Czytaj książkę: «Медвежий Яр», strona 7

Глава 17.

Отвечая на многочисленные и задаваемые самым участливым тоном вопросы – в каких отношениях она состоит с товарищем Шухриным, как давно и при каких обстоятельствах они познакомились, Лиза начала понимать, что беседующий с нею человек уже сделал для себя определённые выводы. Отсюда и чуть насмешливое выражение его глаз, которое он тщательно скрывал от собеседницы, и чуть поднимающиеся вверх уголки тонких губ, когда он слушал ответы Лизы на свои вопросы.

Лиза замолчала. Какой смысл обстоятельно и подробно вспоминать те дни, года и где она впервые увидела

Виталия, что ему сказала и что он сказал ей. И кому в голову пришла идея о новом производстве, от кого она про это услышала, и почему так быстро согласилась кардинально сменить профессию.

– Что же вы замолчали? Устали? Может быть, воды? Или чаю? – Пётр Гаврилович добродушно поднял брови.

– Нет, спасибо, ничего не нужно.

– Вы сердитесь? Но за что? Мы ведь не желаем зла ни вам, ни вашему… жениху. Мы как раз хотим разобраться, может быть, кто-то этой самой анонимкой хотел навредить не только вам, а вообще производству! Сорвать производственные планы, нарушить всё, что было создано трудом и стараниями многих людей, не только вас. Кстати, у вас есть подозрения, кто бы мог её написать?

– Нет у меня подозрений. Как я могу оговаривать людей?

– Ну, как я выяснил, у вас не особенно много друзей здесь, в Бобровке? Почему? Ведь вы же живёте здесь с самого рождения, а ваши предки много сделали для всех здесь. Больница – это полностью заслуга вашего деда, и вашего отца тоже, перед которым, надо сказать, вся страна в долгу за его разработки… Хотя, надо сказать, что односельчане говорят о вас хоть и сдержанно, но только хорошее. Очень положительные характеристики… Только некоторые аспекты – например, что ваша семья индивидуалисты, так сказать, стараетесь держаться особняком… ребёнка вот своего учите на дому, в сад не отдаёте… Он нездоров?

– Здоров, спасибо за заботу. Моя мама имеет подходящее образование и занимается с внуком, разве это запрещено? У неё диабет, но она старается быть полезной… Скажите, за что арестовали Шухрина?

– Арестовали?! Да Бог с вами, моя дорогая Елизавета Владимировна! Что же вы из нас зверей делаете! Его тоже пригласили для дачи пояснений, на беседу, только и всего. Скоро всё выяснится, и я уверен, что вы увидите своего ненаглядного. Кстати, простите за вопрос… как погиб ваш первый муж?

– А это -то какое отношение имеет к мастерской? – изумилась Лиза, – Для чего этот вопрос?

– Ну…просто я собираю всю информацию… ведь вам же нечего скрывать, почему вас так возмутил этот вопрос? Я хотел бы узнать, как расследовали обстоятельства его гибели.

Лиза на миг прикрыла глаза и постаралась успокоиться. Если это поможет Виталию… но нужно быть спокойной, хоть это и неимоверно трудно. Она глубоко вздохнула и начала рассказывать о том, что никогда бы не смогла забыть, даже если бы очень старалась.

Дюрягин слушал её, и Лиза видела, как постепенно исчезали в его глазах потаённые смешинки, как выражение его губ перестало быть надменно-насмешливым. Строгая складка пролегла меж бровей, он взял карандаш и что-то записывал в свой блокнот, лежащий перед ним на столе, делал пометки и подчёркивал там что-то.

– Так вот, а что касается мастерской и нового цеха, – Лиза раскрыла принесённую с собою папку, – Если вы, или другие специалисты из комиссии считаете, что я бесталанна и заняла это место только благодаря дружеским отношениям с директором комбината, то прошу показать мне – какие из моих рисунков и эскизов хуже тех, что принимаются в работу на подобном нашему производстве в Подмосковье, или же в Поволжье. Эти? Или может быть вот эти?

Она старалась держаться спокойно и даже немного улыбалась, хоть и была бледна, как полотно. Дышать было трудно, в груди теснило и очень хотелось выйти на воздух. Выйти и бежать отсюда, бежать до самого Медвежьего Яра, закрыть ворота и оказаться среди облетающих осенних яблонь, отгороженной от всего мира.

– Хоть я и не специалист, но мне кажется, что вы очень талантливы, – тон Петра Гавриловича изменился, нотки уважения теперь сквозили в нём, но Лизе было противно до того, что она не могла поднять взгляда на своего собеседника.

– Можно, я возьму несколько рисунков? – спросил Дюрягин, – Я вам их потом самолично верну, не сомневайтесь.

– Берите. Если хотите, я вам прямо сейчас еще нарисую, – Лиза ответила немного резковато, и сама испугалась этому, но Дюрягин сделал вид, что ничего не заметил.

– Я могу идти? – спросила она, смягчив тон.

– Да, конечно, спасибо вам за беседу. Спасибо, что пришли сюда и не заставили меня идти на другой конец Бобровки, да еще и на холм.

Лиза вышла на улицу, слёзы душили её, болело всё, что только может болеть. Казалось, каждая клеточка её тела отдавала болью. Она постаралась глубоко и спокойно дышать, постепенно сердце, так бешено колотившееся в груди, успокоилось, и она вытерла слёзы со щёк. Обернувшись, она увидела, что Дюрягин стоит у окна во втором этаже и смотрит ей вслед. Лиза расправила плечи, поправила шёлковый шарф на шее и спокойно зашагала по дороге к дому.

У самых ворот усадьбы её встретила заплаканная Варвара, седые её волосы были растрёпаны и выбивались из-под кружевной косынки, которую она обычно носила. Увидев шагающую по склону холма Лизу, Варвара всплеснула руками, прокричала что-то стоявшему на крылечке мужу и бросилась навстречу Лизе:

– Лизанька! Мы тут все извелись! Думали, что тебя так долго нет, вдруг и тебя…задержали! Катя собралась за тобой идти, да мы не пустили. Дед уже оделся, думали – еще полчаса подождём и его отправим узнавать, где ты! Что же это, как же это, девочка моя?!

– Всё хорошо, тётушка! Всё хорошо! Пойдёмте в дом, сейчас я воды попью и всё вам расскажу. Ничего страшного не происходит, я уверена, что Виталий скоро вернётся.

В доме витал страх и пахло лекарствами. Возле окна сидела Екатерина Александровна и не своим голосом читала Федюньке сказку, Архип Фомич снимал повязанный для солидности галстук, который он надевал, на памяти Лизы, только на её свадьбу с Мишей. Явно собирался идти и произвести впечатление серьёзного человека! Лиза обняла его, стоявшего в прихожей у зеркала и трясущимися пальцами развязывающего непослушный узел.

– Архип Фомич, что же ты так редко галстук надеваешь? Вон как тебе идёт. Прямо жених!

– Ох, Лизанька, – только и смогла выговорить Екатерина Александровна при виде вернувшейся дочери, – Федюшка, внучек… Поди пожалуйста, принеси мне воды. В горле пересохло.

Заняв ребёнка, чтобы не слышал лишнего, все домашние уселись за стол, разлили по чашкам приготовленный заботливой Варварой чай и начали негромкую свою беседу. Лиза рассказала всё, что узнала и услышала сегодня от Петра Гавриловича, только сама вот никак не могла понять, какое же впечатление осталось у неё после общения с этим человеком. Какой-то он был… неуловимый, что ли. Так сразу и не поймёшь, зачем он задает вопрос, и как правильно на него ответить.

– Я помню, дядьку нашего арестовывали, по подозрению то ли в краже, то ли ещё в чём-то, – задумчиво пропыхтел Архип Фомич, – Тоже всех опрашивали, слухи да сплетни собирали. У нас на селе-то, не хуже, чем тут в Бобровке посплетничать любили, как они потом в этом всём разбирались, я не знаю. Ну, ничего, вроде бы всё выяснили со временем, месяца через три домой отпустили.

– Три месяца! – всплеснула руками Варвара, – Да как же так можно, по наговору на человека его же еще и держать взаперти!

В дверь постучали, и на пороге показалась бледная Наташа с мокрым зонтом в руках.

– Лиза! Ох, ты дома, слава Богу! А то соседка наша, Мелехина, болтала, что ты в сельсовет пошла к этим… городским.

– Наташенька, проходи скорее, ты вся промокла, – Варвара взяла из рук гостьи зонт и пошла в кухню за чашкой для неё, – Садись за стол, сейчас мы тебя горяченьким напоим.

Лизе пришлось начать снова свой рассказ, теперь уже для Наташи. Она неимоверно устала и чувствовала даже какую-то дурноту, хотелось лечь и лежать в темноте.

Екатерина Александровна немного успокоилась, что дочь дома, в целости и сохранности, и вроде бы даже улыбается немного, поэтому она отправилась заняться внуком, пока Лиза и Наташа разговаривают за столом.

– Я думаю, это Зинка! Паршивка, её рук дело, больше некому! Накатала анонимку, вот ведь гадина! Это у неё от злости все волосы повылазили, мегера!

– Может быть и она, а может и нет, кто знает, – покачала головой Лиза, – У Виталия тоже есть «доброжелатели»… Он недавно Тарасова уволил за пьянку. Тот уж сколько раз на смену нетрезвым являлся, и предупреждали, и премии лишали, и на поруки брали, а что толку? Как пил, так и продолжал. Вот, составили акт, всё как положено, да и уволили по статье.

– Я слышала, он жаловался в магазине, что его за опоздание уволили, – удивилась Наташа.

– Ну вот, видимо стыдно признаться, что за пьянку… Так вот, он когда за трудовой книжкой и деньгами приходил, я как раз была в бухгалтерии. Так он так зло на меня косился, и шипел Ирине Анатольевне, расчётчику, что покажет еще этому Шухрину, чтобы не зазнавался. Пьяный был, конечно…

– Да… так вот и задумаешься, – покачала головой Наташа, – Живёшь себе по совести, ничего плохого не делаешь, вот так вот, оказывается, что на тебя уже и кто-то зубы точит… Нет, я всё же думаю, что это дело рук не пьянчуги-Тарасова… Это всё Зинка! Я завтра сама пойду к этой… комиссии, поговорить! Расскажу им про эту дамочку и её делишки.

– Наташа, ты сначала хорошо подумай. А лучше никуда не ходи! – покачала головой Лиза, – Там люди не чета нам, простофилям… Нужно знать, что говорить, и знать очень хорошо. Как бы хуже не сделать… А про Зинку они и сами уже знают, меня этот Дюрягин о ней спрашивал. Но я думаю, что целую комиссию из-за одного анонимного письма никто бы не стал отправлять сюда… Всё гораздо серьёзнее, только нам никто не скажет.

Подруги смотрели, как над нетронутыми чашками с горячим чаем поднимается лёгкий дымок, думалось каждой про своё.

Глава 18.

Комиссия, конечно, во всём разобралась со временем. Доброжелательный Пётр Гаврилович Дюрягин, и молодой его помощник Сергей Мищенко расспрашивали сельчан о том, о сём, иногда что-то записывая на ходу. А вот третий их коллега, никому не известный и малозаметный, ни с кем не разговаривал, он просто изучал изъятые с комбината документы.

Наташа, работая в магазине, каких только версий не наслушалась. И о баснословном богатстве Шухрина говорили, которое он якобы приобрёл хищениями на комбинате, но тщательно ото всех скрывал. И о том, что комиссия, которая открывала новый цех, была директором подкуплена опять-таки при помощи тайного его богатства… Про Лизу тоже много чего говорили, конечно, но при Наташе никто не осмеливался даже упоминать её имя вместе с именем Шухрина, совершенно справедливо опасаясь, что Наталья за словом в карман не полезет. А уж в таком небольшом селе, как Бобровка, о каждом можно было рассказать многое, особенно когда ты работаешь в местном магазине, куда новости доходят быстрее всего.

К концу октября землю уже подморозило, ощущалось близкое дыхание зимы, хотя на радость людям иногда еще выдавались солнечные дни, когда холодное солнце так украшало почти облетевшую яркую листву. Вот в такой день и шла Лиза по усыпанной опавшими листьями дорожке в контору комбината. Просидев в приёмной минут двадцать, она дождалась, когда её пригласит в кабинет заместитель Шухрина, молодой и шустрый Богдан Жарков.

– Ну, Елизавета Владимировна… не ожидал я от вас такого, особенно сейчас, когда на комбинате и так всё непросто! – прочитав принесённое Лизой заявление, пробурчал недовольно Жарков, – Да и к чему эти жертвы? Шухрина вашего по всем статьям только и делают, что хвалят, комиссия копала-копала, да ничего не выкопала! Сегодня вот акт прислали, что всё у нас хорошо и даже отлично! На наше счастье, конечно. Пишут, что снимут с должности Шухрина только, во избежание разных кривотолков, на главного инженера производства рекомендовано перевести, так это еще и выгоднее, там премии какие… Да и спокойнее, что говорить! Зачем вам увольняться? Да и как думаете, где я найду сейчас нового руководителя покрасочной мастерской, а? Можно подумать, тут в вашей Бобровке в каждом дворе по художнику! Надо немного и о производстве переживать, а не только о собственных… личных чувствах.

Сам Жарков был не местным, его прислали из района, как только стало известно о задержании Шухрина, и теперь он еще только вникал во все тонкости, но его энтузиазм и желание не ударить в грязь лицом делали своё дело, и производство на комбинате не особенно пострадало от неожиданной смены руководства.

– Ничего страшного, незаменимых людей не бывает, – пожала плечами Лиза, – Привезёте из района, или из области пришлют. Я же в своё время нашла целую бригаду, все до сих пор работают и отлично справляются. Могу рекомендовать кого-то из коллектива, все достойны занять моё место. Всё работает в штатном режиме, бригада справляется с окраской всех заказов, какие есть в работе. Тот, что к годовщине Октябрьской Революции заказали, уже готов, находится на сушке. Максимум через три дня можно будет отправлять. С вашим рвением, я уверена, что справитесь. А мои личные…чувства, как вы изволили выразиться, здесь ни при чём. Я не хочу больше этим заниматься, вот и всё. Любое творчество – это вдохновение. А у меня его больше нет – закончилось.

– Ну скажите мне, – Жарков придвинул стул и уселся напротив Елизаветы, – Куда вы здесь, в Бобровке, пойдёте работать? Я слышал, вы растите сына одна, разве вам не нужна работа? Всё же у вас отлично получается, скоро и Виталий Васильевич вернётся, как только выпишут, и всё здесь будет, как и прежде. Не принимайте поспешных решений.

– Выпишут? – Лиза вопросительно уставилась на Жаркова, – Откуда это выпишут?

– А вы не слышали? А, ну да… что это я, мне же только что сообщили… Приболел наш Виталий Васильевич, воспаление лёгких подхватил. Положили в стационар, в областной поликлинике. Ну, там мигом на ноги поставят, не сомневайтесь. Так что, можно ваше заявление отправить в корзину, – весело, в своей манере закончил Жарков.

– Спасибо, что сообщили новости о Виталии Васильевиче. А заявление примите пожалуйста в работу. Сколько времени вам нужно на то, чтобы подобрать нового сотрудника? За это время я подготовлю всё для передачи, документы, эскизы и разработки, какие нужно будет отправить в район. Людмила Семакина меня замещала, когда я была в отпуске, она в курсе всех нюансов. Кстати, рекомендую рассмотреть её кандидатуру, если вас интересует моё мнение по этому поводу.

– Не особенно интересует? – сердито бросил Жарков, – Вы понимаете, что бросаете комбинат в непростой момент?! Это вас не красит, ни как специалиста, ни как гражданина!

Жарков искал на лице своей гостьи хоть какую-то тень смущения, но Лиза даже бровью не повела. Заместитель директора пробежался по кабинету, судорожно соображая, чтобы еще такого сказать этой упрямой женщине, которая уже поднялась со стула и направилась к выходу.

– Хорошо. Пусть так. Я постараюсь найти замену, но всё же надеюсь, что сейчас вы отправитесь домой, всё обдумаете еще раз, посоветуетесь с родными… И с Виталием поговорите. И всё же передумаете уходить.

– До свидания, Богдан Тарасович, – попрощалась Лиза и тихо прикрыла за собой дверь в директорский кабинет.

Когда она вышла на улицу, то отправилась она вовсе не домой. Обогнув холм, она направилась к белеющему на фоне серого осеннего неба храму, на территории которого она когда-то работала в мастерской.

Как будто ничуть не изменившийся за это время Николай Никифорович, только чуть больше сгорбивший плечи, встретил бывшую свою коллегу с радостью.

– А ведь я, Лизонька, уже месяца три, как один работаю. Алексей уехал, учится теперь в самом Ленинграде! Хочет стать настоящим реставратором. А у нас… что у нас, всё по-прежнему – со всей области привозят, и с музеев, и прочих мест хранения. С церквей, всё реже, конечно…. Я вот думал, что и нашу мастерскую перенесут в район, боялся этого. Ан нет, сказали, что пока там не имеют возможности организовать, помещений нет свободных. Так что держимся пока. А ты… порадуй меня хорошими новостями.

– Порадую. Я увольняюсь. Вот и зашла к вам, может быть, возьмёте обратно.

– Я с превеликим удовольствием, – сверкнул глазами Николай Никифорович, – Только сама пойдёшь ли? Алексей-то потому и уехал, что у нас только половину второй ставки оставили…. Ах, Лизонька, сейчас везде всё по-новому, перестройка, все что-то носятся, говорят – обновления какие-то будут везде. А что у нас обновлять? В реставрации что важно? Руки мастера, вот что. Ну и глаза еще, конечно, меня вот подводить начали глаза-то. А ты приходи, как документы на комбинате отдадут. Мы с тобой как сделаем – ты на ставку пойдёшь, а я на половину. У меня уж давненько пенсия, пора и отдохнуть хоть немного. Я уж и сам уставать начал. Хорошо, что ты пришла, я этому рад.

Лиза шла домой и думала, как же хорошо там, в маленькой мастерской, в которой ничего и не поменялось с того дня, как Лиза её покинула. Не её это – творчество… слишком сильно влияют на неё разные события, происходящие в жизни, а вот реставрация, здесь только точность движений и профессионализм играют роль и позволяют делать свою работу на отлично. Не вышел из неё художник, что поделать… Но как же приятно было видеть старую мастерскую, ту самую, где она когда-то встретила Мишу…

В субботу Лиза ехала на пригородном поезде в областной центр, навестить Виталия. Варвара и Екатерина Александровна упаковали ей целую сумку с гостинцами для больного, Варвара добавила еще свой собственный чай с липой и малиной, а сама Лиза прихватила для Виталия одну из его любимых книг из их библиотеки.

Утром выпал снег, и пока еще тоненькой вуалью покрывал мёрзлую землю. А в городе снега не было, только сероватая слякоть осталась от ночной метели, пронёсшейся над городом с приветом от зимы.

Лиза доехала до нужной остановки и направилась в приёмный покой, чтобы разузнать, в какой палате разместился нужный ей пациент и когда его можно будет увидеть. Узнав, что до разрешённого больничным режимом часа посещений остаётся еще больше часа, она присела на небольшую скамью в углу приёмного покоя и сняла перчатки с озябших рук. В голове крутились мысли, как же сказать Виталию о том, что она решила уйти из покрасочной мастерской…. Лиза решила, что сейчас, когда Виталий болен, подобные разговоры ему не нужны, это всё сможет подождать и до лучших времен. Потому она решила, что сначала посмотрит на самочувствие больного, и будет знать, что говорить, а с чем подождать.

– Я знал, что ты приедешь, как только узнаешь, – Виталий, изрядно похудевший, встретил Лизу радостной улыбкой, – Я сегодня звонил Агапову, чтобы он сходил в усадьбу и сообщил, что со мной всё хорошо. Он сказал, что видел тебя утром, когда ты на станцию поехала.

– Как ты себя чувствуешь? – Лиза немного смущалась от того, что соседи по палате глазели на них, – Тебя не пустили вниз, где зал для посещений, наверное, нельзя при твоём самочувствии?

– Лиза, не волнуйся, я себя отлично чувствую, температура невысокая, доктор говорит, что вовремя обнаружили воспаление и начали лечение. Я сегодня просился домой, на амбулаторное, но он сказал пока рано и вниз тоже велел меня не пускать, чтобы не продуло, там сквозняки.

Они вышли в небольшой коридор и устроились на стульях, которые стояли вдоль стены. В палате говорить было очень неудобно, а здесь хотя бы их разглядывали только прохожие пациенты.

– Ну, ты уже, наверное, слышала, что комиссия дала акт по проверке, – Виталий взял в свои руки Лизину ладонь, – Всё закончилось… Я боялся за вас, как вы это всё переживёте… Как Екатерина Александровна, как Федя и домашние?

– Да всё хорошо у нас. Я маме сразу сообщила, как только узнала… она сказала – лучше уж в больнице, чем в тюрьме. Кто же мог это сделать? Как ты думаешь, кто написал ту анонимку?

– Да кто же скажет. И вообще, была ли эта анонимка… Я теперь не уверен. После того, как узнал, что Жаркова назначили на моё место. Ты знаешь, кто его отец?

– Понятия не имею, – честно призналась Лиза.

Виталий наклонился и прошептал ей на ухо высокую должность отца своего преемника. Лиза тяжело вздохнула и покачала головой.

– Так что, очень вероятно, что никакой анонимки никто и не писал. Просто нам был озвучен такой предлог. А может и написал кто-то какую кляузу, может даже с чьей-то подачи, кто-то умный научил, вот и нашли, за что зацепиться. Ну, я с самого начала знал, что ничего такого на комбинате не найдут – дела там ведутся так, что комар носа не подточит. Был уверен, что разберутся. Да и меня… спрашивали больше про других – кто и что на комбинате, главный инженер и технолог, главбух, чем живут и дышат. Лиза, всё позади, успокойся. А то, что с должности сняли… Ну и ладно, я не особенно за неё держался! Может и к лучшему!

Лиза смотрела на Виталия, на его усталый взгляд, на то, как он покашливает время от времени, и кутается в больничную свою кофту… Не разделяла она его уверенности, что всё плохое уже закончилось, хотя и сама очень бы хотела в это поверить.