Czytaj książkę: «Сапер. Без права на ошибку»

Czcionka:

* * *

Глава 1

– Отчислить товарища Иванова из школы особого назначения в связи с неуспеваемостью. Направить в распоряжение наркомата, – начальник снял очки, отложил приказ. Внимательно на меня посмотрел. Пожал плечами. Так же грустно смотрела вся комиссия. А нет… Ермолаев злорадно ухмыляется. Вот сука, он же все и подстроил…

Отчисляли меня публично, как двоечника. В назидание всем курсантам. Вот, посмотрите, что будет, если плохо учиться. Станете как Петр Соловьев, отстающим.

С самого начала все пошло не так, как виделось мне. Я-то думал, что подтяну немецкий до нужного уровня, мы с каким-нибудь высоколобым специалистом подумаем над подробностями, а в остальное время займусь личной жизнью, да и просто немного отдохну.

Но меня под именем Андрея Иванова, человека без звания и наград, сунули в группу курсантов – и понеслось. Общефизическая подготовка, стрельба, минное дело, радиодело. Весело до смерти. А потом – языки, немецкий и шведский. И организация немецкой армии. И дипломатический этикет. И что-то еще, чему названия нет. А после занятий самостоятельная работа. То же самое, только с собственноручно написанными конспектами, которые надо было сдать под подпись. Что там секретного в раскладке вилок и ножей на столе – убейте, придумать не могу. Но порядок такой.

Я даже не знал, когда спать, не то что личной жизнью заниматься. Кормили в ШОНе на совесть, да. И одежду стирали, и гладили. Было где помыться и отдохнуть. Это если времени хватало. Один хлопчик наивно поинтересовался, когда можно будет привести в порядок мысли и чувства. Что-то вроде случится ли свободный день. Ну и получил обычный ответ: «После победы отдыхать будем, товарищ курсант». Так еще и пару лишних кругов побежал. Примерно после десятого километра мысли и чувства приходят в идеальный порядок по причине полного отсутствия. Доказано.

Я, кстати, тоже нарвался на такое. Хорошо, не перед строем, а лично. Куратор мой, майор Безлюдько, меня на землю опускал.

А дело так было. Мы обсуждали какие-то моменты, и я влез с вполне разумным, как мне казалось, предложением:

– Я же возьму жену с собой? Ну, для оперативных целей. Она сможет исполнять обязанности врача посольства, к примеру.

Взгляд майора был способен испепелить что-нибудь большое. Его бы на фронт с такими возможностями. Скажешь ерунду какую, что ему не понравится, и сразу поворачивай в сторону врага. А потом идешь и собираешь обугленные тушки.

– Конечно, товарищ Соловьев, – ответил он, поиграв желваками. – И любовницу возьмем. И бабушку из деревни выпишем, блинчики на завтрак готовить. И ребят из соседнего двора, чтобы вечером компания сложилась пивка попить и «козла» забить. Вы кем себя возомнили, а? У нас с вами ответственное задание, очень тяжелое и трудное. И тут вы… со своими предложениями. После войны, Петр Николаевич, возьмете кого захотите и поедете в санаторий. В Сочи. Или Кисловодск. Или еще куда. Думаю, такой заслуженный человек выберет что-нибудь по своему вкусу. А сейчас… работать надо!

Вот это последнее предложение он немного громче сказал. Совсем чуть-чуть. А остальное, перед этим, тихонечко говорил. Но так, что лучше бы кричал. Может. Большого таланта человек. Мне вот почти стыдно стало. Ладно, не хочет Безлюдько, так я его начальника спросить могу. Когда случай подвернется.

Да, я тут хожу под другим именем. Заставили ходить в штатском. Награды носить тоже не моги. Полная конспирация с секретностью. Утром подъем, построение. Зарядка, завтрак. Учеба по классам, обед. Тихий час. Не для сна, а для повторения словаря слов. Сучий шведский язык! Это он первый дал мне торпеду в борт. Семнадцать гласных звуков. Двойные ударения, а также тонирование слогов. Похож на немецкий, но со своей спецификой. Два одинаково написанных слова могут переводиться по-разному, в зависимости от этого самого тонирования. Причем письменно тоны не обозначаются, а определяются по смыслу. Поди догадайся. Не китайский язык, но где-то близко. Хотя преподавательница сказала, что шведский по сравнению с венгерским – вообще ерунда. А русский, которым мы все владеем свободно, и вовсе второй по сложности в мире после китайского. Так что вперед, товарищи, ничего невозможного.

По шведскому я сразу не потянул. Сколько ни долбил – не выходит, хоть ты тресни. Училка – старая жаба, Антонина Александровна – спуску не давала. Двойка за двойкой.

Я надеялся, что хоть немецкий потяну, но Генрих Оттович, с виду типичный вражина из кинофильмов, только поморщился, когда услышал меня. Мол, лучше бы совсем ничего не знал, чем такое. Переучивать всегда хуже. И начал ставить мне гамбургский диалект, так есть шанс, что меня примут за какого-нибудь придурка из сельской глубинки. Гадина, нечего сказать про него больше.

После тихого часа – новые занятия. Обычно полевые. Минно-взрывное дело, слежка и контрнаблюдение, методы конспирации. ШОН располагался в Подмосковье – поселок Челобитьево. Как нам сказали, раньше тут было имение потомственных почётных граждан столицы – Василия и Фёдора Алексеевичей Ленточниковых. Пять небольших дач за высоким зеленым забором. Проедешь мимо – не заметишь. Но местные, конечно, о чем-то догадывались. Ведь весь обслуживающий персонал – уборщицы, водители – были вольнонаемные, из соседнего Алтуфьево. Слухи ходили.

– Что же вы, Андрей, так подвели наркома? Не стыдно вам? Ге-ерой!

Учитель по минно-взрывному делу, товарищ Ермолаев, не замедлил сплясать на моих костях. Это была вторая торпеда в борт корабля с птичьей фамилией.

Мы сразу друг другу не понравились. На занятиях я поправлял ошибки Ермолаева, дал ему понять, что знаю больше, умею лучше. Мина-лягуха? Вот вам полная схема с ходу. Это ведь я ее «придумал». Фугас на неизвлекаемость? Пожалуйста, ознакомьтесь с новым способом. Ах да, про Гиммлера слышали? Нет, что вы, секретность – наше всё, но ведь слышали?

Допонтовался. Ермолаев завалил меня на расчетах по выставлению минных полей. Военное дело развивалось, параметры в уставах и методичках менялись чаще, чем наряды у модниц. Тут я конечно же лопухнулся. Надо было тщательнее готовиться к экзамену, но я-то Соловьев! Убийца самого Гиммлера. Спас из плена Якова Джугашвили. Того самого. Сына. Очень известного усатого отца.

Ермолаеву это было по барабану. Ходил в ШОНе я под чужим именем, водку в окопах с преподом не пил. Подозреваю, что и билеты на экзамене он специально под меня «подшаманил». Темы, где я был силен – не включил, оставил всякие расчеты взрывной силы, саперскую уставщину. То, в чем я плавал.

Два предмета меня бы не утопили. Но был еще марксизм-ленинизм. Куда без него в школе советских разведчиков. Два урока каждую неделю, конспектирование многотомных трудов Маркса, Энгельса, Ленина и, конечно, Сталина. Диалектический и исторический материализм. Вопросы ленинизма. Марксизм и национальный вопрос… Вот спрашивается, зачем в ШОНе все это? Идет всемирная бойня, самая тяжелая война в истории страны. Только-только пнули немцев от Москвы, налеты фашистской авиации – почти каждый день. А мы сидим, долбим «Краткий курс истории ВКП(б)». Ну как долбим… Это другие ученики вгрызались. А я вот не мог. Пролистаю пару страниц, сразу сон одолевает.

– Нет, не стыдно, – я смело посмотрел в глаза Ермолаеву. – Сам сюда я не просился. Уверен, что буду полезен на фронте. Или где еще Родина прикажет.

Хотел подмигнуть директору школы Орлову. Он-то мое лично дело наверняка видел. Но не стал.

* * *

Собираться после отчисления было грустно. Уже привык ко всему тут, к распорядку, курсантам. Комнату я делил на двоих с пузатым рыжим лейтенантом по имени Боря Еропкин. Хотя его брюхо не содержало ни грамма сала. Такой крепыш, из одних мышц состоящий. Как его звали на самом деле, разумеется, не доводили, а псевдонимы мы блюли.

– Что, Дрюня, отчислили? – Боря вкатился к нам, словно колобок. Переваливаясь как пингвин, упал на кровать, потянулся.

– Отчислили.

Я залез в тумбочку. Начал выкладывать вещи. Мыльно-рыльные, личные книги, часы, фотографию жены, собственную кружку на четверть литра из алюминия – подарок работников завода «Серп и молот». Она была примечательна тем, что в ней в районе дна имелась пробка на ремешке. Не хочешь, чтобы твоей посудой кто-то пользовался, пока тебя нет? Забираешь пробку с собой.

Боря давно точил зуб на смешную кружку. Подкатывался так и сяк, а давай обменяемся, а может, в картишки перебросимся и на кон ее поставим. Ага, щаз-з. Как Еропкин играл в карты, я слышал от других курсантов. Хоть азартные игры были запрещены в школе, тайком все-таки шпилили. А что еще делать? Привезенное из увольнительной бухло вычищали из запасов просто мигом, контролеров хватало. Выходить за территорию нельзя – даже не прогуляешься нормально на танцульки. Вот и перекидывались в картишки.

– Может, оставишь кружечку тут? В память о себе?

– Ага, спешу, аж падаю.

Я снял с полки учебники. Сел стирать ластиком пометки карандашом. Хоть и двоечник, а все-таки худо-бедно учился. Немецкий, кстати, пошел влет, Генрих Оттович, надо отдать ему должное, признал, что первое впечатление было ошибочным, и меня хвалил.

– Давай помогу, – хитрозадый Боря тяжело вздохнул, взял один из учебников. – С пометками не примут в библиотеке.

* * *

Домой ехал в полном раздрае. Чего теперь делать? Идти к Фитину? Или сразу к Берии? И что я скажу? Проклятые враги отчислили меня с курсов? Обижен и требую справедливости согласно заслугам? А пустят меня к ним?

Да тут даже проверять не надо, покажут на дверь, если забыл, куда идти – и прощайте. К тому же не исключен вариант, что все эти козни неспроста. Что кто-то там подумал, и задумку мою признали не такой замечательной, как это казалось поначалу. И меня мягко оттирают в сторону, давая знать, что «органам» я не нужен. А если так, то радоваться надо. У этих ребят всякие подковерные игры постоянно идут, а после войны, особенно после смерти вождя – такие головы полетят, что и думать сейчас страшно. Как там поэт говорил? «Минуй нас прежде всех печалей…» Чем дальше от начальства, тем спокойнее живется. Тем более что у меня и так есть всё, что только пожелать можно. Любящая жена-красавица, к тому же еще и умница – это раз. Квартира, которая и через двадцать лет шикарной считаться будет, – это два. И я, пока еще живой и не обделенный всякими плюшками – это три.

Мое появление дома стало для жены полным сюрпризом. Зашел я в квартиру на цыпочках, дверью не хлопал. Застал супругу за учебой – Вера конспектировала какую-то статью. Я закрыл ей глаза ладошками, под ее «ой» поцеловал в шею.

– Петя! У тебя увольнительная? А что не предупредил?

– Так точно, товарищ военврач третьего ранга! Полная и окончательная. Уволили из ШОНа с концами! – я сел в кровать, потянул к себе жену. Та сопротивлялась.

– Как уволили?! Ну-ка рассказывай!

Ну я и рассказал. Про козни Ермолаева, шведский язык и прочий марксизм, придуманный разными немцами нам на погибель.

– Тебя отчислили?!

– Как двоечника, – покивал я. – Прости, родная, не вышло из меня разведчика.

– Иди к Кирпоносу, – тут же сделала вывод Вера. – Завтра же. С утра. Он тебе жизнью обязан, вытащит.

Похоже, другого варианта и не оставалось.

Но жена у меня – золото. Больше к этому разговору не возвращалась, будто и не было его. Не нудела и не причитала. Приняла как должное. Случилось, и ладно. Будем дальше жить. Вот это я понимаю, правильное отношение к семейной жизни – что бы там с мужем ни произошло, накорми, напои и приголубь.

* * *

С начальством надо встречаться с самого утра, пока вышестоящие товарищи не испортили настроение. Я нарядился в идеально выглаженную форму, нацепил ордена, звезду Героя и поехал по темноте на Фрунзенскую. Ночью еще подмораживало, будто и не весна сейчас. Да и днем тепло только на солнышке было.

Что Кирпонос в Генштабе, я вчера узнал. Осталось только найти его и напомнить о своем существовании. Трубку взял кто-то мне неизвестный, но Михаилу Петровичу доложил и сказал, что тот с утра ждать будет. Был бы Аркаша Масюк – тот бы больше сообщил, но где мой товарищ сейчас, пока неведомо.

Так что пропуск меня ждал, тут как снег на голову не свалишься, особенно таким чинам. Я поднялся на второй этаж, как мне и подсказали, и вошел в приемную. Да уж, в Киеве, конечно, побольше хоромы были, но надо понимать: тут вам не там.

Адъютант один был, лейтенант, я его точно раньше не встречал. Молодой парень, лет двадцати с небольшим, но сразу виден штабной лоск. Не расфуфыренный хрен с напомаженным чубом и мундиром из генеральского сукна, вовсе нет. Одет обычно, стрижен коротко, «Тройным» одеколоном самую малость пахнет. Но что-то такое штабное во внешности есть. Не из окопа, короче. У этого про Масюка не спросишь, он даже если знает, не скажет. Этот вопрос я за дверью задам, если встреча хорошей будет. У высокого начальства память иной раз коротка бывает. Но хоть не сразу в строевой отдел послали, и то хлеб.

Запустили в кабинет зато моментально, только доложил адъютант, сразу кивнул, будто начальник его сквозь стену видит, и показал мне на дверь, давай, Петр Николаевич, не стесняйся.

Кирпонос шел мне навстречу, широко улыбаясь. Даже руки в стороны чуть развел и, подойдя ко мне, крепко обнял.

– Ну здравствуй, Петя! Рад видеть! Давай, проходи, присаживайся. Сейчас чайку организуем, с сушками. Ты завтракал? Хотя что спрашивать, бутерброды лишними не будут! – Он открыл дверь в приемную и крикнул: – Витя, сооруди нам чайку, бутербродов каких-нибудь. Ну ты знаешь.

– А Масюк где? – спросил я, когда мы уселись у стола.

– Здесь, куда он денется? На неделю домой поехал. Отпустил, пока тут затишье небольшое. Ну а ты как? Что там с курсами твоими?

– Так отчислили меня с курсов, Михаил Петрович.

– Как отчислили? – слово в слово повторил генерал мою жену. – С этого места подробнее.

Во второй раз описывать злоключения в ШОНе было легче. Удалось даже удачно пошутить, вызвав у Кирпоноса кривую ухмылку.

– Подожди в приемной, позвоню насчет тебя Берии.

Михаил Петрович решил начать с верхов. Оно и правильно, так все сильно быстрее.

Однако чаепитие пришлось отложить. Заревела сирена, и мы с адъютантом Виктором дисциплинированно спустились в бомбоубежище. Оттуда и слышно почти ничего не было. По крайней мере бомбы не рвались, зенитки над ухом не бухали. Так, еле-еле, если прислушаться. Знакомых у меня здесь не оказалось, так что я сел у стеночки и даже задремал немного. А что, есть возможность, почему не воспользоваться? Где в это время Михаил Петрович был, мне не доложили.

Только спустя час я попал обратно в кабинет генерала.

– Короче, дело к ночи, – Кирпонос задумчиво вертел карандаш в руках. – Что с тобой делать – никто не знает. Операцию переиграли, наверное. Передо мной никто отчет не держал. Сказали, что могу забрать тебя обратно.

Вот так вот…

– И что со мной? – поинтересовался я, отпив чай из стакана.

– Скучать не будешь, не переживай, – Михаил Петрович даже усмехнулся слегка. – Меня назначили на днях командовать Волховским фронтом. Они сейчас воюют под Ленинградом. Наше наступление там сорвалось. Пока переходят к обороне, будем готовить новую операцию.

Генерал встал, дошел до карты на стене. Откинул шторки. Ого. Пускают в святая святых – планы Генштаба. Я встал рядом, но никаких красных стрелочек ударов не обнаружил.

– Штаб сейчас здесь, – Кирпонос ткнул карандашом в кружок на карте, и я успел прочитать надпись мелкими буквами «Вишера». – Но дальше дело застопорилось. Нет снарядов, не хватает танков. С авиацией беда, немцы в воздухе творят что хотят. Плюс окопались они там здорово. Сейчас туда перекидывают части, которые я возглавлял на Юго-Западном фронте. Усиливают группировку. Я выезжаю в расположение через неделю. А ты сейчас оформляйся, надо тебя в штат ввести, чтобы ты мог службу нести без вопросов.

– А кем?

– Ну да, по чину тебя адъютантом не поставить. Руководить подразделением, согласно званию, ты вряд ли сможешь… Пойдешь помощником по особым поручениям.

– А потяну, товарищ генерал?

– Куда ж ты денешься? Ты в Киеве показал, что инициативой владеешь, сам операцию разработал, силы и средства изыскал, так что освоишься. Думаешь, мне легко было? А кроме того, есть такое слово – «надо», Петя. Мне очень надо, чтобы сосредоточение войск стало сюрпризом для немцев. А они засылают в тыл разведгруппы, контрразведка работает плохо, мне докладывали, что было несколько болезненных налетов на полки на марше. Наводчики как у тещи на блинах сидят, ничего им сделать не могут.

– Я чем могу помочь?

– Создашь передовую группу штаба. С соответствующими полномочиями. Станешь моими глазами и ушами на фронте. Докладывать каждый день, вот тебе контакты местного начальника НКВД, – генерал записал на бумажку телефон и фамилию. – Свяжешься с ним, узнаешь обстановку.

– А сейчас там кто? – поинтересовался я.

– Мерецков, Кирилл Афанасьевич. Он руководил Волховским фронтом.

Ехать туда сильно не хотелось. Про будущего маршала я слышал, что вроде как в начале войны он пару месяцев был под следствием, но потом его освободили по приказу Сталина. Лезть в чужой монастырь сильно не хотелось, я там буду только дразнить своим присутствием всех подряд. Зачем оно мне?

– Может… мы вместе поедем, Михаил Петрович? Что я там делать один буду? Скажете тоже – передовая группа при штабе. Я там не знаю никого, полномочия мои птичьи. Задачи группы тоже… – я изобразил в воздухе что-то бесформенное, подбирая нужные слова, – не определены. Вы же не считаете, что мне со шпалами в петлицы и опыт руководства передался? Я работы не боюсь, но определиться надо до того, как что-то начинать. А то наломаю дров, а все мои промахи вам припишут.

– Ладно, давай пока оформляйся. Поразмыслим потом, что делать будешь.

* * *

Домой пошел пешком, никуда не спеша. Надо подумать немного. Определиться, чего от меня хотят. В Киеве проще было – там я знал, что делать и как. Я занимался тем, что умел. И команда у меня была маленькая, и изобретать там ничего не пришлось. А сейчас как в сказке – поди туда, не знаю куда. Кирпоносу нужна победа. То, что на Украине катастрофы удалось избежать, ему в заслугу не поставили. Не наказали, вот и вся награда. Звание спасителя Москвы – тоже не навсегда закрепило его на вершине. Вокруг куча таких же военачальников. Чуть покачнешься, скинут вниз. Особенно после того, как Жуков с работой не справился – Ленинград-то в блокаде. Хотя город не сдали. Это уже плюс. И шанс для Кирпоноса.

Ладно – генерал, мне эти соображения не очень помогут. Это его дело – шевелить штабных, держать в тонусе тех, кто под ним, и добиваться от них правильных действий. Тут я ему не помощник. Точно так же и с мест кто-то будет докладывать, это особого отдела задача. А я? Быть ушами и глазами, как сказал Михаил Петрович. Рыскать повсюду и доносить свою правду? Двойной контроль. Умно. Только мне это популярности не принесет. Собачья служба. Соблазнов много. А доброжелателей, готовых меня подставить, еще больше.

Эх, был бы жив Чхиквадзе! Вот зубр был! Он бы посоветовал, как правильно себя вести. Придется самому всё постигать. Хотя… я же не знаю, кто там сейчас у Кирпоноса этим делом занимается. Обязательно надо с этим человеком поближе познакомиться. Один черт, мне без особистов никак не справиться.

И хватит себе голову морочить. Будет, что будет. А сейчас пойду домой, там скоро Верочка должна вернуться. Потому что чует мое сердце – хоть и нахожусь я с этой стороны фронта, а вряд ли получится в ближайшее время часто видеться. Потому что даже в мирное время до него почти сутки на поезде. На самолете, правда, два часа всего, но кто ж мне его даст?

И правда, стоило мне зайти в квартиру, как я услышал с кухни звуки готовки. Поцеловал жену, которая над чем-то колдовала, помыл руки и переоделся в домашнее. Хорошо-то как! Будто и нет войны вообще.

– Помочь чем, товарищ военврач? – спросил я, возвращаясь на место приготовления пищи.

– Сиди уж, – шутливо заворчала она, слегонца стукнув меня кухонным полотенцем, когда я решил погладить ее чуть пониже талии сзади.

И продолжила резать лук. Ни слова не спросила – что там, как, куда отправят. Сначала накормить мужика, чтобы расслабился, а потом он и сам расскажет.

Еще минут десять – и передо мной здоровенная тарелка с борщиком. Как говорят у меня на родине, первое блюдо от второго отличается тем, что в нем воткнутая ложка все же падает, хоть и не сразу. Где продукты взяла? Вон, в кастрюле косточка мозговая, да не просто так, а с мяском. Да и овощи – картошка, свекла, капуста. Судя по запаху, и сальца старого по рецепту добавлено, и чесночок чувствуется. А сметаночка! Прямо посередине, островком.

– Откуда богатство, жена? – спросил я после того, как заглушил первый голод парой-тройкой ложек.

– Так у меня муж – Герой Советского Союза, полковник. Ему паек положен, – вытирая руки о фартук, доложила Верочка. – Только я тебе скажу – не рассчитывай на такое каждый день. Это, можно сказать, праздничный обед в честь возвращения.

– А сто грамм? – я шутливо приподнял крышку хлебницы, притворяясь, что ищу там стопочку.

– Есть за что? – впервые она задала волнующий ее вопрос. Вроде тоже, в тон разговору, с усмешечкой, но я ведь вижу.

– Да. Назначили помощником по особым поручениям. В течение недели выезжаем на место.

– Ты только возвращайся, Петя, – Вера подошла и поцеловала меня в лоб, не дав поднять голову. – Помни, что я тебя жду.