Czytaj książkę: «Когда минует август», strona 12
– А ну стой, шпана! Вы чё, охренели?! Кто платить будет?!
В погоню за нами не пустились, но мы неслись, куда глаза глядели. Неслись и смеялись, как нашкодившие дети. Хотя в какой-то мере таковыми и являлись. Наконец убедившись, что достаточно оторвались, остановились передохнуть. Я заметил, что мы были недалеко от дома.
– Ух! – взвизгнула Карина. – Вот это да! Чуть не попались!
– Видела бы ты себя! – будто заведённый хохотал я, передразнивая девушку, как она вжимала голову в плечи.
– Ты сумасшедший! – поддерживала мой хохот девица. – Можно было ведь просто сказать, типа извините, мы тут заблудились!
– Так чего ж не сказала!
– Не сообразила, – ещё больше расхохоталась Карина.
Мы смеялись в голос. Смех перешёл в поцелуй. Долгий и горячий.
– Я без ума от тебя, – шепнул я на ухо Карине и снова прильнул к её губам.
Спустя вечность поцелуев я вёл девушку к себе. Не в силах сдерживать знойное влечение, мы останавливались через каждые сто метров, чтобы поцеловаться. Целовались под фонарём, целовались у остановки, целовались на перекрёстке, целовались у подъезда, целовались в лифте. Пытаясь попасть ключём в замок, я не отрывался от заветных губ. Не отрывался в прихожей, не отрывался в проходе, не отрывался в зале, где по счастливому случаю с позапрошлого вечера оказалась уже расстеленная постель.
Я бросил девушку на подушки, и мы сплелись в жарких объятьях. Она снимала с меня футболку, я расстёгивал её лифчик, стягивал трусики, лип губами к соскам. Наша страсть пылала. Горела. Бурлила. Искрилась. Но не гасла. Ни на секунду.
Докурив сигарету до фильтра, я вернулся в кухню и снова выпил воды. О чём-то задумался, стоя лицом к раковине.
Ко мне незаметно подкралась Карина, что так же, как я, была укутана в покрывало. Она обняла меня со спины, прижавшись лбом к лопаткам. Повисла долгая и тяжёлая пауза.
– Так значит, эта ночь была безумием? – нарушил я тишину.
– Это ночь была… – снова пауза. – Внезапностью…
– Безумие внезапно, как и страсть… – подвёл я итог.
Карина обняла меня, что было силы. Я не видел её лица, но мне казалось, что она снова начинала хныкать.
– Да, романтик… – с тусклой нотой в голосе прошептала она. – Наверное, ты прав…
Девушка поцеловала меня в шею и вышла на балкон, закурив всё тот же «Палл Малл». Я наблюдал за ней через тюль, сквозь который пробивались первые лучи солнца.
Была середина августа, но мне казалось, что он уже миновал. Через окно в душу подкрадывалась осень… Тихая… Безлюдная… Пустая…
Глава 30
Я лежал на диване, тупо уставившись в потолок, когда Карина вышла из ванной, уже одетая. Увидев девушку, я приподнялся. Она подсела ко мне и, уткнувшись лбом в моё плечо, попросила:
– Давай забудем этот разговор…
– Да я уже забыл, – поцеловал я девушку в лоб. – Просто иногда я не понимаю тебя…
– Иногда я сама себя не понимаю…
Я прижал Карину к себе. Мне казалось, сейчас ей это было необходимо как никогда.
– Мне пора, – высвободившись, сказала она.
– Куда? – боясь снова остаться в одиночестве, спросил я.
– Пора, – повторила девушка, вставая с дивана.
– Ну давай провожу хотя бы?
– Нет-нет, не нужно… Спасибо…
Карина прошла в прихожую и обулась. По-прежнему укутанный в покрывало я поспешил за ней, бросая на ходу:
– Точно всё в порядке?
Печальным взглядом посмотрев на меня, Карина прижалась своей щекой к моей.
– Точно… – ответила она, после чего захлопнула дверь с внешней стороны квартиры.
Какое-то время я стоял, вперив взгляд в эту самую дверь, напрасно надеясь, что она откроется, и на пороге я увижу Карину… Мою единственную Карину… Но надежды были тщетны…
Весь день я не выходил из дома. Мне не хотелось контактировать с внешним миром. Без Карины он не был нужен.
Еды в холодильнике не осталось. Я перебивал голод сигаретами, что вскоре тоже закончились. Вечером, когда уже стемнело, я всё-таки вышел до ларька.
– Водки, – угрюмо попросил я продавщицу. – Сыра, колбасы и… Самца.
– Какого самца? – упёрла она руку в бок.
– Ну «Кэмел».
Собрав всё в пакет, я отправился обратно домой.
У входа в подъезд на лавочке сидел бомж. Он был хмур и задумчив. Его взгляд изменился, когда я проходил мимо (очевидно, он надеялся, что я протяну ему червонец). Открыв дверь подъезда, я повернулся к нему и спросил:
– Есть хочешь?
Отвернув от меня взгляд, бомж нахмурился ещё больше прежнего и тихо, но уверенно, ответил:
– Хочу.
Я поднялся в квартиру. Разрезав колбасу и сыр пополам, я убрал половинки в холодильник, оставив их на утро. Всё оставшееся нарезал на несколько порций и завернул в газету. Сунув чекушку в карман, прихватил с собой два гранёных стакана и закуску, завёрнутую в газету. Вышел из подъезда.
Бомж по-прежнему сидел на лавочке, хмуря брови. Когда он увидел меня с гостинцами в руках, в его глазах сверкнул луч надежды. Он даже непроизвольно дёрнул руками, словно хотел обнять меня в знак благодарности. Но тут же его руки приняли исходное положение.
Я присел рядом. На лавочку поставил стаканы и развернул газету. Пронёсся свежий аромат колбасы и сыра. Бомж захлёбывался слюной, не веря своим глазам. Наверное, он решил, что я был подарком небес или же галлюцинацией, настигшей его из-за голода. Наконец вишенкой явилась чекушка, что я достал из кармана. Открутив пробку, я разлил водку по стаканам – сначала бомжу, затем себе.
– Бери-бери. Не отравлена, – ухмыльнулся я.
Поглядев куда-то перед собой, бомж со вселенской тоской в голосе прохрипел:
– Есть всё-таки люди…
В ту секунду я чуть было не ахнул, узнав в бомже сморщенного старика с Невского, кричавшего, что кругом одно зверьё. Вряд ли он узнал меня, но – моя память не изменяла мне абсолютно.
Как же тесен мир. Тесен и невероятно изменчив. Не встреть я старика прежде, вряд ли подумал бы, что он всех вокруг считает за зверьё. А ведь ему просто нужна была рука помощи. И я ни за что и никогда не поверил бы, что той рукой мог оказаться сам.
Старик посмотрел на меня. Его глаза излучали слова благодарности. Возможно, произнести «спасибо», было не в его правилах. Но глаза порой говорят больше, нежели слова-пустышки.
Не сто́ит бросать слова на ветер. Этот урок от Карины я усвоил твёрдо.
Переведя глаза на стакан, старик высохшими губами сполна приложился к нему. Я взялся за свой стакан и вдохнул резкий запах алкоголя, ударивший мне в нос. Посмотрев на старика, что жадными глотками опустошал стакан, я поморщился. Впервые за последние несколько дней чувствовал отвращение от водки.
– К чёрту, – буркнул я, поставив стакан на лавочку.
Поднявшись, направился в сторону подъезда.
– Погоди! – окликнул меня старик.
Отчего-то мне показалось, что он попросит меня остаться. Ведь я подарил ему своего рода веру в то, что люди ещё есть на свете, и помощь обязательно придёт, когда того потребует случай. Но он лишь сказал:
– Дай закурить.
Я вскрыл пачку «Самца» и вытащил пару сигарет, положив их на газету. Затем пошёл к подъезду, но старик окликнул снова:
– А огня…
Я начинал нервничать, но всё же оставил зажигалку рядом с сигаретами. Уже окончательно отправившись к подъезду, услышал со спины:
– Пока…
– Ага…
Захлопнув дверь, я оставил старика одного с двумя гранёными стаканами, чекушкой водки, закуской, сигаретами и незыблемой верой в людей…
Глава 31
Прошло ещё два дня.
Я не уходил от дома дальше ларька. Всё время лежал на диване, пялясь то в потолок, то в телевизор. Постоянно звонил Карине, но она была недоступна. Я надеялся, что это был лишь очередной её заскок. Поэтому просто ждал.
В пятницу поздно вечером пришёл Андрюха с бутылкой скотча.
– Не… Не буду… – махнул я рукой. – Хватит…
Андрей был крайне удивлён, но в то же время в глазах его читалось уважение.
– Чего кислый такой? – интересовался друг.
– Всё в порядке, – отмахнулся я, по привычке завалившись на диван.
– Мне так не кажется, – подсел ко мне Андрюха. – Как у тебя с Кариной?
– Всё в порядке, – по обыкновению своему уставился я в потолок.
– Да чё ты заладил? В порядке, в порядке, – передразнил меня друг. – Я же чувствую, что нифига не в порядке.
– А чё ты такой чувствительный? – сострил я.
Наверное, я переусердствовал со своей иронией, на что Андрюха, возмущённо вздохнув, проворчал:
– Вот… Тында…
Друг встал с дивана и ушёл в кухню.
Некоторое время оттуда доносились соответствовавшие звуки, после чего Андрюха вернулся в зал с тарелкой колбасно-сырной нарезки и кружкой чая. Поставив импровизированный ужин на табуретку рядом со мной, друг снова подсел ко мне и сказал:
– Братан, тебе надо поесть. Исхудал совсем.
– Плевать…
– Так! Плевать ты будешь на верблюдов в зоопарке! Жуй, не спорь!
Нехотя поднявшись, я пробубнил:
– Чёрт возьми, ты мёртвого достанешь…
– Вот ты как раз за мёртвого сойдёшь, – парировал Андрюха. – Кстати, чё это за рацион у тебя такой – колбаса да сыр? Ты так и питаешься что ли?
– Мамочка, не волнуйся, я хорошо кушаю, – съязвил я, заглатывая шмат колбасы.
И так прошло ещё пара дней. Быть может, больше.
Я хандрил.
Диван, телевизор, кухня, туалет замкнули меня в круг. В те моменты я был максимально беспомощным. Вечерами приходил Андрюха с полными пакетами продуктов и готовил для меня супы да макароны. Ел я много, так как, кроме еды и телевизора, заняться было нечем.
Следовало задуматься о работе, но я без конца откладывал на потом, а деньги заканчивались стремительно (оставалось разве что на пару-тройку дней). Однако это меня почти не волновало, так как всё своё время я думал о Карине, что по-прежнему была не доступна.
В начале следовавшей недели она всё же вышла на связь, пригласив меня во «Вторник». Голос её был печален. Я пытался выяснить причину, но того мне так и не удалось.
Поздним вечером мы встретились в баре за привычным третьим столиком. Карина была странно одета, вся почему-то в жёлтом: жёлтая майка, жёлтые брюки. Распущенные рыжие волосы она впервые заплела в широкую косу, завершённую миниатюрным жёлтым бантом. Меня немного раздражал такой «дресс-код». Из не жёлтого у девушки оставались разве что те самые чёрные сандалии.
Я заказал нам ужин.
Аппетит у меня был отменный. Карина поклевала лишь маслины из салата. Пила только ананасный сок. Взгляд её постоянно был опущен, голос глух. Вид отчуждённого человека. На все мои вопросы девушка отвечала односложно: да, нет, нормально, может быть, хорошо. Иногда она маялась, закуривая тонкую сигарету и хмурым взором окидывая бар. Я не понимал её поведения, но боялся лишний раз ляпнуть чего-нибудь не того.
В конце концов, не выдержав, я накрыл ладонь Карины своей и осторожно спросил:
– Милая… Всё в порядке?..
Она отвернула голову и закрыла глаза. Казалось, вот-вот заплачет. Я сжал её ладонь.
– Завтра я улетаю… – едва вымолвила Карина, так и не открыв глаза.
Мой пульс начал постепенно учащаться, давление ползти вверх, а спина холодеть. Я опасался услышать самое страшное, но не мог не спросить:
– Надолго?.. И куда?..
– В Европу… – наконец Карина открыла глаза, в которых сверкнули боль и влага. – Навсегда…
Теперь глаза закрыл я. Моя голова опустилась, ладонь соскользнула, а давление, казалось, покинуло пределы нормы. Стало дурно. Боль от услышанного внезапно перешла в раздражение, что я непроизвольно выказал девушке:
– Ты специально меня перед фактом поставила?.. Чё ты вообще забыла в этой Европе?..
За соседним столиком сидела компания, очевидно, младше нас. О чём-то беседуя, молодёжь разразилась громким ржанием, что никак не соответствовало меланхолии, витавшей над нашим столиком.
– Э! Вам чё, весело?! – огрызнулся я на компанию. – Сидите тихо, дети! Мы вообще-то разговариваем!
– Перестань! – успокаивала меня Карина, стыдясь за моё поведение. – Они тут ни при чём.
Я снова закрыл глаза и опустил голову. Переваривая услышанную новость, всё отчётливее понимал, что это не шутка. Я взял Карину за руку и, снова крепко сжав её, простонал:
– Ну и на кого ты оставляешь меня?.. На кой тебе Европа? Неужели тебе здесь…
– Отец… – перебила меня Карина. – Он болеет… Кроме меня у него никого… Мне надо к нему…
Я сжимал руку Карины всё сильней. Девушка из последних сил старалась не дать волю слезам. Ещё не ясно, отчего накатывали эти слёзы – из-за отца или нашей с неимоверной скоростью приближавшейся разлуки.
– Неужели без вариантов? – посмел я озвучить мысль.
Карина посмотрела на меня. В её взгляде читались тоска и безысходность.
– Без… – лишь тихонько произнесла она.
Чем больше я отрицал свалившиеся, точно снег на голову, вести, тем быстрее и циничнее суровая рука правды-хирурга вонзала скальпель в моё сердце. Боль наполняла меня с каждым вдохом. И хоть на выдохе она в долю секунды отступала, но тут же нахлынивала с новым вдохом. Этот круговорот расшатывал мои нервы и чувства.
Нервы и чувства… Только это у меня и оставалось… Колкие, как спицы для вязания, нервы и горячие, как полдень в тропиках, чувства… Я отказывался им верить, но они́ вовсе не отказывались от меня. Эти два жестоких палача – нервы и чувства…
Маленькие принцы вернулись на пруд.
В последний раз я стоял рядом с Кариной и держал её за руку. В последний раз она уткнулась лбом в моё плечо. В последний раз я слышал её лёгкое дыхание.
Песчинки времени одна за другой проскальзывали через узенькое горлышко и тяжёлым грузом падали на душу… Мою душу… Расчувствовавшуюся. И исковерканную безмерной печалью…
– Может, зайдём ко мне напоследок? – предложил я.
– Что? – дала строгости в голосе Карина. – Решил переспать со мной на посошок?
– Я не об этом…
– Ну а что тогда?.. Привяжешь меня к батарее?..
– Послушай, – занервничал я, но тут же успокоился.
Последние мгновения не стоило портить никому не нужной ссорой. Расставание – нота печальная. Но печаль бывает светлой.
– Давай просто помолчим вдвоём… – сказал я, одной рукой обняв девушку.
Воцарилась тишина… Самая глубокая и продолжительная… Самая печальная и светлая… Самая…
– Я скучаю по тебе… – прижал Карину к себе крепче, чем когда бы то ни было.
– Я пока ещё здесь…
– А я уже скучаю…
Мы постояли ещё какое-то время… Это были самые грустные минуты… Но самые искренние…
Тяжело вздохнув, Карина отпрянула.
– Мне пора, – горько произнесла она.
– Постой, милая, – едва не заплакав, взмолился я, протягивая руки к любимой. – Помолчим ещё немного…
– Пора, романтик, пора…
– Ну хоть чуточку… Пожалуйста…
– Ненавижу долгих прощаний… Они становятся ещё более скорбными…
Карина стала отступать спиной к перелеску. Гравитация пригвоздила меня, не позволяя пуститься за девушкой.
– Стой… Не уходи… – умолял я.
– Пора… – вторила Карина.
Наконец она оказалась у перелеска. Точно звезда, сияла своими жёлтыми одеждами и так полюбившимися моему сердцу зелёными глазами. Большими зелёными глазами, что запомнились мне на всю жизнь.
Я смотрел в эти глаза, излучавшие свет, и не мог поверить, что всё это явь, а не сон…
Сон…
Теперь я понял, к чему снился «Титаник»… Мы не утонули… Нам лишь суждено было плыть разными течениями…
Последняя песчинка прошла сквозь горлышко и самым тяжким грохотом шлёпнулась на тысячи таких же песчинок…
Я поднял глаза к небу… Через скоп наплывших чёрных туч пробивался едва заметный, величиной с игольное ушко, свет… Это была какая-то из звёзд… Невольно вспомнился Маяковский со своим «Если звёзды зажигают…»
Я перевёл взгляд на перелесок… Карины уже не было… Она исчезла так же внезапно, как и появилась в моей жизни… На той самой Дворцовой набережной с обычной просьбой закурить…
Ветер усиливался… На плечи падали первые капли… Вода на пруду взволновалась…
Камень с души, казалось, свалился, и наступала пустота… Сырая. Шершавая. Бестолковая…
Питер знает ваши потаённые желания. Поэтому он их исполняет, не спрашивая. Но так же легко может разочаровать… Важно успеть насладиться каждым моментом, что дарит Петербург. Принять все его подношения, словно амброзию, и жадно вкушать. Ценить этот дар и быть ему благодарным. Иначе вы рискуете остаться ни с чем…
Ветер усиливался всё сильнее. Капли падали уже не только на плечи, орошая меня до нитки. Вода билась о камни, выплёскиваясь за пределы пруда. Август, что было мочи, завершал свой забег, готовясь передать эстафету осени…
Глава 32
Докурив сигарету, я затушил её о стену Московского вокзала и бросил в урну. Последний раз бросив взгляд на площадь Восстания и обелиск, за которым высилась надпись «Город-герой Ленинград» на крыше бежевого дома, я закинул рюкзак на плечо и вошёл в здание.
Раздавленный вчерашней вестью я понял, что в этом городе ловить мне больше нечего. С самого начала поездки у меня был запас на обратный билет, что так внезапно, но всё же пригодился. Я сообщил Андрюхе о моём отъезде. Он, конечно же, прибыл на вокзал проводить меня.
Выйдя на перрон, я снова закурил. Андрюха стоял рядом, он был безмолвен. Накануне друг всячески отговаривал меня от столь поспешного решения.
– Ну ведь жизнь на этом не заканчивается, – звучал из трубки голос Андрюхи.
– Я знаю, брат, – грустно отвечал я. – Но без неё мне в этом городе пусто… Сколько бы миллионов здесь ни жило…
– А мне?.. – растерянно произнёс друг. – Без тебя здесь пусто не будет?..
– Братан… Только не надо на жалость давить… У тебя здесь полно друзей… Группа и не только…
– Слышишь, Антох? – раздосадованно цокнул Андрюха. – Друзей полно, да. Ты прав… Но никто из них здесь не заменит тебя…
– Да ладно тебе…
– Вот тебе и ладно…
Мы немного помолчали, не зная, как продолжить или уже завершить диалог.
– Во всяком случае никто из них не Молодец, – чувствуя, что разговор начинал оседать тяжёлым камнем, отшутился Андрей.
– Да я всего лишь тында… – не разделив шутки друга, уныло пробубнил я.
– Эй… Ты моя тында… Чёрт тебя возьми… Со всеми твоими кишками…
Наверное, на той ноте мы завершили разговор. Я не помню.
Собрав вещи и оставив в квартире абсолютный порядок, точно такой же, каковым он был в день моего новоселья, я отправился на Дворцовую набережную, чтобы попрощаться с милым моему сердцу местом, где впервые встретились я и Карина.
– У вас есть сигаретка? – вспомнилась мне из ниоткуда явившаяся незнакомка.
– Крепкие, – бурчал я, протягивая ей сигарету.
– А это ничего, что крепкие, – парировала девушка. – Я ведь тоже не из хрупких…
Вернувшись в реальность, я обречённо вздохнул, вслух повторив «не из хрупких». Затем бросил окурок в воду, что преломляла лучи уходившего холодного солнца.
После завернул на Невский проспект и, попутно прощаясь с памятником Гоголю, доковылял до обелиска на площади Восстания, где меня уже поджидал Андрюха. Он вручил мне пакет, в котором был тот самый скотч. Это получился своего рода символ: с бутылкой скотча для друга я прибыл в Петербург, с бутылкой же уезжал.
Поболтав обо всём и ни о чём, мы переместились к фасаду вокзала, где так же поболтали. Покурили. После оказались на перроне.
– Ладно, ненавижу долгих прощаний, – повторяя слова Карины, обратил их Андрюхе.
Я протянул другу руку. Тот вместо рукопожатия крепко обнял меня.
– Молодец… – уткнувшись носом в мою куртку, просипел Андрей.
– Чего?
– Будь молодцом…
Грустно посмеявшись, мы всё-таки обменялись рукопожатиями. Самыми крепкими за последние двадцать лет.
Состав тронулся. В окне замелькали высотки, гаражи, пустыри.
Я покидал Петербург… Оставлял внезапную сказку с берегов Невы. Завершал историю… Повторится ли она однажды?.. Всё возможно… Говорят, что жизнь циклична. А если это так, то всё имеет своё начало и свой конец. Главное урвать момент. Поймать секунду и растянуть её…
Я покидал Петербург… Вспоминая всех, кто встретился мне в тот короткий жизненный отрезок, я мысленно говорил им спасибо. За опыт. За мудрость. За суть… Всем… От старика и оборванки на Невском до Карена и Германа. От мамбетов в баре до Вениамина на квартирнике. Даже продавщице в ларьке, что продавала мне водку – и той спасибо… А самое главное и большое спасибо моим трём самым важным, глубоко и надолго поселившимся в моём сердце, людям – Андрею, Светлане и, конечно же, Карине…
Я покидал Петербург… Покидал с мыслью, что так и не научился быть счастливым. Несмотря на очевидные и скрытые, повсеместные и редкие, банальные и уникальные знаки и намёки, которые я принимал и отвергал, слушая лишь сердце. Что билось в ритм Петербурга… И продолжало биться, но уже покидая этот невероятный волшебный город…
Внутри было пусто… Высотки, гаражи, пустыри быстро сменились чащами, рощами, перелесками…
Так я покинул Петербург…
Последний луч тусклого солнца спрятался за сосновыми холмами. На окне распластались капли дождя. Казалось, сама природа тосковала вместе со мной, вспоминая не столь уж дождливый град Святого Петра. Лелея и теша мои разгорячённые чувства…
Стук колёс мерным ритмом успокаивал мои нервы. В голове гулким эхом откликались счастливые возгласы Карины «Романтик!.. Не жалей ни о чём!.. Доброго тебе пути!..»
