Czytaj książkę: «О чем говорят женщины»
Пролог
31 декабря 2016 год
Москва
Услышав старую любимую мелодию, некстати раздавшуюся из телевизора, Лена застыла у стола с блюдом мандаринов в руках и едва сдержала слезы. Ничего удивительного – тридцать первого декабря мы все какие-то расслабленные, размягченные, немного сентиментальные идиоты в масштабах страны.
Лена подошла к окну. Москва, принаряженная к Новому году с купеческим размахом, бурлила надеждами на мифическое новое счастье, переливалась огнями. По городу сновали ошалевшие от новогодней суеты люди, спешившие завершить последние приготовления к празднику. У Лены тоже оставались кое-какие незавершенные дела – нужно было все окончательно подготовить к приходу подруг. Лена с любовью – все-таки приятно побыть персональным Дедом Морозом для любимых людей! – разложила под елкой подарки. Три подарка для трех совершенно разных барышень, Лениных лучших подруг.
Для подружки Оленьки, натуры легкомысленной, Лена приготовила комплект красивого белья, для раскрасавицы подруги Евы – косметику и духи, а вот подарок Тане, третьей подруге, Лене пришлось тщательно поискать. Потому что художник-иллюстратор детских книг Таня Киселёва – барышня серьезная. Ни косметика, ни кружевные комплекты белья ее не интересуют. Татьяне бы подарить глубокое ретро, советскую еще «Библиотеку всемирной литературы», все двести томов, и было в самый раз. Сидела бы наша Таня с очередным пухлым томом в окружении двух своих дворняжек (у Тани псы в стиле «домино»: черно-белый и бело-черный) и почитывала бы книги. В итоге за подарком для Тани Лена отправилась в книжный магазин, где и купила три роскошных издания по искусству. «И дополним еще дисками с классической музыкой для таких одухотворенных натур, как моя Киселёва».
Заботливо разложив подарки под елкой, Лена закинула в холодильник пару бутылок просекко. К приходу гостей все было готово. Ах да, надо бы переодеться! Тем более что она купила новое платье – красивое, голубое, под цвет глаз.
Надев обновку, Лена подошла к зеркалу, придирчиво оглядела себя. Из зазеркалья на нее смотрела высоченная брюнетка с голубыми глазами и далекой от идеала фигурой. «В принципе, еще ничего, не все потеряно, – усмехнулась Лена, – вот только морщинки, появившиеся за последние несколько лет, будем честны, эту женщину не украшают. Но тут уж ничего не поделаешь, такое количество выплаканных слез никому не идет на пользу».
Лена взглянула на часы. Старого года оставалось на донышке. Говорят, что Новый год – это такая жизненная верста, зарубка на стене, по которой удобно мерить время. «Жизненная дорожная верста? – улыбнулась Лена. – А что-то сбилась ты с пути, мать! Заплутала в своих верстах!»
За окнами шел сильный снег. Москва тонула в новогодней метели.
«Ну что же – еще один год прошел, – вздохнула Лена. – Еще один год без Андрея…»
Да, уже пятый Новый год Лена встречает без Андрея. В обществе самых близких подруг: Татьяны, Евы и Ляли.
Раньше Новый год встречали порознь: Ева проводила праздник дома с мужем и сыном, Ляля с очередным любовником, Таня с матерью, а Лена с Андреем и его друзьями. Потом все изменилось: Ева развелась, Танина мама умерла, а в Лениной жизни не стало Андрея. Такая вот история, совсем не для новогоднего вечера.
Невеселые мысли прервал дверной звонок. Лена бросилась в прихожую встречать подруг.
Квартира наполнилась смехом, веселой суетой.
Наконец Ленины гостьи собрались в гостиной перед накрытым столом.
Итак, их женский квартет вот уже почти без малого двадцать лет играют: хозяйка дома – певица Лена Морозова, журналистка и обозреватель светской хроники Ольга Точкина, художник-иллюстратор детских книг Татьяна Киселёва и красавица Ева Королёва – искусствовед по образованию, а ныне администратор ресторана.
Самой яркой из них всегда считалась Оля Точкина. Оля (впрочем, подруги зовут ее Лялей) и сейчас сверкала, как новогодняя елка. Копна рыжих кудрявых волос, золотое, в какой-то чешуе платье, да еще с мощным – до уха – разрезом! Такую и в толпе не пропустишь! Добивала окружающих Лялькина неизменная красная помада.
Глядя на Лялю, Лена улыбнулась – на ее вкус этот «миллион оттенков яркого» выглядел немного вульгарно, с перебором, но… это же Лялька! К тому же ей положено «звездеть».
Если бы Лялю можно было определить одним словом, то этим словом было бы определение «бедовая». По части создавать себе приключения Ляле нет равных. Она как магнитом притягивает к себе неприятности и сомнительных «кавалэров». Обозреватель светской хроники Точкина – девушка-фейерверк в смысле своей огнеопасности. Ляля зажигает по полной – где скандал, там и она. Причем Ляля не только пишет про скандалы, она их еще и мастерски создает, иногда на ровном месте.
Кроме обзоров светской жизни, Ляля помешана на инстаграме. Точкина – заядлая инстаграмщица – пишет статейки на женские темы: о сексе, об отношениях полов, о красоте. Вот и сейчас Ляля сразу завертела телефоном. Чокнутая блогерша – и так себя сняла, и с этого ракурса.
«Разве что на люстру не залезла!» – удивилась Таня Киселёва, наблюдая за Лялиными манипуляциями.
Если бы можно было в принципе представить двух абсолютно разных женщин, то это были бы Ляля Точкина и Таня Киселёва.
«Как север и юг, как арбуз и свиной хрящик, вот такие мы с Танькой разные!» – приговаривала Ляля.
В отличие от Ляли, разбитной, веселой уроженки юга, Таня была коренной москвичкой из интеллигентной семьи художников. Застенчивая Таня и Новый год не сочла достаточным поводом для того, чтобы как-то себя приукрасить – простое синее платье, гладко забранные назад волосы. А ее хорошее, очень русское лицо не было украшено ни граммом косметики.
Глядя на подругу, Ляля (рыжая еще тот провокатор!), всплеснув руками, заголосила:
– Тань, ты где такое платьишко оторвала? Секонд-хенд устроил распродажу? Слушай, можно я тебя сфотаю для поста о том, как нельзя одеваться?
Таня поджала губы, но сдержалась.
– А-ля натюрель, – покачала головой Ляля. – Татьяна Владимировна, вы в своем репертуаре!
Таня спокойно кивнула: в своем, да.
Впрочем, все эти культурные различия не мешали Ляле с Таней дружить и любить друг друга. Хотя и ссориться временами они им тоже не мешали.
Надо сказать, что наши четыре барышни вообще были очень разными. Разные характеры – разные судьбы.
Если за яркость в этом квартете отвечала Ляля, за ум, честь и совесть – Таня, самой рассудительной и спокойной из подруг считалась Лена, то самой красивой в их женсовете была Ева. Бывают такие женщины, которых природа нагружает тяжелым грузом ответственности в виде незаурядной внешности, и в их случае действительно «быть женщиной – великий шаг, сводить с ума – геройство». Ева от природы была классической красавицей, без каких-либо компромиссов в виде отдельных недостатков. Как Елена Троянская, или богиня Гера, или Анджелина Джоли.
Это была женщина из тех, что раз увидев, никогда не забудешь. Классическая блондинка, между прочим, натуральная. Огромные серо‐ голубые глаза, большие губы, точеная фигура изящной лепки, короче, совершенно невероятный экземпляр. И подать себя Ева умеет – всегда ухоженная, одета с иголочки, с шиком и вкусом.
Однако же дары фей, выданные девочке при рождении, в Евином случае на красоте и закончились, потому что жизнь у Евы, несмотря на блестящие внешние данные, оказалась сложная. Ну да «не родись красивой…». Впрочем, об этом позже.
Итак, четыре совершенно разные женщины. И единственное, что их объединяло, как они сами, смеясь, говорили, была культура. Подруги даже на общих застольях поднимали традиционный тост «за культуру!», что в их жизненной истории означало «за дружбу!».
Их действительно когда-то в юности объединила культура, потому что все четверо были «культурные», в смысле, учились в одном институте культуры, только на разных факультетах. Лена – на факультете музыкального искусства, Ляля – на массмедиа, Таня – на факультете культурологии, а Ева на искусствоведческом.
Именно в институте их и свела судьба. Сначала, оказавшись соседками по комнате в общежитии, познакомились Лена с Лялей. Обе были приезжими. Ляля из Краснодарского края, Лена из Красноярского. В случае Лены и Ляли сошлись север с югом, но при всей разности темперамента и характеров барышни отлично поладили. Спокойная, основательная Лена, веселая, разбитная Ляля – дружба навек.
Несмотря на присущую Точкиной легкомысленность и способность влипать в дурацкие ситуации, Лена полюбила ее за легкий нрав, смешливость и доброту. Точкина хоть и была без царя в голове, но подкупала своей искренностью и обаянием. Рыжая Ляля – душа нараспашку – везде была заводилой компании. Даже в самые мрачные дни Ляля умела рассмешить Лену и зарядить ее своим неиссякаемым, поистине южным оптимизмом. Сама Ляля говорила о себе, что им там, на юге, при рождении делают прививки солнца и радости.
Они обе были дурочки-провинциалки, понаехавшие покорять Москву, а Москва учила их уму-разуму, била нещадно в самые больные места и слезам, ой, не верила! Но за битого дают двух небитых провинциальных дур! Барышни не сдавались – сказывались северная и южная закваска, жизнестойкость и оптимизм. Тем более что приехали они в Москву не просто так, а, между прочим, с талантами или с убежденностью в их наличии. Лена полагалась на свой певческий талант, а Ляля намеревалась стать известной писательницей или, на худой конец, журналистом центральных изданий.
Чуть позже Лена познакомилась с Таней Киселёвой, которая подрабатывала в институтской библиотеке. Лена ходила к Тане за книгами, так они и подружились.
Лена как-то сразу безоговорочно полюбила милую, застенчивую, немного неуклюжую Таню. Потом Лена с Таней «поделились» подругами: Лена познакомила Таню с Лялей, а Таня привела в компанию свою подругу Еву Королёву. Так они стали дружить сообща. Четыре – идеальное число для дружбы, как у мушкетеров.
Между тем время было веселое; бывало, за две недели до стипендии у барышень заканчивались деньги, ну, то есть их даже на метро не хватало, а на еду тем более. Если очень везло, деньги заканчивались за неделю до стипендии, и это был идеальный вариант – подумаешь, всего-то семь дней протянуть!
В отличие от Лены и Ляли, Таня с Евой были столичные барышни. У Тани имелась своя квартира в центре, где в основном и зависали подруги. Таня подкармливала Лену с Лялей, старалась их как-то поддержать. Ляля подкидывала подругам шмотки, которые где-то доставала. И все подруги помогали Еве, у которой был маленький сын.
Они были молоды, преисполнены радужных надежд, и они были вместе. С тех пор они стали друг для друга почти что семьей.
…Пока Лена накрывала на стол, Ляля – городской «Декамерон» и поручик Ржевский в одном аккаунте- тараторила что-то в своей манере: абсолютно бессмысленно, но бойко. Ева посмеивалась над Лялиными байками, Таня смотрела на Лялю с неодобрением (пошлости художник Киселёва не любила ни в каком виде).
Флюиды недовольства, источаемые одухотворенной Киселёвой, дошли до Ляли, и она с вызовом спросила:
– Ну? Что не так?
Таня пожала плечами.
– Тебе, вообще-то, полезно было бы послушать! Я, между прочим, дельные вещи говорю! – фыркнула Ляля. – Ох, Таня, пора мне тобой серьезно заняться!
– В каком смысле? – поперхнулась Таня.
– В новом году займусь твоей внешностью, гардеробом и твоей личной жизнью! – обнадежила подругу Ляля.
– А что со мной, по-твоему, не так? – вздохнула Таня.
– Ну… – Ляля замялась, – тебе бы вот огня побольше!
– Огня? – переспросила Таня.
– Такой, знаешь, чертовщинки, чтобы из тебя энергия перла, скрытый огонь желания! Смотри: плечами повела, глаза прищурила, и будто волны пошли! – Ляля изобразила какую-то обезьянью приманку. – Сексапильность! Вот чем должна обладать женщина! Что такое сексапильность, знаешь?
– C точки зрения этимологии это призыв к сексу! – усмехнулась Таня.
– Совершенно верно! – кивнула Ляля. – Извини, но я за тобой что-то не замечала, чтобы ты призывала окружающих вступать с тобой в сексуальные отношения.
Таня рассмеялась:
– И слава богу!
– Тут не смеяться, а плакать надо! – взвилась Ляля. – В тебе никакой сексуальности! А твой внешний образ…
– А что мой внешний образ? – Таня перестала смеяться.
– К примеру, возьмем твою одежду! Между прочим, это твой дресс- код, сообщение о себе, которое ты посылаешь миру! А что ты сообщаешь окружающим своим унылым облачением? – фыркнула Ляля. – Я – тридцатишестилетняя дама с неустроенной личной жизнью, без всяких перспектив ее наладить, я проживаю жизнь от зарплаты до зарплаты, я живу с двумя собаками, и они дворняги, такие же страшные, как моя судьба!
Лена, заметив, что у Тани задрожали губы, едва сдержалась, чтобы не запустить в Точкину салатницей.
– Ляль, не надо за меня переживать, я как-нибудь сама разберусь! – сказала Таня.
– Да знаю я, как ты разберешься! – Ляля усмехнулась. – Это мы еще тему Димы Динамо не затронули!
Таня побледнела:
– Вот эту тему прошу не затрагивать. Не надо про Диму. Мы расстались, и все. Не надо ворошить.
– До сих пор не можешь его забыть? – уточнила Ляля.
Таня помолчала, потом твердо ответила:
– А я не хочу его забывать. Зачем? Возможно, он – лучшее, что было в моей жизни.
– Таня, но он причинил тебе столько боли?! – не сдержалась Лена.
– Лучшее, что было в твоей жизни?! – возмутилась Ляля. – Да он тебе всю жизнь испортил! Причем я с самого начала знала, что…
Таня пожала плечами:
– Можешь не продолжать. Знаешь, есть такая фраза: «Глупо думать, что кто-то другой может сделать нас счастливыми или несчастными»! Так сказал Будда.
– Вот надо было не Будду, а меня слушать! – с апломбом заявила Ляля. – Я тебе еще десять лет назад сказала, что твой драгоценный Дима из себя представляет!
Ева неодобрительно посмотрела на Лялю: вы что-нибудь слышали про такт и деликатность, Ольга Александровна?
Но Ольга Александровна, она же Ляля, она же блогерша Точка, продолжила «заботиться» о Тане в своей бесцеремонной манере:
– Я сразу сказала, что твой Дима – метро «Динамо»! Будешь с ним по кольцевой ездить туда-сюда и никуда не приедешь! Ну? Так и случилось?
А вот это уже был запрещенный прием. Таня задохнулась, как от боли, вскочила и понеслась в прихожую.
– Эй, ты куда? – растерялась Ляля.
– Точкина, я тебя когда-нибудь убью! – прошипела Ева.
В прихожей хлопнула входная дверь.
– Ушла! – вскрикнула Лена.
Ева с Леной бросились вслед за Таней.
– Таня, вернись, – отчаянно прокричала Лена в пустоту, свесившись в проем лестничной клетки.
Ей никто не ответил.
Лена с Евой вернулись в гостиную, где сидела притихшая расстроенная Ляля.
– Вот зачем ты к ней прицепилась? Тебе этих твоих подписантов мало? Их бы и учила жизни! – вспылила Ева.
– Так нельзя, девочки! – виновато заерзала Ляля. – Я одна ей говорю правду. Киселёва же вообще на себя рукой махнула. Сначала лучшие годы потратила на этого Диму Динамо, а теперь вообще живет, как будто она на пенсии. Ее даже нет в социальных сетях. Вообще. Представляете?! Человек – ноль подписчиков! Как ни крути, это диагноз!
– И что с того, что нет в соцсетях? – усмехнулась Ева. – Я тоже там не бываю – некогда, знаешь ли, работаю аки пчела. Да и вообще – не всем же быть блогершами?!
– Ну так она и дальше будет дружить со своими собаками! – пожала плечами Ляля.
– Да оставь ты ее! Пусть дружит с кем хочет! – отрезала Ева.
Ляля заплакала:
– Так я же хочу как лучше. Я из любви к ней!
– О, вот из благих побуждений, как известно, и творят самые жуткие вещи на свете, – заметила Ева, – короче, оставь Таньку в покое.
Лена вздохнула:
– Вот где она сейчас? Новый год через пятнадцать минут! Ведь она даже домой до полуночи не сможет добраться. А как встретишь Новый год, так его и проведешь!
Ляля заметалась по комнате, по-видимому, отчаянно переживая. Она подбежала к окну и вдруг увидела в освещенном фонарями сквере, напротив Лениного дома, знакомую фигуру. Таня сидела на лавочке и плакала.
Ляля бросилась к дверям. Лена только и успела, что натянуть на нее свою шапку. И Ляля, в платье и туфлях, ринулась в подъезд.
– Да хоть пальто надень! – крикнула Лена.
Но какое там! Ураган с женским именем Ляля уже умчался прочь.
Лена видела из окна, как Ляля в своем феерическом платье с блядским разрезом до уха бежала через сугробы. В какой-то миг Точкина поскользнулась, упала в снег и, видимо, порвала платье, потому что оно треснуло на ней окончательно. Ленина шапка с помпоном в комплекте с этим платьем смотрелась на Ляле феерически. Какой-то старичок-пенсионер, выгуливающий таксу, даже отшатнулся от странноватой рыжей гражданки, а его таксик недовольно затявкал.
Ляля бросилась к плачущей на лавочке Тане и обняла ее.
– Ну что там? – спросила Ева у Лены, не вставая с дивана.
Ева устала – прошлая смена у нее была рабочей; увы, в ресторанной индустрии новогодние дни самые жаркие. Три дня подряд в ее ресторане отмечали корпораты, и Ева вообще не высыпалась.
– Мирятся, – предположила Лена, – о, точно мирятся!
Ляля прижала Таню к себе, как драгоценность, и облобызала ее, отчего Танино лицо мгновенно стало напоминать сплошной мольберт.
Лена высунулась из окна и закричала:
– Да давайте быстрее, дуры! Новый год, Новый год же! Не успеем!
– Успеем, девушка! – ответили Лене гогочущие подростки, проходившие под окнами. – С наступающим!
Ляля с Таней ворвались за пять минут до Нового года. И вот так – Таня в шубе, перепачканная помадой, Ляля в рваном заснеженном платье – взволнованные подруги взметнули бокалы и закричали «ура-ура!». Часы пробили полночь, и начался отсчет нового времени.
– Успели, – выдохнула Ева, – с Новым годом всегда такая штука, вы заметили? Кажется, что не успеешь, но всегда успеваешь, да?
– Д-а-а-а, – замычали барышни под просекко и вкуснейшие Ленины салаты.
А потом они выпили за наступивший год и «за культуру!».
И вот уже далеко за полночь, когда наступил самый душевный час, когда подруги немного устали и переместились из-за стола на широченный Ленин диван, Таня вдруг спросила:
– А помните, как мы встречали две тысячи пятый год? Двенадцать лет назад! Как давно это было! И ты, Лена, пела «Чайку с розовым крылом»?
Лена улыбнулась:
– Да, кажется, это было сто лет назад. Какие мы были молодые, счастливые! А теперь… чайка с розовым крылом сломала крылья.
Часть 1
Чайка с розовым крылом
Глава 1
31 декабря 2004 год
Москва
Тот Новый – две тысячи пятый – год подруги отмечали у Тани Киселёвой. Барышни смеялись, танцевали, а Ляля ближе к полуночи совсем разошлась: стала призывать всех пить шампанское, как гусары, и попыталась забраться на стол, чтобы сплясать там канкан. Впрочем, ее буйство быстро пресекли Лена с Евой, строго напомнив подруге, что в приличных домах (а родители Тани – московские художники- иллюстраторы в нескольких поколениях – являли собой образец интеллигентной семьи) на столах не пляшут.
За полночь девушки угомонились, но расходиться по домам не спешили – пили чай по третьему уже, кажется, кругу и пели песни. Запевала, конечно, Лена, а девчонки подпевали. А потом Танина мама, Наталья Антоновна, попросила Лену спеть сольно. Лена не заставила себя упрашивать – мгновенно отозвалась и затянула любимую песню «Чайка с розовым крылом». Когда Лена допела свою «Чайку», Танина мама заплакала: «Надо же, какая ты, Лена, талантливая, поешь так, что за душу берет!»
…«Чайка с розовым крылом» была любимой песней Лениной бабушки Раисы. Бабушка Раиса – высокая, грузная, седая как лунь – была знатной певуньей. Голос у бабушки был низкий, сильный – послушаешь и не скажешь, что поет женщина. Муж Раисы, дед Михаил, даже шутил про жену, что та поет, как волчица воет. Бабка Раиса любила сама придумывать песни: пела о том, что видит, о чем думает; этакий диалог с миром. Ее песни могли быть целой историей о превратившейся в чайку девушке-долганке и о ее парне, который ходит по свету и ищет возлюбленную, а могли состоять из одной фразы или даже слова. Особенно Лена любила бабушкины колыбельные – долгие, завораживающие. «Видишь, дочка, с севера к нам идет метель, скоро она будет здесь – заметет лес, дорогу, реку, наш дом. Будет снежно – до самых звезд, и до весны мы будем спать под снегом…»
От бабки Раисы Лена узнала о том, что их семья принадлежит к редкой народности долганов. Девочка увлеченно слушала бабушкины рассказы об истории своего народа и о своем прадеде – шамане, чьи заклинания были похожи на песни. Благодаря бабушке Лена с детства знала фольклор, в том числе песни народов Севера, которые могли состоять из одной фразы или только из мелодии.
В шесть лет маленькая Лена тоже запела, и с того дня они с бабушкой заводили песни на два голоса. Причем голос у Лены обнаружился сильный, низкий – в бабку Раису. «Еще одна! – сокрушался дед Михаил, – не голос, а иерихонская труба!» А Лена была рада такому сходству с любимой бабушкой, поскольку бабку свою обожала и во всем старалась ей подражать. Именно бабка Раиса заменила Лене мать, после того как та, оставив свекрови трехлетнюю Лену на попечение, уехала из их маленького городка на Крайнем Севере в Красноярск.
Кстати, через двенадцать лет после этого бабка Раиса отправит Лену на каникулы в Красноярск – увидеться с матерью, однако ничего хорошего из этой встречи не выйдет. Лена встретится с матерью, узнает, что та вышла замуж, родила троих детей, и поймет, что в жизни этой чужой женщины для нее места нет. После чего, не дожидаясь окончания каникул, Лена уедет домой, к бабушке с дедушкой. Больше Лена со своей биологической матерью никогда не встретится и настоящей матерью всегда будет считать бабку Раису.
Лена проживет в любви и заботе своих стариков до шестнадцати лет, а потом ее мир перевернется – сначала уйдет из жизни дед Михаил, затем через полгода угаснет, словно устав от жизни, бабка Раиса. После смерти родных Лена останется одна. И неизвестно, чтобы с ней стало, если бы не помощь Лили – Лилии Евгеньевны Островской, руководителя хора, в котором Лена пела с восьми лет.
Детский хор был приписан к местному дому культуры. Правда, хор – громко сказано. В небольшом городке Красноярского края, где жила Лена Морозова, была лишь маленькая хоровая студия, в которой занимались шесть девчонок разных возрастов, обладавших не бог весть какими певческими талантами. Лилия Евгеньевна Островская вкладывала в свой маленький коллектив всю душу – сама аккомпанировала девочкам на рояле, выбирала репертуар, включая в него, помимо русского фольклора, этнические песни Севера, возила своих подопечных на фестивали в другие города и относилась к девчонкам с материнской теплотой.
Лиля не оставит Лену и в самый сложный период – она будет поддерживать ее и когда заболеет бабка Раиса, и потом, после смерти бабушки и дедушки. После похорон бабки Раисы Лиля придет за Леной в опустевший дом и категорично скажет: «Собирайся, будешь жить у меня! И тебе веселее, и мне. Скрасишь мое одиночество, а то я уже одичала, по вечерам, ввиду отсутствия других собеседников, разговариваю со своей кошкой…»
Год до окончания школы Лена проживет у Лили, и за это время они очень сблизятся. Невысокая, тоненькая, энергичная Лилия Евгеньевна – неизменная мальчишеская стрижка, серые глаза за толстыми стеклами очков, богатый внутренний мир, полное отсутствие личной жизни и фанатическая любовь к писателю Чехову. В этом маленьком городе, затерянном в Сибири, Лиля казалась чуть нездешней. Лена как-то подумала, что ее преподаватель похожа на одну из трех сестер из пьесы обожаемого Лилей Чехова, а может – на всех сразу. Лена знала, что Лиля – из семьи репрессированных, что Лилиного деда, коренного петербуржца, когда-то сослали в здешние широты по «политической статье» и что после освобождения отца семейства Островские так и остались в Красноярском крае – в сердце Севера.
Лиля часто рассказывала Лене, что много раз, особенно в юности, она думала уехать отсюда куда-нибудь в большой город, в Москву, например, однако всякий раз ее что-то останавливало. «Должно быть, страх, неуверенность в себе, – признавалась Лиля, – да и сказывалась привычка – вся жизнь здесь прошла! Как уедешь?!»
Однако для своей любимой ученицы Лиля хотела другой судьбы. Незадолго до окончания Леной школы Лиля стала уговаривать воспитанницу поехать поступать в Москву. «У тебя редкий, сильный голос и настоящий талант. А человек приставлен к своему таланту. Ты должна учиться, Лена, развивать свой талант, служить ему». Лиля говорила, что в московском институте культуры преподает ее давняя знакомая, которая будет опекать Лену.
И вот наконец выпускные экзамены были сданы, Лена получила аттестат зрелости, и Лиля купила ей билет в Москву. Лене было тяжело уезжать со своей маленькой родины, но еще тяжелее оказалось прощаться с Лилей. Так в Лениной памяти и осталось – занозой застряло: они с Лилей стоят вдвоем на перроне. Лиля – маленькая, как-то враз постаревшая, старается держаться, но Лена видит, что ей это дается с трудом. «Обещай, что будешь звонить, писать!» – кричит Лиля, когда поезд трогается.
Лена сдержит обещание; даже погрузившись в шумную, суетливую столичную жизнь, она свою Лилечку не забудет – будет и звонить, и писать, а после окончания второго курса поедет на родину – проведать Лилю.
Кстати, Лиля и в Москве помогала Лене, ее помощь была неоценимой, особенно в первый год, когда Лена отчаянно тосковала по дому. Благодаря Лиле Лена поняла, что мы – это прежде всего люди, сыгравшие в нашей жизни судьбоносную роль, люди, в которых мы потом отражаемся. Если бы не Лиля Островская, Лена, наверное, так и не решилась уехать в Москву и осталась на Севере. И как знать, как бы сложилась ее судьба.
1 января 2005 год
Москва
От Тани Лена с Лялей возвращались уже под утро, через весь зимний, снежный город. Съемная квартира, которую Ляля с Леной снимали в ту пору, находилась на окраине Москвы, и пока девушки от метро добрели до дома, Ляля совсем замерзла. Ляля, уроженка юга, вообще все время мерзла в Москве, чему Лена искренне удивлялась. После Севера с его бесконечной зимой Москва совсем не казалась Лене холодной.
Когда барышни добрались до дома, Ляля первым делом легла отогреваться в горячую ванну. Лена же позвонила Лиле, чтобы поздравить ее с Новым годом и поделиться секретом. Лена рассказала Лиле, что три дня назад она проходила кастинг в ансамбль певицы Глебовой.
– Веры Глебовой? – ахнула Лиля. – Вот это да! Тебя взяли?
Лена сникла – ответа от Веры до сих пор не было.
– Возьмут, – уверенно сказала Лиля, – вот увидишь! С твоим-то голосом!
Лена вздохнула – эх, если бы!
Окончив в прошлом году институт культуры, она отчаянно искала работу, однако все как-то не складывалось. Пока ей приходилось работать в ресторанах и клубах, страдая от вульгарного репертуара и жующей публики. И хотя платили Лене неплохо, исполнять в сотый раз тягомотину про «погоду в доме» уже не было никаких сил. В конце декабря, узнав о том, что известная на всю страну исполнительница фольклорных песен Вера Глебова проводит кастинг в свою группу, Лена галопом понеслась на прослушивание.
Вера Глебова была звездой. Примой. Со всем отсюда вытекающим. Яркая, взбалмошная, характер – во! Голосище – во! Про Веру говорили, что, если попасть ей под горячую руку, она может так отходить, что мало не покажется, но при этом Вера своих музыкантов не бросает – помогает всегда и во всем. Глебову и боялись, и любили. В своей группе Вера была центром вселенной, а все остальные музыканты – крошечными планетами, вращающимися вокруг безусловного солнца, причем такая астрономия всех участников коллектива устраивала. Под Веру писались песни, создавались концертные программы, и зрители шли на концерты из-за Веры.
В зал, где проходило прослушивание, Лена вошла на полусогнутых ногах, задыхаясь от страха. Глебова сидела в кресле, как царица на троне – вот еще скипетр в руки и будет вылитая самодержица! Лена совсем оробела, стояла, переминаясь с ноги на ногу, в горле все пересохло. Взгляд у Веры недобрый, в глазах колючие льдинки, в уголках губ – ядовитая усмешка. Внешность у самодержицы тоже царственная. Вера – полная, статная, этакая роковая красавица: фарфоровая кожа, тяжелые медные волосы, соболиные брови, темные очи. Кстати, возраст Глебовой оставался для всех тайной за семью печатями, в ход шли разные версии, поговаривали, что ей сорок с приличным гаком (но «гак» мог вместить в себя хотя бы и пару десятилетий). Лена же, изучив Верину биографию и извилистый жизненный путь Глебовой (с Урала до переполненных московских залов), пришла к выводу, что царице все же около пятидесяти.
Посмотрев на Лену как на нерадивую челядь, Вера строго спросила:
– Ну? Чем удивлять будешь?
Лена запела из «Пугачевой».
Вера сморщилась, замахала рукой:
– Не то. Давай что-нибудь… оригинальное!
И тогда Лена спела долганскую «Чайку». Она просто представила Север, бесконечную зиму, тундру, северное сияние, бабку Раису, деда, Лилю, огромные звезды над родным домом. «Чайка, чайка, здесь, на севере, твой дом…»
Веру Глебову удивить было трудно – почти невозможно, однако Лене это удалось. Глаза у Веры потеплели, стали не такие льдистые.
– Это что же? – всколыхнулась Вера. – Откуда знаешь эту песню?
Лена ответила, что это песня народов Севера.
– Ты сама оттуда, что ли? – Вера пригляделась к Лене.
Надо сказать, что Лена отличалась своеобразной внешностью. Девушка была высокой, крупной; волосы темные, как смоль, глаза раскосые, но при этом ярко-голубые.
Лена ответила, что она – долганка по национальности, представитель редкой северной народности. «Нас таких, между прочим, мало».
Вера улыбнулась: «Ну даешь!» – похвалила Лену, но взять в ансамбль не обещала, сказала, позвонит, если что…
Как заклинание, повторяла Лена, возвращаясь с кастинга: «Если что! Если что!» Эх, если бы Глебова ее взяла! Вот это было бы самое настоящее чудо – путевка в новую жизнь. Даже в новогоднюю ночь у Тани в гостях, когда девчонки бросились писать бумажки с желаниями, Лена загадала – попросила у судьбы, чтобы Вера пригласила ее в свою группу. Быстрее, написать на бумажке, сжечь, пепел всыпать в бокал шампанского, да быстрей, Лялька, наливай уже! И под бой курантов, судорожно торопясь – успеть выпить! Уф – успела, теперь можно с облегчением выдохнуть!
И значит, Глебова возьмет ее в ансамбль вокалисткой, возьмет!
Но все же полной уверенности в том, что прима пригласит ее к себе в группу, у Лены не было. Ее одолевали сомнения и комплексы: «А куда это ты, сибирский медведь, на сцену собрался? Тут в Москве и без тебя много своих голосистых!»
Но Лиля – родная, любимая Лилечка! – свято верила в Ленину исключительность. Она тут же принялась горячо уверять Лену, что ее, конечно же (вот даже не смей сомневаться!), Глебова непременно возьмет к себе: «Ты же особенная, Ленка!» И вот эта абсолютная Лилина уверенность в Ленин талант и в ее исключительность неожиданно зарядила Лену несокрушимым оптимизмом.
