Czytaj książkę: «Чучело рыжего кота»

БУКЕТ ДЛЯ МАРИИ

На улице было тепло и солнечно, но лужи, оставленные вчера майским дождём, всё ещё лежали, ловя и отражая силуэты проходящих мимо людей.

Зигмунд не спеша шёл по улице Семи Птиц, насвистывая какую-то старую, всеми забытую мелодию. В правой руке он держал коричневую в зелёную полоску сумку, в которой лежало чучело жирного рыжего кота, завёрнутое в несколько слоёв газетной бумаги. Зигмунд был чучельником. Изготовлением чучел он зарабатывал себе на жизнь вот уже двадцать лет, и за все эти двадцать лет ему ни разу не приходило в голову сменить профессию. Зарабатывал он не слишком много, но достаточно для того, чтобы жить, не умирая с голоду. C каждого оплаченного изделия он всегда откладывал немного денег в чёрную деревянную шкатулку, стоявшую у него под кроватью. Это были деньги на незапланированные развлечения, как он их сам называл. Так что, если не возникало никаких непредвиденных расходов, он смело доставал из-под кровати чёрную шкатулку и без всяких раздумий тратил деньги на поход в какое-нибудь захудалое кафе (где он обычно засиживался до утра), на новую книгу (которую он, может быть, даже и никогда не прочтёт), на визит к проститутке или же просто покупал какие-то понравившиеся ему безделицы. За всю жизнь Зигмунд так ни разу и не усомнился в том, что деньги были потрачены не на то, на что следовало бы.

Однако он знал, что кот, который лежал в его сумке, не принесёт ему ни гроша. Это был кот его единственного друга доктора Альфреда Адлера. Около месяца назад Альфред, как всегда, выпустил своего рыжего любимца на вечернюю прогулку. А утром следующего дня нашел его лежащим в ста метрах от своего дома мёртвым. У кота был вырван весь правый бок, вместе с кишками. Кот жил у Альфреда вот уже одиннадцатый год, и тот захотел оставить его у себя теперь уже в виде чучела. Зигмунд согласился выполнить просьбу своего друга и увековечить его питомца. Но, увидев, что у кота не хватает половины брюха, засомневался в успехе данной затеи. Позже ему пришлось вшивать искусственный кусок меха в чучело. Зигмунд восемь раз перекрашивал шерсть, прежде чем наконец-то нашёл подходящий оттенок. Чучело было готово через две с половиной недели. Но Зигмунд специально тянул время до дня рождения Альфреда. И вот в день тридцатипятилетия друга он положил кота в сумку и шёл вручать подарок.

Зигмунд посмотрел на часы, висевшие на противоположном доме. Своих у него никогда не было, и он поклялся самому себе в том, что уже никогда не будет. От вида ускользающего времени портится настроение и работа не удаётся, считал Зигмунд. Но, так или иначе, иногда ему всё же приходилось считаться с работой механических счётчиков вечности.

На часах было без пяти минут три. А встреча была назначена на половину четвёртого в кафе за углом. Зигмунд решил немного прогуляться и свернул в переулок.

У дома номер 46в он присел на старую покосившуюся лавочку с намерением выкурить сигаретку. У противоположного дома стояло несколько старух, живо беседующих о чём-то. Заметив Зигмунда, они принялись шептаться, показывая на него пальцами.

«Ох уж эти старухи», – подумал Зигмунд.

Он достал из кармана пачку сигарет и обнаружил, что у него нет спичек. Зигмунд дважды обыскал каждый карман, но спичек так и не нашёл. Осмотревшись, он увидел неподалёку молодого человека, стоявшего напротив входа в дом. На нём был длинный серый плащ, стянутый на талии черным поясом. В одной руке он держал шикарный букет каких-то красивых, но неизвестных Зигмунду цветов, в другой тлела сигарета. Парень нервно курил, судорожно выдыхая дым прямо в сторону своего букета, и неотрывно смотрел в одно из окон на втором этаже.

Зигмунд подошёл к нему.

– Не угостите огнём? – дружески улыбнулся Зигмунд незнакомцу.

Тот вздрогнул, будто испугавшись звука его голоса, резко повернулся и, схватив Зигмунда за локоть, быстро-быстро заговорил дрожащим от волнения голосом.

– Слава богу! Наконец-то вы пришли! Я так давно жду вас здесь.

Зигмунд удивленно поднял бровь.

– Ждёте меня?

– Да, да, вас. Именно вас, – нервно мотая головой, говорил незнакомец.

– Но разве мы знакомы? Или, быть может, вы меня знаете?

– Нет, нет, – замотал головой странный парень, – ничего я о вас не знаю и вообще вижу вас в первый раз.

У парня были огромные светло-голубые глаза и длинные ресницы. Справа по щеке пробегал тонкий белый шрам, доходящий до виска и исчезающий под волосами. Быть может, он всё-таки и не был настолько молод, как казалось на первый взгляд. Его омолаживали младенчески-непорочные глаза.

Зигмунд вынул сигарету изо рта. Повернув голову, он заметил, что старухи у противоположного дома теперь тычут пальцами в них обоих и что-то друг другу говорят.

– Так вы поможете мне? – жалобным голосом произнёс незнакомец.

Зигмунд снова повернулся к собеседнику.

– А в чём, собственно, я вам должен помочь?

– Видите ли, в чём дело. Я, наверное, вас немного удивил своим поведением, да?

Зигмунд кивнул. Незнакомец тоже кивнул и продолжил.

– Но это всё оттого, что я ужасно нервничаю. Проклятые нервы! О, если бы вы знали, как они мне портят жизнь! Но это вас вряд ли заинтересует. Понимаете, я хочу жениться на девушке, живущей в этом самом доме. Её зовут Мария и она самая прекрасная девушка в мире. Но из-за своей робости и нерешительности я не могу сделать ей предложение. Понимаете, когда я нервничаю, я теряю способность ясно изъясняться. И вот сегодня я всё-таки решился и даже купил цветы. Вот они, видите? Красивые цветы, самые красивые, какие только были на этом захудалом рынке. Но вот я стою здесь уже больше двух часов и всё не решаюсь войти. Признав своё полное бессилие, я всё же решил не отступать от намеченных планов и стал ждать, что кто-нибудь мне поможет. И вот вы сами подходите ко мне и просите… э-э, простите, я вот даже и не расслышал, что вы просили у меня. Но, главное, вы сами подошли ко мне! Это провидение. Понимаете?

Зигмунд покровительственно улыбнулся.

– Вы хотите, чтобы я взял ваш букет и отнёс его этой вашей Марии?

Парень быстро-быстро закивал. И, протянув букет Зигмунду, снова заговорил.

– И ещё, обязательно скажите ей о том, что я прошу её руки. Иначе я так никогда и не решусь. Прошу вас! Вы будете первым приглашённым на моей свадьбе.

Зигмунд взял букет в левую руку. Его позабавило простодушие и доверчивость молодого человека. Он сказал:

– Я постараюсь вам помочь. В какой квартире она живет?

Услышав о том, что Зигмунд согласился, парень хищно улыбнулся и затем как-то ехидно засмеялся. Голова его при этом начала дёргаться еще сильнее. Он явно через силу заставил себя успокоиться и сказал:

– Простите, это у меня нервное. А квартира её тридцать седьмая. Идите же и, умоляю вас, сделайте меня счастливым.

Зигмунд повернулся и пошёл к двери подъезда. Парень за его спиной начал снова тихо смеяться, будто бы стараясь скрыть это от Зигмунда. Кое-как ухватившись за дверь той рукой, что держала сумку с котом, он ещё раз оглянулся назад. Парень стоял и широко улыбался ему, потирая руки, как человек, добившийся того, чего хотел. У противоположного дома он заметил какую-то возню. Одна из старух, стоявших там, что-то громко, но неразборчиво говорила и как будто рвалась в сторону Зигмунда, а две другие держали её за руки и что-то нашёптывали ей в уши.

«Что за люди здесь живут? – в недоумении смотрел на них Зигмунд. – Однако, надо поторапливаться, иначе я точно опоздаю на встречу с Альфредом».

Он открыл дверь и аккуратно, так чтобы не помять цветы, вошёл внутрь.

В подъезде было темно и грязно. Пахло плесенью и жжёными свечами. Казалось, что этим запахом пропитаны даже сами стены и ступени.

«Обычно так пахнет в церкви и в домах, в которых лежит покойник», – вспомнил Зигмунд.

От спёртого запаха у него на мгновенье даже закружилась голова, и он прислонился к обшарпанной стене. Постояв несколько секунд, он двинулся дальше по коридору, в конце которого виднелась лестница. Коридор был очень узкий – вытянув руки в стороны, Зигмунд мог бы без труда достать обе его стены – и от этого казался намного длиннее, чем был на самом деле. Тут он вспомнил, что не спросил, на каком этаже находится нужная ему квартира. Решив, что возвращаться не стоит, Зигмунд стал подниматься вверх по лестнице. В доме было всего два этажа, поэтому проблем с поиском квартиры не должно было появиться. Но оказалось, это гораздо сложнее, чем он предполагал. Зигмунд стоял в центре длинного коридора. Правая сторона его была точным отражением левой, только освещалась она слабее. А самым странным здесь было количество дверей: их было чересчур много и находились они все друг от друга на ширине, не превышающей длину от локтя до кончиков пальцев.

«Здесь, должно быть, очень тонкие стены, а комнатки совсем крошечные», – подумал Зигмунд.

Подойдя к ближайшей двери, он обнаружил, что на ней нет номера. На соседней его тоже не было. Пройдя половину коридора, Зигмунд выяснил, что номеров здесь вообще ни на одной двери нет.

«Не понятно, зачем же тогда он называл номер квартиры, если они здесь отсутствуют? – недоумевал Зигмунд. – Или, быть может, номера есть на втором этаже? А может, здесь идёт какой-то ремонт и все номера поснимали? Нет, при ремонте, если бы это было необходимо, сняли бы двери, а не номера с них».

Но возвращаться на улицу ни с чем ему не хотелось. Он обошёл левую и правую стороны коридора и окончательно убедился в том, что ни на одной двери нет номера.

«Что ж, видимо, придётся постучать и спросить, где здесь живёт некая Мария», – решил Зигмунд и направился к ближайшей двери.

В этот момент из квартиры в дальнем конце коридора вышла молоденькая девушка в домашнем халате, с ворохом грязного белья в руках, явно предназначенного для стирки. Увидев Зигмунда, она в нерешительности остановилась. Зигмунд не захотел шуметь на весь коридор и стал ждать, когда девушка подойдёт к нему ближе. Но та стояла не шевелясь. Когда уже тишина, запах горелых свечей и вся нелепость этой ситуации стали для Зигмунда нестерпимы, он сам двинулся к девушке. Лишь только он сделал первый шаг, как она тут же побежала ему навстречу. Подбежав, она встала так близко, что тряпки, которые были у неё в руках, коснулись Зигмунда. Он сделал шаг назад, но девушка придвинулась к нему, снова уткнувшись грязной одеждой ему в бок. Бельё это были ужасно грязным, от него исходил запах сырости и плесени.

– Простите, вы здесь живёте? – не отводя взгляда от уткнувшихся ему в бок грязных тряпок, спросил Зигмунд, чтобы хоть как-то нарушить неловкую тишину.

И сразу же подумал: «Что за дурацкий вопрос? Стала бы она бегать в халате с грязным бельём по коридору, если бы не жила здесь?»

– Да, да, да, – быстро закивала девушка.

Зигмунд поднял свой взгляд на её лицо. Она было откровенно некрасивой, с ужасными выпирающими жёлтыми зубами и красными от недосыпания глазами. Волосы у неё хоть и были собраны сзади хвостом, но всё равно бросалось в глаза, что их давно уже не мыли и не расчесывали. В дополнение ко всему, из носа у неё текло. И хотя она, не переставая, сильно и резко вдыхала в себя воздух, из её левой ноздри виднелась отвратительная струйка тягучей мутно-зелёной слизи.

– Вы, наверное, принесли почту? – спросила она.

Ему не понравился её окаменелый, не моргающий взгляд, и он поспешно замотал головой.

– Нет, я…

– Так значит, вы пришли к Марте? – весело заговорила она, перейдя на восторженный шёпот. – Как здорово! Как это здорово! Я сразу подумала об этом, когда ещё только вышла из комнаты и увидела вас здесь. Я так боялась ошибиться. Но я не ошиблась!

И она прямо-таки запрыгала вокруг него, приплясывая и что-то весело напевая.

– Она так давно вас ждёт! Ах, если бы вы знали, как сильно она вас ждёт! Если бы вы пришли днём позже, Марта бы, наверное, этого не вынесла.

– Да послушайте, дело вот в чём… – начал было Зигмунд, но девушка вновь не дала ему закончить.

– И эти цветы! Они самые лучшие в мире! Моя Марта жутко обрадуется, когда вы ей подарите их. Как они называются?

И девушка вновь принялась радостно прыгать и плясать вокруг Зигмунда, с трудом удерживая в руках гору грязного белья. А тот стоял с сумкой в одной руке и цветами в другой, озадаченный странным поведением девушки, прикидывая, как бы закончить эти затянувшиеся танцы. Вдруг с жутким скрипом открылась дверь, напротив которой они стояли, и оттуда вышла какая-то полная женщина с красным, изуродованным оспой лицом.

– Это вы здесь шумите? – строго, почти свирепо спросила она, глядя на Зигмунда.

– Простите, если мы помешали.

Женщина, закрывавшая своим могучим телом весь дверной проём, даже и не взглянула на девушку. Она подошла ближе и, ткнув пальцем в грудь Зигмунда, сказала:

– Вы здесь не живёте, – женщина не спрашивала, а скорее утверждала.

– Да, я совершенно случайно попал в ваш дом. Видите ли, в чём дело… – начал объяснять Зигмунд, но был грубо прерван.

– Дело в том, – загремела женщина, – что мой муж болен и уснул всего лишь полчаса назад. Я, воспользовавшись тем, что он спит и не нуждается в моём присмотре, хотела приготовить ужин. А вы своим шумом и своими песнями его сейчас разбудите. Понимаете вы это?!

Женщина говорила всё громче и громче и последнюю фразу яростно выкрикнула, прямо в лицо Зигмунду, так что капельки её слюны попали ему в глаза. Из-за открытой двери послышался шум падающей посуды, скрип старой, не смазанной кровати и чей-то хриплый голос.

– Дарья! Кто там пришел? Это с почты?

– Нет, не с почты! – громко крикнула женщина в открытую дверь.

– Дарья! Это с почты пришли? – снова спросил тот же голос.

– Нет! Это не с почты! – ещё громче крикнула она и, повернувшись к Зигмунду, заговорила с какой-то обидой в голосе. – Вот видите, вы всё-таки его разбудили. И теперь я должна буду целый день сидеть рядом с ним, пока он опять не заснёт. А знаете, с каким трудом он засыпает? Он почти совсем не спит! И пока он не спит, я должна сидеть рядом с его кроватью, ни на секунду не покидая его. Ах, как я была рада тому, что сегодня он заснул и я впервые за несколько недель смогу сама приготовить нам ужин. Но теперь, видно, опять придётся сидеть у его кровати и слушать, как он кашляет и сплёвывает мокроту в банку. И мы опять останемся без ужина. Вот что вы натворили своим шумом.

Теперь женщина почти плакала. Зигмунд стоял, не зная, что сказать. Он опустил букет цветами вниз, чтобы случайно не помять его. Заговорила молодая девушка.

– Не расстраивайтесь, Дарья. Я или мама вечером обязательно приготовим вам ужин.

Женщина, которую называли Дарьей, впервые посмотрела на девушку.

– Ах, вы и так уже столько раз помогали нам! Без тебя и твоей мамы мы, наверное, уже давно бы умерли с голоду.

– Дарья! Почему ты так долго стоишь в дверях? Кто там пришел? – опять зашумел хриплый голос.

– Иду! Уже иду! – крикнула Дарья в ответ и, повернувшись к Зигмунду, сказала, – а вам должно быть стыдно за то, что вы сделали. В следующий раз не шумите так в чужих домах.

– Но я и не шумел! – попытался оправдаться Зигмунд.

– Значит, вы хотите сказать, что шумела Мими? – спросила женщина.

И, повернувшись всем своим огромным телом к девушке, она заговорила:

– Мими, должна тебе признаться, что я не могу похвалить твоего ухажёра. Впечатление он производит не самое лучшее. И хотя цветы он тебе принес красивые, но даже они не могут скрыть его грубости и невоспитанности. Я тебе советую бросить его.

Сказав это, она вернулась к себе в квартиру и с шумом захлопнула дверь. Зигмунд и девушка, которую, как выяснилось, звали Мими, остались стоять в коридоре. Мими с укором посмотрела на Зигмунда.

– Неужели вы смогли бы выдать девушку, которой всего лишь захотелось немного потанцевать и спеть песню?

– О чем это вы? – спросил Зигмунд.

– Только что вы сказали Дарье, что это не вы шумели. Вы, конечно же, хотели сказать ей, что это я? – голос у неё стал обиженным, и она чаще задвигала носом. – Наверное, вы и правда не очень-то воспитаны, как сказал Дарья.

Зигмунду стало не по себе. И хотя вся эта ситуация показалась ему смешной, он сказал:

– Да нет же. Я просто сказал ей то, что первое пришло мне в голову. Ведь, согласитесь, я же не стал ей врать, а всего лишь сказал правду, пусть и немного поспешно и не слишком обдуманно. Но вас бы я ни за что не выдал.

– Правда? – жалобно спросила Мими и свободной рукой вытерла нос.

– Честное слово.

Мими заулыбалась, обнажив свои кривые жёлтые зубы. Зигмунд натужно улыбнулся, пытаясь скрыть своё отвращение.

– А правда здорово, что она приняла вас за моего ухажёра? – засмеялась Мими. – Ах! Я вам так за это благодарна! Ещё ни разу никто не говорил мне, что у меня есть ухажёр, даже и по ошибке. Это так приятно.

Мими как-то нервно засмеялась, будто бы стыдясь собственного смеха.

– Можно мне вас поцеловать? – вдруг спросила она.

Зигмунд, сам того не ожидая, инстинктивно сделал шаг назад. Мими это заметила и продолжила:

– Я знаю, что я уродина. И знаете, я уже успела с этим смириться. Но сейчас, когда Дарья по ошибке назвала вас моим ухажёром, я впервые почувствовала себя такой же, как все. Это было так здорово! Я просто хотела вас поблагодарить. Поблагодарить за то, что вы совершенно случайно помогли мне хоть на миг почувствовать себя нормальной девушкой, а не страшилищем, увидев которое все спешат уйти с лестничной площадки или скрыться за дверью своей квартиры. Но я вижу, что вы, как и все, считаете меня чудовищем. Ну что ж, я за это не в обиде на вас. Я привыкла.

Зигмунду стало стыдно за своё необдуманное движение, и он сказал:

– Нет, ну что вы. Я не считаю вас чудовищем. И, конечно же, вы можете меня поцеловать.

Мими недоверчиво посмотрела на Зигмунда и, видя, что он не шутит, робко, нерешительно подошла ближе, встала на цыпочки и, зажмурив глаза, неумело приложила свои бледные губы к его щеке. Зигмунд замер, борясь с отвращением, которое его самого немного смущало. Он почувствовал едкий запах застарелого пота, исходивший от Мими и услышал урчание, доносившееся из её живота. Закрыв глаза, он терпеливо ждал окончания этой малоприятной процедуры. Но прошла минута, а она всё ещё стояла, не двигаясь с места и не отрывая своих губ от его лица. Зигмунд почувствовал, как по его шее вниз, за воротничок рубашки медленно течёт тонкая струйка её слюны. Мими будто застыла, её губы словно бы стали гипсовыми, и только слюна продолжала медленно-медленно течь вниз по его шее. Он осторожно взял её за плечи, обнаружив при этом, что её халат влажен от пота, и вежливо отстранил её от себя. Мими залилась краской и резко отскочила на целый метр.

– Простите. Я опять всё испортила. Но это был первый раз, когда я целую мужчину. Вы сердитесь?

– Нет, что вы.

Зигмунд попытался вытереть оставшуюся от Мими слюну так, будто просто хотел почесать шею. Но она поняла его движение и, покопавшись в своих тряпках, протянула ему грязный, засаленный носовой платок.

– Вот, возьмите. Я вас нечаянно испачкала.

– Спасибо. Я в порядке.

Мими уныло спрятала платок. И тут же радостно улыбнулась.

– Пойдёмте к нам! Ведь Марта ждёт вас. Пойдёмте! Только не говорите ей про этот поцелуй.

И, взяв Зигмунда за руку, она потянула его вглубь коридора. Он машинально сделал два-три шага вслед за ней, но остановился и сказал:

– Постойте, постойте. Я не знаю никакой Марты.

Мими тоже остановилась.

– Как? А вы разве не жених Марты?

– Нет. Я не её жених. Здесь какая-то путаница. Я случайно зашёл в ваш дом. И никакой Марты не знаю.

Мими погрустнела. Она опустила глаза и начала комкать свободной рукой свои тряпки. Зигмунд решил не откладывать больше и спросить про нужную ему квартиру. Но Мими вновь его опередила и, глядя на букет в руках Зигмунда, грустно сказала:

– Значит, и цветы эти тоже не для неё, да?

И увидев, как Зигмунд утвердительно кивнул, она быстро-быстро заговорила срывающимся от подступающих слёз голосом.

– Это несправедливо! Моя бедная сестричка, моя бедная Марта! Она этого не перенесёт. Ещё один день напрасных ожиданий.

Мими была готова вот-вот заплакать посреди коридора. Зигмунд молчал, давая девушке справиться с собой. Но та, видя, что он её слушает, продолжила говорить, часто вздыхая:

– Почему всё так грустно? Почему нам так не везёт? Наша жизнь как старый, покосившийся забор у брошенного дома. И дни серые, покрытые пылью, как череда грязных досок.

Мими посмотрела на Зигмунда.

– Я хочу вам вот что рассказать…

ИСТОРИЯ МИМИ

– Знаете, мы живем втроём: я, Марта и наша старенькая мама. Своего отца я никогда не знала. Он сумасшедший. Мама говорит, что он был абсолютно здоровым до тех пор, пока однажды случайно не попал в какой-то дом, где с ним приключилось что-то нехорошее: то ли его побили, то ли он сам ушибся головой. Где этот дом и что там произошло, так и осталось загадкой, которую и разгадывать никто не хотел. В общем, отец мой свихнулся и теперь лечится у одного здешнего врача от забывчивости. А мы живем втроём. Без него. Больше всего мама любит сидеть дома. Она и нам старалась привить эту любовь. До того, как нам с Мартой исполнилось по восемнадцать лет, мама не позволяла выходить нам за пределы двора. Она говорила, что у нас вся жизнь впереди и мы ещё успеем устать от большого мира. А пока молоды, мы не должны забивать себе головы всякими глупостями, каких в мире полно. И знаете, теперь, когда нам с Мартой уже давно исполнилось по восемнадцать, мы не только не стали выходить дальше пределов нашего двора, но даже стали реже выходить во двор. Если честно, то мы вообще никуда не выходим. Да и мама выходит лишь для того, чтобы сделать необходимые покупки. Но я забегаю вперёд. Мы с сестрой редко выходили на улицу, а всё больше сидели дома и рассказывали друг другу о том, как каждая из нас станет жить, когда станет по-настоящему взрослой. За день мы выдумывали по нескольку жизней, так что очень скоро стали путаться в них и чтобы не повторяться, завели себе по тетрадке и стали записывать туда всё, что придумывали. Но вот как-то раз мама захворала, а у нас кончилась соль в доме. И Марта смело вызвалась вместо неё сходить в ближайший магазин. Мама сначала противилась этому, потому что магазин находился на другой улице, в целых десяти минутах ходьбы от нашего дома, но Марта сказала, что уже через год ей всё равно исполнится восемнадцать и тогда она сможет ходить в любой магазин, в какой ей только вздумается, и мама разрешила ей идти. И вот она надела своё единственное платье, накрасила глаза и губы, нарумянила щёки, вся дрожа от волнения, взяла сумку и вышла за дверь, а мы с мамой остались её ждать. Вернулась она через несколько часов, когда мы с мамой уже начали волноваться. Она весело улыбалась и казалась очень счастливой. Она рассказала нам, как стояла в очереди за солью и как одна старушка, стоявшая перед ней, уронила на пол свою косынку. Марта подняла, и старушка, взглянув на Марту, сказала ей, что она очень красивая девушка и что ей обязательно должен попасться хороший жених. После того, как Марта услышала это, она целых два часа ходила по нашему двору туда-сюда, раз за разом повторяя слова той старушки. И теперь она стояла перед нами счастливая и рассказывала о том, какие мысли пришли ей в голову. Раньше мы не задумывались о том, насколько красива или некрасива каждая из нас. Но с того момента, как Марта вернулась из магазина, она стала твёрдо верить в то, что необычайно красива. Марта сказала, что ей обязательно повезёт и она встретит хорошенького молодого человека. Он, наверное, сразу же захочет жениться на ней, и они сыграют пышную свадьбу, на которой будет много-много народу. Но для этого ей необходимо постоянно быть на виду. «Раз меня считают красивой, значит, так оно и есть и потому глупо сидеть дома, прячась от солнечного света и людей», – говорила Марта. И она просила разрешения быть на улице с двенадцати дня до шести часов вечера. Мама с трудом согласилась на это, но поставила условие: до тех пор, пока Марте не исполнилось восемнадцати лет, она не будет покидать пределы двора. Радостная, Марта обняла меня и маму и на следующий же день ровно в полдень, надев своё единственное платье, вышла во двор и села на лавочку перед домом. Ровно в шесть она вернулась домой. Так потекли долгие дни ожиданий. Раз за разом она выходила на свою лавочку, сидела там до шести и возвращалась вечером, полная надежд на скорое свидание со своим кавалером. Однажды, чистя картошку, она порезала палец. С того дня, чтобы её красота не портилась от домашних забот, я согласилась делать всю работу по дому за нас двоих. Марта перешила и моё платье так, чтобы оно стало ей впору, и теперь у неё было два разных платья, которые она по очереди надевала и выходила во двор ждать, когда пройдёт какой-нибудь хороший мужчина и, увидев её красоту, сделает ей предложение. Теперь всю работу делала я и у неё стало больше свободного времени, поэтому Марта стала выходить на улицу не в полдень, а в семь утра и заходить только в десять вечера. Приходя домой, она, если мы к тому времени не спали, рассказывала нам о том, какие люди проходили мимо неё сегодня и какие мысли посещали её, когда она в ожидании чуда смотрела на пролетающих в небе птиц. И каждый день Марта вспоминала и пересказывала нам историю со старушкой в магазине. Она уже давно ничего не записывала в свою тетрадку, и теперь моя тетрадь была в несколько раз толще тетрадки Марты. Так прошёл почти год. Однажды вечером мы с мамой ели варёный картофель с луком и хлебом (Марта никогда не ела вместе с нами; ей мы покупали хорошую еду, чтобы сохранить её красоту), вбежала радостная Марта и сообщила нам чудесную новость, которую мы давно уже ждали. Она, как всегда, сидела на лавочке перед нашим домом, мечтала, смотрела на прохожих и кормила голубей, как вдруг к ней подсел какой-то незнакомый господин, по описанию очень похожий на вас, и стал завязывать шнурок на ботинке. Кажется, это был ботинок на левой ноге. По крайней мере, так нам Марта сказала. Он был в красивом зелёном плаще, с прекрасной заколкой на правом кармане в виде четырёх зелёных камушков. В одной руке у него был чёрный пакет, в другой – шикарный ярко-зелёный зонт, перевязанный шёлковой лентой. Увидев рядом с собой девушку, он заговорил с ней. Узнав, что она ждёт здесь того, кто предложит ей быть невестой, он рассмеялся и сказал, что готов на ней жениться. Он пообещал прийти к нам в дом через неделю с букетом прекрасных цветов и, так и не завязав свой ботинок, ушёл. Правда, меня немного смутило то, что когда Марта об этом вспоминала, она говорила, что он даже не спросил, как её зовут. Но Марта выглядела такой счастливой, что постепенно и я заразилась её уверенностью. Теперь Марта не выходила на улицу и не меняла платья, а просто садилась у окна и ждала, когда придёт её кавалер. Она вновь перешила моё платье и вернула его мне, украсив рукава чёрным бисером, так что оно стало ещё лучше, чем прежде. Но прошла неделя, затем другая, затем прошёл её день рождения (празднование которого она решила отложить до прихода того господина), затем месяц, а его всё не было. Марта ждала его ещё неделю, а затем заболела и слегла, прямо в своём единственном платье, которое она не позволила с себя снять. Она сказала, что её кавалер обязательно придёт и ей не хотелось бы, чтобы он увидел её в домашнем халате. С тех самых пор – а с того дня, как она легла в постель, прошло уже больше четырёх лет – она всё лежит и ждёт, когда же придёт её жених с букетом прекрасных цветов, сделает ей предложение и все мы наконец-то сможем отпраздновать её восемнадцатилетие. Марта запретила нам праздновать её дни рождения, дарить подарки и вообще хоть как-то напоминать ей об этом празднике. Она сказала, что восемнадцать ей исполнится лишь тогда, когда её жених придёт к ней. Поэтому-то, увидев вас сегодня здесь с цветами, я решила, что это вы и есть. Я подумала, что, может быть, сегодня с вашим приходом ожидание чуда, которое не даёт Марте выздороветь, наконец-то закончится. Вообще, не только жизнь Марты, но и наши с мамой жизни тоже превратились в вечное ожидание. Но вот вы говорите, что не знаете никакой Марты и что цветы эти не для неё. Ах, моя бедная Марта! Что теперь с ней будет?

И Мими тихонько заплакала. Зигмунд постарался её успокоить.

– Не плачьте, Мими. Мне очень жаль, что с вашей сестрой приключилась такая печальная история. Я бы с радостью помог и ей, и вам, но, к сожалению, не знаю, чем могу быть полезен в такой ситуации. К тому же, я тороплюсь. Я хотел кое-что спросить у вас…

– Помогите мне!

– Но чем же я могу помочь?

– Пойдёмте со мной, к Марте. Ведь прошло уже четыре года и она вряд ли помнит лицо человека, которого видела всего лишь раз. Правда, вы не в плаще и зонта у вас нет. Но это ничего! Вы притворитесь, что вы и есть тот самый человек. Вы скажите ей, что были больны или же были в далёкой поездке – придумайте сами, что захотите. Успокойте её. Она страдает, бедняжка! А эти цветы так прекрасны, что когда вы подарите их ей, она непременно выздоровеет и снова начнёт записывать свои мечты в старую тетрадку.

– Но, видите ли, в чём дело, – начал Зигмунд, тщательно подбирая слова. – Эти цветы не принадлежат мне. Они не мои. Мне лишь поручено передать их.

– Но кому же? Кому?!

– Эти цветы для некой Марии, живущей в квартире тридцать семь. Меня просили передать их ей. И я как раз хотел спросить у вас, не подскажите ли вы мне, где находится эта квартира?

Мими задумчиво посмотрела на свои тряпки, морща лоб.

– В нашем доме нет никакой Марии.

Зигмунд растерянно посмотрел сначала на неё, затем на букет.

– Не может быть. Там внизу стоит её жених, который, собственно, и просил меня передать ей эти цветы. Может, вы с ней просто не знакомы?

Мими отрицательно покачала головой.

– Нет-нет, я знаю всех, кто живёт в этом доме. На улицу я практически не выхожу и потому у меня было время узнать своих соседей. И среди них нет ни одной Марии.

Зигмунд сделал ещё одну попытку разобраться в ситуации.

– Ну, а квартира тридцать семь? Есть в этом доме такая квартира?

Мими подняла на него свои глаза, ещё не просохшие от слёз.

– Да, квартира, конечно, есть. И там живут две молодые девушки. Но, насколько я знаю, ни одна из них никогда не была Марией.

Зигмунд был в замешательстве. Всё походило на один большой розыгрыш. Вот только кто его разыгрывал? Молодой парень, ждущий его внизу (и ждущий ли вообще?), или же эта девушка? Если всё-таки Мими пытается по каким-то своим причинам одурачить его, то будет очень неудобно явиться к парню назад с цветами и сказать о том, что здесь нет нужной ему девушки, а затем узнать, что его подло разыграли. Нет уж, раз решил что-то делать, то делать нужно до конца. Тем более эта Мими не вызывала у него доверия. Странная она какая-то. Зигмунд решил добраться до злополучной квартиры и выяснить всё на месте. Даже если там и не окажется никакой Марии то, по крайней мере, когда он спуститься вниз, стыдно будет не ему, а тому парню, жениху этой самой Марии.