Czytaj książkę: «Криминальные гастроли»

Czcionka:

Пролог

– Входите, Алексей Иванович, входите, – отозвался на стук в дверь кабинета худрук подмосковного чаплинского музыкально-драматического театра «Серена».

Город Чаплинск был небольшим, со своей уютной атмосферой и своими провинциальными нравами, которые еще не затронули столичные нововведения. Может быть, именно по этой причине и московский бомонд, и столичные чиновники с удовольствием приезжали в этот неспешный по своему жизненному укладу городишко, чтобы отдохнуть в нем от больших скоростей, духоты и загазованности мегаполиса.

– День добрый, Антон Бенедиктович. Вы меня вызывали?

Вопрос был, конечно же, риторический – иначе зачем же еще актер Алексей Сенечкин пришел бы к начальнику? У актеров в театре задача конкретная и определенная – играть на сцене, а не ходить по кабинетам. Тем более что репетиция нового спектакля была в разгаре. Хотя сам Сенечкин и не был задействован в этой новой постановке, зато там играла его супруга Аличка, и Алексею Ивановичу было весьма интересно наблюдать за ее игрой. Вызов в кабинет худрука был для него досадным и весьма неудобным на данный момент событием. Но что поделать? С начальством не поспоришь. Зовет – значит, надо идти.

– Да, проходите и садитесь, – худрук сделал приглашающий жест рукой.

Антон Бенедиктович был довольно молодым человеком лет тридцати с небольшим. И хотя в театральном искусстве он разбирался так же, как корова в луговых цветочках, зато он был энергичен, умел добывать необходимые для существования театра деньги и пробивать различные новомодные (а значит, и доходные) режиссерские проекты. Эти проекты по большей части отдавали эротическим душком, но такое обстоятельство ни нового молодого худрука, ни старого – по всем параметрам – режиссера не смущало, потому как такие переделки классических постановок на современный лад приветствовались высшим руководством из городского комитета культуры. А этим руководством, надо сказать, являлся тесть новоиспеченного худрука, который и выдвинул своего энергичного зятя на эту весьма перспективную должность. Перспективную, конечно же, не в культурном, а в денежном смысле – деньги на новые проекты выделялись щедро. Вот только зарплата актеров отчего-то не росла, хотя на спектакли народ Чаплинска шел с удовольствием.

Алексей Иванович Сенечкин, человек сам по себе весьма скромный, но зато талантливый актер, уже больше двадцати лет играл в чаплинском театре и был, как и большинство местных актеров, приверженцем старой, академической театральной школы, где Станиславский и Немирович-Данченко считались столпами и непререкаемыми авторитетами. Фамилия Сенечкин была славная и знаменитая в Чаплинске, а вернее, в театральных кругах городка. Еще дед и отец Алексея Ивановича выступали на подмостках «Серены», играя такие значимые роли, как городничий из «Ревизора» и купец Ермолай Лопахин из «Вишневого сада». А сам Алексей Иванович тоже, можно сказать, родился как актер в этом небольшом, уютном театре. Поэтому относился он к своей профессии не только с гордостью, но еще и с нежным трепетом, считая себя не только актером, но и носителем культуры среди жителей Чаплинска.

Зная, что новое руководство «Серены» решило сменить курс и перейти от классических постановок к современному «шлягеру» (именно такое название было дано артистами чаплинского театра новомодным постановкам старых спектаклей), Алексей Иванович понимал, что вызов к новому руководству не сулит ему ничего приятного. Поэтому вошел он в кабинет худрука с волнением и смутным нехорошим чувством.

– Я хотел бы поговорить с вами по поводу вашего дальнейшего пребывания в нашем коллективе, уважаемый Алексей Иванович, – не отвлекаясь на политесы, худрук решил вывалить на Сенечкина все и сразу. – Ни мне, ни нашему режиссеру, Константину Павловичу, не по душе ваша игра на сцене. Нет, мы понимаем, – худрук предостерегающе (а может, успокаивающе) выставил перед собой ладонь, – что вы один из старейших актеров нашего театра! К тому же потомственный актер. Но искусство, дорогой Алексей Иванович, – оно, как и жизнь, на месте не стоит. В отличие от вас. Вы как играли по старинке, так и играете, не желая перестраиваться. Постоянно спорите с режиссером, отказываетесь выполнять его указания, не обращаете внимания на его советы… А ваши диссидентские высказывания и критика в адрес руководства, то есть меня и Константина Павловича, негативно влияют на всю труппу. Можно сказать, они ее разлагают изнутри. Люди стали возмущаться и даже требовать. Ну, куда это годится? И проблемы возникают из-за вас…

Антон Бенедиктович делано-горестно вздохнул и покачал головой. Он встал и, подойдя к сидящему на другом конце длинного стола Сенечкину, отодвинул стоящий рядом с ним стул и сел, выражая тем самым свое участие к происходящему действу и выказывая свое доброе отношение к актеру. Но Алексей Иванович прекрасно понимал, что все это – актерство и позерство со стороны начальства, а потому еще больше напрягся и насторожился, готовясь к худшему.

– Так вот, – продолжил худрук. – На чем это я остановился? Ах да – на вашем диссидентстве. Оно мешает нам работать. Очень мешает! К тому же… – Последовала многозначительная, как принято говорить, театральная пауза. – К тому же, если говорить предельно честно, вы, Алексей Иванович, не вписываетесь в наш обновленный коллектив ни своим среднестатистическим, мягко говоря, талантом, ни своей просто маниакальной приверженностью к старой театральной школе. А потому мы приняли решение уволить вас в связи с сокращением штатов. Ну или как не справляющегося со своими обязанностями члена нашего дружного коллектива. Тут уж я разрешаю вам самому выбрать причину увольнения.

Кто эти гипотетические «мы», худрук, конечно же, не уточнил. Да и не собирался. Алексею Ивановичу и так было все ясно – его вышвыривают из театра, в котором он столько лет честно проработал! Изгоняют вон! Вон из театра, без которого он не мыслил свое существование. Да и не умел он больше в этом мире ничего, кроме как играть разные роли. Играть так, словно проживал каждый раз за своего героя его жизнь, так, словно это он был и Чичиковым, и Мастером, и евреем Абрамом Шварцем из «Матросской тишины» Галича… Он так же, как и они, хитрил и обманывал, был честным и скромным, болтливым и жуликоватым, так же рождался, жил и умирал… Но это все на сцене, а сцена и была его, Алексея Ивановича Сенечкина, настоящей жизнью – жизнью, полной интриг и слез, радостей и маленьких побед, горестей и разочарований, утешений и вдохновения.

– Но как же так? – растерянно посмотрел на худрука Алексей Иванович. – Почему? Ведь я не смогу без театра. Я… Ведь я ничего больше не умею. А впрочем… – Сенечкин высоко поднял голову и сжал губы. – Впрочем, кому и зачем я это сейчас говорю? Вам, который ничего не смыслит в театре, в искусстве, который нанял на работу бесталанных, но готовых плясать под вашу с режиссером дудку людишек, а талантливых людей уволил за ненадобностью! Что ж… Я напишу заявление и передам его секретарю, – Алексей Иванович посмотрел в глаза худрука и встал. – Засим – откланиваюсь, – он прищелкнул каблуком о каблук, кивнул и, резко развернувшись, твердым военным шагом вышел из кабинета.

В приемной, как оказалось, его ждала супруга Алина, которая, волнуясь по поводу вызова мужа в кабинет начальника, взяла перерыв в репетиции и примчалась узнать, что послужило причиной приглашения к худруку. Она о чем-то тихо переговаривалась с секретарем Светланой Владимировной. Когда ее муж вышел из кабинета, обе женщины замолчали и выжидательно уставились на Алексея Ивановича. Тот был бледен, но по выражению лица нельзя было понять, какие именно эмоции его одолевают.

Секретарь молча протянула Сенечкину стакан воды, и тот, взяв его, залпом выпил. А потом все так же молча прошагал все тем же военным шагом к выходу из приемной. Алина и Светлана Владимировна встревоженно переглянулись, и жена кинулась следом за супругом.

– Алеша, подожди! – Алиночка Сергеевна, как уважительно и ласково звали ее все в театре, подбежала к мужу, остановила его, твердо положив на его плечо свою маленькую руку, и развернула лицом к себе. – Ну-ка выкладывай, что он там тебе наговорил?! – потребовала она.

Алексей Иванович знал, что спорить с супругой бесполезно. Пока она все с него не вытянет – не отстанет, а потому все, что произошло в кабинете начальника, рассказал ей в двух словах, что дословно звучало так:

– Меня уволили.

– Что?! – Алиночка Сергеевна сделала большие глаза, но потом вдруг нахмурилась и, резко повернувшись к мужу спиной, решительно направилась обратно в приемную. А вернее (Алексей Иванович прекрасно понял ее намерения), в кабинет худрука. Останавливать ее сейчас было бесполезно. Это было все равно, что попробовать остановить мчащийся на всей скорости электропоезд. Алексей Иванович отлично знал натуру своей супруги, а потому даже и не пытался ее остановить.

В их семье (к большому сожалению супругов – бездетной) Алина была лидером. И именно она всегда ставила точку в принятии семейных решений, хотя и принимали они их всегда совместно.

Алексей Иванович Сенечкин был строен и подтянут и выглядел со спины лет на тридцать пять, но лицо из-за частого накладывания грима прибавляло ему пяток лет, а потому в суммарном отношении потомственный актер театра «Серена» как раз подходил под свой метрический возраст – сорока семи лет.

Супруга же его – Алиночка – сохранила и в свои сорок пять стройность восемнадцатилетней барышни, и личиком была свежа, как майская роза. Что тому было виной – генетика или ежедневный косметический уход, – Алексея Ивановича не интересовало. Он любил бы свою супругу в любом виде, потому как смотрел на нее не просто глазами мужчины, а глазами любящего мужчины. А любовь, в понимании Сенечкина, простиралась куда как глубже внешнего вида жены.

Так как детей у них не было (Бог не дал, и они с этим решением Всевышнего смирились), то все свои силы и энергию Алексей и Алиночка направили на театр, отдаваясь творчеству со страстью юных Ромео и Джульетты. Даже дома все их разговоры были только о театре, о ролях, о новых постановках и о старых пьесах. Они не просто жили театром, они им дышали.

Поэтому когда Алина наконец-то вышла из приемной и подошла к мужу с глазами, полными слез, он понял все без слов. Она в знак ли протеста, или просто из солидарности решила тоже уйти из театра. Их мир катастрофически рушился, и у них после этой катастрофы оставались только они сами, их любовь друг к другу и к искусству.

– Он предлагал мне остаться и обещал денежные роли, – презрительно фыркнула Алиночка Сергеевна. – Бегать полуголой по сцене и декламировать монолог пушкинской Земфиры! Нет, ты представляешь?! – возмущенно вопросила она и, взяв мужа под руку, повела его к выходу из театра.

Супруги Сенечкины выходили из стен «Серены» с высоко поднятой головой и сопровождаемые сочувственными и тоскливыми взглядами своих товарищей по труппе. Сочувствуя Сенечкиным, актеры с тоской думали о своей судьбе и о судьбе своего театра. О том, что им придется мириться с новыми правилами, или же… Впрочем, это уже другая история.

1

Декан-правовед столичного университета Андрей Викторович Козырьков был на грани нервного срыва. Он сидел в своем кабинете и думал о причинах, по которым его любовница, прекрасная и молодая полячка Агнешка, стала избегать его общества. Конечно же, декану не полагалось иметь связь со студенткой, да еще и иностранкой, но Агнешка была так соблазнительно прекрасна и молода, что Андрей Викторович не устоял и превысил свои деканские полномочия в отношении этой студентки-второкурсницы. Если бы об этой связи узнали в деканате или, не дай бог, – жена декана, с которой он состоял в браке вот уже почти тридцать лет, то скандала ему не избежать. Впрочем, какой там скандал – развод! И с супругой при разводе нужно было бы делиться нажитым добром – и, скорее всего, его большей частью. А там и взрослые детки могли заявить о своей доле в состоянии отца. Козырьков давно подозревал, что и его сынок, и дочка только того и ждут, чтобы выпал удобный случай и они смогли запустить свои ручонки к нему в карман. А вернее, в его банковский счет.

Так что раскрывать свою связь с прекрасной панночкой декану-правоведу было невыгодно ни с какой стороны. «Может, оно и к лучшему, что Агнешка вдруг потеряла ко мне интерес? – приходили иногда к Андрею Викторовичу правильные мысли, но потом он сам же себя и одергивал: – Но как же я смогу тогда обходиться без этих лебединых ручек и без этих малиновых губок?! – в отчаянии вопрошал он себя и после этого думал уже не о жене и не о дележе совместно нажитого с ней добра (хотя, честно сказать, наживал это добро он один), а исключительно о ласках юной прекрасной полячки. – Я прямо как Андрий из «Тараса Бульбы», – усмехался Козырьков в уже седеющую профессорскую бородку. – Увлекся, как мальчишка. А что поделаешь? Страсть – она и умных деканов делает глупцами».

Думать-то таким образом Козырьков думал, но ничего поделать с тем бесом, что в ребро, не мог. Не мог, да и не хотел он отпускать от себя Агнешку, а потому готов был сделать для нее все, что она только попросит, лишь бы она оставалась рядом и не смотрела в сторону молодых студентиков. Что с них возьмешь, с тех студентиков? Большинство из них хоть и из состоятельных семей, но папины деньги для них недоступны, особенно в таком количестве, которые имеет в своем распоряжении Андрей Викторович.

Деньги, если признаться честно, не все были нажиты законным и честным путем, но ведь не он, Козырьков, придумал брать взятки. И до него этим делом баловались преподаватели – еще в советские времена, да и в царской России педагоги мздоимствовать не брезговали. Он же только их почин поддержал. Ну а как иначе? На одну профессорско-деканскую зарплату в Москве достойной жизни не обрящешь, как сказал бы его коллега в веке этак восемнадцатом.

«Но как же мне быть с Агнешкой? – размышлял Козырьков. – Как вернуть обратно ее пыл и страсть? Разве что подарить ей что-нибудь особенное. О чем она мечтает? Не так давно, помнится, она говорила, что хочет завести собаку. Как ее там… Какой-то кавалер король Чарльз… Тьфу. Надо в интернете посмотреть».

Андрей Викторович набрал в поисковике «Порода собак кавалер…», и поисковик сразу же выдал ему информацию. Оказалось, что полностью порода называется кавалер-кинг-чарльз-спаниель. Посмотрев фото собаки в разных видах и ракурсах и не найдя во внешности животного ничего, что могло бы привести его в такой же восторг, в какой эти собаки приводили Агнешку, декан стал присматриваться к цене на щенков. А стоили они вместе с документами от заводчика совсем даже недешево – до трехсот тысяч рублей.

У Андрея Викторовича такие деньги, конечно же, были, но только вот отложены они были жене на шубку, которую он обещал ей ко дню рождения, а не на щенка для любовницы. И этот факт несколько смущал Козырькова. Нужно было принимать решение или находить какую-то другую альтернативу дорогому песику. Но профессор понимал, что другого такого шанса угодить своей любовнице у него больше может и не быть. А жена… Жене он придумает, что сказать. Или займет на шубку у своего давнего сотоварища и коллеги – декана истории права Куренкова.

Успокоив свою совесть и, таким образом, подняв свою самооценку, Андрей Викторович пришел в благодушное настроение и, насвистывая арию «Сердце красавицы…», стал, как говаривал его сынок, «шарить» по интернету в поисках подходящего заводчика с подходящей ценой на щенков этих самых королевских спаниелей. Вскоре он набрел на объявление, где некая дама предлагала продать нужного декану щенка окраса бленхейм по цене в двести пятьдесят тысяч рублей. Выгода сделки была налицо – пятьдесят тысяч оставались для шубы, а значит, и занимать нужно будет меньше. Это обстоятельство так вдохновило Андрея Викторовича, что он тут же набрал номер телефона, который был дан в объявлении.

– Здравствуйте, внимательно вас слушаю, – прозвучал в телефоне приятный женский голос.

– Э-э-э, – декан никак не ожидал столь быстрого ответа (всего один гудок, и произошло соединение) и потому смешался, не зная, как начать разговор.

– Вы по объявлению? – подсказал ему приятный голос. – Вам нужен щенок?

– Да, нужен, – брякнул Козырьков, растерявшись и забыв о вежливости, но потом опомнился и поздоровался: – Здравствуйте!

– Я так и подумала, – мелодично рассмеялась женщина. – Скажите, кого бы вы хотели приобрести – кобелька или сучку?

– Кхм, – откашлялся Андрей Викторович. – Я как-то об этом не думал, – ответил он и поинтересовался: – А кто лучше?

– Да, в общем-то, смотря для чего вам нужен щенок. Если собираетесь разводить породу, то берите девочку, а если кому-то в подарок, то лучше кобелька. Я, например, как заводчик начинала с покупки сразу и мальчика, и девочки, – активно щебетала хозяйка щенков, и от этого щебета у Козырькова даже голова кругом пошла. – Это чтоб уж потом не бегать и не искать песика для вязки. Все под рукой. Может, сразу двоих возьмете?

– Нет, мне для подарка, – Андрей Викторович замешкался, придумывая, что сказать, а потом добавил: – Для дочки, на восемнадцатилетие.

– Отлично! Тогда берите кобелька, их у меня три штуки. Вам я выберу самого лучшего.

– А сам я выбрать не могу? – нерешительно спросил декан.

– Так вы разбираетесь в собаках? – почему-то обрадовалась женщина.

– Я? Нет, я ничего в породах и вообще в собаках не смыслю. Равно как в котах и прочих зверях и птичках. У меня другая область знаний. Я, знаете ли, профессор МГУ. Преподаю право, – Козырьков и сам не знал, для чего он все это сказал незнакомке. Но ведь что-то же нужно было ответить и как-то поддержать разговор.

– Отлично! – опять радостно рассмеялась женщина. – Профессор права – это просто мечта! Когда вы хотите забрать щенка? – поинтересовалась она. – На эту породу в Москве спрос просто огромный, и потому щенят разбирают махом. Так что поторопитесь. Давайте встретимся, – женщина ненадолго задумалась, – через два часа в Александровском саду. Я выйду к вам с мамой и папой щенков, вы на них посмотрите и скажете, будете брать или нет.

– А зачем мне смотреть на маму и папу? – удивился Козырьков. – Я ведь не их покупаю.

– Конечно же нет! – рассмеялась заводчица. – Но вообще-то так положено, что перед покупкой дорогих породистых щенят смотрят на их родителей. Ну, чтобы обмана никакого не было. А то есть жулики, которые втюхивают незнающим людям дворовых безродных кутят, а деньги как с заводских породистых дерут.

– Кутят? – не понял Андрей Викторович, но потом вспомнил, что так называют маленьких щенят, и, посмотрев, сколько сейчас времени, ответил женщине: – Через пару часов я как раз освобожусь. Хорошо, давайте встретимся в Александровке. А как я вас узнаю?

– По собакам, конечно же! – Женщина опять рассмеялась. – Вот увидимся и поговорим обо всем. Но если решите брать, то вы уж деньги сразу с собой приносите. Мой муж вам сразу щенка и вынесет. С корзинкой в подарок!

Звонкий смех заводчицы так и гудел у Козырькова в ушах, но не раздражал, а, наоборот, радовал, потому как Андрей Викторович уже предвкушал радость Агнешки по поводу подарка и ее благодарный поцелуй. А может быть, и не только поцелуй…

Договорившись о встрече, декан радостно крутанулся в офисном кресле, причем так сильно, что чуть не перевернулся вместе с ним. Но это развеселило его еще больше, и он в приподнятом настроении отправился на встречу со студентами. Пары у него на сегодня больше не было, но было время для дополнительных занятий с желающими улучшить свои знания по политологии или подготовиться к экзаменам по этому предмету. Образ Агнешки и то, как она обнимает его своими прохладными нежными руками, будоражили воображение Козырькова и делали его мысли легкими, можно даже сказать, легковесными.

2

В назначенное время Андрей Викторович был на месте и нетерпеливо оглядывался по сторонам. Никакой женщины с собаками он пока не видел и решил подождать. Сев на скамейку, Козырьков прищурился на яркое весеннее солнце и стал смотреть на праздно прыгающих воробьев и деловитых голубей, которые, завидев декана, поспешили к нему в надежде на подачку в виде крошек от какой-нибудь булки. Андрей Викторович, размышляя о щенках и Агнешке, не заметил, как сзади к нему подошла невысокая, весьма симпатичная особа в светлой курточке, берете и в солнцезащитных очках. В руках женщина держала два поводка, на другом конце которых были пристегнуты белые с рыжими пятнами собачки. Уши у них были курчавыми, а хвосты напоминали метелки.

– Здравствуйте, – поздоровалась женщина. – Это вы декан МГУ Андрей Викторович, который звонил сегодня по поводу щенков?

– А? Да, это я. День добрый, – очнулся Козырьков и уставился на собак. – Это вот и есть родители?

– Да, знакомьтесь, – женщина подвела собак ближе к декану. – Это мама – Малина, а это отец – Мармелад. Но мы зовем его просто Марми. Кстати, вы в курсе, что щенков положено называть на ту же первую букву, что и у их родителей? Поэтому если вы все-таки будете брать щеночка…

Женщина вопросительно посмотрела на Козырькова, тот в знак согласия кивнул и ответил:

– Да, конечно же, я буду брать кобеля, в смысле мальчика. Родители, кажется, вроде бы как ничего… – стушевался Андрей Викторович.

– Отлично! – Женщина радостно заулыбалась, и декан невольно отметил, что улыбка у нее очень красивая. – Если деньги у вас с собой, то я могу позвонить мужу и он принесет щенка. Мы бы вас и домой пригласили, но понимаете, – оправдывающимся голосом заговорила заводчица, – у нас дочка маленькая, и она очень болезненно реагирует, когда мы раздаем щенков. Плачет навзрыд. Так что приходится выносить вот так, потихоньку, чтобы она ничего не заметила. Ничего, что так? – она вопросительно посмотрела на декана.

– Ничего, – улыбнулся в ответ Козырьков. – Деньги я принес. Но я хочу спросить… Вы не скинете еще тысяч пятьдесят? Мне можно щенка и без родословной…

– Ой, ну что вы! Без родословной никак не обойтись! И знаете, – виновато ответила женщина, – я бы с удовольствием и без нее вам продала, но клубные правила мне этого не позволяют, а сам клуб – «Кавалер Кинг» – повысил расценки за выдачу родословных и собачьих паспортов. Так что сбросить цену никак не могу. К тому же мы потратились на ветеринара, который осмотрел щенка на предмет выбраковки, и все анализы мы сдали, и все прививки нужные у нас есть. Так что при всем моем к вам уважении… Ну, никак не могу. Кстати, насчет родословной и паспорта. Вот, посмотрите, как они будут выглядеть.

Женщина аккуратно достала из сумочки два заламинированных листа бумаги и показала их Козырькову.

– Видите, все тут есть. И клубная печать, и полное имя. Все как положено. А вот еще ветеринарный паспорт, – она показала еще и бело-синюю книжечку с изображением собаки. – Эти документы нужны обязательно. Без них собачка не сможет попасть ни на одну выставку. А выставки – это престиж! А престиж для владельца собаки – это выгодная вязка, а значит, и хорошие деньги от продажи щенков. Таких высококлассных производителей, как наши Малина и Мармелад, – она указала на своих собак, – в Москве практически больше нет. Все или в Европе, или в Америке…

– Я все понял и оценил, – закивал Козырьков, прерывая словесный поток дамы с собачками. – Звоните мужу, и пусть приносит со… щенка, – махнул он рукой.

Женщина радостно заулыбалась и стала звонить. Примерно через пятнадцать минут на дорожке сада появился импозантный мужчина средних лет (так, во всяком случае, показалось декану), с аккуратной бородкой и молча протянул Козырькову корзинку, в которой копошилось нечто бело-рыжее, лохматое и невразумительное.

Андрей Викторович молча и с некоторым подозрением какое-то время смотрел на щенка и наконец задумчиво произнес:

– Какой-то он не такой, как в интернете… Там щеночки совсем другие были. А этот – на них не похож…

– Правильно, – легко согласилась с ним женщина. Муж ее стоял рядом и все так же молчал. – В интернете выставляют фото уже подросших двухмесячных щенков, а наш еще совсем кроха – ему сегодня еще только месяц исполнился.

– И чем его кормить, такого маленького? Может, я потом, позже его у вас заберу? – засомневался Козырьков.

– Зачем же позже? Вы поезжайте сейчас вот по этому адресу, – женщина быстро что-то чиркнула невесть откуда появившейся у нее в руках ручкой на листке бумаги, что протянул ей муж, – и наберите для него в специальном магазине корм для щенят. Какие проблемы?

– Да? – удивился Андрей Викторович такой оперативности. – Ну хорошо. Тогда давайте адрес, и вот вам деньги. – Он достал из портфеля пачку банкнот и отдал их мужу женщины, который тут же стал молчаливо и сосредоточенно их пересчитывать.

– Все правильно, – наконец кивнул он и сунул купюры в карман своего серого демисезонного пальто.

Женщина еще раз лучезарно улыбнулась и быстро стала прощаться с Козырьковым.

– Вы уж извините, – оправдывалась она за поспешность. – Пора уже собак кормить, да и дочка одна дома.

– Желаю здравствовать, – распрощался с деканом и угрюмый муж заводчицы.

Супружеская пара отправилась к выходу из сада.

Андрей Викторович еще раз посмотрел в корзину на нелепого маленького щенка, и теперь он уже не казался ему странным и неказистым, а выглядел вполне даже симпатичным. Напевая свою любимую арию, Козырьков отправился к Агнешке на квартиру, аренду которой он, декан МГУ, и оплачивал.

* * *

Через две недели Агнешка дала декану окончательный расчет, наказав больше не появляться на пороге ее квартиры и сунув щенка в руки опешившего от такого поворота событий Козырькова. На его недоуменный вопрос «почему» она в резкой форме и с сильным польским акцентом ответила:

– Пошел ты, стары пен, вместе со своей безродно псиной на хутор. Я кто тебе такая, чтобы спать с тобой за дарки в виде дворня? Знаешь, кто ты после того? Да над меня насмеялись все подруги, когда я им показаць этого… этого, – Агнешка с негодованием ткнула пальчиком в щенка.

После этих ее слов Козырьков стал смутно догадываться, что с щенком его все-таки надули, но он на всякий случай попробовал вернуть себе авторитет и промямлил:

– Так он ведь маленький еще…

– Ага, – согласилась красавица полячка, – он‐то малэнький. Зато ты чецки дурен. Никой это не кавалер‐кинг, а обычный дворий пес! У Майки мать понимает в порода. Она так и сказала мне, что это, – Агнешка снова указала пальчиком на кутенка, – обычны дворий пес. Так что чесць! – Агнешка с грохотом захлопнула дверь перед носом декана.

«Интересно, – тоскливо глядя на дверь, подумал Козырьков. – А кто теперь тебе будет оплачивать аренду двухкомнатной квартиры?»

Словно услышав его мысли, Агнешка приоткрыла дверь и четко произнесла:

– За квартира можешь не переживаць. Я уже нашла тебе замену! – И дверь, теперь уже навсегда, захлопнулась. Козырьков остался стоять на площадке со щенком на руках и тоскливыми мыслями в голове.

Немного опомнившись и придя в себя после такого коварства панночки, первым порывом Андрея Викторовича было взять щенка за шкирку и отправить его пинком в глубь подъезда, чтобы тот летел туда поперед собственного визга… Но вовремя опомнился – все ж таки это был не простой щенок, а вещественное доказательство деканской наивности (читай – глупости) и обмана – и отправился в районный отдел полиции писать заявление о том, как он стал жертвой мошенников.

Только вот вернутся ли к нему его денежки и когда это будет… Никто в райотделе этого ему не сказал.