Наваждение

Автор прекрасно описывает эпоху петровских времён. Живой язык, яркие образы, интересные монологи. Пейзажи не просто с любовью прописаны, они вписываются в портрет героев.

"Наваждение" Алексея Толстого представляет из себя рассказ послушника Спасского монастыря Трефилия. Но рассказ необычный, в лучших традициях гоголевской прозы. Да и сама стилистика "Наваждения" очень близка мистицизму "Вечеров на хуторе близ Диканьки" Николая Васильевича:

"Потоптался около них, побрел к воротам; на лавке сидит казак и с ним женка, та, что нам ужинать собирала. Обернулись ко мне -- зубы скалят. Обошел кругом весь двор, -- где что зашуршит -- так и вздрагиваю, дрожь пробирает. Что за напасть! Дошел я до церкви, сел на паперти на каменных ступенях и гляжу. Месяц высоко стоит над садом. Все кущи в росе, все кущи темные, пышные. На высоких тополях листы блестят. И тихо, так тихо -- слышно, как на реке Семи ухают лягушки. И во мне, -- в душе ли, или, прямо говоря, вот здесь, где дыхание, -- музыка началась. Будто слышу я -- пение множества голосов и слышу колокольный голос, веселый и частый, и хор то покрывает его, то отходит. Слушаю, и сладко мне, и слезы душат. И будто пение слышу я из храма. Обернулся -- на двери висит большой замок. А что, если это ангелы, как Никанор мне сказывал, заутреню служат? И так мне стало страшно, -- сполз с паперти и побежал по саду. А сирень мокрыми кистями -- хлысть, хлысть по лицу! Опамятовался только около дома. Стою, трясусь, смешно мне, и боязно оглянуться, и от радости зубы стучат. Раздвинул кусты, а за ними -- окошко и в нем сидит женщина и смотрит на меня, в лунном свету, вся белая, только брови темны, да глаза -- как две тени..."

Есть в тексте Алексея Толстого и упоминание самой Диканьки:

" -- Про Кочубея сказывал мне наш архимандрит, -- он сам из здешних, не то из Диканьки..."

и мотивы "Вия"...

"- Любовь, атаманша, черноватая старуха, к слову сказать, мало похожая на боярыню, а вроде ведьмы, про которую нам чумаки рассказывали, и спиной ко мне, на раскладном стуле, -- когда она вошла, сам не знаю, -- сидит женщина молодая или девица, на руку облокотилась, голую до локтя, в парчовом платье не нашего крою, перетянутая, с пышными рукавами, и две темные косы у нее вокруг головы окручены..."

И всё это переплетено с царствованием Петра, что позволяет сделать предположение, что "Наваждение" является одним из черновых набросков "Петра Первого" Алексея Николаевича.

Но более всего в рассказе Толстого меня поразило отношение "государевых людей" к духовным лицам, уничижение духовного сана:

"Был у нас тогда царем Петр, нынешней государыни родной отец. Чай, слыхали? -- С великим бережением приходилось идти по дорогам. Бродячих ловили драгуны. Или привяжется на базаре ярыжка, с сомнением -- не беглый ли? И тащит в земскую избу, не глядит на духовный сан. Ну, откупались: кому копейку дашь, от кого схоронишься в коноплю..."

Да и жаловаться на власть предержащих было бессмысленно, потому как:

"Шутка ли -- идти в Москву с доносом! Хлебнешь горя на допросах, не поверят -- пытка, а поверят -- все равно на цепи целый год будут держать..."

И, как выяснилось впоследствии Трефилий ничуть не преувеличивал опасность. Выполнение поручения Кочубея известить государя об измене Мазепы обернулось для Трефилия и Никанора большими бедами:

"И пошли. И промаялись мы всю осень и зиму до великого поста. Таскали нас по приказам. Возили в кандалах в Смоленск. Никанору ноги поморозили, -- совсем старичок ума решился. А я терпел. Как тогда окаменело сердце -- так и лежало камнем. Пытки принимал без крика. Многое передумал, лежа в подвалах на гнилой соломе..."

Да и после того как Государевым приказом дело велено было прекратить "хождения по мукам" Трефилия не прекратились, не помог и духовный сан:

"Около Курска меня поймали драгуны как бродягу и забрили в солдаты. Сначала бегал, конечно, -- ловили и пороли сильно. Только от злости и жив остался... "

В целом же рассказ "Наваждение" производит весьма тягостное впечатление. В нём очень сильно ощущается неприятие Толстым Петровской эпохи и надежда на революционные преобразования. И это не случайно. Ведь датирован рассказ "Наваждение" 1917 годом...