Czytaj książkę: «Хрустальная Лестница»

БЕГСТВО

Жизнь — один долгий урок смирения.1

Я бежала вверх по лестнице за ключом, с помощью которого мы наконец-то освободимся. Я интуитивно знала, что в лестнице пятьдесят пять ступеней. За моей спиной закрывались двери, ворота и древние решетки; я видела кругом только тьму и отчаяние.

Я начинала нервничать, уставать и задыхаться; стены из золотисто-желтых становились кремовыми…​ Я знала, что иду в ад, но сбавить шаг не могла. Как только я поднялась на последнюю ступеньку, я бросилась к комнате, где должен был быть ключ от последней двери.

В спешке я думала только о ключе. Он был спасением, символом освобождения, нашим избавлением от тьмы; но я знала, что когтистый монстр будет отчаянно его защищать: просто забрать его не получится.

В прошлой жизни он был мужчиной, сильным и властным; насильником.

По правде сказать, мне понадобится напрячь все силы, чтобы выйти против него. Я могла только отклониться и одновременно ударить стоящей рядом табуреткой; всего лишь табуретка против монстра, на которого молились при жизни. Он ни в чем не сдерживал себя при жизни, пил до самого утра, принимал кокаин, менял женщин как перчатки и бил детей до самого дня своей ужасной смерти в огне.

Но я всегда была особо восприимчива, и смогла найти его слабое место.

И тогда я резко атаковала: я отклонилась и ударила его табуреткой по голове. Дерево треснуло и сломалось, у меня в руках остались только две ножки. В смятении я вонзила их в грудь и шею монстра.

Его ужасное, опаленное тело теперь лежало на полу; и я решила, что смогу сжечь его совсем. По крайней мере, такая попытка замедлит его: он боялся огня, который наконец-то очистил бы его от зависти к красоте и невинности. Только ее он и развил в себе вследствие своих манипуляторских и психопатических наклонностей.

И все же, хоть я и была уверена в его всепоглощающем страхе огня, мне было его совсем не жалко; прежде всего мне нужно защитить себя и как-то его обезвредить.

При жизни, зная, что зависть и неприязнь порицаются обществом, он прятал их за обаянием и интеллектуальностью, но его мысли всегда были злобными и черными. Как говорят, голод острее меча: а я считаю, что зависть еще острее, и на протяжении всей истории она причиняла раздоры, войны и бесконечные страдания.

Тогда мне повезло найти на полу зажигалку; к моему удивлению, это оказалась зажигалка из моей юности, которую я называла «Зиппо шестнадцатилетия» – тогда я время от времени втайне курила. Я быстро кинула в него зажженную зажигалку, схватила ключ и помчалась с ним к лестнице.

Пятьдесят пять ступеней. Я была молода и взлетела по лестнице. У меня заболело колено, но я терпела: каждая ступень решала жизнь, так что я пересчитывала их снова и снова.

Я добралась до верхней ступени, перескочила через перила и наконец-то отдала ключ спутникам — некоторые из них хотели двигаться к свету, другие, напротив, заглянуть в бездну.

Замок со щелчком открылся, но я снова почувствовала приближение монстра: он пытался вернуться по своим шагам. Нам нужно было поскорее покинуть это место и бежать к свету, которого я всегда искала.

Последним препятствием стали резные белые ворота, напомнившие мне о чистоте: их решетка была прочной и защищала меня так же, как и свет, они не пропустили бы монстра.

Но что же это за защитная аура? Просто свет?

И что это за свет? Сам Бог? А быть может, «светоносный» Люцифер?

Вопросы, вопросы…​ Ответы ускользали от меня.

Монстр в ярости выкрикивал проклятия жутким гортанным голосом. Мы сбежали и заперли за собой ворота; ключ мы оставили тому, кто тоже захочет бросить вызов монстру.

Я решила, что здесь больше делать нечего и направилась вперед, к темной и мрачной церкви. Я попыталась разглядеть ее получше и неожиданно обнаружила себя в одиночестве и темноте. Здесь все рушилось и покрывалось пылью. Я пошла по залу — должно быть, это был правый неф - и обнаружила необычный стул у пьедестала статуи.

«Как странно», - подумала я. – «Что же это…​»

Он весь был залит кровью.

Я вздрогнула; и раздался голос.

 Бывает, умираешь не единожды!

Что? Разве смерть — не конец всему? Разве мы не исчезнем как дым?

Может быть, мы попадем вперед или назад во времени? В давнее или совсем недавнее прошлое, а может, и вовсе в параллельное измерение?

Я поняла, что уже нахожусь снаружи этой загадочной церкви, брожу среди папоротников. Их великолепные блестящие листья пахли дикой природой и напоминали мне о деревенском доме моего детства, который стоял у озера.

Похоже, до старого дома было уже недалеко, но мне было слишком любопытно, чтобы останавливаться здесь; с исследовательским интересом ранней юности я желала перейти это зеленое поле. Моя прямота требовала исследовать, моя мудрость — подумать, а сердце - почувствовать. И я, потворствуя своей отчаянной натуре, отправилась дальше.

А затем я внезапно увидела сюжет из моего прошлого: яростную схватку тираннозавров.

Я сбежала – в свое оправдание могу сказать, что успела вблизи увидеть острые зубы гигантских ящеров и заметить, что их позы изменились и превратились из провоцирующих в агрессивные. Их огромные мускулистые тела столкнулись, разрушая все на своем пути. Они выворачивали деревья с корнем и затоптали мой чудесный папоротник — обычная драка периода спаривания.

Я так спешила оказаться от них как можно дальше, что несколько раз спотыкалась о камни, усеивающие мой путь. Шум привлек внимание зверюг: они тут же насторожились, повернули ко мне головы и пошли охотиться.

Как многие дикие животные, они чуяли все, и мой запах, и мой страх.

Я отчаянно бросилась прочь, тяжело дыша. Моя селезенка заболела от напряжения, но мне нельзя было останавливаться: я должна была где-нибудь найти выход. Но иногда выход бывает даже страшнее того, от чего бежишь.

Единственный проход привел меня в темную аллею, переходившую в покрытый трещинами тоннель естественной пещеры.

Мне пора было разобраться со своей клаустрофобией. Собрав остатки сил, я протиснулась в тоннель. Огромные звери снаружи взревели от ярости — они больше не видели свою жертву.

Я ползла долго, и дышать было неприятно – воздух был затхлым и вонючим. А еще я ужасно боялась пауков и мышей, и всегда их терпеть не могла. В частности, мыши пугали меня с тех пор, как – еще ребенком – я зашла в курятник и обнаружила, как огромная коричневая крыса ворует яйца из гнезда. Но тогда я была маленькой девочкой; а сейчас я была женщиной, и мне пришла пора бороться за свою жизнь.

Бей, чтобы выжить, или беги, если враг больше тебя: таковы основные инстинкты самосохранения. Так было всегда, и мне предстояло с этим жить – ради себя, ради выживания человеческого рода, даже ради всего человечества.

Меня всегда мало волновало общество. До этого я была социально неприспособленной; упрямым интровертом, вечно в темной одежде и унылом настроении, даже с суицидальными мыслями. Но сейчас пришло время преодолеть свои эмоциональные расстройства.

А пока я еще ползла; в кровь обдирая руки и ноги, с трудом пробираясь вперед.

Когда я вышла с другой стороны тоннеля, стояла ночь, жутковатая, почти безлунная ночь; темное небо иногда казалось зловещим, а облака цветом и формой здорово напоминали огромных кошек.

Я все еще видела тираннозавра прямо перед глазами, я наблюдала за ним из укромного места за естественным уступом.

Я спустилась вниз только днем, когда почувствовала себя сильнее, готовой изучать и понимать истинную природу вещей; мой разум был открыт любым возможностям: обнаружению новых созданий, толкованию странных снов.

Сны с детства были для меня всем; осуществлением всех моих желаний, предвосхищением событий. Одним памятным случаем они послужили мне предчувствием, что мою просьбу о помощи проигнорируют – любимый друг, который никогда не понимал меня как человека.

Сны предсказали это предательство, но я проигнорировала их, упрямо желая жить как раньше. Я захлопнула дверь своему чувствительному внутреннему голосу.

Впервые я ощутила присутствие этого голоса еще ребенком; но только сейчас по-настоящему его осознала, только сейчас — когда сражалась с монстрами и убегала от них.

Я начала спускаться в долину. Была осень, красные дубовые листья лежали повсюду и падали с деревьев, в воздухе стоял запах только что прошедшего дождя и дикого мха.

Неподалеку я заметила укромное местечко; наконец-то я могла разжечь костер и согреться. К счастью, с собой в сумке у меня все еще был запас сушеного мяса. Я развела костер и устроилась с удобством; затем я улеглась спать.

Я спала целую вечность; мне снилось, что я пересекаю моря на неуклюжих парусных судах.

По пробуждении я увидела, что все покрыли роса и иней. Должно быть, стояла середина сентября. Пока я шла, мои ботинки проваливались в слои листьев, покрывших землю – женские ботинки, изящные, но удобные, как старые ковбойские.

Эти размышления отвлекали меня от глубоко и остро ранящей ностальгии, одиночества и других печальных и глубоко личных чувств. Те же самые чувства исходили из глубины этого странного леса красных дубов, опадающие листья которых были кроваво-красными.

Но вскоре я почувствовала, что за мной следят.

Чувство, что кто-то за мной следит – тревога, что что-то скрытно окружает меня и что-то планирует за моей спиной – часто посещала меня в подростковом возрасте, когда кто-то начал оставлять анонимные послания в моем почтовом ящике. Они были похожи на любовные письма, но настолько туманные, что пугали меня.

Несмотря на плохие предчувствия, я прошла дальше в лес, часто оглядываясь через плечо – на душе у меня было тяжело; я видела туман, росу и что-то еще, чего определить не могла.

И внезапно мои невнятные чувства стали почти осязаемыми; меня охватил настоящий ужас, какой испытывают только дети.

Я почувствовала себя беспомощной и побежала от начавшего преследовать меня мужчины в черном. Как маньяк, он повторял: «Почему?»

«…​Почему? Лучше ответь, почему ты задаешь мне этот вопрос?» - удивилась я.

На бегу, чтобы не поддаться панике, я планировала, как буду выживать дальше: на чистых инстинктах, меня гнала вперед своего рода врожденная гордость и отстраненность.

Может, он и убьет меня, но в мои мысли он не проникнет; мое тело бежало, но мой разум сражался.

Я бежала сквозь древесные корни и надеялась, что мой безжалостный преследователь споткнется. Не раз я встретилась с ним взглядом. Крокодильи глаза, сосредоточенные и исподтишка контролирующие жертву из-под поверхности воды.

Интуиция подсказывала мне, что у этого мужчины диабет; интуиция и голоса из далеких-далеких измерений. Но я знала это еще и потому, что видела раны на его ногах; скоро его ноги придется ампутировать.

Моя надежда происходила от моей целеустремленности: надежда, что он устанет, что его болезнь неожиданно усилится прямо во время погони, что у него случится приступ и он упадет.

Я бежала, а ветви деревьев опускались все ниже и становились все запутаннее. Я пригнулась и понадеялась, что ему, с его высоким ростом, стало бежать еще труднее; когда я могла, я хватала ветки, мимо которых пробегала, в надежде, что они ударят его по лицу.

Я ненавидела его за то, что он делал, в частности, за то, какое отчаяние он во мне вызывал. И отчасти из-за гордости – признаю: кто он такой, что мне приходится от него бежать, мучает меня, когда я и так в пасти страха?

Я продолжала бежать, но гонка на скорость вскоре превратилась в гонку на выносливость, и его сильное тело, похоже, неплохо с ней справлялось.

Что же насчет меня, я роняла на землю крупные слезы и пот и чувствовала, что моя надежда угасает, пока не увидела впереди еще одного человека: моего дедушку.

Я была уверена, что, почувствовав мою тревогу, он перенесет меня в другое измерение, возможно, в куда менее опасную ситуацию, и наедине успокоит меня.

Вскоре моя уверенность оправдается… или нет.

1 Оригинал: Barrie, J. M. (2006) The little minister. Reprint. Fort Worth, Texas: RDMc Publishings↩︎

ОБЛЕГЧЕНИЕ И НЕПРИЯТНОСТИ

Будущее принадлежит тем, кто верит в красоту своей мечты.1

Это и вправду был мой дед – ласковый в старости, проказливый в юности.

Он всегда был резким, неоднозначным человеком; в какой-то мере типичным итальянским мачо. Темные волосы, темные испанские глаза, опаленная солнцем смуглая кожа, широкие плечи, он был невысоким, примерно моего роста, но намного сильнее. Только наши руки были абсолютно одинаковы: с длинными тонкими пальцами; руки пекаря – и такова было дело всей его жизни. Он вставал еще до петухов и начинал работу, ему не требовался иной компаньон, кроме своего собственного голоса: теплого, дружелюбного и ободряющего баритона. Его-то я и услышала снова в своем путешествии во сне.

Наша встреча успокоила меня. Он положил мозолистую руку мне на плечо и прошептал мне не волноваться, что все в конечном итоге наладится: он понимал меня и знал, как мне было трудно. И правда, на моем пути росли шипы и сорняки, и мои ноги покрылись мозолями. Я совсем упала духом.

Он знал, через что я прохожу. Он руководил отрядом партизан, сражающихся против режима Муссолини. Он любил свободу, поэтому его так и назвали: Либеро. Он был свободным; он был воздушным. Сейчас он был духом, неожиданный сердечный приступ унес его жизнь в 1996 году.

Настолько неожиданный, что я не нашла в себе силы увидеть его до похорон.

Но сейчас он стоял прямо передо мной, такой, каким я его помнила: загорелый, подвижный и волнующийся за свою внучку, так быстро ставшую молодой женщиной.

Да, женщиной; внутри я становилась женщиной. Я все еще считала себя безобидной и наивной, но я знала, что мне предстоит многое, а жизнь длинна и полна проблем.

Мне кажется, что к каждому дарованному нам таланту Бог дает нам хлыст для самобичевания: моим бичом было чувство вины. Именно оно, вместе с моей любовью к детям, и послужило источником еще одного кошмара.

Мои ученики сосредоточились на возникшем из ниоткуда ребенке, он немедленно

побежал ко мне; он даже не улыбался: у него были когти и клыки, способные разорвать плоть. А еще он кричал – от его воя кровь стыла в жилах – что пугало меня до полусмерти; я покрывалась холодным потом и неудержимо дрожала. Я всегда была очень эмоциональна, настоящий «эмпат» – в данном случая я испытывала страх.

Эмпаты – чувствительные и сопереживающие люди. Они любят спокойную жизнь, улыбки и детей; страдают от чувства вины; держатся особняком.

Но сейчас я не могла спрятаться: меня преследовал злой ребенок и кричал, завывал, как ветер.

Я боялась столкнуться лицом к лицу с этим монстром и тем, что он символизировал — утрату детской наивности. Я ни разу не спасла того, что стоило спасать, и моя совесть давила на меня. Я могла только снова убегать.

И я не могла причинить боль ребенку, так что я просто бежала, несмотря на то, что была на каблуках. Каждый шаг давался мне с трудом, мои ноги покрылись царапинами и мозолями. Это была настоящая пытка.

Потом я упала на четвереньки, и мне пришлось ползти по деревянному полу, прилагая еще большие усилия; скользкий и неприятный, он был таким же холодным, как и взгляд ребенка. Я знала, что заслужила этот холод, потому что не смогла достойно защитить детей, которых встретила в своей жизни, и не любила их достаточно, поэтому они все вернулись ко мне в форме этого монстра. Горькая, но полезная встреча: я должна была заплатить за свои ошибки, и я была готова их признать.

В этот момент мне пришло еще одно тревожное видение: маленькая девочка, связанная веревкой и бьющаяся об стены; и что хуже всего, я не могла ей помочь. Она выскальзывала из рук в непредсказуемом направлении — похоже, ее облили маслом.

Она была истинным воплощением моего замешательства.

Я не знала, защищать ли мне ее или самой спасаться от все еще преследующего меня монстра, маленького мальчика, хватающего меня и воющего: «Почему, мама?»

Это слово меня парализовало, потому что – хотя я и люблю детей – я никогда всерьез не задумывалась о том, чтобы самой стать матерью и завести семью. Я всегда считала, что до этого еще слишком долго; что это ограничит мою экспрессивность и – стыдно признать – мое тело утратит грацию. Хотя забота о ребенке может принести много радости, каждый раз, когда друзья приходили ко мне с дочерьми, я боялась, что маленькие надоеды что-нибудь сломают или поранятся сами.

Но дети бывают разные. Некоторые ведут себя странно с самого рождения. Я знаю, у каждого из нас — свои особенности; но дети, которые, например, мучают животных — недвусмысленное предупреждение для всех. Фактом является то, что некоторые серийные убийцы в детстве жестоко обращались с животными, и я думала, что ребенок, который меня преследовал, был как раз из таких. Мы очутились в грязном деревянном домике со множеством комнат.

Он яростно разбивал все, что попадалось ему под руки, и я поняла, что его никогда не любили, и он сам стал злым: его обижали, и теперь ему и самому нравилось обижать. Такое зло распространяется прикосновением, это — болезнь, не оставляющая шансов на выживание, которая будет неотступно преследовать и медленно уничтожит. Ужасная и неотвратимая

Я знала, что мне стоит прекратить бегать и начать как-то действовать, но я все еще не чувствовала себя достаточно для этого сильной.

Мне нужно было не позволить этому мальчику ранить меня, а девочке — ранить себя. Мне нужен был план, стратегия, как побороть монстра и спасти девочку.

Мои плечи тоже болели: моя обычная реакция на стресс. Например, из-за тревоги перед экзаменами я неосознанно напрягала плечи, отчего страдали мои лопатки и мышцы шеи.

И все же, мне следовало действовать немедленно.

Я подвинулась так, чтобы девочка врезалась в меня, а не в стену; я надеялась, что тяга вскоре уменьшится. Веревка, которой она была связана, была рваной, но очень прочной. Я попыталась ее схватить, но девочка – все еще покрытая маслом – каждый раз выскальзывала из моих рук. Масло было темное, как деготь, и от меня требовались дополнительные усилия.

Я чувствовала, как меня разрезал взгляд моего преследователя, и боялась, что смерть придет в любую секунду, любой вдох может стать последним. Мальчик был моей совестью, и не давал мне покоя.

Совесть не дает заснуть по ночам, заставляет неотрывно смотреть в потолок. Заставляет пересматривать всю жизнь – прошлое и будущее – в один миг; а потом - выбирать.

Я выбрала спасти ребенка. Я могу умереть, меня могут разорвать на куски, но я должна была пройти испытание.

Я надеялась, что по дороге обрету силу и научусь больше не убегать без крайней необходимости. Что-то внутри меня менялось, возможно, к лучшему. К бою меня побуждало – парадоксально – желание мира и справедливости, это врожденное сочетание добродетели и достоинства, которым обладали герои книг моего детства.

Для меня это значило никогда не принимать зло, без компромиссов, потому что предыдущие компромиссы привели к бегству, унижению и низкой самооценке. Я больше не могла жить с депрессией, мне нужно было с ней бороться. По правде говоря, я хотела спасти девочку еще и потому, что видела себя так же неустанно раскачивающейся, разрывающейся между двумя решениями, запутавшейся и неуверенной.

Мне придется действовать спонтанно, когда она окажется рядом со мной. Я попытаюсь обрезать веревку, но чем? Может быть, перочинным ножиком, которым я нарезала сушеное мясо и столь любимые мной ягоды? Он был маленьким и уже довольно разболтанным, но для моей цели подойдет, раз монстр был уже близко.

Я бросилась к девочке, думая, что она могла быть моей дочерью и моей моральной обязанностью было спасти ее – или, по крайней мере, попытаться. Нож с легкостью прорезал половину рваной веревки, но затем застрял.

Чем больше я дергала, тем меньше он поддавался.

Когда я услышала за спиной смех, я почувствовала холодок в груди, по моей спине побежали мурашки, а руки задрожали — но моя воля не дрогнула. В этот момент передо мной появился мой маленький преследователь, его зеленые глаза ужасали меня.

Он начинил веревку маленькими гвоздиками.

Я взбеленилась и принялась их убирать, используя свой вес, чтобы веревка не дергалась. Я отчаянно пыталась снова и снова, прокалывая пальцы и ругаясь от резкой боли.

И наконец веревка порвалась. Девочка упала на пол, но, по крайней мере, она больше не раскачивалась на веревке.

Я взглянула в ужасные зеленые глаза в последний, как я надеялась, раз, собрала всю свою храбрость и указала на лежащую девочку. Затем я закричала монстру, потому что у меня не было ничего, кроме голоса: «Вот что ты наделал, теперь у меня не осталось ничего, ничего! В будущем мы должны были быть вместе, и поэтому ты забрал ее у меня! Теперь убивай меня, если хочешь…​ Что еще ты хочешь, моей крови?»

Я бросила ему яростный вызов, но он уже изменился. Он схватил меня за руки и сказал, что я поступила правильно: я прошла испытание; я становилась сильнее.

Свою силу я собирала и оттачивала терпеливо, как кузнец кует железо и создает из него мечи и другие предметы редкого качества. Но даже прилежные работники совершают ошибки, это объединяет все человечество: этот неуверенный вздох, заставляющий нас бежать или драться, сдаваться или побеждать.

На этот раз я победила, но мое путешествие продолжалось, и на моем пути встретятся другие препятствия. С одной стороны, я ждала их, но с другой — все еще боялась неизвестности.

Я все равно продолжила путь в своих разношенных ботинках, к другим местам и новым препятствиям.

За мной лежали пустынные земли арктической тундры, с острым запахом берез, елей и снега. Хвойные деревья – прежде окружавшие меня – поредели и уступили место необычному лабиринту.

Я подошла к причудливым, поросшим лишайником развалинам, на которых годы оставили свой след. Контуры развалин все еще четко выделялись на фоне горизонта. Если я хотела пройти в лабиринт, мне нужно было идти к ним; я набралась терпения, упорства и духа самопожертвования и доверилась своей судьбе.

На самом деле, судьба пока что не была ко мне благосклонна, учитывая, через что мне пришлось пройти; испытания закалили мое тело и дух, но полностью меня вымотали.

Я была хорошо знакома с тяготами, моими постоянными друзьями и компаньонами, они были подобны никогда не лгущей женщине: замечательной, но безжалостной.

Но символы на стенах совсем меня не радовали: нечестивые знаки и магические фигуры, начерченные, похоже, кровью.

Они становились все более пугающими, предупреждали не входить, не идти дальше, не следовать лежащим передо мной ужасным путем. Они велели оставить мои желания, поскольку они не сбудутся: впереди ждала только смерть.

В одиночестве я пересекала новый неблагоприятный ландшафт: земля была покрыта песком, кое-где оставались участки камня, а на древних развалинах рос мох. В любой момент могло произойти все что угодно.

Невдалеке от меня лежали останки подвергшихся пыткам тел и отброшенные черепа, на некоторых еще оставались волосы, пожелтевшие от времени. А еще я ясно ощущала, что не одна здесь.