчек семечек… Из-за свинцовой тучи вынырнуло солнце и резануло по глазам. Гришка развернулся к нему спиной, глянул на вытянувшуюся тень.
Часа два пополудни…
Две гимназистки выскользнули из-за калитки Мариинки, цокая каблуками и треща без умолку, пересекли Ильинку. Та, что повыше, взмахнула длинной косой, мельком посмотрела в Гришкину сторону.
Никак она? Наконец-то! А то уже все башмаки стоптал…
Гришка пошёл следом, но девиц обгонять не стал. Посмотрел, как они распрощались у Чесноковских хором, и Галя направилась к дому. Гришка присвистнул и прибавил шагу. Девчонка выпрямила спину и ускорилась.
Даже не взглянула, ей-Богу, барынька!
Гришка негромко окликнул:
– Галина Николавна!
Галя обернулась, моргнув болотными глазищами, пролепетала:
– Григорий!.. Зачем ты здесь?
– И вам не хворать! – усмехнулся Гришка.
Галя приложила палец к губам, спряталась за угол соседского дома. Гришка юркнул следом:
– Чего шушукать-то?
– Не дай Бог, маменька услышит или заметит кто… Не велено мне с тобой разговаривать! – Девчонка опустила глаза в землю.
– Да уж куды нам с суконным рылом да в калашный ряд? – Гришка покосился на проезжающую мимо телегу.
– Пóлно тебе, Григорий, не серчай! – Галя коснулась рукой его плеча. – Я не хотела тебя обидеть. Мне надобно тебе рассказать…
Гришка помедлил немного, чтобы не задавалась, прищурился, заглянул ей в лицо:
– Говори, коли нужно…
– Ты Серёжу видел?
В груди у Гришки ёкнуло:
– Нет! Мы с ним дáвеча вечером условились на Покровке встретиться. А он не пришёл. Случилось чего?
– Случилось. Только что? В толк не возьму. Вчера после обéдни мы тоже должны были музицировать. Я его ждала-ждала… Ох, и невоспитанный же он молодой человек, всегда опаздывает. Разве ж можно так с порядочными барышнями?..
– Ты сказывай скорее, не увлекайся!
– Ах да! Тут маменька нагрянула. Я ей про Серёжу всё и рассказала. Она осерчала, бранила меня, мол, кого попало в дом пускаю… Я расплакалась. А тут – он! – Галя попыталась справиться с нежданно накатившими слезами.
– Кто? – спросил Гришка сурово, стараясь не обращать внимания на эту сырость.
– Серёжа! Стоит на балконе и смотрит на меня сквозь стекло. Я выбежала к нему. Спросила, что он там делает. Маменька окликнула меня. Не успела я обернуться, а его уже и след простыл.
– С балкона, что ли, сиганул?
– В том-то и дело, что – нет! Я бы заметила. Просто взял и растворился…
– Растворился? А что потом?
– Ничего. Жаннет накапала нам с маменькой валерианы, мы успокоились и пошли раскладывать пасьянсы.
Вот бабы! Человек исчез, а они пасьянсы раскладывают.
Гришка почесал затылок…
Или соврала? Навряд ли… Хм, неужели Серёжа в своё время вернулся? Но как? И мне ничего не сказал… Тоже мне – товарищ!
Гришка чуть было не рванул в мастерскую, но вдруг вспомнил про Серёжину просьбу, снял с головы картуз, вынул из него вчетверо сложенный листок и протянул Гале:
– Чуть не запамятовал.
– Что это? – гимназистка смешно вскинула бровки.
– Письмо. Серёжа просил передать!
– Письмо? – Галино лицо просияло. – Мне? Спасибо тебе, Гриша!
Девчонка бросилась на Гришку с объятиями, у того от этой нелепости даже ноги к земле пристыли.
– К чему щенячьи нежности-то? Подумаешь, клочок бумаги с загогулинами.
Галя залилась румянцем, спрятала заветный листочек в карман.
– На досуге почитаю. Пора мне – маменька будет волноваться…
И упорхнула, словно синица. Гришка и глазом не успел моргнуть.
И чего токмо Серёга в ней нашёл? В голове – сплошные «лямуры», никакого соображения.
Обождав немного, Гришка дошёл до Рябининского особняка, приметил раздвоенную липу, притулившуюся к балкону. Оглянулся…
Никого! Пожалуй, лучше всё-таки самому проверить…
Подмигнув белогривым каменным львам, Гришка легко перемахнул через кованый забор. Пригнувшись, добрался до липы. Шустро вскарабкался по ней вверх и притаился в листве. На балкон не полез.
От греха подальше… Не то, чего доброго, растворюсь, как Серёжа, а мне училище окончить надобно!
Сквозь просветы в балконной решётке Гришка разглядел узорчатый стол и соломенное креслице. В креслице жмурилась от солнышка нелепого вида старушка в синей гороховой косынке.
Гришка затаился.
И чего она здесь прохлаждается? Нашла время!
Дальше случилось что-то и вовсе нелепое. Старушка бойко нырнула под стол, встала на четвереньки и прислушалась…
Балконная дверь распахнулась, на припёке перед столом возникла Галина Николавна, всё ещё в плаще и гимназической форме, с Серёжиным письмом в руках. Не отвлекаясь от чтения, девчонка уселась в опустевшее кресло, пробежалась глазами по листку. Вскинув бровки, прищурилась, перечитала ещё раз. И даже в лице изменилась.
Точно весеннее небо! Сперва озарялось солнечными лучами и вдруг враз заволоклось хмурыми тучами! И всё-таки в ней что-то есть… когда не манерничает.
Наконец, Галя прочла прощальные строки. Смахнула с бледной щеки огромную слезу.
Ну вот, опять! За водой ходить не надо, токмо вёдра подставляй! Ох, и любят эти девицы слезу пустить…
Старушка под столом заегозила. Скрючилась в три погибели, а потом что есть мочи чихнула. Вздрогнув всем телом, Галя выронила письмо и отскочила к двери.
Как ошпаренная кошка! – От беззвучного смеха Гришка чуть с липы не свалился.
Старушка прихватила нежно-розовый ридикюль, пятясь выползла из-под стола, подолом юбки нечаянно смахнула Серёжино послание с балкона.
– Здравствуй, милая, кипяточку не найдётся? – вынув из ридикюля расписной чайник, старушка протянула его Гале. – Согреться бы бабушке! Погода сырая. Того и гляди простуду подхватишь.
Галя прижалась спиной к двери и уставилась на гостью так, словно увидела привидение:
– Опять вы? Как вы сюда попали?
– Ты, дитятко, не пужайся! Я бабушка порядочная, не обижу. Хорошо тут у вас, вот и пригрелась на припёке. Чайку выпью да и отправлюсь по своим делам…
Галя дрожащими руками взяла у старушки чайник и, вконец ошарашенная, исчезла за дверью. Бабуся неспешно размяла поясницу, выкатила из-под стола котомку на колёсах, вынула оттуда потрёпанную клетчатую накидку и, завернувшись в неё, смачно хрустнула яблоком. Гришка почуял аромат антоновки и сглотнул слюну.
А что, если энто та самая бабуся, про которую Серёжа рассказывал? Как же я сразу не смекетил?
Старушка порылась в кармане, вытащила оттуда часы червонного золота, бормоча что-то себе под нос, принялась вертеться по кругу…
Точно факир из цирка Никитиных! – усмехнулся про себя Гришка.
Перед старушкой снова появилась Галя, без чайника.
– Отдай письмо, ведьма! – проверещала она и вцепилась в поросячий ридикюль старушки.
– Что ж ты делаешь, дурёха? – выкрикнул Гришка и, перескочив через решётку, ухватил девчонку за складчатую юбку. – Пропадёшь ведь…
Досказать он не успел – его крепко дёрнуло. Так, будто телега на ходу перевернулась! Всё завертелось, словно на карусели, и стало совсем темно…
——
Очухавшись, Гришка увидел, как из темноты вынырнула похожая на электрический вагон гудящая махина и ринулась на него! Он остолбенел…
Чьи-то руки ухватили Гришку за плечи и оттолкнули в сторону. Перед его глазами мелькнуло перекошенное лицо гимназистки.
– Чтоб тебе пусто было! – взревел он.
– Ты чего-о? – возмутилась Галя. – Жи-и-ить надоело-о-о?
– Полно тебе, не тряси, и без того в голове звенит! – Гришка потёр виски ладонями и огляделся…
Они стояли прямо у дороги. По ней, словно кони на скачках, неслись разноцветные, не запряжённые лошадьми колымаги со стеклянными окнами. Бока у них были гладкие и блестящие, словно у начищенного самовара. Некоторые истошно гудели…
– Так энто же моторные экипажи. Ого, как много! Под вот энтот длинный я чуть было не угодил…
– Гриша, где мы? – девчонка уцепилась за Гришкин локоть, точно за буксирный трос.
– Где-где? В будущем! Видишь моторные экипажи, мне про них Серёжа сказывал, называются – автомобили!
Галя осела перебродившей опáрой:
– То есть как – в будущем? Ты что, умом тронулся?
Гришка усмехнулся:
– Наворотила делов, и я ж виноватый! Думать надо было, когда на бабусю кидалась. Ты токмо того… в обморок не падай, а то ещё, чего доброго, лоб расшибёшь.
– Так откуда же я знала, что так выйдет? – Галин подбородок задрожал, из распахнутых глаз брызнули слёзы.
– Реветь потом будешь, а сейчас бабусю искать нужно. Нам без неё отсюдова не выбраться! Да и мне поспешать нужно, столярку я из-за тебя прогулял, к слесарке, даст Бог, поспею! – Гришка повертел головой. – И куда она мог- ла подеваться?
По мостовой суетливо шагали смешно одетые люди… Но старушки нигде не было. Да и место было незнакомое. Вдалеке виднелся покрытый молодой зеленью сквер. Вдоль дороги выстроились в ряд опрятные каменные здания в два-три этажа. На противоположной стороне улицы теснились дома посолиднее, с большими витринными окнами. На углу одного из них белела табличка с названием: «Проспект Ленина». В доме напротив располагалась то ли ресторация, то ли кофейня с надписью «Моё кафе».
И что за грамотей писал? В слове «проспектъ» забыл «ер» поставить, а в «Ленинъ» и вовсе в окончании «азъ» прилепил. Даже я заметил! И что за Лена такая, коли ейным именем цельный проспект прозвали? – озадачился Гришка, но не успел додумать, нужна ли в этих вывесках буква «ять», потому как гимназистка ткнула его локтем под рёбра:
– Смотри!
Галя рванула в сторону перекрёстка, по которому толпа переходила на другую сторону. Автомобили расступились перед живо шагающими людьми и застыли в ожидании.
Стараясь не отставать от девчонки, Гришка всматривался вдаль, но старушки не заметил:
– Где она? Ты её видишь?
– Вон там, на другой стороне улицы, за мужчиной в полосатом пиджаке. Гляди, тележка выглядывает!
– Бежим! – Гришка схватил Галю за руку и ринулся наперерез, виляя между гудящими автомобилями. – Давай сюда!
Они уже почти добрались до края дороги, и вдруг гимназистка громко вскрикнула… Её ладонь выскользнула из Гришкиной руки. Нёсшийся им навстречу автомобиль со скрежетом остановился. Галя споткнулась и налетела на машину, словно брошенная по бабкам бита. Из автомобиля выскочил взъерошенный мужчина в очках и кинулся к распластавшейся на асфальте гимназистке…
Галя лежала на боку. Плащ распахнулся, платье задралось, из-под него выглядывали кружевной край нижней юбки и испачканный кровью съехавший ниже колена чулок…
Гришка отвёл глаза в сторону и никак не мог двинуться с места. Сердце обмерло. Тело будто паралич пронял.
Как же так? Неужто кончено? – к Гришкиному горлу подкатила горечь… – Всё из-за меня?
Глава 2
Бог не Тимошка…
– Мальчик, помоги! Её нужно аккуратно перевернуть… – Мужчина согнул похожие на оглобли ноги, склонился над Галей и осторожно приложил ладонь к её шее.
Девчонка пошевелилась…
Гришка отмер, справившись с трясучкой в коленках, подошёл к незнакомцу.
– Как её зовут? – спросил мужчина.
– Галина Николавна! – просипел Гришка.
– Галя, ты можешь подняться?
– Подняться… – рассеянно повторила она и встала на четвереньки. Опираясь на крепкое плечо незнакомца, Галя осторожно поднялась. Мужчина внимательно осмотрел её.
– Где-нибудь болит? – спросил он и, придержав Галю под локоть, медленно повёл её к автомобилю. Открыв дверку свободной рукой, с осторожностью усадил на сиденье.
Застонав, Галя прикрыла ладонью разбитое колено:
– Нога…
– Шевелить можешь? – незнакомец осторожно взялся за тонкую щиколотку, принялся сгибать и разгибать ушибленную ногу.
Стараясь уловить каждое движение, Гришка вглядывался в лицо мужчины. Распахнутые настежь, часто моргающие глаза, любопытный нос, торчащие в разные стороны завитки волос. Где-то я его видел!
– Болит! – воскликнула девчонка и сконфуженно натянула подол юбки пониже.
– Садись в машину! – скомандовал Гришке мужчина и, стянув на ходу светлую лёгкую куртку, уселся за руль. – В травмпункт поедем.
Машина – энто, понятное дело, экипаж… А травмпункт? Энто что за штука такая? Больница, что ль?
Гришка подошёл к Гале и попробовал перебраться через неё на соседнее сиденье.
– Гришка, ты что, совсем ошалел? – фыркнула та.
Мужчина обернулся, моргнув из-за очков карими глазами, открыл изнутри заднюю левую дверцу:
– Герой, с другой стороны вообще-то тоже дверь имеется!
Гришка опустил в землю полыхнувшее от досады лицо.
Вот балда, можно же было догадаться!
Обойдя экипаж, Гришка забрался внутрь и захлопнул дверцу. Мотор тихонечко рыкнул, машина тронулась с места. Автомобиль пересёк перекрёсток, Гришка с Галей оглянулись в поисках старушки. Но той нигде не было…
Вместе со старушкой напрочь сгинула Гришкина надежда вернуться к вечеру домой. Вздохнув, он поскрёб пятернёй висок.
А как всё наладилось-то… И с училищем… и дома дрязги поутихли…
Гришка вообразил, как будет понуро стоять перед отцом по возвращении. Как тот, разгорячённый, с выпученными красными глазами, снимет с крючка плётку, коротко пощёлкивая ею, двинется к нему. Как мать кинется отцу в ноги…
Гришкины зубы заскрипели, руки налились свинцом.
Всё из-за энтой свербигузки! Дёрнуло ж меня за ней податься… И чего гимназисточке в доме не сиделось? Понаделают балконов и, точно дворянских кровей – головушку проветривать, чаи гонять, оттопырив пальчик! Вот и нянчись теперь с ней…
Галя словно почувствовала, что у Гришки внутри делается, – взглянула на него виноватым дрожащим взглядом. Гришка отвёл глаза.
Словно обухом по дурной башке!
Накрыл ладонью холодную Галину руку. Ляпнул сдуру, то ли ей, то ли себе:
– Ничего, Бог даст – всё образуется…
Автомобиль полетел по чужим улицам, но на ближайшем перекрёстке застопорился. И чего энтот возничий на горящий впереди фонарь так пялится? Нашёл время!
Красный кружок погас, загорелся жёлтый, а потом быстро сменил цвет на зелёный, и машина снова тронулась. И Гришка вдруг сообразил, что эти кружочки – вроде сигнальных железнодорожных фонарей. Он собрался с духом и постарался приметить дорогу…
Городок был милым, но на Нижний не походил нисколечко. Узенькие улочки. Ровные, словно отутюженные дорожки. Высокие дома красного кирпича…
Я таких прежде не видывал!
Поодаль очень старенькие, деревянные. Некоторые свежевыкрашенные, точно пасхальные яички, с резными наличниками. Пытаясь выудить что-нибудь из своего времени, Гришка цеплялся глазами за каждый дом…
Ничего!
Зато на всех перекрёстках ему подмигивали цветные огоньки. Приглядевшись к ним, Гришка заметил, что они подают знаки возничим. Зелёный значит – «вперёд», красный – «не двигаться», жёлтый – «хорошенько подумай»…
– Откуда вы такие? – нежданно-негаданно прервал молчание мужчина. – Артисты, что ли?
Гришка переглянулся с гимназисткой и ответил как можно увереннее:
– Да!
– Нет, – промямлила Галя.
Мужчина глянул на Гришку в зеркало и рассмеялся:
– Странные вы какие-то… Испугались? Меня, кстати, Иваном Андреевичем зовут. А тебя, герой?
– Григорий! – спешно ответил Гришка. – А чего энто вы меня героем кличете?
– Не каждый отважится среди бела дня на красный рвануть… – усмехнулся Иван Андреич. – Спешили куда?
Гришка сурово посмотрел на Галю:
– Бабушку искали. Старенькая совсем, потерялась, будет теперича по городу плутать…
– Брат с сестрой, что ли? – Иван Андреич улыбнулся зеркалу.
– Да! – кивнул Гришка.
– Троюродные, – добавила Галя, манерно закатив глаза, – потому и не похожи.
Водитель неожиданно остановил автомобиль:
– Приехали! Выгружайся, Григорий! А я девушке помогу…
Гришка выбрался наружу и осмотрелся.
Больница была большая, в пять этажей, синяя с белыми полосками. На стоянке у железного, слегка покосившегося забора толпились автомобили. Среди них Гришка приметил несколько высоких белых машин с красными крестами. Из одной такой выпрыгнули двое мужчин в зелёных нарядах.
Гляди-ка, среди бела дня и – в испóднем! А экипаж – точь-в-точь телега санитарного летучего отряда, токмо без лошадей… – Он вспомнил, что видел такую возле плавучего госпиталя во время холеры.
Пока Гришка разглядывал двор, Галя под руку с Иваном Андреевичем скрылись за дверью. Гришка рванул следом. Миновав просторную прихожую, он влетел в душную комнатёнку. Половину помещения занимал большой стол. За ним сидела суровая тётка в белой рубахе.
– А это ещё что за делегация? – рявкнула она и ткнула пальцем на стоящий в углу диванчик. – Садитесь!
Сама, не отрываясь, колотила пальцами по дощечке с квадратиками и глядела на плоскую штуку, напомнившую Гришке экран в синематографе, только очень маленький. Гришка вытянул шею. Разглядел буковки на квадратиках и сразу сообразил, как это работает.
Ткнёшь пальцем – и на экране появляется буковка. Самописец! По-нашему – пишущая машинка. Как у губернатора в приёмной, токмо без бумаги и поменьше.
Вдруг что-то громко звякнуло. Тётка потянулась к другому устройству.
А энто что за штуковина с пупочками и кручёным проводом? Неужто телефонный аппарат? Похож на тот, что я в участке видал…
Тётка что-то пробубнила, бросила телефонную трубку и, наконец, взглянула на посетителей:
– Кто больной?
– Я! – откликнулась гимназистка.
– Как зовут?
– Галина, по батюшке – Николаевна…
– Фамилия?
– Рябинина!
– Родилась?
Галя замялась и едва вымолвила:
– Д-д-давно…
– Ясно, что не сегодня, – рассердилась суровая, – год какой?
– Одна тысяча восемьсот восемьдесят второй! – отчеканила Галя.
Гришка заёрзал:
Вот дурёха, чего мелет-то?
Женщина вцепилась в девчонку взглядом, вышла из-за стола, склонилась над её лицом и грозно рыкнула:
– Ну-ка, дыхни!
– Что? – Галя вжалась в спинку дивана.
– Тринадцать ей… – вмешался Гришка.
– Одолели сегодня эти пьяные бантики! Не успеют из-за парты вылезти, и туда же… – Не унималась суровая. – Дыши, кому говорю!
Галя набрала воздуха и шумно выдохнула ей прямо в лицо. Женщина как-то сразу успокоилась и снова села за стол:
– Всё хохмите, да? Мужчина, хоть бы вы их урезонили… А то сидите, прямо как не родной!
– Не обращайте внимания, шок у неё, – робко ответил Иван Андреич, – под колёса попала, вот и говорит ерунду.
Голос женщины стал немного мягче:
– Дата рождения?
– В Ильин день, двадцатого июля, четырнадцать исполнилось, – уныло выдохнула Галя.
– Так и запишем, двадцатого июля две тысячи второго года…
Гришка снова встретился взглядом с Галей.
Так-так. Если откинуть две тысячи… два… плюс четырнадцать… Поди ж ты!
– Сейчас две тысячи шестнадцатый? – шепнул он гимназистке.
– Семнадцатый… – ответила та чуть слышно и указала глазами на стену за тёткиной спиной.
Гришка глянул туда же и, наконец, заметил висящий на стене журнальный разворот с грозным чёрно-красным петухом. Над петухом приметил четыре крупные цифры – «2017», под ними – надпись «МАЙ» и мелкие циферки в несколько рядов…
Календарь! Эвоно как… А я уж думал – обсчиталась…
Гришка прищурился, в столбце, помеченном буквами «ЧТ», разглядел красный квадратик, а в нём – цифру «25».
Значитца, двадцать пятое мая две тысячи семнадцатого…
– Адрес? – нетерпеливо выкрикнула женщина.
– Улица Ильинская, дом номер пятьдесят шесть, – медленно продиктовала гимназистка.
– Где это? – Суровая удивлённо зыркнула на Ивана Андреича. – Не знаю такой…
Тот рассеянно пожал плечами:
– Может, новый район, на Зелёных горках?
– Рядом с Покров… – решила уточнить гимназистка.
– В точности – на Зелёных горках! – перебил её Гришка.
– На что жалуетесь? – спросила суровая и глянула на Гришку с прищуром.
– Я? Ну, как ево, – замешкался тот.
– Да не ты! Больная… – снова вышла из себя суровая.
– Нога болит, – дрожащими руками Галя приоткрыла разбитую коленку.
Суровая отвернулась:
– Ожидайте в коридоре, вас пригласят…
В углу что-то щёлкнуло и затрещало. Гришка вздрогнул.
А энто что за жужжащая коробка? Ишь, как бумажками плюётся!
Женщина протянула Гале исписанный лист и безучастно обратилась к двери:
– Следующий!
Посетители выдохнули и поспешно выскочили из приёмной.
В коридоре было полно народу. Напротив двери с табличкой «Приёмный покой» Иван Андреич отыскал свободное место и усадил гимназистку. И пяти минут не прошло, как из-за двери выглянул худенький старичок в белом халате.
Как есть доктор! Сам седой, очочки крошечные, бородка востренькая.
– Рябинина Галина Николаевна… Есть такая? – вежливо спросил он.
– Это я… – отозвалась гимназистка.
– Проходите! – воскликнул старичок, улыбаясь.
Народ неодобрительно загудел. Иван Андреич и Гришка попробовали пристроиться следом…
– Вы отец? – спросил доктор Ивана Андреича.
– Водитель…
– Тогда ждите здесь! – строго сказал старичок.
– А я брат, – выступил вперёд Гришка, – троюродный… Мне можно?
– Восемнадцать есть? – Доктор пронзил Гришку насмешливым взглядом.
Гришка помотал головой.
– И ты, малой, обожди! – Доктор задорно подмигнул и захлопнул дверь прямо перед Гришкиным носом.
Эх, не сболтнула бы чего! Вот и переживай теперь за неё. Душно…
Гришка стянул картуз, взъерошил вспаренную макушку.
– Давай отойдём, разговор есть. – Иван Андреич приподнял очки, обтёр лицо платком, неспешно направился в конец коридора. Гришка – за ним. Они подошли к окну и остановились. Иван Андреич приветливо посмотрел на собеседника, улыбнулся сквозь очки золотисто-карими глазами и спросил: – Ну что, Григорий, может, расскажешь, откуда вы всё-таки взялись на мою голову?
Гришка побледнел.
Неужто догадался? Доболталась гимназистка! Придётся всё рассказать, не то мы здесь совсем пропадём…
– Мы из девятнадцатого века, – сказал Гришка и притих, чтобы посмотреть, как отзовётся. – Случайно к вам попали, по бабьей глупости.
– Так и думал! – Иван Андреич деловито потёр ладошки и улыбнулся.
А мужик вроде ничего – добропорядошный! Токмо чего он так сияет? И не удивился вовсе… Или у них тут все по будущим шастают?
Гришка глянул на Андреича с хитринкой:
– Так и думали?
– Ну да! Одежда ваша в глаза бросилась, манера говорить… А как Галя про восемьсот восемьдесят второй год сказала, да ещё про Ильин день по старому стилю, так всё и сошлось…
– По старому стилю?
– Понимаешь, Гриша, у нас сейчас время по-другому исчисляют и Ильин день приходится на второе августа, а не на двадцатое июля.
– Как это по-другому? – у Гришки даже в ушах загудело.
– Когда у вас двадцатое июля – у нас второе августа, а когда у вас второе августа – у нас уже пятнадцатое.
– Значитца, у вас теперь аглицкое время?
– Почему это? – удивился Андреич.
– Мне дядька сказывал, у них время на двенадцать дней торопится. Он у меня всё про то знает. С малолетства торгует, такого навидался…
– Прав твой дядька! Англичане исчисляют время по григорианскому календарю ещё с восемнадцатого века, а в России такую систему утвердили в одна тысяча девятьсот восемнадцатом году. Все легли спать тридцать первого января, а проснулись уже четырнадцатого февраля. Такой вот скачок во времени! Только теперь разница составляет не двенадцать, а тринадцать дней.
– Это ещё почему? – Гришка потёр висок, у него от этой арифметики мошкара перед глазами замельтешила.
– Я тебе как-нибудь потом объясню. А пока скажи-ка мне, из какого вы года?
– Одна тысяча восемьсот девяноста шестой! – Гришка покосился в сторону приёмного покоя.
Не хватало ещё гимназистку прокараулить!
– И как давно у нас?
– Давеча забросило. Смекнуть не успели, куда занесло…
Мужчина продолжал улыбаться:
– В Сибирь, брат, занесло. В Томск! Сами-то откуда будете?
– Из Нижнего Новгорода…
– Из Нижнего? Вот так удача! А я был у вас, и не раз… Но как вам удалось временнóй портал отыскать?
– Какой такой портал? Мы без порталов всяких. Уцепились за бабусю и враз у вас очутились…
– А где же теперь ваша бабуся?
– Сами не знаем, упустили… – Гришка услышал за спиной голоса и обернулся.
Галя хромала по коридору. Следом за ней семенил доктор и объяснял что-то девице в белом халате и чепчике. Троица поравнялась с Андреичем.
– Ничего страшного, Галочка в рубахе родилась! – радостно воскликнул доктор. – Всего лишь ушиб колена. На всякий случай мы сделаем рентген. Но вы, молодой человек, всё же поаккуратнее на дорогах, – добавил он и по-отечески похлопал Гришку по плечу.
Гришка молча покивал головой, утёр ладонью лоб.
Премилый старичок. Да и с Галей вроде как обошлось… Точно камень с плеч. И не камень даже – цельная глыба!
– А что за «рентген» такой? – спросил Гришка у Андреича, как только Галя с девушкой в халате скрылись в конце коридора.
– Что-то вроде фотоаппарата. Просвечивает тело, а в нашем случае ногу, и показывает, цела ли кость, а потом делает рентгеновский снимок.
– Ого! Как же, как же… слыхал про такую штуку… Икс-лучи называются! У нас про них во всех газетах писали. Заморские умники даже опыты на людях проводили. А в Петербурге один наш прохвессор с энтой штуковиной фокусы показывал. Якобы взял у студента кошелёк и сфотографировал его. И часу не прошло, как на оттиске обозначилось всё, что было в кошельке – несколько двугривенных, гривенник с дырою, обручальное кольцо и даже ключик от часов. Ещё писали, что такой фотографической штукой пушку просветить можно или любой кусок железа и углядеть каждый пузырёк. Токмо я думал, враки всё энто. Попробуй железо просвети! А видать, и вправду работает. – Гришка увлёкся и ненароком хлопнул Андреича по плечу. – Занятно тут у вас! Я б в своём времени лопухом обошёлся, да ещё бы и подзатыльник заработал за разодранные штаны…
Чуть погодя, размахивая рентгеновским снимком, в коридоре снова появилась Галя и с радостью сообщила, что отделалась ушибом и ссадиной.
Гришка глянул чёрный с разводами лист на просвет.
– Батюшки! И вправду кости видно. И как колено устроено углядеть можно! И никаких тебе дырявых гривенников.
– Отличная новость, – подмигнул Гришке Андреич, – предлагаю отметить это дело в пиццерии!
– Птицерии? – переспросил тот.
– Пиццерия, а не птицерия! – рассмеялась гимназистка и вырвала у Гришки снимок. – Пицца – это итальянская лепёшка с начинкой! А пиццерия – пекарня, где такие лепёшки готовят.
– А тебе-то отколь знать?
– Хм, отколь?.. Мне Жаннет рассказывала. Она в Неаполе жила и в пиццерии бывала не однажды. – Девчонка с вызовом откинула назад косу.
– Смотрите-ка, курица петухом запела! – выпалил Гришка и сразу понял, что погорячился.
– Сам ты петух ощипанный! – прошипела Галя.
Андреич громко захохотал.
Гришка сжал кулаки в карманах штанов.
Ох, была бы парнем, наподдал бы я ей, чтоб не задавалась…
– Я тоже злой, когда голодный! Так что заключайте перемирие и за мной, пока без нас всё не съели. – Андреич подхватил Галю под руку и направился к выходу.
Гришка поплёлся следом.
Спустя четверть часа они высадились из машины на пыльной улочке. Повернули направо и, миновав небольшой фонтан из серого камня, снова оказались на проспекте Ленина. Как раз на том перекрёстке, где их подобрал Андреич. Пройдя немного в сторону сквера, остановились у невзрачной вывески с названием «Make Love Pizza». Галя прочла надпись вслух.
