Czytaj książkę: «Повесть смутного времени», strona 9
В избе даже нашей было слышно, как начал кричать человек на площади. Ах, душегубы!… Толстая попадья нам потом рассказывала, – сама видела, как вытащили воры воеводу из избы на снег, однорядку рубаху содрали и ножами резали у него из спины ремни, – допытывались, где казна зарыта.
Ворота мы так и не заперли, – всё равно воры выломают. Матушка поставила на стол образ заступницы, зажгла перед ней свечку. Мы сидим на лавке, дожидаемся смерти. Вдруг заскрипел снег, – идут! «Прощай, сыночек, голубчик, прости меня христа-ради», – сказала матушка, перекрестила и прижала меня к себе.
В дверь ударили ногой, в избу вошли воры. Впереди – Наум. Шапки не снял, не помолился, и говорит застуженным голосом:
– Ну, поели нашего хлеба досыта, – ступайте…
– Наум, – спрашивает матушка со слезами, – ты ли это?
– Звали Наумом… Ныне я вам голова… Бери щенка своего, уходи куда глаза глядят… Счастье твоё, что я здесь.
Так мы с матушкой захватили узел с благословенными иконами и вышли из своего дома на трескучий мороз.
На площади горел, как свеча, двор воеводы. Куда итти? Снег по колено. Господь надоумил нас постучаться к протопопу. Долго нас не впускали, потом, глядим, – над воротами высовывается чёрная голова. Это был сам протопоп, – узнал нас и впустил.
С той поры жили мы у протопопа в подклети. От горя, от дыма горького, от чёрствого хлеба столько слёз пролили, – на всю жизнь хватило.
К весне стало нам легче. Болотникова у деревни Котлов разбил наголову Скопин-Шуйский. Вор бежал в Тулу и сел в осаду вместе с самозванным царевичем Петрушей. Много таких царевичей тогда объявлялось по всей земле: был и Ерошка-царевич, и царевич Гаврилка, и царевич Мартынка, – погуляли, потешились в своё время.
Шуйский осадил Тулу, затопил город. В Москве вздохнули, стали подвозить хлеб, рассылать по городам голов и целовальников – править государеву казну. Но огнепыхательный дьявол, лукавый змей, поедатель душ наших, воздвиг на нас нового вора. Кто был тот вор, – никто не знал; знали только, что сидел одно время в остроге, в Пропойске, за разбой. Однако в Стародубе на воскресном торгу его признали за царевича, помогли деньгами, пристали к нему поляки и казаки, двинулся он на Москву, при Волхове разбил царское войско и стал обозом в селе Тушине, окопался земляным валом, загородился частоколом.
Поначалу новый вор хотел с боем овладеть Москвой, – подбивали его к тому поляки. Дрались они с москвичами на реке Химке у деревни Иваньково, дрались на Яузе, на Ходынском поле, захватили у москвичей Гуляй-город, а Москвы взять не смогли. Тогда тушинские стали грабить кругом деревни. Лисовский осадил Троицу. Сапега разбил Ивана Шуйского и открыл дорогу на север, – грабить северные города.
В Москве опять начался голод, а в Тушине – раздолье. И стали простые людишки из Москвы к вору перелетать. А за простыми потянулись служивые и дворяне, – просить у вора деревнишек. Кланялись ему и Салтыков, и Рубец-Масальский, и Хворостин, и Плещеев, и Вельяминов. Вор жаловал – иным вотчины, иным окольничество, а иным и боярство.
