Czytaj książkę: «Союз Родов. Кочка»
Приграничье
Кочка выпростал руки из-под шкур и потянулся. Этой ночью было особенно холодно, но в доме тепло еще держалось, хотя на окне-дымоходе за ночь образовалась пушистая шуба изморози поверх сажи. Мельком оглядев стены, Кочка решил сегодня тоже не чистить их от вездесущей сажи, и сам же себя укорил за это. Он зарастал грязью.
Хоть о саже так никто никогда и не думал, да, собственно, не к ней сейчас относилось озарение по поводу чистоты в доме. Вещи нужно собрать и постирать, самому, наконец, помыться. А то выглядит, как чудище лесное, лохматый и черный от копоти, вчера влетел, отвык от дома, еще и грязный после последнего большака. Борода спуталась и была колючей от лесных приключений. Веточки, иголочки, даже ягодки остались. Хорошо, что птички не устроили в ней гнезд, хотя… тут уже проверять нужно.
Он пришел домой затемно и тут же протопил печь, хорошо, что дрова запас заранее, даже поесть сил не было. Пришлось топить дольше обычного, но всё равно немного не рассчитал и недогоревшие дрова выносил в снег уже еле шевелясь от усталости. Бросил их прямо возле дверей и заполз в жилую часть дома уже ничего не соображая. Дым заполнял большую часть пространства и приходилось ползать по полу, дышать то ведь надо… Ветер затих ещё с заходом солнца, видимо почувствовал холод и старался не шевелиться, дым тоже не горел желанием выходить на улицу. Так и клубился под потолком развлекаясь тем, что формировал бахрому из сажи. Вот и пришлось по дому ползком передвигаться. Ну никак не уходил дым…
**
Одевшись как следует, Кочка вылез из дверей жилого помещения, как всегда, ударившись всем, чем можно удариться о косяки. Дверь была очень маленькой, но такой она и задумывалась. Вот только Кочка подрос значительно больше, чем планировал. Частые нагрузки лесной жизни укрепили его тело, и мышцы бугрились, даже в ранее непредусмотренных местах. Весь узловатый и нескладный, деревенские девушки смотрели на него с интересом, но ближе старались не подходить. Уж больно он был для них дремучий и непонятный. Одним словом – пограничник. В их краях пограничников было только трое. Дед с бабкой, да вот это чудище непонятное – их сынок, но вполне дружелюбное чудище, хоть и молчаливое.
В придомке было холодно, но вода не застыла полностью. Кочка сунул туда кулак и лед разлетелся мелкими брызгами. Ополоснув лицо и руки, Кочка скинул когда-то светлую рубаху и ополоснулся, покряхтывая и приплясывая от холодной воды, пробравшейся куда не положено.
Наконец, водные процедуры были закончены, и он стал собираться в деревню. Нужно сообщить родичам, что он пришел живой из лесу. Заодно вещи отдать мамке на постирку. Она очень обижалась, что он теперь живет самостоятельно и никак не нуждается в её заботе. Лишь отец ухмылялся на все эти бабские глупости. – «Мужик должен быть самостоятельным, иначе он и не мужик вовсе, а баба с причиндалами…». Хотя, к пограничникам это не относилось вовсе, у них даже дети были самостоятельными. Без этого в приграничье не выжить.
Кочка любил уединиться перед походом, или по настроению, но остальное время проводил в деревне у родителей, так что обижаться на него не стоило. Большую часть «цивилизованной» жизни он проводил у них. Потому, даже баню себе не делал. Хлопотно это, баня на одну задницу.
***
Немного отряхнув бороду и одев на себя куртку, вместо обычной шкуры зимнего заволока, Кочка подпоясался и нашел глазами снегоступы. Вчера он их бросил в придомке даже не отряхнув как следует. Снег от них подтаял, но расползаться не спешил. Из-под дверей несло холодом и не стоило торопиться таять, снег пока не решил что делать дальше и завис в середине процесса, задумавшись. Если хозяин опять уйдет на несколько суток, то таять дальше не стоило, а вот, если он решил немного пожить в своей пятистенке, то имеет смысл растаять и расползтись мокрой лужей, как можно крепче ухватившись за летнюю шкуру на входе.
Кочка приоткрыл дверь и в недоумении поискал глазами свою дубину, потом вспомнил, что вчера она «кончилась», и выполз наружу. По приходу он пробил сугроб к дверям и его пока не задуло, потому не пришлось откапываться, но часть сугроба всё равно была выше дверей. Он специально отмечал вешками расположение двери еще по осени и не искал ее зимой в темноте, всегда копал в нужном месте, даже если сугроб давно уже зарастил яму, так грубо сформированную человеком.
Эту зиму дом занесло основательно, и через него уже проложили свои тропинки зверушки, не боящиеся пограничника. Он периодически оставлял им еду, но не баловал. Вот и сейчас он вытряхнул котомку и на снег посыпались крошки хлеба, шишки из заграничья и, неожиданно, кусочки вяленого мяса. Вообще-то, подразумевалось, что мясо он выел еще несколько дней назад, а тут такое богатство. Последние дни он торопился домой и шел впроголодь, но при особой нужде мог остановиться и нарезать сколь угодно много. Правда, есть пришлось бы сырым. Своё кресало он потерял, когда убегал от суртока. Единственная железяка была, ценная вещь на большаке. Он старался с железом не возиться, тяжелое и потерять жалко. В лесу полно материала на любой вкус. Но кресало вещь особая, его таскать смысл имело.
Мясо он тащил на санях. Как минимум, втрое тяжелее самого себя, но оно всё было для деревни, и Кочка не стал отрезать от него ни кусочка. Питался запасами и тем, что неосторожно попадалось под его дубину. Как, например, ситар, выскочивший на него сверху. Видимо совсем оголодал, раз на него кинулся. Укусил пару раз шкуру накидки, прямо на шее Кочки, и благополучно скончался, ударившись о дерево. Вернее, был схвачен за ногу и немного подправлен в полете, а там уже безвременно скончался, наконец-то отмаявшись от голодухи этой зимы. Наверно подранок был, иначе тут не голодают, живности много. Намного проще зверька поймать, чем пытать счастья пытаясь съесть человека…
А когда на свежую кровь сбежались хищники помельче, но понаглее, вот тогда дубина и кончилась. Она и так доживала свой век, а тут пришлось махать ей, вообще без продыху, весь вечер. Стая серых ванагов совсем обнаглели и пытались утащить тушу ситара. А заодно и сожрать Кочку. Есть ванагов нельзя ни под каким союсом, даже шкуру не возьмешь, разваливается она, как только подсохнет, вот и пришлось, совершенно без прибыли и удовольствия, отмахиваться от этой напасти.
Прибил он их дважды по пять, и, наконец, они разбежались. Вот только дубина была безнадежно испорчена об их шипы. С этими шипами вообще дурацкая история. Ну никак их не удавалось приспособить. Крепкие и острые, пока зверь жив, и трухлявые, когда зверь сдох. Летом они через несколько вздохов рассыпались, оголяя синеватые мышцы ванага. За границу эти звери не ходили, но для того, чтобы мутировать, им хватило просто жить в приграничье. Заграничный зверь сильно отличался от обычного, его ни с кем не спутаешь.
**
Кочка отвязал веревку и спустил тушу кортуса. Если бы не подвешенная на веревке огромная ветка, служащая в качестве рычага, то он вряд ли бы справился с такой тушей. Но рычаг мог справится и с весом поболее, потому ночью Кочка особо не задумывался и подвязал ее к короткой стороне рычага прямо с санями, так с ними и поднял. Спустив тушу, он отогнал нахалов, уже вгрызшихся в застывшее мясо, и, надев снегоступы, двинулся в сторону деревни. Сани сначала шли очень плохо, а потом расходились, и стало тянуть намного легче. Желудок требовательно ругался с хозяином, но Кочка надеялся поесть у родичей, потому ничего с собой даже и не взял. Предстояло идти до полудня, и дорога должна была быть легкой.
Вот только дорогу забыли об этом предупредить, и пройдя чуть больше трети пути на Кочку напали секачи. Злобные твари, живущие большими семьями с многочисленным выводком. Эти секачи никому не давали проходу, и сами не отступали, за редким исключением. Видимо они пережидали холод и спрятались в сугробе, и угораздило же их выбраться под солнце именно тогда, когда рядом был Кочка.
Эти звери имели очень скверный и задиристый характер, к тому-же природа наградила их отсутствием мозгов и наличием оружия. Четыре небольших, но опасных рога на голове, прямо от небольшого носа до самой макушки, очень острые верхние клыки, которые постоянно затачивались от нижних, более тупых, но намного более функциональных. Вот как раз нижними он рвал, прокалывал и рассекал. Потому и секач.
Кочка увидел их слишком поздно, чтобы обходить, а когда они заметили его, уже и обходить стало поздно. Огромные самцы охраняли своё стадо и ринулись на человека яростно атакуя сугробы. Снег разлетался в разные стороны и три широченные рытвины обозначали место, где эти злобные твари пробежали. Кочка тяжело вздохнул, натянул поглубже свои перчатки, закрывающие только верх руки, сама ладошка была голой, прихватил короткое копье из саней и немного отошел от них. Еще не хватало, чтобы они разломали сани, тогда вообще непонятно, как тащить мясо в деревню. Левая рука на рефлексах потянулась за дубиной, но видимо самостоятельно вспомнила о том, что дубина кончилась. Кулак сжался и разжался, готовясь встретить секачей в ближнем бою. Кочка еще раз тяжело вздохнул, возмущаясь своей лени, нужно было немного задержаться и выломать новую дубину, хоть временную, но не сделал, поленился. Вот сейчас придется прыгать по сугробам с этими отморозками.
Совсем короткое копье в этом деле слабый помощник, со всей дури не всадишь в зверя, из рук вырвет, а колоть секача, что дерево рубить дубиной. Можно, но бессмысленно. Хотя, батя раньше справлялся как-то, еще до железа, вроде кость привязывал, или камень какой.
До прихода иноземцев и постройки наземной станции хорошего металла совсем не было, а сейчас, с их подсказки, иногда находят детали техники иноземцев, из него делают, когда разогреть могут. Раньше даже и опознать в этих деталях железо не могли. Это опять-же с подсказки стали греть и извлекать нужное. Сами они сюда спуститься не могли, силенок не хватало по земле ходить. Слабенькие видать совсем. А вот истуканы их вполне справлялись, только недолго, что-то у них там заканчивалось, к тому же сами они быстро разваливались или просто переставали работать. Их тоже можно было на железо пустить, но получалось пригодного очень мало. Остальное вовсе хлам, как камень, не плавится. Ничего не сделать из такого.
Станичники, их так называть стали, хотя совсем от другого слово пошло, пока не решили проблему спуска на землю. Как только станцию построили, истуканы сразу свалили с планеты и практически не появлялись. Вся торговля ведется через «живой рисунок» внутри огромного здания с круглосуточными огнями. Мясо принимают, артефакты различные. Их тут как грязи, артефактов этих. Чего они делают непонятно, но иноземцы их берут и исправно платят. Кочке. А больше и некому, артефакты только в заграничье, а туда только он и ходит. Вернее, ходят может и многие, да возвращается только Кочка. Остальных он находит в разобранном виде и чаще всего уже никак не узнать, кто это был. Разве что по оружию. Пограничников-то, всего трое осталось в округе, а промышляющих и вовсе один, только сам Кочка. Залетные еще приходят, но пограничники ли они.. Кочка не знал, ходить за границей не означает быть пограничником.
**
Мысли медленно вертелись в «голодной» голове пока он ждал секачей. Не вовремя они вообще полезли в голову, не сидится им в глубине памяти…
Кочка стал уходить левее быстро приближающихся секачей и заметил, как они тоже сменили направление. Слишком быстро. Их нужно было еще немного замедлить, и Кочка сделал пару шагов чуть левее и вперед. Лишь один из секачей заметил маневр человека и начал забирать в его сторону активнее. Кочка уже достаточно отошел и наблюдал, как секач смещается к нему, но уже точно не успевает зацепить на встречном курсе.
В последний момент Кочка перенес вес тела на левую ногу и приподнял снегоступ, под которым в этот момент проскакивал разъяренный зверь, – «всё-таки успел, молодец какой». – Несильный укол в шею, точно за ухо, большого вреда не нанес, но разозлил зверя еще сильнее. Эта тупая тварь и так не имела мозгов, прям как есть, череп был почти пуст, а тут и вовсе отключила сознание и завалилась на бок в попытке затормозить. Взбугрившийся снег показывал, где именно под ним скользит на боку огромная жирная туша секача. Кочка улыбнулся и отошел от проложенной тропы. Попадать в развороченный снег не стоило, обзор уменьшался и можно было нарваться на удар из-под снега. Тем более, что в рытвине невозможно было стоять на снегоступах, даже сломаться могут, и пришлось бы погрузиться в снег, как минимум по пояс.
Наконец секач справился с равновесием и заверещал от обиды. Рванул на звук и запах теплого человека. – «Нужно было его свалить с ног и тогда от него не останется даже мокрого места». – Возможно такие мысли посетили то место, где обычно располагаются мозги. Не застав там хозяина, они мгновенно растворились в жирной туше секача и больше не собирались вместе. – «Зачем? Смысла нет».
Кочка встал к беснующемуся самцу спиной и широко расставил ноги. Как он и ожидал, секач проскочил под ним и сразу же начал тормозить, чтобы растоптать упавшего человека. – «Ведь он не промазал, тот должен был упасть». – Вот только он прошел между ногами, снегоступы выдержали нагрузку и не дали Кочке провалиться.
Короткое копье вонзилось в загривок и глубоко вошло в тушу. Секач замотал головой и раздумал дальше атаковать. Рванул прочь от боли и успел убежать достаточно далеко, прежде чем затих и упал замертво. Следов крови на снегу не было, пара капель, и всё.
Оперевшись на копье, которое еле успел выдернуть из тушки разъяренного подранка, Кочка переступил на нетронутый наст и стал ждать следующего секача. Они пронеслись значительно дальше первого и немного замешкались, ища направление. Снег не давал им рассмотреть обидчика, а звук обезумевшего от боли сородича не прибавлял оптимизма и лишь добавлял лишние мысли. Одна из этих глупых мыслей спровоцировала крупного секача рвануть за убегающим подранком. Он сделал знатную дугу пытаясь догнать сородича и лишь потом мозги встали на место, и он начал разворот на противника.
Более сообразительный секач нашел точное местонахождение врага и уже набрал приличную скорость, когда его остановил так не вовремя попавшийся пень. Он воткнулся в него клыками и основательно застрял, опрокинувшись на бок. Если бы у него была шея, он бы ее сломал. Сотрясения мозгов не случилось по понятным причинам…
Кочка в недоумении наблюдал, как секач несется на небольшой сугроб и ждал, как он будет выкручиваться из этой ситуации. Ведь ясно же, под сугробом камень либо пень, уж и не упомнить, что тут может быть. Летом совсем по-другому, кажется, даже ручей под ногами должен быть, где-то тут. Пожав плечами, Кочка стал приближаться к сугробу, только пока не решил, в какую сторону зверь побежит огибать препятствие. Вот на снижении скорости его и нужно было подловить. И уж точно не ожидал, что тупой секач, в порыве злобы, не заметит этот сугроб. Там же, и уклон, и снег другой…
Выпрыгнув из снегоступов, Кочка спрыгнул на оголившийся пень и ткнул копьем под лопатку секачу. Кровь брызнула и стала толчками выталкиваться наружу. – «Значит попал точно в сердце». – Но рассчитывать на то, что зверюга сразу сдохнет, как добропорядочные звери делали обычно после поражения сердца, не стоило. Жир достаточно быстро затянул рану и секач озверел окончательно, сломал свой клык и кинулся на человека. Кочка каким-то чудом успел отскочить от вырвавшегося из западни смертельно раненного секача, но всё равно тот успел поддеть его своим нарыльным рогом. Кочка скривился и рванул от него по рытвине раздвигая руками рыхлый снег. Далеко уйти не удалось, и пришлось выпрыгивать, сразу распластался на насте и покатился в сторону. Секач потерял его из вида и бесновался, расчищая поляну. Фонтан снега, поднимающийся над местом, указывал, что тот нашел, чем заняться и больше к человеку претензий не имеет. Теперь его лютый враг – это подбирающийся Смерть, уж ему то он задаст, как следует. Смерть, кажется, тоже понял всю ситуацию и не спешил к своей жертве. Кочка посмотрел на развороченную мышцу ноги и сморщился. – «Штанина порвана, добротная штанина еще». – Рана на ноге уже переставала кровоточить, но всё еще обжигала болью. Кочка пошевелил ногой и остался доволен: – «можно наступать, если осторожно».
Третий секач уже дважды почувствовал кровь и предсмертный визг своих соплеменников и решил, что человек уже не столь важен. Теперь он один взрослый самец в стаде и нужно как следует этим воспользоваться. С неутомимым энтузиазмом секач пронесся мимо Кочки и рванул в сторону самок и детенышей. – «Он не испугался, просто появились другие неотложные дела».
Кочка замахнулся на последнего из нападающих, но вовремя понял, что тому совсем не до него. Всё так же, с шумом и неумолимым напором, снег разлетался в стороны от несущегося секача. Когда он достиг своего стада, он круто развернулся, утробно взрыкнул и повел всех поближе к деревьям. Там можно было найти еду и возможность спрятаться от хищников даже мелким отпрыскам. – «Конкурентов на спаривание стало меньше, а с ними убавились и проблемы. Человек не так уж и плох, пусть живет. Его можно будет убить в следующий раз, сейчас есть дела важнее».
***
Провозившись с розыском туш и погрузкой их на сани, приходилось ходить без снегоступов, осторожно ступая на наст, а иногда и ползком, Кочка наконец отправился в деревню и ближе к вечеру вышел на наезженную тропу. Дальше идти стало легче, и сани иной раз даже подталкивали его, чтобы шевелился быстрее.
В ближайшие селища завалился затемно, народ еще бродил и жег факела, но за частокол старался не высовываться, а до своего росчища еще немного потопал, но уже по нахоженным местам. В саму деревню зашел уже совсем ближе к ночи и пришлось ждать, когда откроют частокол. Охрана не стала спорить с пограничником, везущим в деревню мясо из заграничья. Себе дороже. Это мясо ждали, оно нужно всем.
– Касанк, помоги дотащить, тяжеленный зараза. Печень тоже большая этот раз. Радуйся.
– Погоди, сейчас еще народ позову, мне одному не справиться. Даже с места не сдвину, как ты их волок сюда, ума не приложу. Эй, дежурный, дуй за народом, тащить на сходку нужно. Ворха, тебе говорю, мелкота лохматая, ты дежурный, забыл?
– «Как справился, как справился – молча»! – Кочка тянул сани стараясь не делать рывков. Плавно и равномерно… Касанк больше мешал своими потугами.
– Ты печень в деревню отдашь? Больных много, не переживут зиму.
– Конечно отдам. Ну может себе возьму чуток, остальное в деревню.
Кочка остановился и Касанк стал проскальзывать, перебирая ногами в безуспешной попытке тащить эти сани. Потом и вовсе упал.
– Не понял, а что за напасть? Я же много оставлял, должно было хватить на зиму.
Касанк уже поднялся, кряхтя, и снова впрягся в сани.
– Староста оставляет на крайний случай. Уж куда крайнее, Худого зверь погрыз, еле живой приполз, так староста сказал, что этому уже бесполезно, да и плохой из Худого охотник. Не дал, короче. Да тащи ты эти сани, видишь ведь, не справляюсь.
– И чего? Худой жив?
– Живой пока, твой старик из своих запасов принес, видать ты оставлял, да он не стал использовать, поберег на случай. Мало только, совсем мало. Только рана затянулась и на том спасибо, но внутри повреждений много, не доживет. Точно говорю…
Кочка очередной раз остановился и Касанк сматерился в сердцах. – «Хоть бы предупреждал, пограничник тардов, никакого здоровья не хватит такие сани тянуть в одиночку».
– Всё, иди, дальше я сам. Всё равно от тебя пользы нет. Зови народ на сходку и старика моего зови, мясо делить будем.
– Мясо делить – это тебе к старосте, без него сейчас добычу не делим.
– Иди, я уж сам разберусь.
***
Народ в нетерпении ждал, когда пограничник дотащит мясо из заграничья. – «На это мясо были большие надежды. Оно придавало сил и восстанавливало здоровье, позволяя не болеть зимой. Не зря эти пограничники такие жилистые и сильные. Они едят его вдосталь, не то, что деревенские. Хотя… они и добывают его сами. Другие могут охотиться только в приграничье, но там зверя с таким мясом не сыскать. А уж, если печень попробовать, так прямо на глазах раны затягиваются, и любой старик моложе становится. Бывало, что и бабки старые рожать надумывали. Иноземцы брали на анализ мясо, да ничего не нашли. Сказали, что только на местных оно так действует. Не заинтересовались. А провести опыты на себе никто не согласился. Пусть ищут дураков где в другом месте…».
**
Кочка наконец дотянул сани до центра сходки и остановился.
– Народ. Вы не против, если я поживу в деревне?
Народ промолчал. Отказывать пограничнику никто бы в здравом уме не посмел, хотя и не особо любили их тут, но без них никуда. – «Себе на уме люди, дикие, лучше держаться особняком от таких соседей».
– Ну, значит, на том и порешим, теперь я тоже деревенский. Зовите старосту.
– Так, это, староста дома, к нему идти надо. Без него никак, делить только он может. Порядок вот теперь такой.
Кочка слишком спокойно отреагировал. Если уж на то пошло, то новый порядок не всем был по нутру и именно от него ожидали больше всего возмущений. Вроде даже боялись, как отреагирует пограничник, но и ждали, чтобы отреагировал. Не правильно это было, когда «мясо за брюхом ходит». Не по-людски. Неуважение к добыдчику. Вроде даже в скрижалях такое было, да не нашли. Может искали плохо…
**
– Ну хорошо. Тогда я в другую деревню пойду, там староста сам ко мне выйдет. Батя, собирайся, переезжаем.
Вот тут народ затаил дыхание. Дождались на свою голову… отреагировал. Пограничник уходит!!! Деревня может и не выжить вовсе… В таком случае придется и себе место искать в росчище. Какую другую деревню подыскивать…
Старый Злюка кивнул головой и подхватил женщину, пытающуюся что-то сказать, толкнул ее в спину и шикнул. – Молчи старая, сын сказал собираться, значит быстро собираемся и уходим.
Народ занервничал и, кто-то, быстро сообразив, побежал за старостой. Злюка увидел бегущего, посмотрел на сына и поубавил прыти. Даже бабку придержал, а то еще и взаправду собираться поскочит…
– Погоди Батя, в этой деревне тоже староста придёт к охотнику. Посмотрим, что скажет.
**
Староста основательно подготовился к встрече с народом и одел свои самые богатые меха. Быстро пришел, уже одетый был… Даже исподняя рубаха была светлая, а не как у всех, пропитанная сажей. Значит взял из ящика только что, для выхода значит подготовил. Важно подошел к охотнику и не обращая на него внимание обошел тушу зверя из заграничья.
– Чего галдим? Сразу позвать не могли?
Никто не заметил удара, даже движения было не рассмотреть в темноте, но староста в миг оказался в сугробе возле ближайшего дома. Наступила тишина, в которой стало слышно кряхтение пришедшего в себя старосты. Он тряс головой пока ничего не понимая, но народу было не до этого, они неотрывно смотрели как в отсветах факелов разбитые в кашу губы стали восстанавливаться и через несколько мгновений уже ничего не напоминало, что по ним прошелся пограничник.
– Ну вот и понятно, на какой случай припас печень староста. Сожрал он ее всю. Хороший запас восстановления наел. А теперь слушай сюда народ, я, как житель деревни, вы сами мне добро дали только что, требую себе право быть старостой. Кто против? Выходи – побеседуем, обсудим, как следует.
Люди, собравшиеся на сходке, промолчали. Связываться с бугаем-пограничником никто не захотел. Были и поболе его мужики, но уж сильнее его – это однозначно никак. Да они такие сани даже в троем с места не за раз сдвинут, а он из-заграничья волок. В деревнях всегда правила сила, вот уже несколько сезонов староста в деревне не менялся, только получается, что они сами сделали его сильным, отдавая лучшие куски, принесенные пограничником.
– Ну раз никто не против, то этого из деревни гнать. До утра, чтобы духу его тут не было. Может взять свои сани и всё что сможет уложить на них. Включая бабу и детей, естественно.
– Нет.
Из толпы вышла крепкая на вид молодуха и подбоченилась.
– Чего это ты мной распоряжаешься? Никуда я с ним не пойду. Раз уж тут круг силы образовался, то пусть попробуют мою избу отобрать. Кто смелый есть?
Кочка заинтересованно оглядел толпу.
– Так вроде бабе одной в избе нельзя, или я не прав?
– Вот ты и пойдешь со мной, раз моего мужика выгнал. Или другого кого возьму, за этим не протухнет. Да хоть старика Навозника. Мне кусочек печени положен, как многодетной, вот его и накормлю. Глядишь к весне и понесу, от него уже, полюбит, никуда не денется.
Робкий смех всеж-таки нашел ситуацию уместной и прокатился по собравшимся.
Баба, выступившая против слова пограничника, немного расшевелила народ, и послышались более смелые голоса.
– Так, это, нельзя тебе другого мужика в дом вести, пока этот со двора не кончился. Али теперь другие законы?
Мужичок не настаивал, он честно интересовался по каким законам теперь им жить. Староста-то сменился.
Молодуха сгребла в охапку очухавшегося, но испуганно смотрящего на всех бывшего старосту, и поволокла к воротам частокола, он что-то бормотал, но не сопротивлялся, откормил он ее на славу.
– Сейчас всё устрою, не проблема.
Кочка проводил ее взглядом и пожал плечами.
– С этим разобрались. Батя, хлестани хворостиной, как обычно.
Старый Злюка, хитро улыбнувшись, распоясался и, свернув пояс, прошелся по сыну. Уж как попал, на что сил хватило. Кочка, скорее увидел, чем почувствовал воспитательный процесс.
– Всё батя, усвоил, не бей больше. Теперь по праву силы ты у нас староста. А я испрошу народ уйти от обиды из деревни, обратно к себе. Есть кто против?
Против никого не было. Лишь мужики ухмыльнулись да бабы стали подтягиваться к новому старосте. – «Эка невидаль, сменился».
– Злюка, давай мясо делить, холодно же.
– Не будем сейчас ничего делить. Скажите кому печень нужна, сегодня займемся, остальное завтра по рассвету. Еще одного охранника возле мяса поставим, чтобы зверье не растаскивало, потерпит один подежурить. На сегодня расходимся, кому срочно, ко мне в избу. Мать, чего головой трясешь, пошли в избу, сын приехал, кормить надо.
Народ немного опешил от такой быстрой смены власти, но ничего особенного не произошло. Злюку знали и по-своему уважали, но он бывший пограничник, а значит не их. Как староста он был неплохим вариантом, но стать своим ему не суждено. Да и не стремился он, если уж на то пошло.
**
Четверо здоровых мужиков, даже, пожалуй, побольше пограничника Кочки, ухватились за сани и с трудом потащили под навес, подальше от сходки, примерзли сани уже, да и тяжесть неимоверная. Там разделочные распорки, там же пень, повидавший многие туши и переживший, как минимум, трех старост. Одного видевший очень близко, на нем его и порешили за попытку изнасилования, а потом за частокол на радость зверью выкинули. Старосту бывшего выкинули, не пень, пень-то пользу приносит…
Бабы сами были охочи до мужиков, но супротив бабу брать нельзя, закон. Второго и третьего старосту сменили буквально за эту сходку, видать, не везет деревне со старостами. Так что, пень уже повидал всякого, и даже за это его можно было уважать. Птицы его уважали!!! И всегда очень тщательно собирали крошки мяса, оставшегося на нем, чтоб не гнило. Как обычного мяса, так и из заграничья, их не гнали, почитай, свои уже. Вот одна из этих птичек сейчас и рванула со скоростью взбешенного курта на свою обычную зимовку. Нужно было предупредить остальных, что скоро будет пир. Им точно достанется, мясо зимнее – щепки будут.
***
Кочка заполз в придомок вслед за родичами и прищурился. Было совсем уж темно, и даже лучина не давала света. Зато тут было тепло, во всяком случае, теплее, чем у него дома. Старики любили тепло и топили основательно, их снабжали мясом и дровами за счет деревни, так что проблем с такой мелочью не было. А еще, тепло в придомке означало, что в жилой комнате даже ползать по полу невозможно из-за дыма, а спать будет совсем жарко.
– Батя, что за дела? Я вам лично оставил часть печени, чтобы не беспокоиться за ваше здоровье, те кто часто восстанавливает, тот быстрее и теряет, тебе ли не знать, ты в свое время знатно печени поел, а сейчас что творишь? Свое добро раздаешь, сам спиной маешься, мамку с больными ногами оставил. А если бы я загнулся в заграничье? А если бы не принес, ты же знаешь, что не каждую зиму можно такую тварь свалить. Иной раз трачу больше, чем добываю. Сам ведь знаешь, как там…
– А зачем нам тогда жить, если бы ты загнулся? А, сына? Вроде как, и незачем. А так, ты придешь, принесешь эту дурацкую печень, и подлечимся. А зиму и под мехами провести можно. Не голодаем поди. А вишь, что, староста-то учудил, зажрался староста. Как людям не спомочь, когда можешь? Да никак. Нужно спомочь, вот и спомогли. Да и вообще, не ори на отца. Мать, скажи ему, чего на отца орет.
Кочка лишь качнул головой. Спорить с батей бесполезно, из шкуры вылезет, но сделает по-своему. Ведь сам учил: – «обеспечь себе тылы, чтобы помочь другим, иначе это не помощь, а самоубийство. А сам чего»?
Делать нечего, полез к себе в строгие запасы доставать печень сушеную. Теперь на свой страх и риск ходить придется. Без такого запаса с серьезной раной не справиться. Хотя, может из свежей что достанется.
– При мне ешь. Мама, проследи за ним, и сама тоже ешь. Не отстану.
– А ты? Сынок, может в следующий раз?
– Нет, в следующий раз вы еще старше станете, там вообще не напасешься. Только этим и буду промышлять. А на обмен что? Пограничники ресурсное мясо не меняют, всё отдают, тебе ли не знать. Ты меня батя учил, не перечу и перечить не буду. И так этот раз только ресурсное привез. На охоту идти надо, с общего запаса много не наешь. Вам следующий сезон обеспечивать, а то опять какая напасть случится. Вот где ваши запасы? А ведь были…
Старики жевали печень и косились на сына, не спускающего с них глаз. Так, пока не доели, он и стоял впритык. – «Старосте положен небольшой кусочек, вот его и можно запрятать на холодный день. А этот придется дожевать, иначе действительно не отстанет, в меня пошел, шельмец».
***
Кочка остался ночевать в придомке, не полез в жилую. – «Да и не развернуться там, даже в дверь с трудом. А тут хорошо, мехами обложиться, да поближе к теплой стенке лечь, поди не сдует. В сугробах спал не жаловался, а тут, в доме почитай».
Утром встал с первым светом просочившемся под дверью, даже не слышал шатания народа по ночи, к бате приходили, по делу. Умылся и пошел искать у кого баня топлена. Их в деревне аж три штуки было. По дыму из дымоходного окна и нашел. Оказалось, ему затопили. Отмылся, отпарился, а вещей и не нашел. Забрали в постирку. Пришлось еще сидеть, а потом горячее одевать, на теле сушить. Потом бабы пришли, еду принесли, видать на большее рассчитывали, даже мыться надумали, шибко замарались видать, пока еду готовили, да не успели ничего, хотя Кочка и поближе уже подбираться начал, окликнули его с улицы, пришлось идти.
