Czytaj książkę: «Ветер с востока»

Часть 9
Перед бурей

15 февраля 1942 года, Полдень. Мурманск. Сводная эскадра особого назначения. Гвардейский ракетный крейсер «Москва».

Обогнув охваченную войной Европу, оставив позади изумленных итальянцев, разъяренных немцев, до смерти напуганных англичан, и ничего не понявших американцев, хмурым зимним утром эскадра особого назначения вошла в Мурманск.

Первой, вслед за эскортным сторожевиком, на внутренний рейд вошел гвардейский ракетный крейсер «Москва», несущий, кроме Андреевского флага, вымпел главкома РККФ. Этот факт сам по себе был способен вызывать фурор. Но вслед за «Москвой» у бочек швартовались «Североморск», «Ярослав Мудрый», «Сметливый», на мачтах которых также развевались Андреевские флаги. Все это вызывало у очевидцев ощущение чего-то сюрреалистического, нереального. Рядом с этими кораблями лидеры «Ташкент» и «Харьков» под флагами РККФ казались небольшими и совершенно обыденным, хотя их корпуса также были раскрашены футуристическим цифровым камуфляжем.

Практически одномоментно Северный флот обрел совершенно другие качество и мощь. До прихода особой эскадры его силы состояли всего лишь из эсминца типа «Новик» дореволюционной постройки «Валериан Куйбышев» и четырех эсминцев-«семерок» советской постройки: «Грозный», «Громкий», «Гремящий», «Сокрушительный». Еще два «новика» – «Карл Либкнехт» и «Урицкий» – находились на долговременном ремонте на 402-м заводе в Молотовске.

За всем этим парадом внимательно наблюдали не очень доброжелательные глаза с борта британского легкого крейсера «Нигерия», который должен был выйти в море вместе с обратным конвоем QP-7 еще два дня назад, но задержался под предлогом «неисправности машин».

Этот факт показывал, что, возможно, не все было ладно в датском королевстве, ибо и сроки прихода особой эскадры в Мурманск, и сама информация об эскадре держались в строжайшем секрете и были известны только узкому кругу лиц в штабе СФ. В данный момент Британская империя после скоропостижной смерти Уинстона Черчилля находилась в тяжелом положении. Новый премьер-министр Клемент Эттли не обладал таким политическим капиталом, как усопший «Уинни», и формула антигитлеровской коалиции «США и Британия плюс СССР» стремительно превращалась в «США и СССР плюс Британия».

И не требовалось быть кадровым офицером Роял Нэви, чтобы понимать, что русские привели сюда это соединение с невыясненной до конца боевой мощью только лишь для того, чтобы полностью обезопасить от немецкого воздействия трассу Северных конвоев.

Этой зимой русская армия уже изрядно потрепала вермахт под Москвой и на Юге, а русский флот мощным ударом разгромил сунувшихся в Черное море итальянцев, потопив два линкора и принудив к капитуляции крейсер. Причем английской разведке так и не удалось установить, каким образом у русских получилось почти одновременно уничтожить два огромных и мощных итальянских корабля. Пугала как сама неизвестность, так и то, что в следующий раз на месте итальянских могли оказаться британские линкоры.

Кроме того, англичане знали, что американцы будут с большей охотой иметь дела с тем партнером, который покажет большую платежеспособность. Именно русские, а не британцы, сейчас правили бал. Лиссабонская бойня легла на репутацию британского флота несмываемым черным пятном. И там тоже были замешаны эти появившиеся однажды ниоткуда корабли под Андреевским флагом. Надо было что-то делать. Но слишком мало имелось достоверной информации, слишком хорошо русские берегли свои секреты. Любопытные и настырные островитяне были готовы использовать любую возможность для того, чтобы сунуть свой длинный нос не в свое дело. Урок Лиссабона ничему их не научил.

Как только «Москва» встала к бочке, от пристани отошел адмиральский катер. Командующий Северным флотом контр-адмирал Головко торопился на встречу со своим флагманом. Но спокойно поговорить им не дали. Сначала на «Москве», а потом и на других кораблях особой эскадры взвыли сирены воздушной тревоги. Несколько секунд спустя отозвались «Ташкент» и «Харьков», а вслед за ними сигнал об опасности подхватили стоящие на рейде советские и английские эсминцы, а также силы ПВО Мурманска. Последними зашевелились англичане на «Нигерии».

С севера, со стороны Баренцева моря, и с северо-запада, со стороны линии фронта, к Мурманску, следуя над облаками, приближалось несколько больших групп германских самолетов. Категорическое требование Гитлера «уничтожить любой ценой» оставалось в силе. Еще два часа назад, когда тральный караван только вышел навстречу эскадры, германский агент, работавший в Мурманске, успел передать шифрованное сообщение. Работу радиопередатчика удалось запеленговать, но радист при попытке ареста застрелился.

Его сигнала давно ждали. Неделю назад большая часть немецкой авиации, действующей в Арктике, была сосредоточена на передовых авиабазах Банак и Хебуктен. Первоначальный план операции «Морской сокол» предусматривал атаку эскадры в открытом море, но гидросамолеты Не-115С, вылетавшие на разведку из Тромсе и Билле-фиорда, либо ничего не находили, либо бесследно исчезали.

Теперь же, когда эскадра была обнаружена, не оставалось ничего иного, как попробовать уничтожить ее массированным налетом прямо в Мурманске, находящемся в пределах досягаемости немецких самолетов. В налете участвовали пять групп бомбардировщиков и торпедоносцев. Со стороны Баренцева моря базу атаковала группа торпедоносцев Не-111Н6 в количестве сорока шести машин, со стороны Норвегии на город заходили три группы дальних бомбардировщиков Ю-88А4 (по тридцать шесть машин каждая) и группа из сорока двух пикирующих бомбардировщиков Ю-87D.

Немецкому командованию в Арктике, еще не знающему о катастрофах коллег на Черном море, казалось, что этих сил с лихвой хватит, чтобы уничтожить наглых русских. «Птенцы Геринга» летели навстречу своей судьбе, и им казалось, что над облаками они невидимы и неуязвимы.

Но это было не так. Первая группа «юнкерсов», идущая к городу на большой высоте, была обнаружена за двадцать пять минут до их подхода к цели. Именно это и стало причиной тревоги. С полетной палубы «Москвы» в небо поднялся вертолет ДРЛО. Как только он набрал километровую высоту, советскому командованию стал ясен замысел противника. Вертолет снова опустили на место, а прибывший в ГКЦ «Москвы» контр-адмирал Головко тут же начал отдавать команды. Все четыре «семерки» и единственный «новик» разместили так, чтобы они имели возможность поставить заслон торпедоносцам с помощью главного калибра. К ним же присоединились лидеры «Ташкент» и «Харьков». Дистанцию и направление на цель каждому кораблю диктовали с «Москвы». Николай Герасимович решил пока поберечь зенитные ракеты, и на эскадре особого назначения поднялись в небо стволы универсальных орудий и зенитных шестиствольных автоматов АК-630. ПВО города по команде контр-адмирала Головко должно было поставить на пути немецких самолетов плотный заградительный огонь.

Обычно налеты на главную базу Северного флота происходили следующим образом. Немецкие бомбардировщики, приглушив моторы, подходили к городу со снижением. Пока бойцы ПВО занимали позиции, а командиры лихорадочно рассчитывали установки для стрельбы, все уже заканчивалось. Немцы успевали сбросить бомбы и с минимальными потерями выйти из зоны огня зениток.

Но сегодня все было по-другому. Бойцы заняли свои места у орудий заранее, а данные для стрельбы рассчитывались в другом месте и передавались на зенитные батареи уже в готовом виде.

Первой вступила в бой «Москва», чья башенная установка АК-130 по дальнобойности лишь немногим уступала зенитным ракетным комплексам. Немецкие бомбардировщики только готовились пробить облака и выйти на цель, когда она закашляла пятиснарядными очередями. 130-мм зенитный снаряд с радиовзрывателем, наведенный на цель АСУ с радиолокационным наведением – для самолета штука страшная.

Первая же очередь точно накрыла ведущую девятку «юнкерсов», уничтожив в числе прочих и бомбардировщик командира группы. Но эти четыре сбитых и два поврежденных бомбардировщика были только началом, заставившим асов люфтваффе потерять всю свою самоуверенность. Следующая очередь проредила еще одну девятку, потом еще. «Юнкерсы» стали нести потери еще до того, как увидели цели. Было видно, как где-то километрах в восьми от бухты дымные черные полосы – следы падающих самолетов – заканчиваются в белых снегах тундры.

Через несколько минут к голосу «Москвы» подключились две АК-100 «Североморска» и одна – «Ярослава Мудрого». Бомбардировщики стали падать чаще, но их было еще много, и они упорно рвались к цели.

И тут, на рубеже пяти километров, по целеуказанию с борта «Москвы» к зенитному огню кораблей эскадры особого назначения подключилась и зенитная артиллерия ПВО Мурманска. Это была сплошная стена разрывов – и надо было или пробивать ее, или отступать. Потеряв до половины участвующих в налете самолетов, немецкие асы отступили, сбросив бомбы, не долетев до цели.

Такая же судьба ждала и группу более тихоходных пикирующих бомбардировщиков – их рассеяли и отогнали заградительным зенитным огнем еще на подходе к Кольскому заливу.

Последними к Мурманску подошли торпедоносцы Хе-111Н6. Их тоже встретила стена огня – на этот раз с советских лидеров и эсминцев. Эскадра особого назначения участвовала в отражении этой атаки, лишь передавая данные для стрельбы. На этот раз сплошная стена разрывов встала на море, и, потеряв два десятка машин, эта группа прекратила атаку, а затем сбросила в море торпеды и повернула на свой базовый аэродром Бардурфосс. Операция «Морской сокол» с треском провалилась, а арктическое соединение люфтваффе понесло большие потери и надолго потеряло боеспособность.

Советское же командование намеревалось после недолгого организационного периода полностью взять под свой контроль арктические воды. Требовалось обезопасить советских рыбаков, ведущих в этих водах лов рыбы, а также обеспечить безопасное прохождение Северных конвоев. Чтобы немцы не скучали, советское командование решило провести предложенную товарищем Сталиным операцию под кодовым наименованием «Мгла».

Выводы сделали и наблюдавшие за избиением люфтов англичане. Хотя им и было абсолютно непонятно, как русские сумели без потерь отразить массированный налет такого большого количества бомбардировщиков, но они сделали определенный вывод: применение авиации против русских кораблей малоэффективно. Разведку Его Величества ждала большая работа и столь же большие разочарования.

Немцы же, на своих аэродромах с ужасом подсчитывающие потери, тоже поняли, что полярный зверь песец, выкосивший силы люфтваффе на южном фланге советско-германского фронта, теперь заявился и к ним. Господство в воздухе было утеряно, и, скорее всего, окончательно. От новых русских кораблей следовало держаться подальше. Немецким войскам в Норвегии и их командующему генералу Дитлю, предстояли «веселые денечки»…

16 февраля 1942 года, 00–05. Северо-Западный фронт, 45 км от Валдая. Позиции 202 стрелковой дивизии напротив немецких шверпунктов Кневицы и Лычково.

Зима 1941-42 годов была самой холодной зимой в России первой половины ХХ века. Но зима в России – это не только холод, метели и глубокие снега, это еще и длинные ночи. Такими ночами, умеючи, можно творить настоящие чудеса, которым позавидует даже опытный цирковой престидижитатор.

Все началось с того, что в первых числах февраля на прифронтовой станции Любница выгрузились шесть окрашенных белой маскировочной краской диковинных гусеничных машин, в которых даже опытные солдаты с трудом распознавали самоходные зенитки. Так или иначе, но вскоре этот район стал для и без того потрепанного люфтваффе чем-то вроде Бермудского треугольника. Немецкие самолеты, которых, на их горе, заносило в этот квадрат, исчезали без следа. Попытки командования II-го армейского корпуса Вермахта выяснить обстановку с помощью разведгрупп также не увенчались успехом. Потерпели полное фиаско и эсэсовские разведчики из дивизии «Мертвая голова».

Еще раньше советские войска прекратили активные действия против зажатой в Демянском котле немецкой группировки, и лишь продолжали укреплять оборону. Командующий окруженными войсками генерал пехоты граф Вальтер фон Брокдорф-Алефельд был в недоумении. Он понимал, что большевики что-то замышляют, но что именно? Он чувствовал подвох. Генерал Горбатов, недавно сменивший на посту командующего Северо-Западным фронтом вялого и безынициативного Курочкина, явно замыслил новое наступление. Отсюда и затишье на фронте, и меры, предпринимаемые русскими в своем тылу с целью скрыть подготовку к внезапному удару. Но где именно и какими силами?

Немецкое командование не знало, да и не могло знать, что при подготовке операции «Центавр» для обеспечения режима секретности и скрытности развертывания войск использовался 1-й истребительный батальон вновь сформированной контрразведки «СМЕРШ». Ставки были очень высоки, и советское командование не собиралось рисковать.

Станция Любница – единственное место рядом с фронтом, где русские могли выгружать свои войска прямо из эшелонов. Обращение к люфтваффе с просьбой массированной бомбежки пристанционного района вызвало у собеседников лишь нервный смех. После всех неудач последнего месяца действующие на Восточном фронте бомбардировочные эскадры понесли большие потери в самолетах и опытных летчиках, так что были сильно обескровлены. Кроме того, в командовании люфтваффе опасались, что массированный налет приведет лишь к повторению воронежской трагедии. И кстати, что это за дыра «Lubnica», и почему ее надо так срочно бомбить? Особенно сейчас, когда по приказу фюрера большая часть боеспособной авиации стянута под Смоленск для отражения возможного русского наступления на центральном направлении. «Крепость Демянск» же – это дыра третьестепенного значения, и на крики оттуда можно не обращать особого внимания. Тем более в тот момент, когда не хватает буквально всего: самолетов, летчиков, горючего и боеприпасов. Снабжают их там по воздуху, и пусть будут этим довольны.

Попытки же окруженных войск подвергать окрестности подозрительной станции обстрелам дивизионной артиллерии привели к катастрофическим результатам. Огонь можно было вести только наугад и по квадратам, поскольку ни диверсант с рацией, ни самолет-корректировщик так и не смогли проникнуть в интересующий немцев район. Даже при отсутствии противодействия противника такая стрельба – просто напрасная трата снарядов. А со снарядами у окруженной группировки была большая проблема. Ведь каждый выстрел к 150- или 105-миллиметровым пушкам везли самолетами из Пскова. Да и противодействие ударам германской артиллерии тоже было, да еще какое….

Немецкие батареи, открывавшие огонь по станции, мгновенно подавлялись невероятно точным и концентрированным огнем тяжелой русской артиллерии. А в ночь на десятого февраля при попытке транспортной авиации люфтваффе установить воздушный мост с окруженной группировкой внезапному артиллерийскому удару подверглись оба действующих аэродрома в Демянском котле. По данным немецких звукометристов, из района той самой станции Любница по аэродромам вели огонь морские 180-мм железнодорожные транспортеры.

Сверившись с полученными данными, командование окруженных немецких частей с ужасом поняло, что с этой позиции советская тяжелая артиллерия способна простреливать весь котел насквозь. На аэродроме Демянск тяжелые русские снаряды уничтожили и повредили двадцать четыре транспортных самолета Ю-52, а на аэродроме Пески – восемь. Оба летных поля, перерытые огромными воронками, пришли в полную негодность, были потеряны почти все поступившие по воздушному мосту грузы. Погибло большое количество раненых солдат и офицеров, готовых к отправке в тыловые госпитали.

Воздушный мост рухнул. В последующие дни немецкая транспортная авиация ограничивалась лишь ночным сбрасыванием грузов на парашютах, не рискуя совершать посадку в кольце окружения. О вывозе раненых и получении подкреплений больше не могло быть и речи. Кроме того, грузовые контейнеры, сброшенные с высоты, сильно разбрасывало на местности, что затрудняло поиск и сбор грузов.

На следующую ночь, кстати, огневой налет был предпринят уже непосредственно по штабу II-го Армейского корпуса в Демянске. Полтора десятка тяжелых снарядов с дьявольской точностью угодили и в само здание, где располагался штаб, разнеся его вдребезги, и перепахали ближайшие окрестности.

А дальше начался террор. Тяжелыми снарядами большевики не разбрасывались, но каждый подвергшийся обстрелу объект был для немецкой группировки действительно ценен. Добивало немцев то, что последний снаряд в серии неизменно был агитационным. Он лопался в воздухе над покрытыми воронками руинами уничтоженного объекта и разбрасывал сотни тонких листков, содержащих вместо обычных для большевистского агитпропа призывов к пролетарской солидарности и сознательности только одну фразу, отпечатанную жирным готическим шрифтом: «Ihr werdet alle sterben!» – «Вы все умрете!»

Отчаянная попытка отбить Любницу силами моторизованной дивизии СС, предпринятая в период с одиннадцатого по тринадцатое февраля, не привела ни к чему, кроме катастрофических потерь. Бесплодные атаки голодных солдат на заранее подготовленные рубежи, в тридцатиградусный мороз, без поддержки артиллерии и авиации были просто самоубийственны.

Несколько случайно уцелевших к началу февраля «троек» и бронетранспортеров сразу же подбили русские орудия ПТО, и дальнейшие попытки наступательных действий вдоль дороги Демянск – Любница велись уже в пешем строю. Исступленные истерические атаки прекратились только после того, как командир дивизии «Мертвая голова», обергруппенфюрер СС Теодор Эйхе, знаменитый своей службой в Дахау, получил тяжелое ранение при артиллерийском обстреле штаба дивизии и выбыл из строя. К тому моменту оставшихся в строю эсэсовцев едва ли хватило на полнокровный батальон, и командованию окруженного корпуса пришлось срочно стягивать на том направлении все свои резервы и укреплять оборону. В сложившейся обстановке удар большевиков от Любницы на Демянск становился почти неизбежным.

Два дня немецкое командование лихорадочно перегруппировывало свои силы, стягивая с селу Лужино собранную с миру по нитке кампфгруппу. Но русские молчали, ограничиваясь плотными, но эпизодическими артиллерийскими налетами по отдельным скоплениям немецких войск. Никто не знал, сколько они успели перебросить туда пехоты, сколько танков, сколько артиллерии. В ОКХ эту операцию советских войск посчитали широкомасштабным блефом, призванным отвлечь внимание от центрального направления. И даже когда в ночь на шестнадцатое февраля началась операция «Центавр», никто из хваленых немецких генералов так и не сумел понять ни ее истинного смысла, ни цели.

Чуть в стороне от поселка Лычково, превращенного немцами в опорный пункт, в воздухе, едва слышно жужжа, кружился покрытый черной краской беспилотник. В семи километрах от этого места у поселка Липняги на опушке леса под раскинутой маскировочной сетью притаились два заляпанных известкой в целях маскировки грузовика-кунга. Дирижировал там всем хозяйством капитан Лютый Петр Андреевич, командир взвода артиллерийской разведки сводного артдивизиона Отдельной тяжелой механизированной бригады особого назначения. И контрбатарейная борьба с использованием станции «Зоопарк» – это он, и раздолбанные вдрызг немецкие аэродромы и штабы – тоже он.

Но то была лишь увертюра, главная симфония еще не прозвучала. В эту ночь капитану Лютому предстояло «дирижировать» настоящим «симфоническим оркестром» в составе приданного 1-й Ударной армии сводного арткорпуса РВГК, имеющего на вооружении сто сорок четыре 203-мм гаубицы Б-4, сто сорок четыре 152-мм гаубицы-пушки МЛ-20. Четыре 180-мм железнодорожных артиллерийских транспортера, имеющих дальнобойность до сорока пяти километров, находились в резерве и были готовы вступить в дело после отдельной команды.

Беспилотник закончил работу, отлетел чуть в сторону, чтобы не попасть под мчащиеся к цели снаряды. Положен последний мазок на картину маслом – и схема вражеских укреплений и артиллерийских позиций, выявленная с помощью инфракрасной камеры, стала известна советскому командованию. Теперь должны были заговорить пушки и гаубицы.

Первый стокилограммовый 203-мм осколочно-фугасный снаряд, сердито что-то пробормотав в воздухе, воткнулся в землю с небольшим недолетом до намеченного в качестве первой цели дерево-земляного укрепления у моста через реку Полометь. Огромный столб мерзлой земли поднялся в небо, возвестив о начале операции «Центавр».

Небольшая поправка – и следующий снаряд черед две минуты вместе с мерзлой землей швырнул в небо обломки бревен и куски человеческих тел. А дальше заработали все три полка артиллерии особой мощности. От восьми дюймов не защищали перекрытия в три, шесть и даже в девять накатов. Толстые бревна ломались как спички, промерзшая земля покрывалась огромными воронками.

Что им дерево и земля – на Карельском перешейке такие гаубицы крушили финские доты, превращая их в переплетенные стальной арматурой куски гранита и бетона. Недаром финны называли эти орудия «Сталинскими кувалдами».

Пушки-гаубицы МЛ-20 тем временем прошлись огненной метлой по линии окопов и поставили огневой заслон на дороге, ведущей к Лычково из Ямниц. Там отмечались какие-то нездоровые шевеления немецкой пехоты. Через полчаса артиллерийская стрельба стихла, и из советских окопов беззвучно поднялись цепи 87-го полка 26-й стрелковой дивизии. В атаку шли молча. По ним никто не стрелял: некогда мощные укрепления, отбившие не один яростный штурм, превратились в подобие лунного пейзажа. По немецким укреплениям прицельно, с корректировкой, было выпущено более двух тысяч восьмидюймовых и около десяти тысяч шестидюймовых снарядов. Красноармейцам нужно было лишь смотреть, куда ступить, стараясь в полном мраке не навернуться в воронку и не переломать ноги.

Пауза в четверть часа, была необходима для того, чтобы пехота заняла обработанный «богом войны» кусок вражеских укреплений, в небе над целью сменили друг друга на вахте два беспилотника, а на артиллерийских позициях расчеты пробанили и охладили стволы орудий.

А потом началась вторая артподготовка (на этот раз по шверпункту Лычково), чуть более длинная, минут на сорок – сорок пять. Опять огонь велся «по-зрячему», с корректировкой, и до полного прекращения шевелений с немецкой стороны. Занимали руины шверпункта уже части 202-стрелковой дивизии из состава Первой ударной армии. Последней, третьей частью этой ночной симфонии был разгром и захват несколько меньшего по размеру шверпункта Кневицы, после чего 202-я дивизия продвинулась еще на семь-десять километров к югу от линии железной дороги, и стала занимать оборону по удобным естественным рубежам.

Собственно, все это была уже чистая забава, поскольку к часу ночи 87-й стрелковый полк у деревни Белый Бор перерезал и оседлал единственную дорогу, по которой в район шверпунктов Лычково – Кневицы противнику могла поступить помощь. Приданные полку саперы сразу принялись взрывать в мерзлой земле толовые шашки, намечая изломанную линию траншей. В воздухе замелькали лопаты и киркомотыги. К рассвету очнувшихся немцев тут встретит подготовленная и усиливающаяся с каждым часом линия обороны. Любая попытка немецкого командования наличными силами и в разумные сроки снова заблокировать железную дорогу Валдай – Старая Русса непременно нарвется на соответствующий отпор.

Операция «Центавр» прошла успешно, РККА получила прямой транспортный коридор к Старой Руссе и возможность быстро нарастить свою группировку южнее озера Ильмень, при том, что германские войска продолжали удерживать пусть и важный, но все же второстепенный узел шоссейных дорог, для которых у Красной армии имелись пути-дублеры. Это был первый гвоздь в крышку гроба группы армий «Север». Но на тот момент эту истину никто, кроме разработчиков операции «Молния» и товарища Сталина, не понимал.

16 февраля 1942 года, 17–35. Москва, Кремль кабинет Верховного Главнокомандующего Иосифа Виссарионовича Сталина.

Присутствуют:

Верховный главнокомандующий Сталин Иосиф Виссарионович;

И.О. Начальника Генштаба Василевский Александр Михайлович;

Генерал-майор Бережной Вячеслав Николаевич.

– Итак, товарищи, – сказал вождь, – судя по донесению товарища Горбатова, операция «Центавр» завершилась успешно. Настолько успешно, что Лев Захарович Мехлис рвется на Северо-Западный фронт, выявлять приписки и карать обманщиков. Что вы на это скажете, товарищ Бережной?

– Пусть едет, товарищ Сталин, – пожал плечами командир отдельной тяжелой мехбригады ОСНАЗ, – ничего такого, что могло бы подтвердить его подозрения, он не увидит.

– Хорошо, – кивнул Сталин, – мы вас поняли, и верим вам. Мы попросим товарища Мехлиса, чтобы он пока никуда не ездил, чтоб не трепать напрасно нервы товарищу Горбатову. А что нам скажет товарищ Василевский?

– Наши железнодорожные части уже приступили к ремонту полотна и станционного хозяйства, поврежденного немцами, – ответил тот. – Саперы в двухдневный срок должны завершить ремонт железнодорожного моста через реку Полометь. Считаю, что нам удастся выдержать график подготовки и провести «Молнию» раньше, чем немецкое командование сумеет адекватно отреагировать на случившееся. Кроме того, операции «Гобой» и «Игла», запланированные на двадцать третье февраля, с учетом даты их проведения*, отвлекут внимание противника от Псковского направления.

Примечание авторов: * 23 февраля – день Рабоче-Крестьянской Красной Армии и Военно-морского флота. «Праздничные» наступления имели репутацию политически акцентированных, а следовательно, обозначали направление главного удара.

– Вы уверены, что немцы не перебросят под Ленинград силы из-под Смоленска? – спросил Сталин, медленно прохаживаясь по кабинету. – Может, лучше сперва ударить на Псков, а уже потом проводить операции местного значения, добивая противника?

– Никак нет, товарищ Сталин, – покачал головой Василевский, – у немцев, а точнее, лично у Гитлера, просто навязчивая идея насчет нашего наступления на Смоленск. В конце концов, именно здесь мы украли у него Гейдриха и фон Клюге, и именно сюда он стягивает остатки своих резервов. Нашей разведке удалось узнать, что новым командующим группы армий «Центр» назначен рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер, которого Гитлер считает самым надежным своим соратником. В ответ на протесты Кюхлера о начавшемся нашем наступлении на Ленинград Гиммлер и Гитлер просто заставят его замолчать, предложив обойтись собственными ресурсами. А поскольку усилить 18-ю армию можно только за счет 16-й…

– Я вас понял, товарищ Василевский, – кивнул Сталин. – Конечно, после того, как Калигула назначил своего коня сенатором, мир уже ничем нельзя удивить. Но, товарищ Бережной, как вы думаете, значит ли это назначение Гиммлера, что Гитлер сейчас в таком же отчаянии, в каком был в вашей истории летом 1944 года? Ведь фронт все еще под Москвой, а не под Варшавой…

Генерал-майор Бережной пожал плечами и сказал:

– Я, товарищ Сталин, плохо разбираюсь в психологии Гитлера и подобных ему непризнанных «гениальных» художников, и могу сказать лишь одно. Все происходит слишком быстро, и поражения врага следуют одно за другим. Гитлер вообще неуравновешенный тип, в свое время травленный газами и дважды контуженный. Ситуация, при которой он станет совсем неадекватным, вполне возможна, и мы в любой момент должны быть к этому готовы.

– Что вы имеете в виду? – заинтересовался Сталин.

– Сумасшедший Гитлер считая, что высшее командование Вермахта готово ему изменить, вполне может инициировать в Германии новую ночь длинных ножей, – ответил Бережной, – Это может сильно помочь нам на завершающем этапе войны. Но, спятив окончательно, Гитлер может развернуть на наших оккупированных территориях самый настоящий геноцид. Вот это крайне скверно. И назначение Гиммлера командующим Группой армий «Центр» – сигнал о том, что такое развитие событий вполне возможно.

– Товарищ Сталин, – голос Бережного дрогнул, – в случае такого развития событий я предлагаю нанести по фашистской Германии удар возмездия имеющимися в нашем распоряжении спецбоеприпасами. Уверен, что товарищ Ларионов в этом меня поддержит.

Сталин, помрачнев, покачал головой, а потом сказал:

– Мы обдумаем ваше предложение, товарищ Бережной. Но в первую очередь мы должны думать не о возмездии, а о том, как быстрее освободить наш народ и нашу землю от фашистского рабства. Мы очень рассчитываем на вашу помощь и поддержку в этом деле. Ведь вы и ваши товарищи всего за какие-то сорок дней сумели внести в дело нашей Победы неоценимый вклад… Итак, товарищи… – Сталин подошел к столу, и что-то записал в блокноте, – план операции «Молния» должен быть выполнен в те же сроки и в том же объеме, как и намечалось ранее. На сегодня все. Вы свободны, товарищи.

19 февраля 1942 года, 00–35. Марманск, аэродром Ваенга, 2-й гвардейский (72-й) смешанный авиационный полк Северного Флота.

Днем восемнадцатого февраля на аэродроме Ваенга, приземлились два прибывших из Архангельска транспортника ТБ-3, из которых под наблюдением контролем сотрудников НКВД были выгружены полтора десятка больших деревянных ящиков. Через час после прилета «туберкулезов» на том же аэродроме приземлился пассажирский ПС-84 с двумя десятками секретных специалистов на борту. Всех их немедленно поселили в отдельный барак, возле которого опять же стояли бойцы НКВД. Еще сутками ранее на аэродром Ваенга из мурманского порта привезли столитровые железные бочки с нанесенными краскопультом под трафарет большими белыми буквами: «ТС-1. Яд – не пить» и черепом с костями для вящей доходчивости. Правильно, не надо никому знать, особенно в кишащем англичанами и американцами Мурманске, что ужасно секретные буквы «ТС-1» обозначают самый обыкновенный керосин, только тщательно очищенный. Почему бы слегка не потроллить коллег из «союзных разведок» – пусть попытаются выяснить состав этой «ужасной дряни».

А специально выделенные товарищи, откомандированные во вновь сформированный «СМЕРШ» из ведомства Лаврентия Павловича, посмотрят, кто, кому и какие вопросы будет задавать в связи со всем происходящем. И в самом деле, товарищи Сталин и Берия весьма интересуются, есть ли в доме «кроты», и где именно они водятся…

И вот уже неделю аэродромная команда выравнивала и трамбовала взлетно-посадочную полосу, доводя ее длину до двух тысяч метров. Смысл этих действий был изначально малопонятен. Ходили слухи, что СССР закупил в Америке тяжелые стратегические бомбардировщики Б-17, и аэродром готовят для приема именно этих самолетов. Но действительность была фантастичнее любых, даже самых невероятных, слухов.