Czytaj książkę: «Когда поют цикады», strona 3
Глава 7.
Дома Люсю никто не ругал. Бледная до синевы мама, срочно вызванная с полевых работ и не спавшая ночь, заплаканная бабушка, от которой пахло лекарствами, теперь сидели под навесом во дворе, под которым стоял стол со скамьями. За столом сидела Люська и за обе щёки уплетала кашу, запивая молоком.
Бабушка присела рядом и провела подрагивающей рукой по спутанным Люськиным волосам, в которых виднелись еловые иголки и прилипшие кусочки смолы.
– Путешественница ты наша, – бабушкин голос дрожал, – Мы ведь уж думали – всё… не найдём вас уже. Парнишки, что до болот ходили, сказали – корзинку брошенную нашли там недалеко от Стародолья… а болото там такое, зайдёшь, и поминай, как звали. Но после сказали, корзинка старая, давно там лежит, незнамо чья… Ох, Люся…
Бабушка закрыла лицо руками и заплакала, а Люська, не жуя проглотив только что откушенный кусок хлеба, бросилась скорее обнимать бабушку, утешать и уговаривать, что ничего им с подружками не грозило.
– Бабушка, ты не плачь! Мы испугаться-то не успели, знали, что недалеко где-то и бродим. Просто ягод было много, мы вдоль оврага, вдоль оврага, да и сами не заметили, как малинник нас увёл в сторону. Потом уже и смеркаться начало, а в ночь куда идти? Мы к озерцу вышли, там и заночевали, у Веры спички были, костёр разожгли, а утром дальше пошли, вот нас Миша и нашёл. Эх, жалко, малина вся пропала, крупная, да много её… сколько бы варенья наварили!
– Про варенье она думает, – всплеснула руками Таисия, – Хорошо, сами живые выбрались, да всё обошлось! Ешь давай, ягодница наша, да в баню ступай, я подтопила. И в лес больше ни ногой! А по малину… вот отработаю полевое, тогда и сходим вместе, свожу вас на Берестень. Хорошо, что Стародольский-то председатель парнишку своего послал сторожку проверить, а без того – сколько бы вы еще плутали, кто знает.
– Так это Веригина Степана сын их нашёл? – спросила бабушка, – Ну дай Бог здоровья парню, и родителям его. Я вот на будущей неделе в Стародольское собиралась в больницу, так зайду в Правление, поклонюсь, что девчонок наших спасли.
Люська с аппетитом доела кашу и побежала скорее в тёплую баню, смывать с себя пыль и смолу. Оттираясь мочалкой, она думала – всё же хорошие у неё мама и бабушка… даже ругать не стали, слова плохого не сказали. А вот Даше попало, как только они в село вошли, встретила Дашу мать с хворостиной в руке… правда, хворостина не поднялась на измученную девчонку, только отругала матушка «непутёвую» свою дочку.
Ох, как же сладко растянуться на своей-то кровати, подумала Люська, когда всё в доме стихло, только звонкий сверчок завёл свою скрипку где-то в чулане и старые часы в кухне отстукивали время. Уже задремав, Люська снова видела и лес, и старый овраг, укрытый густым малинником, и виделся ей седой старец с белою бородой, в перевязанной расшитым кушаком рубахе. Таким Люська представляла себе Лешего, по рассказам Даши. Старец усмехался, чуть укоризненно качал головой и грозил Люське пальцем, в руке у него был резной деревянный посох… Сквозь сон Люська услышала тихие шаги, кровать её скрипнула, и мамины тёплые руки обняли её. Тася улеглась на самый краешек Люськиной кровати, прижала к себе дочь, от которой пахло мылом и немного еловой хвоей…
Люська улыбнулась сквозь сон, ей не хотелось просыпаться – вдруг это тоже ей только сниться, она прижалась покрепче к тёплому маминому боку, обхватила её рукой и счастливо заснула.
Тася же долго не могла заснуть, хотя и тело её, и усталая, истерзанная беспокойными мыслями голова просили пощады, а она всё думала, что ничего нет в её жизни важнее и дороже дочки. Слёзы кипели внутри, и Тася тихо всхлипнула, боясь разбудить Люську. Тихо выплакавшись, она наконец тоже закрыла глаза… Снился ей в ночь Николай, Люськин отец – улыбался и кивал ей головой, будто одобряя её мысли и успокаивая.
Коротка летняя ночь, рассвет уже занялся, во дворах кудахтали куры, хозяйки управляли скотину в стадо, а в доме Ключниковых была тишина… Лёгкую шторку чуть шевелил летний, прохладный по утру ветерок, Клавдия Захаровна давно проснулась и увидев, что Тася и Люська сладко спят в обнимку, прикрыла дверь в дом. Пусть поспят решила она, и сама управилась с Радой, и с Люськиными пушистыми подопечными.
– Мама! Вы что же! Зачем вы сами, тяжело это, вам себя бы поберечь! – на крыльце появилась заспанная Тася, – Нужно было меня разбудить, заспалась я сегодня! А мне еще к бригадиру идти, а потом снова на полевое ехать.
– Тасенька, а тебе разве не нужно себя беречь? Вон, дочка растёт у тебя, поднимать нужно! – строго ответила Клавдия Захаровна, – Ты бы отказалась от полевых, после такого страха! Шутка ли, дочка в лесу пропала… Отдохни, выспроси у бригадира хоть два денёчка! Выспись, с Люсей побудешь, вон, в город съездите, к школе чего купите…
– Не могу я, – покачала головой Тася, – Зимой отдохну, а сейчас работать надо, дров на зиму, да сено запасать на что-то нужно. Да и в школу тоже, вон она у нас как вытянулась, совсем девушкой скоро станет.
Умывшись, Тася повязала платок, взяла из рук Клавдии Захаровны сумку с хлебом и баклагой воды, да вскоре уже не видно её было за поворотом, ушла на работу.
Люська проспала чуть не до обеда, и еще бы спала, если бы не соседская собака, которой вздумалось вдруг гонять кого-то позади огорода.
– Бабушка! Я всё проспала! А мама где? – Люська протирала заспанные глаза и огорчённо вздыхала, понимая, что мама уже давно ушла на работу.
Сон, такой приятный и волшебный, будто мама вчера так ласково гладила её по волосам, ещё теплился в счастливой Люськиной душе, и от того было еще огорчительнее, что она не знала – приснилось это ей, или было взаправду. Она уселась на крылечко, жуя горячий пирожок, только что вынутый бабушкой из печи, и смотрела, как по улице бегут ребятишки, направляясь на речку. Люська подумала, вот интересно, отпустят ли сегодня Веру купаться… И Дашу тоже, или накажут, засадят дома, как и думалось им в лесу.
– Люся! Привет! Как хорошо, ты дома! – через забор махал ей рукой радостный Макар, шлёпая босыми ногами по мягкой дорожной пыли.
– Привет, Макар! Да, мы вчера нашлись! – улыбнулась Люся, и махнула рукой другу, чтобы входил во двор.
– А мы тоже только к обеду вернулись вчера, в лесу были, – сообщил Макарка, – Вас искали с мужиками, орали на весь лес с ребятами. Все ходили, кого собрать смогли, председатель в клубе собирал. По четверо делились и кто в какую сторону идёт, до которого часу ходим и где меняемся.
– Как стыдно-то, столько народу взбаламутили, – огорчилась Люся, – От дел оторвали, с малиной своей. Не нужно было ходить нам никуда! Вот дурёхи!
– Ты не думай, вас никто словом худым не помянул, все жалели, беспокоились. Дед Ваня Рыбаков, хоть и хромой с войны пришёл, а всё равно в лес с нами напросился. Я, говорит, места эти с самого детства знаю!
Бабушка вернулась из магазина и гостю обрадовалась, пригласив остаться на чай, но Макар грустно покачал головой:
– Спасибо, Клавдия Захаровна, я не могу. Мама меня отправила по делу к Шитиковым.
– Что ж, тогда ты, Макарушка, приходи как время будет, – сказала ласково бабушка и ушла в дом.
– А я уеду скоро, Люся, – сказал Макар, покрутив в руке соломинку, – Мама сказала, что меня лечить будут…
– Куда? Куда же ты уедешь? – Люся смотрела на друга во все глаза, она и не представляла себе такого, чтобы не было в Городище Макара…
– Я не хотел, и маму просил не ездить к нему… Но она сказала – это ради меня, ради моего будущего. Понимаешь, я хочу в танковое училище пойти после школы, военным стать! А это… ну, то, что я после контузии, может мне помешать. И мама поехала к отцу, чтобы тот договорился о лечении. Я не хотел, чтобы мама его просила…
– Почему? Ведь это хорошо, если тебе отец поможет!
– Ему нет до нас дела, у него давно новая жена, новый сын… Он к нам с мамой даже в больницу тогда не приехал, и потом, когда сюда уезжали, даже не попрощался. Я не хочу его видеть… а теперь мне придётся жить у них сколько-то… Когда я сюда вернусь, я не знаю.
– Макар, всё равно, тогда ты сможешь сделать то, о чём мечтаешь, – мягко сказала Люся, – И твой отец всё же любит тебя, ведь не отказался помочь. Ты зла в душе не носи, я думаю, он не такой уж и плохой человек.
– Просто ты сама добрая! – хмуро сказал мальчик и отвёл глаза в сторону, – И бабушка у тебя добрая, и мама… Все тебя любят, потому и ты думаешь так. А мой отец… он не добрый. А еще мама сказала, что меня будет лечить доктор… он немец! Я не хочу у немца лечиться!
Люся молчала. Своей детской душой она понимала друга, ехать в семью, где все тебе чужие, и жить с человеком, который предал и тебя, и всех, кого ты любишь… Она даже представить не могла всю ту боль, что испытывал сейчас Макар. И мама его тоже, отправляясь за помощью к человеку, от которого бежала подальше, пошла на это ради сына…
– Так что, не знаю я, когда мы с тобой еще увидимся, Люся. Я…хочу тебе сказать… давно собирался, да всё как-то… Спасибо тебе. За то, что когда в классе меня ребята ещё не приняли, ты одна относилась ко мне по-хорошему. И за то, что ты поговорила с учителем, я знаю, что это ты была, потому что больше некому… Ты хороший друг, Люся, и хороший человек… Самый лучший!
Макар покраснел и смущённо протянул Люсе ладошку, мозолистую и не по-детски жёсткую, она растерянно пожала её и во все глаза смотрела на друга. Не верилось, что он уедет, и как надолго – сам не знает… И что, может быть, придёт Люся в школу в сентябре, сядет за свою четвёртую парту, и не увидит там, на первом ряду знакомого силуэта.
– Вот, я тебе на память сделал, – Макар протянул руку и быстро сунул что-то в Люсину ладонь, потом махнул ей рукой и выбежал за калитку.
Люся стояла у плетня и смотрела ему вслед. В руке она сжимала маленькую фигурку кошки, вырезанную из дерева.
Глава 8.
Так и случилось, что в сентябре на опустевшее место за первой партой, где раньше сидел Макар Бурков, учитель посадил тихую Машу Бессонову, и Люся с тоской поглядывала на её голубые бантики, вместо коротко стриженой Макаровой макушки.
И возвращаться домой без него тоже было непривычно, и только сейчас Люся поняла, как же она привыкла и к его неуклюжим мальчишечьим шуткам, и к громкому смеху. Шурша ботинками по опавшей жёлтой листве, Люся успокаивала себя тем, что зато её друг будет здоровым. И больше не станет ничего стесняться, а в будущем сможет исполнить мечту и стать тем, кем хочется… Только вот… как же новогодняя ёлка? Ведь они всем классом собирались ставить сценку, где Макар собирался играть одну из главных ролей…
– Что, теперь одна домой ходишь? – неожиданно раздался позади Люси голос Семёна Черпакова, и она даже немного вздрогнула.
– Да, одна, – пожала Люся плечами и подумала, что сейчас Сёмка снова начнёт над нею насмехаться, – Вера теперь по другой дороге ходит, в новый дом…
– Давай, портфель понесу, – щёки Семёна чуть зарделись от смущения, – Я Макарке обещал, что буду за тобой присматривать. Честное пионерское дал! А слово своё нужно держать! Так что, ты это… если кто станет обижать, сразу мне говори, ладно?
– Ладно, – кивнула Люська и улыбнулась, – Спасибо тебе, Сёма…
Осень закончилась как-то быстро, Люся даже удивилась, когда проснувшись утром, вдруг обнаружила, что за окном всё белым-бело от укрывшего землю снежного покрывала. Вскоре пришли и морозы, и бабушка, помня, как тяжело болела внучка в минувшую зиму, теперь строго следила, чтобы Люська и шаль как следует замотала, и варежки надела.
Гулять в морозы не побежишь, да и до подружки Веры теперь идти стало далеко – семья Коровиных переехала в новый дом. Ну, хоть Даша жила через улицу, и девочки ходили друг к другу делать домашнее задание. Декабрь выдался снежный, и сугробы поднялись выше некоторых плетней, полностью скрывшихся под снегом, когда Люся получила письмо…
Улыбающаяся почтальон Агриппина отдала Люське в руки конверт, поправила платок, приговаривая, что мороз нынче знатный, но хоть небо чистое, может снегопада не будет, а то с сумкой дюже тяжко по занесённым тропкам ходить.
Люся развернула письмо, чуть улыбаясь своим мыслям – неровный мальчишеский почерк был ей очень знаком. Макар писал, что сначала он долго лечился, а потом ему сделали операцию, и для этого они с отцом ездили в Ленинград. Рассказывал, что уже начал ходить в школу, но очень хочет вернуться обратно в Городище, к маме и сёстрам. Хотя с отцом у них сложилось всё хорошо, и Люся оказалась права – отец к Макару относится ласково и по-доброму, а вот с новой его семьёй не случилось дружбы. Новый сын отца, как Макар называл сводного брата, оказался вредным и капризным, постоянно жалуется отцу и своей матери на Макара, по делу и без дела…
Люся сама не заметила, как слёзы ручьём потекли по её щекам, потому что читала она между строк… Хоть и не жаловался Макар, хоть и слова плохого не написал ни об отце, ни о новой его семье, а поняла Люся – трудно там ему… Трудно и неуютно. В конверт была вложена новогодняя открытка, в которой Макар поздравлял с наступающим новым годом и Люсю, и её маму, и бабушку.
Люся поставила открытку под лампу на своём столе, и теперь смотрела на неё, когда делала домашнее задание. Нарядная ёлка, танцующие вокруг неё ребята так напоминали ей их самих.
Даша прибежала субботним утром, чтобы позвать подругу кататься с горы. Мороз немного отпустил, и можно было погулять побольше, не оттирая ладошками так скоро озябших щёк. Люся помогала бабушке смотать в клубки спряденную шерсть, и пока они заканчивали дела, Дашу усадили погреться.
– Люся, а ты слыхала, Бурковы-то уезжают! – сообщила подруге Даша услышанную недавно от взрослых новость.
– Как уезжают? Куда? – оторопела Люся, – В город?
– Нет, не в город, говорят, что в другой район. Сказали, что маме Макара там предложили место в школе, учителем. И дом им там дают, чтобы жить, просторный, не как здесь. Катя же теперь тоже учитель, вот и ей там место нашлось, поэтому и выделили дом – две учительницы приедут. После и Аня наверно тоже станет учителем, у них вся семья умная, – рассуждала Даша, допивая чай.
А Люська всё никак не могла уложить в голове – ведь теперь значит, что и Макар не вернётся в Городище после лечения… Будет жить с мамой и сёстрами. Хотя, наверное, расстроенной Люське стоило за них всех порадоваться – ведь это хорошо, что и дом дали, и работа для мамы Макара будет по специальности… Но только всё равно было горько осознавать всё это…
Люське даже на горке расхотелось кататься, и потому она больше стояла наверху со своими санками, и думать ни о чём не получалось. Она просто смотрела, как с радостным визгом и смехом катятся вниз весёлые ребятишки, кричат, подталкивают друг друга… Сказав Даше, что она озябла, Люся отправилась домой.
– Ты не приболела ли, красавица? – обеспокоенно спросила бабушка, увидев, как Люська задумчиво болтает ложкой в чашке с чаем, – Вот говорила я, нечего по морозу мотаться! Дома нужно сидеть с твоим здоровьем! Вот мама придёт с работы, расстроится…
– Бабуль, да я не заболела, – ответила Люська, – Просто что-то грустно. Я пойду в библиотеку лучше схожу, вместо горки, хорошо?
Сложив библиотечные книги в сумку, Люська отправилась во «взрослую» библиотеку, как называли в Городище новую сельскую библиотеку, совсем недавно переехавшую в новое кирпичное здание. Но по пути она свернула на улицу Досовскую, где жила семья Бурковых. Улица была расчищена от снега недавно прошедшим трактором, и домики светились окнами в зимних сумерках. Здесь давали жильё тем, кто приезжал в Городище по распределению, или по другой причине – на работу. Дома были «на две семьи», как говорили в селе, из крыш поднималось по две печные трубы и крылечка тоже было два.
Люся поднялась на крылечко, обмела веником свои валенки и несмело постучала в дверь. Открыла ей Елена Фёдоровна, мать Макара, закутанная в тёплую шаль:
– Люся? Здравствуй! Как хорошо, что ты зашла, проходи скорее в дом, к вечеру подмораживает.
– Здравствуйте, Елена Фёдоровна, – робко поздоровалась девочка, – Я ненадолго… шла в библиотеку, и заглянула по пути…
– И хорошо, что заглянула, – кивнула хозяйка, и Люся заметила, что Елена Фёдоровна бледна, под глазами пролегли нездоровые синие тени, а еще женщина постоянно натужно откашливалась…
– Я недавно ездила к Макару, – усадив гостью у стола, рассказывала Елена Фёдоровна, – У него всё хорошо, он восстанавливается после лечения. Уже начал в школу там ходить. Просил тебе передать большой привет, но я вот приболела, не смогла до вас дойти. Хорошо, что ты сама заглянула. А мы вот, как видишь, переезд задумали.
В доме там и тут стояли упакованные вещи, потёртый старый чемодан стоял у стены и был весь перевязан верёвками. Стопки книг тоже были аккуратно обёрнуты газетами и перевязаны бечёвками. Совсем скоро опустеет дом, подумала Люська…
– А девочки уже уехали, – рассказывала Елена Фёдоровна, – Уже обустраивают новый дом, решили поклеить новые обои, меня вот оставили лечиться… Так некстати приболела! Председатель завтра машину обещал дать, и помощников, чтобы вещи погрузить! Так что, Люся, скоро буду я снова заниматься своим любимым делом – буду учить ребят! А ты не грусти, вот как поедешь с мамой или бабушкой в райцентр, то непременно заходите к нам в гости! Я тебе сейчас адрес напишу.
Поговорив еще с Еленой Фёдоровной, Люська бережно сложила листок с записанным адресом в карман, пожелала хозяйке поскорее выздоравливать и обустроиться на новом месте, она зашагала к библиотеке. Как-то вроде бы и легче стало на душе, потому что увидела Люська в глазах Елены Фёдоровны радостный блеск, когда та говорила о работе в школе, о ребятах, которых она скоро снова будет учить.
Обсуждали кумушки, слышала Клавдия Захаровна у магазина, что Елена Буркова не просто так в райцентр переезжает, а якобы мужчина у неё появился, представительный и серьёзный, вот он и устроил переезд и самой Елены, и её семьи. Когда она рассказывала услышанное дома Таисии, та одобрительно качала головой:
– Вот и правильно, Лена – женщина образованная, и ей самое место в школе, ребятишек учить! Я рада за неё, если и личную жизнь свою она устроит, несладко одной-то куковать, да еще и после такого страшного предательства мужа. И девочкам её в райцентре лучше будет – там и училище, и техникум есть.
– И я рада за Лену, – вторила ей Клавдия Захаровна, – Вот и тебе бы, Тасенька, на свою личную жизнь внимание обратить. Идут годки-то, что сладкого одной…
– Мама, ну хватит, снова-здорова, – рассмеялась Тася, – Вы да Люська, вот моя жизнь, и другой я не желаю.
Не любила Тася это обсуждать, ничего не желала менять в своей жизни, хоть и ловила на себе взгляды механизаторов, заинтересованные, а порой и откровенно-жадные. Иногда – и недобрые женские, когда перешёптывались кумушки за её спиной, которые заподозрили и своего мужика за разглядыванием чужих прелестей.
Вот только оказалось, что радоваться за Елену Буркову было и нечему… По весне узнали в Городище, что умерла она от давней и тяжёлой болезни, которая развилась на фоне полученных ею ранений, от того ржавого отголоска минувшей войны… Осталась Катя одна в новом доме в райцентре, сестра Аня уехала в город учиться…
Так Люська узнала, что не вернётся её друг Макар ни в Городище, ни в райцентр, потому что останется он теперь жить у своего отца навсегда… В детстве ведь всё время так думается – что до «взрослости» еще так далеко, и так медленно идёт время, и потому – все ближайшие годы, которые предстоит прожить до самостоятельной жизни, это «навсегда»…
Плакала тогда Люська в подушку, сжимая в руке деревянную фигурку кошки, плакала и от жалости к себе, и от сочувствия другу, который потерял маму, а она не может даже поддержать его в эту страшную минуту… И от того, что впервые осознала тогда Люська, какой порой жестокой может быть судьба.
Глава 9.
Незаметно пролетело время, выросла Люська из неуклюжей девчонки в симпатичную стройную девушку с тёмными каштановыми косами до пояса и карими глазами в обрамлении густых и длинных ресниц, заставлявших не одно молодецкое сердце в Городище стучать сильнее и беспокойнее.
На выпускном от Люси в её простеньком голубом платьице, сшитым ею самой на старенькой бабушкиной машинке, было не отвести глаз. Окончив школу без единой четвёрки, Люся собиралась поступать в институт в городе. Планов было, как говориться, «громадьё», и жизнь впереди кажется такой заманчиво-радужной, когда тебе едва минуло семнадцать. И только умудрённые жизненным опытом люди говорят: «Если хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах»…
Сдав в июне вступительные экзамены, довольные результатами Люся с Верой решили устроиться на работу, чтобы не терять даром времени и заработать денег. А рабочие руки в колхозе всегда нужны, и вот ранним летним утром, когда утренняя прохлада еще пахнет цветочной свежестью, принесённой с лугов, Люся с Верой шагали к месту сбора колхозников, отъезжающих на прополку.
– Эй, девчонки! – кричал им молодой тракторист Санька Болотинцев, – Давай ко мне, прокачу!
Люся и Вера рассмеялись и приветливо махнули незадачливому кавалеру, который тут же укатил совсем в другую сторону, не туда, куда им было нужно.
– Говорят, он к нашей Дашке неравнодушен, – негромко сообщила подруге Вера, – И вроде бы даже в техникум решил поступать, туда же, куда и она.
– А они подходящая пара, по-моему, – так же тихо ответила Люся, – Даша весёлая и лёгкая, и Санька такой же.
Так, за разговорами о том и сём, девчонки подошли к конторе, где уже собрались работники их бригады. Это был первый рабочий день Люси и Веры, и уже к обеду обе устало поглядывали друг на друга. Спина ныла, руки болели и жаркое солнце пекло нещадно непокрытые части тела. Теперь девчонки поняли, почему опытные женщины, не впервые работающие на прополке, все были одеты в светлые ситцевые кофты с длинным рукавом.
– Мама мне говорила, еще до своего отъезда, что нужно рукав длинный, – сказала Люся подруге, когда наступил долгожданный перерыв и подруги наконец присели на краю поля, – Пойдём, сейчас кухня уже позовёт всех, пообедаем побыстрее и хоть четверть часа полежим в теньке.
Возле кухни, расположившейся в тени густых тополей, собрался народ – и городищенские работники, и с соседнего Стародолья, чьи поля шли по ту сторону грунтовой дороги. Люди будто и не устали, подумалось Люсе – смех, шутки и песни раздавались за столами. Кто-то уже стучал ложками по мискам, нахваливая обед, который улыбающиеся поварихи шустро разносили на другие столы.
– Люся? Ты ведь Люся Ключникова, да? – обратился вдруг к Люсе загорелый чуть не до черноты парень с белозубой улыбкой и знакомым прищуром голубых глаз, – А ты меня не помнишь?
– Я… Простите, нет, не могу вспомнить, – растерялась Люся, что-то в незнакомце казалось ей знакомым, но что…
– Я Миша, Михаил Веригин! Вспомнили?
– Конечно! – вскрикнула Вера, – Это же он нас тогда из леса вывел, когда мы с малиной этой проклятущей там бродили!
– Да уж, надо сказать, малины вы тогда знатно набрали, – рассмеялся Миша и присел рядом с девчатами на скамью, – А я смотрю, такие пигалицы, одна другой меньше, а корзинки свои тащат, чуть не больше самих себя!
Смеясь, стали вспоминать ту историю, и Дашины рассказы про лешего, и красавицу Луну, добрую и покладистую лошадь. Но за разговорами обеденный перерыв пролетел так быстро, вскоре уже и пора было идти работать.
– Давайте после работы к нам, – позвал Миша, у нас молодёжь устроила, так сказать, полевой театр, и вечером у нас всегда что-то интересное. Сегодня обещали дядьку Прохора с гармошкой и частушками, а уж после и наши песни можно попеть, современные! У нас Боря Картаков на гитаре хорошо играет. Приходите, договорились?
– Хорошо, придём, – обещали девчонки Мише, который уже бежал догонять свою бригаду, чтобы не отстать.
– А ты Мише нравишься, – хитро прищурилась Вера на подругу.
– С чего это ты взяла такое, откуда такой вывод, – густо покраснела Люся, – Мы с ним и виделись всего один раз, и то давным-давно! А ты уж сразу так и определила?
– Да, вот так сразу определила, – рассмеялась Вера, – Да он на тебя так смотрел всё время, разве такой взгляд с чем спутаешь? И не спорь, Люська, мне со стороны виднее!
– Ну и не буду спорить с тобой, раз ты такая всезнайка, – Люся шутливо кинула в подружку сорванной травинкой, – Поли давай, да меньше разговаривай, а то вечером тебе ещё частушки петь! И не думай скромничать, я сразу всем объявлю, какая ты у нас певунья, не скроешься!
– Ой, Люська, что ты, не надо! – испуганно вскрикнула Вера, которая и вправду частенько распевала дома частушки, какие пела её бабушка, – Я перед людьми не смогу и рта раскрыть, да и вообще – разве это пение! Не говори никому, прошу тебя! Друг ты мне или нет?!
– Вер, ну ты что, – примирительно ответила Люся, – Разве я тебя когда подводила? Конечно, я никому не скажу, если ты сама не хочешь. Но ты зря стесняешься, у вас с бабушкой очень ладно всегда выходило, мы с Дашей очень вас любим слушать!
– То дома, с бабушкой, да с вами, а здесь… вон сколько людей, и молодёжь не только наша, вон, Стрельникова Поля сказала, что даже городские студенты здесь есть, прислали их колхозу на помощь!
За разговорами и в предвкушении интересного вечера время до конца рабочего дня пролетело как-то не в пример быстрее, чем до обеда. И вот уже усталые бригады собрались на ужин, который проходил не как обед – тихие усталые голоса звучали по-иному в летних сумерках, наползавших сизой дымкой из-под леса. От реки пахнуло свежестью, и вскоре послышались из-за прибрежных кустов звонкие голоса купальщиков, добравшихся до прохладной воды после жаркого дня.
– Ох, я тоже купаться хочу, давай сходим? – вздохнула Люся, – Только нужно сейчас идти, мне кажется ночью как-бы не было грозы, чуешь, как воздух пахнет?
– Ничего, навесы же сделали специально, – ответила Вера, – Может быть, еще и стороной обойдёт. А искупаться нужно сходить, ты права. Мне тоже очень хочется!
Те, кто жил поблизости или имел возможность отправиться домой на ночь, так и делали, но большинство работников приезжали и оставались в поле на несколько дней. Для этого правление колхозов – и Городищенского, и Стародольского, обустроило и временные навесы, и полевую столовую с длинными столами и лавками. Вера и Люся уезжать домой каждый день не планировали, только на выходные, потому что трястись после тяжёлого рабочего дня в кузове тихоходного трактора им вовсе не хотелось. Да и вообще, по рассказам подруг было здесь, на полевых, нет так и скучно.
Достав из собранных с собою вещей чистое, и прихватив мыло, подружки выбрали себе укромное местечко за кустами у реки, где можно было искупаться. За рекой, где по пологому берегу далеко-далеко простиралось пшеничное поле, и в самом деле собирались густые тучи, чуть подсвечиваемые недавно опустившимся за горизонт солнцем. Воздух словно загустел, ветер стих, будто ушёл туда, где шумел густой лес, растревоженный наступавшей грозой.
– Вон, смотри, я же говорила – стороной пройдёт, – указала Вера, – На берестянских пойдёт, нас может только краем зацепит! Так что успеем сбегать к стародольским, глянуть, что у них там за самодеятельность!
Ах, молодость, чем ты и хороша, так это незнанием усталости! После купания Вера и Люся, посвежевшие и довольные, словно бы и не работали на прополке весь день, быстро шагали к берёзовой роще, откуда слышались голоса, разливы гармошки и громки смех, сопровождавший выступление частушечника деда Прохора.
Люся и Вера скромно притулились с самого края собравшейся вокруг костра компании, в центре которой на большом чурбаке сидел моложавый седой мужичок и выводил весёлые переборы. Приметной чертой мужичка был его весёлый искристый взгляд из-под седых совершенно бровей. А ещё Люся приметила, что сидит он, опираясь на одну ногу, вторая штанина у деда Прохора была до колена закатана…
– С войны такой вернулся, – вдруг обернувшись, сказала Люсе незнакомая женщина, сидящая рядом на бревне, – Жена и дочка от тифа в городе умерли, вот он к матери в Стародольское… а куда ещё, как не в родной дом ворочаться? Председатель не хотел его брать, дескать, заслужил ты, Прохор, отдых, вот и отдыхай. А тот замучил просьбами, вот и взяли его воду на полевые возить! А я считаю – и правильно, что взяли! Всё же на людях и пользу приносит, самому же такая жизнь веселее! Правда, девчата?
Вера и Люся согласно закивали, и вдруг другими глазами им погляделось на играющего смешные частушки седого мужичка. И поняли, что седина его вовсе и не от старости, да и сам он далеко ещё не дед…
– Вот вы где, а я думал, уже не придёте, – из накрывшей поле темноты неожиданно вынырнул Миша, – Хотите компот? Мы с ребятами сегодня ведро ягод обеспечили, поварихи наши на всех наварили, много! Пойдёмте, я вас со всеми познакомлю.
Вечер пролетел быстро, усталые работники, кто постарше, укладывались под навесом на ночёвку, зная, что завтра будет снова трудный рабочий день. Песни стихли, только кое-где переговаривалась ещё кучками молодёжь.
Вера с Люсей отправились к своей бригаде, расположившейся у самого леса, и Миша не позволил им возвращаться одним, вызвался провожать. Гроза шумела за речкой, и хоть здесь на полях и не было ещё дождя, но ветер гнул и трепал нещадно высокие макушки тополей.
– Ой, смотрите, как страшно полыхает молния, – испуганно говорила Вера, указывая на пронзавшие ночную мглу всполохи, – Совсем уже над нами, скоро и к нам придёт!
– Нет, только краем зацепит, – ответил Миша, – Сильного дождя не будет, а вот ветер побушует! Ну, вот и пришли – ваши там. Пока, девчата, спокойной ночи! Завтра увидимся!
Девчонки помахали руками вслед своему провожатому, и пошли по краю дороги до своего навеса, испуганно вздрагивая на каждый всполох.
– Зря мы пошли, надо было со всеми сидеть, – со страхом глядя на небо, говорила Вера, – Страшно тут, в поле-то! А если шаровая молния какая?
– Если шаровая, то везде страшно, – кивнула Люся, но её голос утонул в страшном раскате, грохнуло совсем близко, казалось, что прямо у них над головами.
Девчонки взвизгнули и побежали по дороге. Впереди уже показался и навес, и люди из их бригады, которые что-то кричали им и указывали куда-то в сторону от дороги.
Люся обернулась, услышав сквозь шум ветра и раскаты грома какой-то звук, испугавший её. Сверху, из грозовой мглы, на них надвигалось что-то большое и непонятное. Вера вскрикнула, Люся хотела было обернуться, но что-то тяжёлое придавило её, больно впиваясь в кожу… Дальше Люся уже ничего не видела и не слышала, тьма накрыла её с головой.
