Cytaty z książki «Хатынская повесть», strona 5
Считается, что люди потому столь беззаботны к неизбежному исходу, к смерти, что умеют не думать о ней, не знают своего срока.
Постоишь — беда догонит, побежишь — напорешься на нее!
Когда человек теряет зрение, первый ужас — не можешь открыть глаза, все силишься, а не можешь. Это состояние без конца повторяется в снах. И одновременно другое мучение: закрыть тоже не можешь. Навсегда открыт, один на один с миром! И с самим собой, со своей памятью…
Что, видал, кум, солнце?
"Реальность и бред, как два зеркала: каждое отражает глубину другого, забирает её в себя и снова возвращает, уже как свое...".
"Странно, но человек, чем напряженнее он прикидывает, решает, что и как ему сделать, тем отрешеннее, с непонятным посторонним любопытством и даже вроде безучастно наблюдает: ну а что я сделаю сейчас? И вроде дожидаешься самого себя, вроде тебя тут еще нет".
"У человека веселого, а тем более непрошено, навязчиво веселого, всегда вид оправдывающийся. За мрачность, за угрюмость никто не оправдывается. Наоборот, другие себя чувствуют виноватыми перед таким. К этому и привыкнуть можно, на всю жизнь понравится".
Меня кто-то убеждал, что последняя обязательная слезинка мертвого (о ней и Косач говорил, о последней, о вымороженной) – это слезинка одиночества, страшной покинутости каждого перед лицом смерти.
Когда смерть подступила к человеку и уже не уйдет, он остается один. Сколько бы и кто бы ни был рядом.
Есть предел беде человеческой, за которым слезы уже иссыхают и когда человек и жаловаться уже не может…
