Czytaj książkę: «Прощай, моя совесть! Привет, моя месть!»

Кому угодно, но только не им..

– Здравствуйте, меня зовут Лошадь. И я – наркоманка.

– Здравствуй, Лошадь, – растягивая фразу, как дети в группе продленного дня, и переглядываясь, сказала группа из шести анонимных наркоманов в завязке.

– А еще я шизофреничка, на учете в городском психоневрологическом диспансере с четырнадцати лет, социопатка – люто и, не сдерживая себя, презираю людей сознательно с пятнадцати, сексоголичка с тринадцати и вегетарианка с семнадцати лет. И если наркоту я на время, кажется, победила, то все остальные радости живут во мне очень ярко.

Все напряглись, не понимая происходящего, а Рыжая даже захихикала как-то нервно.

– У меня в голове живет лошадь, поэтому меня все зовут Лошадь. Многие не хотят, но я настаиваю – они привыкают. Хотя в лошадях нет ничего плохого, но применительно к девушке звучит как оскорбление. Такой общественный шаблон.

– А что ты хочешь от жизни? – произнес кто-то около входной двери.

Все обернулись. Это был Макс, один из самых брутальных и авторитетных наркоманов в завязке. Он смотрел на Лошадь, нагло изучая ее физиологию, облокотился на косяк и ждал ответа. За секунду Лошадь тоже осмотрела Макса. Увидела красивые своей наглостью глаза, увидела в них вызов себе, увидела, что он готов дерзить и вступить в ораторский бой, поэтому ответила искренне:

– Я хочу дом, семью и написать книгу.

– Так это же так просто – завести семью… – удивилась Рыжая, оглядываясь по сторонам в поиске поддержки.

– Для многих – просто, – за Лошадь ответил Макс, глядя ей в глаза. – А вот для Лошади – это самая большая проблема.

– Почему? – Спрашивая это, Лошадь хотела, чтобы Макс или кто угодно другой правильно ответил на вопрос. Именно так, как она, долго мучаясь ночами, да и днями тоже, выводила ответ на этот вопрос. И вывела его.

– Потому что умная, – ответил Макс. – Сложно найти достойного.

– Потому что планка завышенная, – вызывающе перебила Макса девушка, появившаяся в проходе рядом с ним. Она красиво и четко обвила руками его шею, пропустив ухо между большим и безымянным пальцами, и своими губами проглотила его губы.

– Ну вот, как всегда, пришла Нина и все испортила, – как-то по-личному прошептала Рыжая.

Все задвигались на стульях, смущенно отворачиваясь от целующихся, и, в спасительном волнении найдя на стуле Лошадь, воткнули свой взгляд в нее.

Лошадь же с интересом рассматривала целующихся, чем повторно смутила всю группу бывших наркоманов, сознание которых теперь было расколото вопросом: прилично ли смотреть на тех, кто неприлично смотрит на неприлично целующихся?

– Не бойся, красотка, не отберу, – уверенно повышая голос, сказала Лошадь.

Поцелуй остановился, все замерли, а Рыжая даже сжала ноги в коленях и подтянула их к животу, предчувствуя большой конфликт.

Нина выпустила пальцы из волос Макса, слегка улыбнулась ему, прищурив глаза, и, практически одними губами прошептав «Я ненадолго, ладно?», опасно двинулась в центр зала к Лошади.

Пока она делала эти десять шагов, Лошадь успела рассмотреть, насколько красивая и безвременно стильная Нина. Наверняка она была моделью или даже сейчас – модель. Из-под черной, корсетной формы блузки по шее до мочки уха тянулись извивающиеся тонкие листья татуировки. Частью какого рисунка они были, Лошадь не успела додумать, потому что, словно делая это на уровне автоматизма, Нина в движении подхватила за спинку свободный стул, пользуясь рукой, как рычагом, вскинула его высоко вверх и с громким выдохом «хэ-э-э-эй» обрушила на сидящую Лошадь.

Спать не получалось, поэтому Лошадь набрала его номер в четыре утра.

– Малыш, что-то случилось? – услышала его сонный голос.

– Да нет, все нормально, – слишком спокойно проговорила она. – Звоню сказать, что я тебя не люблю. Да и не любила никогда.

– Я не понял прикола. Совсем не смешная и отвратительная шутка.

– Это не шутка. Прощай.

Лошадь отключила телефон, понимая, что он будет звонить до тех пор, пока не сойдет с ума.

Он ее любил, но ей было этого мало. Лошадь достала из холодильника лед, завернула в салфетку, прижала к голове и легла на пол. Голова болела, потому что Нина ударила профессионально – ребром ножки. Лошадь на какое-то время потеряла сознание. А когда вернулась, многие из ребят уже ушли. Нина и Макс, разумеется, – тоже. Проводить Лошадь домой очень захотела Рыжая.

– Как тебя зовут? – спросила, приподнимаясь, Лошадь.

– Надя, – поморщилась Рыжая. – Стремное имя, правда? Поэтому я предпочитаю – Рыжая.

– Хорошо, Рыжая, это тебе Нина велела меня отвести, а потом ей все рассказать?

– Нет. Честно. У меня с ней свои счеты.

– Расскажешь?

– Потом как-нибудь, когда пойму, что тебе можно доверять.

– Логично.

Лошадь поднялась с пола и села на стул. Осмотрела себя – небольшие царапины на руках, голова болела не сильно, только шишка.

– Вроде я нормально отделалась?

– Ну да, только вот тут еще… – Рыжая достала зеркальце и открыла перед лицом Лошади.

По лбу Лошади шли две вертикальные параллельные царапины, видимо ножка расцарапала.

– Да нормально.

– Даже красиво, – с улыбкой поддержала Рыжая.

– Пойдем выпьем чего-нибудь?

– Я не против.

У входа были припаркованы две машины: белый Jaguar Лошади и черный Porshe Caenne – Рыжей. Решили ехать на Jag, но за руль села Рыжая.

– Расскажешь мне про них? – спросила Лошадь, когда машина тронулась.

– Про Нину с Максом?

– И про них, и про всех. Я смотрю, тут все такие не простые. Целое мажорское сообщество. Идеально – взорвать всех сразу. Людям бы понравилось.

– Ну ты зря, – возразила Рыжая. – Вот мажоров-то тут как раз не много.

– Странно, но они же все наркоманы с бабками.

– Да, но ты-то тоже такая, – улыбнулась Рыжая.

– Согласна. Итак, кто этот красавчик в бабочке?

– В бабочке был Винсент.

– Кличка Винсент?

– Да нет, имя такое. Отец у него коллекционер живописи. Причем такой, настоящей. Фанат Ван Гога, вот и назвал его Винсентом.

– Чушь какая. Отец – дегенерат.

– Да нормально, чё ты такая категоричная. Отец – клевый, я бы с таким трахнулась. А Винсента Винсом все зовут. Нормально. Лучше чем Петя.

– Лучше чем Петя, но хуже чем Петр. Ладно, проехали. Так что он?

– Лоббисты команды предыдущего президента не пускали в страну сеть Starbacks, поэтому он, зная, что вечно так продолжаться не будет, после кризиса за сравнительно небольшие деньги выкупал в собственность конченные кафешки и небольшие квартиры на первых этажах в центре крупных городов страны. Он говорил, что, потратив пять миллионов, купил пятьдесят восемь помещений.

– Мило. И что?

– Потом к власти пришел новый президент, а Винс в тот же миг, не делая нигде ремонта, завесил все фасады баннерами «Мировая сеть кофеен. Скоро».

– И стал ждать?

– Нет, он организовал более ста писем от разных людей в главный офис Starbacks, мол, «спасибо, что наконец-то появляетесь и у нас». А те – ни сном ни духом. Аналитиков отправили, ну те и вышли на связь с Винсом.

– И за сколько он продал им все это счастье?

– За семьдесят четыре миллиона. Отцу вернул деньги и на черном рынке искусства купил ему картину «Юноша с васильком», которую Ван Гог написал в конце своей жизни в Овер-сюр-Уазе.

– Охренеть можно!

– Не то слово.

– Да, он прекрасен, но неужели в нем нет ничего плохого? Ведь так не бывает? Он – гей?

– Нет, гей у нас Платон. А Винс просто в открытую спит с проститутками. Считает это честностью.

– Ну, слава богу, а то я уж подумала, что он маньячелло какой.

– Кто его знает. – Рыжая выдохнула. – Кто друг друга вообще знает…

Звонок в дверь в восемь утра вернул из воспоминаний предыдущего дня и напугал Лошадь. Она сняла примочку с головы и в одних трусах тихо пошла к дверному глазку.

– Черт, теперь он мне не даст покоя. Надо переезжать, на хрен, отсюда.

Однако за дверью стоял не он, а какой-то другой парень.

– Чё надо? – крикнула, не открывая, Лошадь.

– Доставка из «Авалона».

– О, прекрасно, – сказала Лошадь, распахивая дверь. Она вспомнила, что вчера, будучи уже пьяной, догадалась заказать на сегодня еду и шампанское себе домой.

Посыльный – парень лет пятнадцати – сделал шаг в квартиру, но, увидев Лошадь в одних трусах, остановился у порога.

– Да заходи уже давай, не стесняйся, – спокойно пригласила Лошадь.

Парень выставил всю еду, пару раз взглянув на Лошадь через зеркала на стенах прихожей, забрал деньги и ушел, полный впечатлений, которые будут возбуждать его всю дальнейшую жизнь.

А Лошадь уселась на диван и откупорила Asti Martini. Сделала пять глотков из горла и приложила холодную бутылку к голове. «Фу, совсем хорошо».

Шампанское сняло напряжение в затылке. «Странная штука, – подумала Лошадь, – если бы не стулом по голове, то я, наверное, еще долго тянула бы эти стремные отношения с ним, не стала бы разрывать, а тут бах – и все. Все-таки, когда ты в агонии, принимаешь нормальные решения. Или мое подсознание решило, что так комфортно – в один момент все скинуть… Черт его знает, но интересно».

Лошадь опять потянулась за шампанским и только сейчас заметила номер телефона, написанный ручкой на руке. Это был телефон Рыжей. Рыжая написала его в баре, совершенно на автомате, когда рассказывала про очередного члена общества анонимных наркоманов.

– Вероника… – начала Рыжая после того, как за барной стойкой «Авалона» они заказали каждой по пять рюмок белой текилы Olmeca. – Абсолютно банальная история – периодически встречалась с уже сильно взрослым и богатым с шестнадцатилетней девственности. Не играла в любовь, а сразу с ним договорилась – пятьдесят тысяч за каждый месяц. За это all inclusive, кроме игры в настоящую любовь.

– Это забавно – делать минет, когда тебе не нравится человек, но делать надо. Похоже на изнасилование. Мужикам это нравится.

– Ну да, этим она и подкупила его, это даже его заводило – ее небрежность, ее открытая демонстрация, что она с ним только из-за денег. И это ее унижение возбуждало мужика, у которого в эмоциональном плане уже было в жизни все, кроме этого.

– А ты того мужика видела, красивый? Как, кстати, его фамилия?

– Ну такой… Они, политики, все красивые. Люди же некрасивых политиков не выбирают. И всегда такой чрезмерно ухоженный.

– Да, если у них вечернее телешоу, то они весь день морды пудрят и маски делают. В этом работа этих политиков – отлично выглядеть и складно разглагольствовать, те еще актеры. Так как, говоришь, его зовут?

– Романов, он – депутат парламента.

– Знаешь, Рыжая, я уверена, что где-то внутри, втайне, он знал, что не пройдет и нескольких месяцев, как она станет зависимой от него, а возможно, полюбит. Не по привычке, а по-настоящему. Так всегда: знакомишься – думаешь, что он для меня слишком взрослый. А проходит двадцать минут, понимаешь: клевый – потянет.

– Точно. Вероника, сама этого не ощущая, все глубже тонет в жизни своего взрослого мужчины. Знаешь, все больше и больше скучает по нему, когда он проводит время со своей семьей.

– А жена знает про нее? – спросила Лошадь.

– Знает, но куда ей деваться с тремя-то детьми. Сидит помалкивает. Молодых аниматоров, наверное, в Турции со своими подружками мстительно трахает.

– Уже целая плеяда сорокалетних неуловимых мстительниц сформировалась, которые двадцатилетними замуж удачно вышли.

Рыжая залезла на барный стул и, поднимая бокал, громко провозгласила тост:

– За то, чтобы наши любовники были моложе нас!

На них посмотрели, но мало кто даже улыбнулся. Шутка и порыв не накрыли всех. Рыжая сползла обратно на стул.

– Ну а кто тот парень, на нищего похожий?

– Лысый?

– Ну да.

– Это Физ. Он должен был стать компьютерным гением, шарил лучше всех. Ты когда-нибудь видела систему, которая в Интернете находит случайного пользователя и соединяет тебя с ним?

– Чат-рулетка, что ли?

– Да, это он придумал.

– Нет, это неправда. Какой-то русский школьник ее придумал…

– Это произошло много лет спустя. А вначале был Физ. Он нам ее показывал еще давно, до этого школьника.

– Так а почему не запустил?

– У него в тот год на отца в третий раз покушались. Взорвали на стадионе. Уже не мелочились. Он после этого долго размышлял, что глобально принесет чат-рулетка отдельному интернет-пользователю: добро или зло?

– И что?

– Он решил, что – зло. И не стал патентовать проект.

– Сейчас бы он огромных денег стоил.

– У него деньги и так есть. Матери, как таковой, не было – Физа отец воспитывал, когда развелся с матерью. Он его тогда очень жестко у нее отнимал – через неправду, подставляя ее по-разному. Поэтому Физу все деньги отца достались и предприятия. Потом те, кто, скорее всего, и взорвал, пришли к нему выкупать доли в бизнес.

– И он продал?

– Разумеется, продал. Торговаться или сопротивляться не стал – не дурак. Продал. Не так дорого, как бизнес стоил, наверное, но все же.

– И много получил?

– Он не говорил, но знаешь, эсэмэски приходят в конце месяца о зачислении процентов на текущий счет? Так вот, я случайно одно сообщение у него увидела – начислено за месяц двадцать семь тысяч. А сколько этих счетов – кто его знает.

– А чё же он как бомж одевается?

– Сама спроси – не знаю. Может, нравится, может, специально понтует, а может – наплевал на все.

После этого Рыжая и Лошадь заказывали Martini Extra Dry с водкой Grey Gus, пока не сбились со счета порций. Очнулась Лошадь уже в своей квартире, с гремящей головой. Лошади были интересны все ребята, состоящие в сообществе, – каждый из них, пройдя нелегкий путь зависимости от разной наркоты, пытался справиться. Поэтому она была немного расстроена, что не обо всех расспросила Рыжую.

Вспоминая события прошедшего дня, Лошадь периодически засыпала, разгружаясь от напряжения. Уже вечерело, когда очередной многократный и настырный звонок разбудил ее.

«Во черт, теперь это точно он. Ну не хочу я с ним выясняться». Тем не менее Лошадь поднялась и пошла к двери. Сквозь глазок она увидела Рыжую с каким-то листом бумаги в руке. Рыжая кричала и махала руками. Лошадь открыла дверь.

– Какие-то козлы разбили мне в машине боковое заднее и положили на сиденье этот хренов лист, – выпалила Рыжая на одном дыхании и быстро вошла в квартиру. – О, прикольные кресла, я тоже себе заказала новую обивку с выбитым велюром.

Лошадь взяла у нее лист бумаги, на котором обыкновенным шрифтом Arial было напечатано «ЭКСПОЗИЦИЯ».

– Я залезла в Википедию, так она мне так много значений дала… Хер знает, что и думать, – открывая Red Bull и падая в кресло, продолжала Рыжая.

– А почему ты думаешь, что на это нужно как-то реагировать?

– Потому что осколков стекла нет – вырезали как в детективах, ровный лист бумаги на заднем сиденье, и даже ничего из тачки не…

Рыжая не успела договорить, как хлопок, звук лопнувшего стекла и звон падающих осколков окна гостиной перебил ее убедительную речь. Большой камень, обернутый белой бумагой, подкатился к ногам Лошади, и все стихло. Рыжая вжалась в кресло и тихонько скулила от испуга.

Лошадь подняла камень, сняла измятый лист и расправила его. Посмотрев, ухмыльнулась.

– Что там? – тихо спросила Рыжая.

– Валентинка, – усмехнулась Лошадь и протянула бумагу Рыжей. – Сама не догадываешься?

Рыжая взяла листок. На нем тем же обычным Arial было написано «ЭКСПОЗИЦИЯ».

– Мне вот только интересно, – сказала Лошадь, откупоривая двадцатипятилетний виски Makkalen, – это мне послание или опять тебе?

– Мне тоже налей чистого, – тихо попросила Рыжая.

– Ты же на машине.

– Мне уже все равно и, вообще, страшно. Я же никому плохого не делала ничего, Лошадь, честно… Как в фильмах про маньяков.

– Я знаю, Рыжая, не ссакать. Все будет хорошо. Надо выяснить, что это за херня такая с «ЭКСПОЗИЦИЕЙ».

Зазвонил телефон Рыжей.

– Это Макс, – удивленно уставившись на экран, потом на Лошадь, сказала Рыжая.

– Так бери, чё тянешь. Только на динамик внешний переключи.

– Але, Макс, привет. – Рыжая, переключая телефон на громкую связь. – Чё ты?

– Рыжая, – не здороваясь, начал Макс. – Тебе что-нибудь слово «ЭКСПОЗИЦИЯ» говорит?

– Твою мать… – заскулила Рыжая и сползла на пол, опять в страхе поджав ноги под себя.

– Макс, привет, это Лошадь. Просто Рыжая у меня, и ей совсем поплохело. Не против, если я продолжу разговор?

– Ну здравствуй, Лошадь, – не смутившись и даже как-то по-родственному ответил Макс. – Как голова?

– Потом расскажу, нормально. Что там с «ЭКСПОЗИЦИЕЙ»?

– А что у вас?

– Разбитое стекло машины и «ЭКСПОЗИЦИЯ» на заднем сиденье у Рыжей, а у меня десять минут назад камень, обернутый в «ЭКСПОЗИЦИЮ», разбил окно гостиной. Что это?

– Не знаю пока. У нас тут то же у всех: у меня «ЭКСПОЗИЦИЯ» вырезана на капоте машины, у Нины зарезан Малкович…

– Кто это?

– Доберман, а под его лапу положен лист с «ЭКСПОЗИЦИЕЙ», у Вероники… словом, у всех наших из общества есть «ЭКСПОЗИЦИЯ».

– Жопа какая-то.

– И эта жопа началась, когда ты нарисовалась! – услышала Лошадь в трубке крик Нины.

– Так что через полтора часа все встречаемся в «Сейфе» и будем заново знакомиться, – продолжал Макс.

– Я бы на твоем месте не вздумала не прийти, – прокричала Нина, – мы мертвого трахнем!!!

– Я это уже поняла, – спокойно сказала Лошадь, глядя на испуганную Рыжую, – мы будем обязательно.

Лошадь закончила разговор, подошла к столику, взяла виски и, словно пила компот, сделала из горла семь глотков.

– Так, Рыжая, перестань ныть, садись и рассказывай про всех остальных ребят из сообщества. Надо подумать. – Лошадь залезла на подоконник.

– Про всех? Про кого теперь?

– Про Нину и Макса.

– Нина, значит, – напряглась Рыжая, начиная рассказ. – Нина… Ее в общество привел отец.

– А разве не Макс?

– Нет, Макс с ней был, когда уже слез, а она жестко сидела на коксе. Он ее не мог уговорить. Видно, что совсем конченая модель была.

– Я так и думала.

– Что думала?

– А что модель.

– Ну да. Она по миру много поездила, любимой моделью Yamamoto была даже какое-то время, пока во французском Playboy не стала playmate года. После этого он от нее отказался и на показы больше не брал.

– Ревновал?

– Ну не знаю я их личных отношений. Она говорила, что отцу на его день рождения сделала такой подарок – снялась голой.

– Прекрасный подарок.

– Наверное, не будь он послом во Франции.

– Ого, она крутая. Мне нравится.

– Как она может тебе нравиться после того, как отхерачила стулом? – искренне удивилась Рыжая.

– Я сама виновата – напросилась. Я чувствовала это. Не нужно было мне так себя вести.

– Ну ты даешь.

– Мне вот что непонятно. Как получилось, что после того, как против папаши своего такой финт выкинула, она послушной стала и в общество по его указке пришла?

– Не знаю, но она его сейчас очень слушается. Делает все, что он скажет. Просто мармеладная стала с ним. Говорит, что всем ему обязана, и знает, как сильно он ее любит.

– Но должна же быть какая-то причина.

– Я не знаю, надо у кого-нибудь выяснить, с кем она больше всех общается.

– А с кем она общается?

– Да ни с кем, она презирает общество, как и ты…

– Да уж, мы с ней во многом похожи… – задумалась над сказанным Лошадь. – Понятно, в общем, давай дальше. Макс.

– Так, значит, Макс… – словно на экзамене напрягалась Рыжая. – Он создал это общество. Потому что совсем в своей музыке убил себя. Он участвовал в первом проекте «Фабрики звезд», но музыкальная карьера не сложилась, вот он с катушек и снесся. Друзья все на сцене, в клипах, вокруг толпы фанатов, а он один остался после славы временной. Сначала пил, дальше – героин. Что-то писал, к продюсерам ходил. А потом – забил. Года четыре жестко сидел на герыче, пока не очнулся от передоза в клинике. Еле выходили. С тех пор отходит.

– А с Ниной как познакомился?

– У них отцы – чиновники. Они на каком-то мероприятии познакомились.

– Понятно, избалованное и пропащее детство с измененными ценностями в жизни.

– Знаешь, Макс – совсем странный. На первый взгляд козел еще тот, но это не так. Он семью очень хочет и детей. Сам про это говорил много раз, но как-то не складываются у него долгие отношения. Слишком он требовательный, что ли…

– Ты с ним спала тоже? – прервала рассказ Лошадь.

– Фу-ты… Умеешь же ты так сразу… – немного смутилась Рыжая. Задумалась. Продолжила: – Мы не были вместе. Я просто несколько раз оказалась рядом с ним, когда ему совсем плохо было в жизни, понимаешь?

– Так трахалась или нет?

– Ну да, только это не как по любви было.

– Как по физиологии?

– Нет, это как-то по-дружески, что ли…

– Понятно. Хорошая дружба. Он с Ниной поругается – и к тебе в кровать прыгает для успокоения. А ты как мать Тереза прям.

– Мне его жалко. Да и красивый он в своей грусти. Нравилось мне с ним трахаться.

– С этого бы и начинала, – рассмеялась Лошадь. – Не сомневаюсь в этом.

– Вот, – спеша поменять тему, продолжила Рыжая, – а потом Нину отец привел. Теперь они вместе и сюда ходят. Тут я и с Ниной уже познакомилась. Вроде нормально у них все, но чувствуется, что тоже не то…

– А ты?

– А я только от случая к случаю, – грустно улыбнулась Рыжая.

– Как-то противно по-достоевскому.

– Не суди, Лошадь. Это моя жизнь. Не простая, как и у всех, при ближайшем рассмотрении.

– Ладно, извини. Я в душ.

– Давай. Я пока в телевизор попялюсь.

Лошадь ушла в ванную комнату, а Рыжая решила рассмотреть ее квартиру. Это была большая квартира-студио, метров сто общей площади. Чисто. Даже педантично чисто. Такое чувство, что тут живет эгоцентрист. Фотографии на комоде. Маленькая Лошадь на плечах у папы смеется так, как можно смеяться только в беззаботном детстве. Семейная фотка – папа, мама, Лошадь и младший брат. Красивый. «Интересно, – подумала Рыжая, – он в нашем городе живет?» На полках не было фотографии парня Лошади, даже друзей на фотографиях не было. Только семья. «Где же телевизор?» Рыжая осмотрелась. Телевизора не было. Рыжая заглянула в приоткрытую дверь ванной, откуда доносился шум воды душа. Зашла так, что Лошадь не услышала.

– Лоша-адь… – позвала Рыжая, закрывая крышку унитаза и усаживаясь на него.

– Черт, ты меня напугала, – выглянула из душевой кабины Лошадь.

– Ты мойся-мойся, я тут посижу, – улыбнулась Рыжая.

– Рыжая, – опять выглянула Лошадь, – ты часом не бисексуалка? Может, мне для твоей радости дверцу приоткрыть?

– Да вроде нет, хотя ты мне не противна, а даже наоборот… А ты часом не лесбиянка? Я не увидела фотографий твоего парня. Он существует?

– Был, да сплыл, – перекрикивая шум воды, ответила Лошадь.

– А брат где? Познакомишь?

– Посмотрим на твое поведение, – улыбаясь, прокричала Лошадь.

– А родители?

Лошадь выключила воду и выглянула из кабинки.

– Дай полотенце, пожалуйста…

Пока она вытиралась, Рыжая увидела какую-то жирную черную полосу, которая шла у Лошади от шеи по всему позвоночнику до копчика.

– Лошадь, это что – татуха?

– Да, Рыжая, татуха. А ты к бабочкам на копчике привыкла?

– И что она значит?

– Значит, что я должна помнить.

– Помнить что?

– Помнить все, Рыжая. Тебе не кажется, что ты слишком много вопросов задаешь?

– Ну, извини за любопытство. Я, знаешь, тоже все помню. Многие вещи хочу забыть, а не могу.

– Уже пора ехать.

– Последний вопрос можно?

– Давай, но только последний, – согласилась Лошадь, залезая в трусы.

– Ты богатая?

Лошадь посмотрела на Рыжую, как на младшую сестренку, подошла и обняла ее.

– Богатая, Рыжая. Можно дружить, – сказала и рассмеялась.

– Ну прекрати ты, – смутилась Рыжая. – Это я чтоб знать – платить за тебя везде или на равных. Я бы за тебя платила – мне нравится с тобой общаться.

– А почему не «дружить»?

– Для этого время надо, – ответила Рыжая.

– Мне тоже нравится с тобой общаться, Рыжая. Не боись, подружимся! – оптимистично уверила Лошадь.

Пока ехали в «Сейф», Рыжая успела рассказать о последних двоих членах общества анонимных наркоманов – гее Платоне и странной корейской «половинке» Мише.

– Так вот, – начала Рыжая, – остались Платон и Миша. Платон – гейский гей. Ты как, кстати, к геям?

– Толерантно, – улыбнулась Лошадь.

– Про то, что он – гей, знают все. Даже его предки, прикинь, знают. Со временем спокойно стали относиться. А когда он с наркотой завязал и в общество вступил, можно сказать – вообще хорошо. Опять же – опрятный всегда, галантный, подружкам матери нравится.

– Взрослые тетки вообще любят геев. Он манерный? Я не слышала, как он говорит. Меня манерные раздражают.

– Так манерные – это не геи.

– В смысле «не геи»? – удивилась Лошадь.

– Манерные – это пидовки, а Платон – гей.

– Бред какой. Это кто такую муру придумал?

– Геи и придумали, чтоб дистанцироваться от пидовок.

– Завязывай этот разговор – бесит он, – поморщилась Лошадь. – Скажи только, откуда у него бабки и дружит ли он близко с Максом и Ниной?

– Лошадь, мы все в какой-то мере дружим с Максом и Ниной. Мы – одна семья по общей беде, и только вместе нам спокойнее. Мы видим таких же конченых в прошлом, как и сами. И это нас спасает. Зачем, думаешь, на собраниях мы говорим «Я уже два года и четыре месяца не употребляю»?

– И зачем?

– Чтоб каждый понимал, что хоть и хочется иногда, но надо держаться, как другие твои друзья. Им тоже плохо, но они держатся. И я должна.

– Понимаю.

– А деньги у Платона от политиков. Знаешь, что они, как и мы, поддерживают друг друга. У Платона рекламное агентство. Через него размещают всю рекламу правящей партии в телике, радио и наружке.

– Большие бюджеты?

– Нереальные… И системные.

– А кто конкретно у него связующее звено? – рассмеялась Лошадь.

– Фу-ты, – Рыжая тоже заулыбалась скабрезности, – не знаю кто. Не видела никогда его. Спроси у него сама.

– Как-нибудь спрошу. Давай про Мишу. Чё ей мужское имя дали?

– Говорит, что Миша – более женское имя, чем мужское. Мишшшшаа. Чувствуешь, что оно более женское?

– Не чувствую. Знаю только, что Михаил – очень красивое и мужское.

– Ну а она – Миша. Родители – артисты из драмы нашей.

– А, тогда понятно. Считай – повезло, а то могли бы какое-то более сложное дать – из нескольких имен, например. Они считают, это модно.

– Миша – «половинка».

– Это что значит?

– Наполовину – кореянка. Когда наполовину – их «половинками» называют. Она в этом году заканчивает универ, будет актрисой. Уже сейчас много предложений – внешность интересная.

– Сумасшедшая, как все студентки театральных?

– Ну не без этого, – согласилась Рыжая. – Всегда какие-то модности притаскивает из универа. Сейчас у них модно слово «говно» ко всему добавлять.

– Это как?

– Ну, например, говоришь ей: «Это классный фильм?» А она: «Это не фильм, а говнофильм какой-то» или «Миша, это народная мудрость», а она: «Это говномудрость».

– И долго такие сдвиги продолжаются? – рассмеялась Лошадь.

– Да нет, как все модности – быстро проходят. Сейчас она уже на завершающей стадии – не так часто говорит.

– А у нее деньги есть? Это твой любимый вопрос, Рыжая, – приобняла приятельницу Лошадь.

– Да прекрати ты, – засмущалась та. – Бабок у нее мало, но говорит, что хватает. Гордая и экономная.

– Говногордая, как Нина?

– Нет, классная, без говна в душе. И с Ниной она не очень.

– Ну, прекрасно. – Лошадь показала парковщику, чтобы тот открыл шлагбаум перед въездом в «Сейф».

Тот, увидев двух девушек в дорогом автомобиле, по-холуйски обрадовался и постарался услужить. Припарковавшись, Лошадь и Рыжая вошли в «Сейф».

В самом углу были сдвинуты несколько столов, за ними собрались все, кроме Макса и Нины.

– …И я уж никак не ожидал, что мэр тоже геем окажется, прикиньте, – эмоционально рассказывал Платон какую-то историю.

– Не манерный, – шепнула Лошадь Рыжей, кивая в сторону Платона и подходя к столу. – Всем привет.

– Привет, Лошадь, – услышала она в ответ только от Платона и Вероники.

Остальные отморозились. Вероника встала, подошла и обняла Рыжую:

– Ну чё, ты тоже получила?

– Да, блин, уроды, стекло в машине разбили.

Многие смотрели на Лошадь, как в первый раз.

– Ребята, если вас накрутили, что я к этому как-то причастна, то это неправда, – решила первой поднять всех волнующую тему Лошадь.

– Ну давай с тебя и начнем, – услышала она за спиной голос Нины, которая вместе с Максом только что завалились в «Сейф».

– Будем что-то пить? – словно ничего не произошло, спросил у всех Макс. – Я точно буду.

Все поддержали, поэтому Макс заказал на всех пять самых больших сетов из японского меню, пять бутылок сливового вина и три литра саке. Когда официант ушел, посмотрел на Лошадь:

– Давай, Лошадь, начинай.

– Начинать «что»? – спросила Лошадь.

– Что ты думаешь по поводу «ЭКСПОЗИЦИИ»?

– Мне слегка страшновато, потому что я получила сегодня разбитое камнем с запиской окно.

– Да, я там тоже была в этот момент, – вставила Рыжая.

– Это не имеет значения, – ворвалась в разговор Нина. – Она могла сама себя так подставить, чтобы на нее не подумали. Могла ведь, Лошадь?!

– Могла. Но зачем? Я думаю, что сейчас нужно искать не того, кто это сделал. Тут нужно искать причину того, что сделали, – спокойно рассуждала Лошадь.

– И какая же может быть причина? – спросил Физ, впервые отрываясь от iPad.

– А вот этого, Физ, я уже не знаю. Думаю, вам всем это должно быть лучше известно. Если прислали всем из общества, значит, это сделал враг всего общества, а не чей-то конкретный враг, понимаешь?

– Логично, – сказал Физ, вновь пялясь в экран.

– Поэтому тут уж я могу у вас спросить: кто ваш враг и не делали ли вы кому чего-то плохого? – Лошадь сказала это деликатно, после чего обвела взглядом всех ребят.

При этих словах Физ поднял голову и посмотрел на Макса так, как будто их связывала какая-то история. Макс отвел взгляд и стал наливать сливовое вино в бокалы. Нина тоже пристально рассматривала ребят, а встретившись взглядом с Платоном, засмеялась, потому что Платон томно прикусил губу, преувеличенно театрально изображая страсть. Винс посмотрел на часы, состроил гримасу, демонстративно давая понять, что ему здесь скучно и все это бестолково. Вероника оторвалась от эсэмэсок, которые постоянно строчила на телефоне, и поймала на себе взгляд Нины. Почувствовав, что та смотрит с особым пристрастием, громко выдала: «Что-о-о-о?!», тем самым разряжая тихое паническое недоверие.

– Послушайте, – сказала Миша. – Мне кажется, что это просто какая-то говношутка одного из нас. Надо, чтоб он признался в этом, и все. А мы простим. И забудем. И набухаемся.

– Ты о чем?! – огрызнулась Нина. – Малковичу горло перерезали, как в фильмах ужасов, какой-нить бритвой. А ты говоришь – «шутка»? Я все равно считаю, что это от Лошади исходит. – Нина опять повернулась к Лошади: – Лошадь, скажи, ты вчера вела себя как сука, и я тебя стулом огрела. А ты за это решила всех запугать и собаку мою убила. Просто скажи «да».

– Нина, – начала Лошадь, – посмотри на меня, пожалуйста. Я признаю, вчера на собрании повела себя по-свински, пытаясь глупо хамнуть, но уверяю тебя, я это сделала не специально, а по привычке, понимаешь. Из самообороны, что ли. Ты мне глубоко симпатична. И я прошу прощения за свой вчерашний поступок.