Czytaj książkę: «Девушка из кофейни»

 
Ты не можешь всегда получать то, что хочешь,
Но, если ты однажды постараешься, то поймешь,
Что получил то, что тебе нужно.
 

Rolling Stones

Перед Новым годом вдруг пошел такой снег, что я испугалась – до нас никто не доберется, люди уже на подходе к набережной завязнут в сугробах. Словно бы расстарался некий снежный мастер, работал всю ночь, и в итоге – сугробы по колено и деревья как в сказочном берендеевском лесу. А на окнах этот небесный снежный мастер искусно вывел прекрасные снежинки. Да, с ними вышло особенно смешно, мы как раз собирались наклеить на окна кофейни декораторские снежинки разных размеров и форм, а тут нам нарисовали настоящие.

В это снежное утро нашему гламурному бармену Леше, абсолютно не приспособленному к грубой физической работе, пришлось взять лопату и целый час убирать снег перед кафе, потому что иначе наши посетители застряли бы в сугробах и превратились в ледяные фигуры. Первые пятнадцать минут снегоуборочных работ Леша манерно возмущался и говорил, что он не дворник и «вообще не обязан, слышите, барышни?».

Барышни (то есть я, кондитер Манана и бариста Юля) в это время глядели на него из кофейни и хохотали. Вскоре Леша затих, видимо, смирившись, и следующие полчаса провел в тяжелом молчании. В «Экипаж» он вернулся красный, угрюмый и сразу ушел в подсобку – отлеживаться.

А в обед стало ясно, что Лешины старания были напрасны, потому что снежный мастер работал быстрее, чем Леша убирал – снег все шел, шел, так что казалось, что где-то в мироздании прохудилась крыша, и через нее просачиваются тонны чудесного, новогоднего снега. Люди, которые заходили к нам в кофейню, жаловались, что по городу невозможно пройти, автомобилисты стонали, что машины буксуют в снегу, крыли почем зря небесную канцелярию и городскую управу, а бедные дворники-таджики, осознавая тщетность своих усилий, сжимая в руках лопаты, плакали навзрыд и ругали эту чужую снежную страну.

И все-таки у каждого горожанина в глубине души была детская шальная радость от этих летящих белых птиц. Потому что снег под Новый год – это правильно, это идеальные декорации для самых невероятных новогодних историй и чудес. История, о которой пойдет речь, случилась именно такой снежной метельной ночью.

* * *

Кофе «Черный Капитан» – фишка нашей кофейни. «Капитана» меня научил варить мой отец. В детстве я часто ездила в Прибалтику, где после развода с моей матерью обосновался отец, – там были лучшие кофейни, в которых мы с папой подолгу просиживали, болтая за кофе обо всем на свете.

С тех пор я полюбила атмосферу кофеен. Оказываясь в незнакомом городе – в Париже, Лондоне, Риме, Нью-Йорке, – я сразу иду в кофейню. Обожаю летние кофейни, когда город украшен кафе на тротуаре, как цветами; за столиками сидят красивые люди, разговаривают, улыбаются, флиртуют. Я присаживаюсь за столик, заказываю эспрессо и, вдыхая аромат свежего кофе, наблюдаю жизнь города во всем ее многоголосии, запахах, красках.

А городу, в котором я живу, кофейни совершенно необходимы! В Петербурге девять месяцев в году дождь и слякоть, и в этих суровых условиях бедным петербуржцам жизненно необходимо как-то согреваться от непогоды и балтийского ветра. А в кофейне, глядя на заливаемый дождями город, можно выпить хороший кофе и заесть сезонную депрессию вкуснейшим марципановым пирожным. Мне бы хотелось, чтобы у каждого заходящего в нашу кофейню «Экипаж» становилось светлее на душе даже в самый противный дождь «котов и собак», как говорят англичане.

Когда мы подбирали дизайн для «Экипажа» и дизайнер спросил меня, каким я хочу видеть свое кафе, я ответила: «Таким, чтобы людям хотелось сюда вернуться». Да, с самого начала я старалась следовать этому правилу – все в «Экипаже» должно быть устроено так, чтобы посетителям здесь было уютно. И пусть не все из задуманного пока удалось осуществить, но у нас уже есть клиенты, которые регулярно приходят к нам пить кофе.

Именно для них за неделю до Нового года мы празднично украсили кофейню. Расставили всюду большие вазы, наполненные мандаринами; в их кожуру воткнули много гвоздики, и в «Экипаже» к густому кофейному аромату добавился запах волшебного праздника и детства. Любой посетитель мог взять такой мандаринчик с гвоздикой бесплатно. Мы приобрели новые светильники в форме светящихся шаров сиреневого и синего цвета – зимним вечером этот свет кажется волшебным, а по стенам развесили увеличенные копии старых рождественских и советских открыток. Людям нравится – смотрят, улыбаются, доброе ретро никого не оставляет равнодушным.

Кроме того, в каждой чашке кофе с пенкой мы делаем латте-арт – у нас это рисунок в виде елочки или надпись «С Новым годом!». Приятно видеть, как люди радуются, обнаружив поздравление, благодарят и поздравляют в ответ. А главное, мы решили каким-то особенным образом поздравить постоянных посетителей «Экипажа» – тех, кого мы знаем, кто приходит в нашу кофейню как домой. Им вдобавок к заказанному кофе в последние предновогодние дни мы вручаем пакетик со сластями от нашего шеф-кондитера Мананы. Кому мармелад ручной работы, кому кедровое пирожное, кому сверток воздушного, тающего во рту хвороста. На каждом пакете надпись: «Счастливого Рождества! Кофейня «Экипаж». Пустяк, а люди довольны.

Сегодня вручила такой сладкий сверток с бисквитным печеньем, пропитанным кофе, симпатичной барышне, которая частенько забегает к нам. Она призналась, что у нее сегодня не самый удачный день, но после нашего подарка настроение поднялось. «И вам счастливого Нового года! У вас самый лучший кофе в городе!»

Она ушла, улыбаясь, и у меня настроение улучшилось. Я вообще давно заметила – сделаешь кому-нибудь что-то хорошее, и тебе невесть откуда тоже прилетит что-то хорошее. Главный закон приращения хорошего, ага.

* * *

Незадолго до Нового года мы решили отметить праздник своим «экипажем». А экипаж у нас подобрался разношерстный: вдребезги стильный бариста Леша, красавица Юля, Манана, кондитер с волшебным талантом, и я – «черт-те что и сбоку бантик», в прошлом – несостоявшийся музыкант, в настоящем – владелица кафе «Экипаж», кофеманка и бариста по призванию. Вот что у нас может быть общего? Оказывается – многое. Мы все любим кофе, нашу кофейню, душевные разговоры за жизнь и сладкое.

Кстати, о сладком – на столе уже красовался нежнейший, с сотней коржей «Наполеон», пропитанный самым правильным заварным кремом, блюдо манговых пирожных (слой оранжевой массы из манго, которая взрывается на языке каким-то тропическим коктейлем, и ореховый слой), пахлава (она у нас не приторная, а медовая, с легкой горчинкой – фундук, грецкие орехи в медовом сиропе, мммм!), чизкейки в ассортименте, тирамису, правильное шампанское, пара бутылок ликера «Бейлиз» и много-много хорошего кофе.

На столике горели свечи. За окнами шел снег.

Первый тост, на правах единственного мужчины, произнес Леша. Надо сказать, что его речь оказалась дремучей, как африканские дебри, и долгой, как зима в Петербурге, так что мы, застыв с бокалами в руках, успели заскучать. А Лешу несло – порассуждав о жизненных проблемах в целом, он вдруг начал рассказывать какую-то индийскую притчу, полную туманных смыслов, и по ходу дела их все потерял; осознав это, он смутился и попытался вырулить к финальной части, но так и не смог перейти к заветному «так выпьем же за то!..» Увидев Лешино замешательство и поняв, что мы попросту теряем время, этот драгоценный дар богов, Манана поспешила к Леше на помощь. Ее тост оказался отчасти сумбурным, зато лаконичным.

«Я очень люблю нашу кофейню и всех вас (при этом она грозно поглядела на Лешу), и вы – лучшее, что случилось со мной в этом году».

Чувствительная Юля прослезилась.

– Так выпьем же за то, – победно изрекла Манана, – чтобы и в наступающем году нас ждало много хорошего!

И мы наконец выпили.

До Нового года оставалось два дня, и я даже представить не могла, что со мной случится в эти последние дни декабря. А между тем Белая Дама уже придумала свою историю, в которой отвела мне и ему главные роли. Завтра я пойду к ней и встречу там…

Но обо всем по порядку.

Часть 1
Кафе «Экипаж»

Глава 1

Симпатичная барышня попросила латте-маккиато, молодой человек за ней заказал эспрессо кон-пана. Для меня до сих пор эти названия звучат, как любимая музыка: эспрессо-романо, эспрессо-корретто, эспрессо-доппио, капучино, латте, фрапе.

Я – бариста¹, специалист по приготовлению кофе, кофейный сомелье. Думаю, что я неплохой специалист, хотя до высшей ступени – кофейного мастера, доктора кофейных наук, композитора кофе – мне пока далеко. Что ж – есть к чему стремиться. Главное, что я люблю эту работу, и только в «Экипаже» я наконец почувствовала себя на своем месте.

Говорят, что тот, кто утром идет на работу с радостью, а вечером с радостью возвращается домой – счастливый человек. Выходит, мне до счастья осталось всего ничего – разобраться с вечерами. По утрам я иду в «Экипаж» с огромной радостью. Здесь все – каждая мелочь, от марки кофемашин до дизайна сливочников – выбрано мною.

Я сама искала поставщиков лучшей арабики и вместе с Мананой утверждала кондитерское меню. Я головой ручаюсь за качество наших десертов – в них нет никакой химии и суррогатов. Все абсолютно свежее: лучшие какао, орехи, сметана, сливки, сливочное масло, фрукты, плюс волшебные руки и желание доставить людям радость.

Думаю, что общими усилиями нам удалось создать такое место, где нам самим хорошо, а это непременное условие для того, чтобы здесь нравилось посетителям. А ведь еще недавно ничего не было – на месте кофейни была дешевая рюмочная, а в моей душе – выжженная пустыня.

Мотор, стоп-кадр. Назад в прошлое.

…Депрессия – это когда ты просыпаешься утром, а вставать не хочется. Вообще ничего не хочется – есть, причесываться, смотреться в зеркало, гулять, работать, дышать. Короче – категорически не хочется жить. Депрессия – это когда ты превращаешься в неуравновешенную неврастеничку и можешь расхохотаться вдребезги демоническим смехом (мол, ха-ха! вот такая я!) и тут же разрыдаться – я-то такая, но жизнь моя кончена. Депрессия – это когда твое состояние вызывает опасение у окружающих, потому что ты сидишь неподвижно и пялишься в одну точку недобрых два часа, а это, согласитесь, как-то странно и не вяжется с поведением здравомыслящего человека. Депрессия – это когда тебя перестают приглашать в компании, поскольку люди боятся чужого несчастья, думая, что оно заразно, как простуда, а также того, что ты испортишь им праздник безнадежно похоронным видом. Депрессия – это ощущение тоннеля, по которому едешь и едешь, а выхода все нет, и даже искать его бессмысленно. Депрессия – это жизнь после того, как тебя бросил любимый человек.

Я впала в депрессию после мучительного разрыва с любимым мужем Славой. Меня накрыло ею, как лавиной или торнадо. Целыми днями я лежала в постели и задавала себе один и тот же вопрос: «Где и в чем я ошиблась?»

Однажды я задала этот вопрос своей подруге Рите, и та сказала: «Ника, а почему ты ищешь причину в себе? Почему бы не допустить мысль, что это не твоя вина, а просто твой Славик – козел?!»

Признаться, меня озадачили ее слова. Я привыкла во всем винить себя. Вполне возможно, что зря. Потому что, вообще говоря, это скверная привычка. Похуже, чем грызть ногти.

Со Славой мы познакомились пять лет назад. Тогда я переехала к нему в Москву. Поначалу наши отношения были, как кофе ристретто, обжигающий, заставляющий биться сердце, кофе, который опрокинешь залпом и потом не продохнуть – слишком крепкий. А потом они стали напоминать растворимый кофе, то есть что-то ненастоящее, фальшивое. Знаете, я очень не люблю растворимый кофе, с моей точки зрения – это вообще не кофе, а его подделка, суррогат, и честнее было бы так и писать на банках – кофейный суррогат. Вот и наши отношения со Славой в какой-то период, незаметно для меня самой, стали суррогатом.

Но это я сейчас понимаю, а тогда ничего не понимала и не замечала. Потому что любила. Я так любила этого мужчину, голубоглазого блондина с двумя высшими образованиями, ростом метр восемьдесят и нордическим, выдержанным характером, что уже не могла увлечься в жизни чем-то другим.

С тех пор как мы стали жить вместе в гражданском браке, я превратилась в отчаянную домохозяйку – ушла с работы, сидела дома и обустраивала Славин быт. С первого дня семейной жизни так повелось, что все было на мне. В принципе обязанности по дому не казались мне тягостными – в конце концов, для любимого мужа ничего не жалко, даже жизни.

Я очень старалась быть хорошей хозяйкой – вот, скажем, Слава любит не обычный жареный картофель, а запеченный, но не простым образом – а картофель «по-боярски» с творогом и в сливках. И ничего, что мне на эти «боярские» амбиции приходится тратить лишние полчаса – я о себе-то и не думала. Все только Слава, Слава. И обед из трех сложносочиненных блюд сообразить, и стол красиво сервировать, накрыв его белой накрахмаленной скатертью, а не клеенкой, и на десерт исхитриться приготовить что-нибудь изысканное, чтобы любимый мужчина остался доволен, – а как же иначе? Мой всегдашний пунктик – я все время стараюсь все сделать идеально, перфекционистка несчастная.

Прибрать, поднести, развлечь, сделать мужу массаж и, кроме того, соответствовать его ожиданиям. Оказывается, худшее, что может сделать женщина – во всем слушаться мужчину.

Например, раньше мне часто приходилось слышать от знакомых, что я смешная, естественная, искренняя, ведь я даже в самом плохом стараюсь видеть хорошее и считаю, что правдивость и доверчивость, пусть даже переходящая в наивность, – в сущности, неплохие качества. Но Слава меня все время ругал за подобную «глупость», его раздражала моя смешливость. Как-то он даже сказал, что у меня дурацкая, словно бы «приклеенная к ушам» улыбка. И в конечном счете я отклеила улыбку, спрятала ее в карман и вообще перестала улыбаться, превратившись в хмурую затюканную женщину – то, что надо.

По пунктам далее. Ему не нравилось, как я одеваюсь – «слишком пестро!». И стоило мне хоть раз изменить выбранному Славой черно-бело-элегантному дресс-коду – ну, там, цветочки или, хуже того, полоска, клетка, или – боже упаси! – джинса, как муж сразу закатывал глаза, беспомощно вздыхая: «Ну что это такое, Никусь?» После чего Никусь сникал и забрасывал веселенькое платьице в цветочек куда подальше от Славиных придирчивых глаз. И постепенно мой гардероб стал похож на гардеробчик распорядителя похоронами – все черное, очень сдержанное, стильное, но одинаковое и невыносимо скучное.

Слава все время понижал мою самооценку. Как будто это было главной задачей его жизни. Смешно даже – ну что, у него других дел нет, что ли? Когда я делала новую прическу, он мог ничего не сказать, но так посмотреть, что я готова была провалиться от стыда или оторвать себе голову, которую, как считал Слава, эта прическа совсем не украшала.

Следующий предмет для разногласий – фигура. Дело в том, что я совершенно не модельный типаж. Ну, просто ни одной ногой в современные стандарты красоты не вписываюсь. Может, так звезды встали в момент моего рождения или генетика подгадила, но только я от природы, увы, пышная фемина сорок восьмого размера с определенной перспективой с годами примерить пятидесятый. А мой Слава заглядывался на модельных девушек и не считал нужным это скрывать. Я честно пыталась худеть, «сушилась», превращаясь в бледную заморенную тень прежней Ники, но результат моих титанических усилий был недолгим – я снова возвращалась к привычному ненавистному размеру.

И вот как-то я взглянула на себя со стороны и увидела закомплексованную тетку в черном похоронном костюме, не ставшую худой, а главное, не ставшую счастливой.

Однажды я рассказала Славе о своем желании открыть собственное дело. Мне было стыдно сразу признаться, что я с детства мечтаю открыть какую-нибудь уютную кондитерскую или кофейню, и я начала издалека. Слава вскинулся: «Какое такое «дело»?» – и взглянул недоверчиво и строго.

Я окончательно смутилась: «Ну, скажем, собственную кофейню…»

Вот это было зря. Следующие сорок минут мой гражданский муж потратил на рассказы и увещевания в стиле «маленькие дети, ни за что на свете не ходите, дети, в Африку гулять!» Он так живописал про крокодила и злого Бармалея, а также санэпидемстанцию, пожарную инспекцию и злобных налоговиков, что я мгновенно испугалась и закинула мечту о кофейне на тот же чердак, где уже пылились платья в цветочек и кофточки в горошек.

Я оставила всякие мысли о собственном деле. Строго говоря, у меня не должно было быть никаких собственных дел. Какие дела, когда у меня есть муж, и при этом я – русская женщина, а русской женщине надлежит заниматься делами мужа. И не надо всяких глупостей.

В общем, у меня был муж, стабильный доход в виде зарплаты, которую он мне каждый месяц приносил в клюве, и предположения (как сейчас понимаю – ничем не подкрепленные), «что так будет всегда». И вдруг все рухнуло.

Слава сказал, что для нас обоих будет лучше, если мы расстанемся. Я не была уверена в том, что так будет лучше для меня, и минут сорок сидела, застыв, переваривая услышанное. Потом я попросила все же как-то разъяснить, чем вызван столь внезапный порыв. На что Слава заметил, что это вовсе не порыв, а вполне здравое, проверенное временем решение. И ушел.

Позже он попытался объяснить, почему сбежал. Сказал, что я его достала своим перфекционизмом – «это же все время надо соответствовать, а я хочу просто быть счастливым. Понимаешь?». Я не понимала и очень от этого страдала. Мне, конечно, было интересно посмотреть, «на кого он меня променял». Я была уверена, что там-то уж девица исполнена в самых модельных параметрах, и не ошиблась. Она оказалась худой высокой блондинкой, полной противоположностью мне – крупной темноглазой брюнетке.

* * *

И в моей жизни наступила черная полоса. Как известно, есть два способа пережить удар судьбы: взять и отпустить ситуацию или «подложиться под трагедию», пропустить ее через себя. Я выбрала второй вариант и не то что подложилась, а прямо легла на рельсы и позволила этому поезду себя переехать, решив настрадаться по полной программе.

В итоге однажды утром я не встала с постели, потому что не видела смысла вставать, чистить зубы, причесываться, варить кофе, идти гулять, работать – я не видела смысла ни в чем. Я лежала, как бревно, несколько дней подряд, пока мое почти бесчувственное тело не обнаружила приехавшая из Нью-Йорка подруга Рита. Она, само собой, пришла в ужас и принялась дудеть мне в уши об очевидной аморальности подобного поведения, называла меня сначала «бедной несчастной девочкой», а потом свиньей, одновременно ласково увещевала и бранила последними словами. Но я, как тот упрямец из известной притчи, которого пытались вытащить из ямы сердобольные прохожие, отбрыкивалась – оставьте, я здесь живу!

В конце концов Рите все же удалось скинуть меня с дивана. И я перешла в другую фазу депрессии – днями сидела на подоконнике с видом на Москву-реку, выпивала бессчетное количество чашек кофе и думала, чем заняться в ближайшие пятьдесят лет. Притом у меня уже стали возникать мысли насчет того, что «надо что-то делать» и как-то выбираться из трясины любовных переживаний. Я даже понимала, что причина моей жизненной драмы, пожалуй, не в Славе, а если глубже, если честно себе признаться – во мне самой.

Сейчас я уверена, что так и было. Депрессия, в определенном смысле, сродни тоннельному сознанию – ты движешься исключительно в русле одних мыслей и переживаний, из которого у тебя решительно не получается выбраться. Ясен пень, что данное направление – тупиковое, но ты по каким-то причинам не можешь или не хочешь с него свернуть и катишь по нему, как на катафалке.

Кроме всего прочего, возникает соблазн пожалеть себя. Как это меня, такую хорошую, такую-сякую распрекрасную этот неблагодарный козел (а вы где-нибудь видели благодарных козлов?) бросил? Променял на другую. И уже захлебываешься жалостью к себе, такой бедной и несчастной.

Теперь я понимаю, что этого делать нельзя. Категорически. А надо понять, что, пока ты тут рыдаешь и упиваешься несчастьем, твоя жизнь проходит. В этом самом узеньком темном тоннеле, куда ты же сама вошла и откуда надо быстренько выбираться.

А как? Вопрос. А между тем я сама так и катила по своему тоннелю и страдала, как водится, душевно – с соплями и причитаниями.

В то время я ушла от Славы – «мне от вас ничего не надо, даже столичной жилплощади!» – и стала снимать квартиру в Москве. Аренда жилья стоила дорого, а мои деньги стремительно таяли. Это были тяжелые времена. Мне во всем не везло. Дошло до того, что однажды я стала оплачивать кредит за машину, а прожорливый банкомат счавкал мои купюры и замер – ни чека, подтверждающего оплату, ничего, – типа, не знаю я вас и денег ваших не брал. В его равнодушии было что-то издевательское. Я забегала вокруг банкомата, заохала – отдай деньги, сволочь! Потом разрыдалась – так вдруг стало обидно, что вообще ни в чем не везет. Да это просто мировой заговор против меня!

И я решила уехать из Москвы в Петербург. Вот говорят, что если чувствуешь, как накрывает девятым валом несчастий, надо резко сменить декорации и переместиться в пространстве. Тем более что мне было куда уезжать. Дело в том, что пять лет назад, встретив Славу, я переехала к нему в Москву из родного Петербурга, оставив квартиру. И теперь, раз уж со Славой все кончено, в Москве меня больше ничего не держит.

Да и Рите пора было возвращаться в Нью-Йорк к своему Джону, который каждый день напоминал ей о себе, звоня по телефону, а Ритка виновато мычала в трубку, что задержится в Москве еще ненадолго. «Почему, Джонни? Ну, потому что…» А я знала почему – она боялась оставить меня одну.

Я чувствовала вину перед подругой – чего ради она должна нянчиться со мной, наплевав на собственную личную жизнь и нетерпеливого, уже начавшего обижаться на нее Джона?

«Ну, вот что, – решительно сказала я, глядя в ее заботливые глаза. – Лети-ка ты в Америку. Джон волнуется».

«Да и черт с ним!» – махнула рукой Рита, но прозвучало это как-то неубедительно.

«Ты там на месте разберешься – черт с ним или полная любовь и согласие! И вообще… Миллионерами в условиях жесткого экономического кризиса не разбрасываются, между прочим, они на дорогах не валяются». Кстати сказать – ее Джон был не просто славным парнем, но еще и богачом. Вот так счастливо распорядились Риткины звезды.

– А как же ты, Ника? – вздохнула моя сострадательная подруга.

– А я решила вернуться в Питер. Что мне в Москве делать?

Прощаясь, Рита заверила, что в скором времени прилетит в Петербург – проверить мое душевное здоровье.

На следующий день после ее отъезда я села в поезд (в купе всю ночь проревела, мысленно разговаривая со Славой) и отправилась к берегам Невы.

* * *

Перемещение в пространстве как метод психотерапии мне не помогло. Конечно, если бы я уехала, скажем, на Мальдивы или в какие-нибудь иные залитые солнцем декорации, рецепт бы, глядишь, и сработал, но под свинцовым питерским небом мне лучше не стало. Увы, мой родной Петербург – не самое подходящее место для излечения от депрессии.

Я приехала сюда в конце лета, но здесь уже наступила осень. Шли сильные дожди, и пространство переливалось всеми оттенками серого – серое небо, серая река, свинцовый гранит набережных, серые лица горожан. Ладно, если первый рецепт излечения от хандры не сработал, надо срочно подключать второй. А согласно ему в случае депрессии нужно заняться каким-нибудь делом, которое захватит настолько, что вытеснит все переживания.

Я задумалась – чему себя посвятить? И как снискать хлеб насущный, ведь мне теперь придется самой зарабатывать на жизнь.

По профессии я музыкант, окончила консерваторию по классу фортепиано. В музыкальную школу меня отдала мама. Она мечтала, что когда-нибудь затраченные ею усилия окупятся и я стану выдающимся музыкантом, мой гастрольный график будет расписан на 150 лет вперед и она сможет мной гордиться. Знаете, очень тяжело, когда тебя в детстве нагружают таким чувством ответственности, потому что оно пропорционально грузу вины, которую ты испытываешь, когда не оправдываешь чьих-то ожиданий. Я очень старалась, правда… Так старалась, что в конце концов возненавидела музыку и часто с упоением повторяла: «Тишина – ты лучшее из того, что я слышала…» Меня перекормили гаммами, сольфеджио и установками: «Ника, ты должна учиться, ты должна быть лучше всех».

С тех пор у меня гигантский комплекс, будто я всем что-то должна и обязана доказать, что я лучшая и тоже достойна любви. Этот комплекс, словно хвост, волочится за мной по жизни и мешает идти вперед.

Я даже думаю, что причина моего разрыва со Славой как раз в этом. Я так отчаянно старалась доказать неудавшемуся мужу, что достойна его любви, что сделала несчастной в этих отношениях и себя, и его.

Увы, я не оправдала маминых надежд. Я оказалась (как трудно признать, что ты – посредственность) музыкантом со средними способностями. Как осторожно сказала мне мой добрейший преподаватель в консерватории: «Все хорошо, Ника, но чего-то не хватает…» – «Чего?» – «Искры Божьей…»

Ясно. Вся штука в том, что «средней искры» не бывает. Она либо есть, либо ее нет. И во втором случае занимайся хоть до мозолей на заднице – искру Божью не высечь.

Консерваторию я окончила, но у меня нет таланта, выступлений в концертных залах и гастрольного графика. И для мамы это оказалось ударом.

После консерватории я стала работать преподавателем в музыкальной школе, откуда смоталась через полгода, поняв, что это не мое. Больше всего на свете я боюсь заниматься не своим делом, потому что не хочу портить жизнь окружающим. А в музыкальной школе приходится иметь дело с детьми, это огромная ответственность – нужно фанатично любить собственную работу или найти мужество уйти.

Потом я работала менеджером – кому-то что-то продавала и уже в понедельник мечтала о пятнице, как мечтал о ней Робинзон Крузо. В конторе царила смертная тоска. А потом я встретила Славу, влюбилась и уехала за ним в Москву.

Там я первое время давала частные уроки музыки. Кстати, именно благодаря им я познакомилась с Ритой. Однажды через знакомых мне предложили работу – учить игре на фортепиано девушку Риту. Рита как-то безоговорочно и сразу располагала к себе доброжелательностью и искренностью, а еще мне сразу понравилось ее потрясающее чувство юмора и манера заразительно, очаровательно смеяться. В общем, ничего удивительного в том, что мы подружились, нет.

Как человек честный, через неделю я Рите прямо сказала: «Маргарита, хорош дурью маяться. Ну, какой из тебя музыкант? В лучшем случае будешь на светских тусовках играть двумя пальцами какую-нибудь попсовую мелодию или собачий вальс. Тебе это надо?»

«Нет, – сказала Рита, – не надо». И мы прекратили занятия. Пианистки из Риты не вышло, но выяснилось, что у нее весьма своеобразный сильный джазовый голос. И мы придумали совместную программу – она пела, а я ей аккомпанировала. Мы выступали в джазовых клубах и даже неплохо зарабатывали. Как говорила Рита, мы работаем на контрастах: она – маленькая миниатюрная рыжая, и я – крупная брюнетка.

Это было замечательное, веселое время, но Слава начал активно возражать против этих концертов, и мне пришлось сделать выбор (конечно, я предпочла мужа). А вскоре Рита вышла замуж. Здоровенного смешливого Джона привели в клуб русские друзья; увидев Риту, он пал к ее ногам как подкошенный. Через месяц Рита уехала с ним в Америку и теперь поет свою любимую песню «Осень в Нью-Йорке» в Нью-Йорке.

Она уехала, а я осталась, и даже наши частые телефонные звонки друг другу не помогали мне избавиться от ощущения острого, сосущего под ложечкой одиночества. Ну а потом мой брак, а заодно и жизнь дали трещину, и тут уж одиночество захлестнуло меня мощным девятым валом. Что называется, спасайся кто может.

Именно Рита пришла мне на помощь в тот черный август, когда, расставшись со Славой, я приехала в Петербург и размышляла над тем, как заработать на жизнь. Через знакомых петербургских рестораторов она предложила мне работу – по вечерам играть в модном дорогом ресторане за неплохие деньги. Но я отказалась, потому что после разрыва со Славой перестала играть. То есть я не могла заставить себя подойти к роялю. Вот просто никакими силами. Ну, в жизни всякое бывает – после стресса некоторые люди, например, перестают есть или не могут спать, а я – возможно, это своеобразная реакция организма на сильное потрясение – не могла играть. Иными словами – утратила профпригодность.

И куда податься бедной девушке?

По этому случаю мы с Ритой организовали женсовет с ликером и душеспасительными беседами. Рита специально для этого прилетела в Петербург, как на какую-нибудь конференцию. На повестке дня вопрос: куда пристроить горемычную Нику?

Рита меня с ходу спросила:

– Ника, о чем ты мечтала до этого коз… Славы?

Я ушла в такие раздумья, что Рита за это время успела выпить две рюмки «Бейлиза». Когда она взяла третью, я призналась, что всегда хотела открыть собственную кофейню.

– Вот и открой! – хмыкнула Рита. – Чего ты как Манилов – «а хорошо бы мост через реку построить». Хочешь – сделай!

Я замялась:

– Ну-у-у, это в теории хорошо, в мечтах… А на практике небось сплошные сложности. Предпринимательство – это же чистая Африка, налоговики-бармалеи, крокодилы из пожарной инспекции…

– Люди открывают и не боятся, – парировала Рита.

– Да где я денег возьму? Чтобы открыться, нужен стартовый капитал, притом нешуточный.

Рита улыбнулась:

– Деньги я дам.

Разумеется, от ее заманчивого предложения я отказалась в самой категоричной форме, сославшись на свое жизненное правило – не брать в долг, тем более у друзей, и вообще ни у кого ничего не просить.

Рита принялась меня уговаривать:

– Никуша, могу я хоть раз в жизни сделать для тебя что-то хорошее?

Я упрямо отказывалась.

В результате Рита надулась, сказала, что «это гордыня, мать твою, Ника!», и укатила в отель.

А на следующий день симпатичный молодой человек, «русский партнер Джона по бизнесу», привез мне пухлый конверт с дензнаками и сказал, что если он привезет их обратно – Джон оторвет ему голову.

Так у меня появился стартовый капитал.