Негритюд в багровых тонах

Глава 1. Глава первая… Печальная.

Дикий визг пуль и шрапнели резал мне ухо, вокруг падали убитые и раненые воины, отважно бросившиеся в атаку на англичан. Боевые кличи перемежались криками "Мамба", "Унган", "Духи Вуду с нами" и прочей дребеденью. Про Бога никто не вспоминал, а ведь почти все были крещёными коптской церковью.

Гремели взрывы, высоко подлетала вырванная ими земля, зависая в воздухе и не спеша опускаться вниз. Клубы дымного пороха окутывали ряды идущих в атаку негров, над позициями англичан тоже вздымались клубы порохового дыма, но менее плотные. Зато, оттуда непрерывно раздавался грохот рявкающих от переизбытка газов и снарядов, лёгких пушек. Атака захлебнулась.

Волна чернокожих воинов откатилась назад, оставляя после себя только убитых, по моему приказу раненых подхватывали и уносили с поля боя. Полчаса прошло с начала первой атаки. Я больше не предпринимал попыток посылать в бой своих воинов. Англичане выжидали.

Поняв, что сегодня не дождутся повторной атаки, их ряды стали перестраиваться для своего наступления. Снова гулко заухали их пушки и впереди и позади рядов моего войска стали взрываться многочисленные снаряды. Мои, более малочисленные, батареи огрызались ответным огнём, но прицельность огня была катастрофически плохой.

Как ни старался мой личный пушкарь Семён Кнут, его артиллеристы были просто криворукими, и не понимали основ навесной стрельбы. Поддержанные своей артиллерией, пошли в атаку колонны англичан, на ходу рассыпаясь в наступающие шеренги. Заговорили их пулемёты, пытаясь дотянуться до нас.

Подпустив ближе, и непрерывно обстреливая англичан из винтовок, ударили уже мои два пулемёта, смешав наступающие шеренги своим огнём. Сражение перешло во вторую, самую горячую фазу.

Исход сражения переломила артиллерия англичан. Пристрелявшись по моему лагерю, они стали накрывать нас шрапнелью. Стоявшие вплотную друг к другу, мои воины стали валиться от шрапнели, как колосья пшеницы от острого серпа. Потери были ужасающими.

Замолчал один из пулемётов, накрытый удачным разрывом. Я стрелял из снайперской винтовки, выискивая офицеров. Но это не помогало. Почувствовав, что победа практически рядом, англичане ускорили свою атаку.

С диким криком "За Африку, банду и Уганду", я бросился в атаку, ведя за собой чернокожее войско. Воины бесстрашно бежали навстречу пулям, пристёгивая на ходу штыки.

Две волны схлестнулись между собой, стреляя и коля друг друга штыками, ножами, и рубя саблями. Если бы не потери, понесённые моими воинами от снарядов, победа осталась бы за нами, но, увы. Тем не менее, накал битвы нарастал, и англичане, не ожидавшие такого напора и сопротивления, тоже несли большие потери.

"Леопольд" – внезапно послышалось за моей спиной. Остановившись и оглянувшись назад, я увидел идущих на нас в атаку бельгийских наёмников, радостно скалящихся белыми, и совсем не белыми, а гнилыми зубами, в предвкушении лёгкой добычи и безнаказанных убийств.

Больше всего они сейчас были похожи на стаю разномастных хищников, почувствовавших запах крови раненого и обессилевшего противника, на которого они давно "держали зуб" и не могли никак победить. Радостно улюлюкая, эта толпа разнокожих неслась на нас, намереваясь окружить с тыла.

Кнут пытался развернуть уцелевшие орудия им навстречу, загрохотал вовремя развёрнутый пулемёт, увеличивая количество убитых и раненных. Через пару минут его накрыло очередным взрывом и разметало в клочья.

Содрогнулись стволы двух орудий, повернутых Семёном на наёмников, разнеся на куски тела незадачливых солдат. Но это не остановило их, и через несколько минут разномастная толпа захлестнула оба орудия. Закипел неравный бой, быстро завершившийся.

"Сууууки" – заорал я и, забрав свою личную сотню, повёл её в самоубийственную атаку. Со всех сторон трещали выстрелы и летала шрапнель, вместе с осколками разорвавшихся снарядов. Выстрелив в упор в набежавшего на меня негра, и убив его при этом наповал, я поймал другого на штык винчестера и отшвырнул в сторону.

Впереди стоял белый бельгиец. "Бах, бах" – прогремели его выстрелы, сделанные из короткоствольного револьвера. Острая боль пронзила моё плечо. Вторая пуля попала в левую ключицу, не пробив полностью тело, застряв где-то на полпути.

Прежде чем упасть на землю, я успел выпустить в него из револьвера все шесть пуль, убив своего противника, и застрелив из него, попутно, несколько других наёмников, сбежавшихся ко мне со всех сторон, которых и не считал в горячке боя.

Волна солдат захлестнула меня, выбив из рук оружие, и погребла под собой. Я кричал, разрываемый на куски болью, яростью и страхом ожидания неминуемой смерти.

Встал я уже не сам. Меня подняли, связав, мои враги, и, радостно крича, повели к английскому командующему, не обращая внимания на льющуюся с меня кровь.

Пока я брёл, связанный, к английскому лагерю, где меня с нетерпением ждали, это увидел де Брюлле, случайно оказавшийся поблизости. Заметив меня, он резко подскочил и, громко ругаясь по-французски, наотмашь хлестнул меня по губам рукояткой револьвера.

Кровь брызнула из разбитых больших губ. Нижняя губа, полностью порванная, добавила свой небольшой ручеёк к тем двум, что стекали по моей груди и по плечу, отмечая свой след на теле и земле, по которой я ступал босыми ногами.

Офицер на этом не успокоился и добавил ещё ножнами, вместе с вложенной туда саблей. Пошатнувшись от удара, я пристально уставился на него своими налитыми, как у быка, кровью глазами, пытаясь выдавить своим взглядом всё моральное говно, которое в нём ещё было.

Но мы уже были довольно близко от английского лагеря, и он оставил свои попытки моего прилюдного унижения. Подведя к английскому генералу, мне стали переводить его речь.

Я не слушал его, так как это были обычные требования склонить голову и умереть достойно, продав свою территорию и людей. Высоко подняв голову, я отказался от этого, да ещё и нарочито выругался отборным русским матом. Обложив его не трёхэтажным, а, наверное, на все десять этажей, если они существуют в природе.

Поняв, что я его оскорбляю, английский генерал подал знак стоящему недалеко от него здоровому капралу, и тот коротко размахнувшись, ударил меня в живот. Мышцы пресса смягчили удар, но не смогли предотвратить его разрушающее действие. Слегка согнувшись, я стал выплёвывать оскорбления, напополам с кровью, в лицо генерала.

Второй удар сокрушил мои мышцы, пробив солнечное сплетение, согнувшись от боли, я задохнулся словами, не в силах ни вздохнуть, ни…, ну вы меня поняли. Слёзы боли и горечи разбавили кровь и пыль на моём лице.

– Не хватало ещё поплакать перед смертью, – невольно подумал я. Третий удар выбил из моей головы все глупые мысли, да и вообще, любые здравые мысли, оставив взамен только чувство беспомощности и невозможности влиять на последующие события.

Ничего не добившись, меня перестали избивать и развязали руки. Принесли свежесрубленное дерево, наскоро обтесали его и, выкопав небольшую яму, погрузили туда нижний конец столба, установив его вертикально вверх.

Подхватив моё безвольное тело, истекающее кровью от ран и многочисленных побоев, английские солдаты, вместе с помогающими им бельгийскими наёмниками, привязали его к столбу.

– Господа офицеры, – обратился к рядом стоящим англичанам и бельгийцам английский генерал, – не желаете ли поразвлечься в меткой стрельбе по чернокожему вождю. Редко кому выпадает такая честь! Да ещё пострелять не просто по местному князьку, а по местной легенде, живому унгану и вождю огромной территории. А???

– Предлагаю пари! Кто первый сможет застрелить вождя, с расстояния сто метров из револьвера, тот получает в награду его копьё. Проигравший получает бутылку великолепного французского шампанского "Мадам Клико". Ну что? Есть желающие?

В ответ, все присутствующие пожелали принять в этом посильное участие, и даже стали делать ставки на то, кто сможет выиграть. Всего в этом собиралось принять участие пятнадцать человек, включая находившихся вместе с войском корреспондентов "Таймс".

– Да, уважаемые господа, – остановил бросившихся чистить свои револьверы участников кровавого состязания, – в голову, прошу, не целиться! Она нам ещё пригодится, в качестве достойного экспоната в Британском музее, да это и не спортивно… господа!

Первый выстрел произвёл де Брюлле, по праву почётного гостя, и как командир подразделения, захватившего туземного царька. Грохнул выстрел, пуля, взвизгнув, пронеслась мимо правого уха Мамбы, едва не задев курчавой головы, безвольно свесившейся на залитую кровью чёрную грудь.

Досадливо чертыхнувшись, и в ярости отбросив свой револьвер, Леонардо отошёл в сторону, уступив место очередному стрелку. В эту минуту он остро жалел о подарённом ему любимой мамой револьвере, утопленном им благополучно в реке Убанге, в результате поспешного бегства.

Следующим был английский офицер, адъютант генерала. Прогремел выстрел, и пуля, уткнувшись в левое плечо, вырвала из него клок мяса, пробив плечо насквозь. От боли Мамба очнулся. Обведя мутным взглядом всё благородное собрание, он не сразу понял, по какому случаю они все здесь собрались.

Наконец, до него дошло, что все собрались для одного, чтобы поглумиться, даже уже не над ним, а над его телом, и он сейчас привязан к столбу, и находится в роли мишени, что, естественно, не обрадовало его. Так… немного огорчило.

Но сил и возможности ругаться уже не было, особенно, когда во рту торчит здоровый кляп, из куска вонючей ткани чужих загаженных портков. Затем, стрелки стали сменяться один за другим, стреляя в него из своего личного оружия.

Пули выбивали из его тела струйки крови, стекающие вниз, и пробивали новые, абсолютно не нужные, отверстия, приносящие ему только боль. Сознание плавало где-то между былью и потусторонним миром.

"Интересно, какой он, ад или рай. Ну, в рай я точно не попаду, грехи не дадут" – думалось ему.

"Не спеши, прошелестел шепелявый, слабо знакомый голос. Поляк что ли", -снова пришли в голову вялые мысли.

– Как же они говорят? Пшечко, пшезно, пшшшеее… Сознание стало меркнуть.

"Не торопись, посмотри, оглянись, если можешь, то взбесись", – опять прошелестел смутно знакомый голос. Но сознание не собиралось давать ему такой шанс, и неотвратимо рухнуло в спокойную темноту, которая радостно приняла его, порадовавшись, как за него, так и за себя. Смачно чвакнув, она поглотила его душу, растворив в себе, так и не дав ей понять, куда она попала – в рай или ад!

В мысленных образах, круживших в подсознании, фигурировал пресловутый котёл, старый и побитый, он был ужасно закопчённым, и это был именно тот котёл, благодаря которому он и обязан своим появлением здесь.

– Готов, господин генерал! – радостно вскричал адъютант генерала, – вы отлично стреляете! – польстил он старому чудаку, выстрелившему в грудь Мамбе из револьвера, с вдвое меньшего расстояния, и попавшему прямо в сердце.

Эта пуля пробила сердце чернокожего короля Уганды, народа банда, правителя Дарфура и Экватории, повелителя всех заблудших душ негров на своей территории, отправив его туда, откуда он и пришёл.

– Что ж, господа! Надеюсь, ни у кого нет возражений против моей безоговорочной победы в этом столь изощрённом, и право… очень интересном состязании. Думаю, что копьё вождя по праву сильного, и по закону спорта – моё! И никто из вас не будет оспаривать мою победу в этом мероприятии! Или будет?

И генерал обвёл своим, одновременно, насмешливым и абсолютным циничным взглядом лица всех присутствовавших. Никто не осмелился ему возразить. Один де Брюлле недовольно поморщился, не желая в открытую ссориться с союзниками, но внутренне негодуя от этого фарса, изначально являвшегося трагикомедией, быстро переквалифицировавшейся в триллер садисткой направленности. (Добро пожаловать в жизнь без прикрас!)

– В конце концов, господа, есть ещё немало призов, а также желающих поучаствовать в качестве мишени уважаемых чернокожих пленных, которые с удовольствием окажут свои услуги вам…, премногоуважаемые господа, самим своим существованием, как на ваше благо, так и на благо стрелкового спорта.

– А то все эти птички, да тарелочки уже всем приелись, как на евразийском континенте, так и на островах туманного Альбиона.

– Африка! Вот настоящее раздолье для охотников и истинных поклонников стрелкового спорта… Ну что же, уважаемые господа! Не все трофеи ещё разыграны, и не все пленные ещё расстреляны! Не упустите свой шанс… господа!!!

– Да, капрал, отрубите этому чернокожему царьку голову, а тело сожгите. Точнее не так, сначала сожгите тело, а голову оставьте не тронутой огнём, чтобы она пропахла угрюмым дымом собственного пепла, и так любимых этим вождём лекарственных трав и растений. Жаль, все рецепты он унёс с собой. В своё темнокожее чёрное царство!

– Ну, это ничего. Мой родовой замок должен пополниться действительно мрачным экземпляром. Может быть, дух этого вождя соизволит посетить мрачные подземелья моего родового гнезда, где будет призрачно ходить, что добавит им дополнительный колорит.

– А также составит компанию ещё двух неприкаянным приведениям, издревле живущим в замке. Кажется, одно из них поселилось не менее пятисот лет назад, а другое относительно недавно, около трёхсот. Им будет о чём поговорить вместе на досуге. Ведь досуг у них будет вечный… Ха, ха, ха. Да, интересно, а его дух будет белым или чёрным?! Этот вопрос остался без ответа.

Закончив свою пафосную речь, генерал удалился осматривать поле битвы, да и подсчитать возможные трофеи не мешало бы! А какой воздух, какой воздух! Как же замечательно просто вдыхать чистый африканский воздух, которым так хорошо дышится после угольного смога Лондона, а особенно, когда ты кого-нибудь убил, а сам продолжаешь здравствовать и наслаждаться жизнью.

Под телом вождя развели огонь, и как только языки костра разгорелись жадным пламенем, я очнулся.

Что за хрень мне приснилась!

От этих событий, максимально достоверно показанных моим вывернутым наизнанку сознанием, я проснулся в холодной, липкой испарине. Во рту было горько, на душе погано, а на сердце рана.

Разбудила меня маленькая струйка дыма, коснувшаяся носа, от почти затухшего костра, доставленная к моему обонятельному центру слабым порывом ветра, в котором ещё слышался чей-то приглушённый смешок, неприятно покоробивший меня.

Как я успел заснуть и когда, я и сам не понял, просто раз… И сразу наступила фаза быстрого сна, добавившая мне "бодрости" перед грядущей битвой, и пищи для размышлений, о ней же.

Вокруг уже почти рассвело. Сон мой длился не больше часа, но вот по части информативности, мрачности, и предупреждения он стоил многого, если вариант событий, показанный моим подсознанием, был действительно реализуемый.

Но, кто боится, тот не полезет на рожон, а тот, кто трус, и воевать не будет. А я не трус, я просто боюсь, несколько даже я бы признался… трусоват. Не так страшен мир, как его малюют. Но воевать всё же придётся.

Пушкарь Кнут оказался недалеко, около своих пушек и многочисленной, но совершенно бестолковой, прислуги. В защиту своих дикарей могу сказать, что и нынешний призывник не сильно разбирается в оружии, а тем более, в артиллерийских орудиях.

"Подай, принеси, не мешай, и о, Боже, чем же вы там занимались на гражданке?!!" Поколение интернета… И только через полгода они становятся более-менее грамотными хоть в чём-то, а тут дикари… со всеми вытекающими последствиями. Прицельная и навесная стрельба, углы склонения – это уже математика, а где-то и высшая, а интуитивно быстро не обретёшь необходимые навыки стрельбы.

Мы находились в открытой всем ветрам саванне, слегка холмистой, и покрытой редкими деревьями, в основном, африканской акацией.

Английский лагерь в это время уже тоже проснулся. Он находился на восточном направлении, перекрывая мне путь назад. Оставалось двигаться только на северо-восток, или на запад, в сторону разрушенного моим набегом Франшвилля и Атлантического побережья.

О бельгийских наёмниках я знал, но не знал, где они сейчас находятся, и в этом мой сон был явно в руку. Вызванный моим телохранителем, Жало быстро прибыл, ловко перебирая своими маленькими ножками. Глядя на него, я понял, что быстро найти наших противников он сам лично не сможет.

Объяснив ему на словах свои опасения, я машинально добавил, что волнуюсь не просто так, а в результате плохого сна. Жало, который и до этого слушал меня внимательно, после моих слов о гадком сне весь подобрался, сосредоточился, и на его невыразительном лице промелькнула мимолётная гримаса страха и безысходности.

Кивнув мне в знак того, что всё понял и осознал, он исчез, отдавая указания своим подчинённым. Через пять минут, в разные стороны убежали пятёрки самых быстроногих и опытных его воинов.

На душе сразу стало как-то легче. Приставив к глазам бинокль, я начал обшаривать взглядом все окрестности, а также находившийся далеко впереди лагерь английской пехоты. Шанс на победу, или хотя бы паритет, всё равно оставался.

Англичане в отдельности, и англосаксы в общем, не были никогда выдающимися воинами, почти всегда они опирались на преимущество в техническом плане. В средневековье это было очевидно. Ну, а разгром французского рыцарства в битве при Пуатье излишне ангажирован. Но лошадей английские лучники перебили, это факт.

Сейчас мои войска выступали в роли лошадей французского рыцарства, как бы это ни было обидно. Зато был шанс в будущем услышать очередную легенду об очень сильных африканских воинах, под управлением Иоанна Тёмного (зулусы отдыхают!).

На западе растянулась цепь невысоких холмов, частично закрывавших мне обзор. На северо-востоке возвышались два относительно высоких холма, за которыми просматривалась полоса лесостепи, с многочисленными небольшими речушками, а за ними возвышалась большая стена джунглей.

Четыре трофейные батареи, по моему указанию, выкатывались на прямую наводку, а пять, прошедших со мною весь Габон, пушек оставались в центре лагеря до начала боя. В случаи нашей атаки, они транспортировались вручную в боевые порядки и участвовали в общем наступлении.

Не все орудия были исправны, и те, что погибли от грязи и неумелого обращения, были собраны на отдельную площадку, с затерявшимся среди них одним исправным орудием, с одной единственной целью, изображать из себя отдельную батарею, готовую открыть огонь в сторону англичан.

Вся чернокожая орудийная прислуга трофейных орудий еле-еле смогла обучиться минимально необходимым действиям при ведении огня из орудий. Общий смысл был таков. Встав перед орудием, я орал – "Смотрим и повторяем". Затем, медленно открывал орудийный замок, шёл за снарядом, оттирал его от смазки сорванным тут же пучком травы, и показывал, как вставлять в ствол орудия.

Дальше, я вставлял его в казённую часть орудия, захлопывал орудийный замок и нажимал на спусковой рычаг. Грохот выстрела возвещал о благополучном извержении снаряда из ствола орудия. Дальше следовало повторное открытие орудийного замка, откуда, с радостным лязгающим звуком, вываливалась использованная гильза, окутанная остатками пороховых газов.

Вся будущая орудийная прислуга вздымала обе руки вверх и кричала: – "Мамба – великий унган! Боги Вуду любят его! Мамба – великий громовержец! Он может управлять оружием белых!" Я кланялся…

Мляха-муха, что же это за треш. Ещё не хватало мне стать Зевсом или Перуном, в местном понимании этого образа. Обучать мне пришлось всего пару раз, остальное время с аборигенами занимался Семён Кнут, лодырь и тунеядец.

Грустно посмотрев на воинов, я дал команду собирать всех перед боем, чтобы "задвинуть" им речь о вечном и недобром.

Глава 2. Разгром.(Оборона "дурацкого брода").

Воины выстроились посотенно. Я оглядел их нестройные ряды, здесь и сейчас стояло чуть больше пяти тысяч человек. Некоторые были ранены. В строю не было пленных, и лучших моих воинов, ушедших с Ярым. Почти пятьдесят человек из них вернулись самовольно обратно, заявив, что они будут биться и умирать вместе с Мамбой. Пожав плечами, я принял их решение и поставил в строй.

Не было лучших, но и худших тоже не было. Все они были готовы храбро сражаться с оккупантами. Страха в их чёрных глазах не было, лишь вера и преданность сияла на их лицах, устремлённых на меня.

В который раз я делаю одну и ту же ошибку, иду в бой вместе со всеми, а не стою скромно в тенёчке, на вершине холма. Но не отсидеться мне сейчас там, никак, да и не было поблизости холмов. В очередной раз решалась судьба чёрной империи, на сегодняшний момент имеющей, всего лишь, статус королевства, да и то, почти никем не признанного.

Я смотрел на суровые некрасивые лица. И наполнялся их решимостью и бесстрашием, которого сам, увы, не испытывал. Такова судьба всех уважающих себя лидеров, идти туда, куда не хочется, и делать не то, что хочется, а то, что надо сделать.

Я боялся, но в то же время знал, что не отступлю. И пусть по мне стреляют, как по мишени, как это было во сне, если смогут взять меня живым. Я всё равно поведу этих людей в бой! Я не смогу по-другому! Я не смогу предать их веру в меня. Предать их тела и души, совершив сделку с совестью, и с администрацией интервентов! Набрав в грудь побольше воздуха, я заревел…

– "Слушайте меня… все! Люди банту, и люди банда. Люди макарака и люди динка. Угандцы и конголезцы. Все те, кто стоит сейчас передо мной, для того, чтобы пойти в бой…, и возможно, остаться в этом бою навсегда!"

– Там… вы видите… стоят те, кто вероломно нарушил договор со мной, и с нашей страной. Они пришли на эту землю, которая принадлежит нам, чернокожим жителям Африки. Они пришли сюда не для того, чтобы сделать нашу жизнь лучше, или жить вместе с нами на равных условиях.

– Они пришли сюда, чтобы поработить нас и превратить в свою скотину. Свою домашнюю скотину. Покорно жующую из их рук жалкие подачки, и готовую работать на износ, по мановению руки господина. И умереть тогда, когда он захочет, или когда ты ему надоешь и больше не принесёшь ему богатство.

– Я не хочу так жить! Я хочу жить свободным. Хочу жить, как хочу я! А не так, как хочет чужой пришелец. Так защитим же нашу землю, братья, от вероломных белых, пришедших, чтобы убивать нас! Погибнем в бою, как завещали нам наши предки и наши боги.

– Великий Вуду, обращаюсь к тебе с просьбой. Даруй нам победу в этом бою, не дай погибнуть бесславно. А если суждено нам остаться на этом поле, и удобрить красную землю этой саванны, так дай нам силы забрать с собой побольше тех, кто пришёл на нашу землю незванно и по злому умыслу. Не дай им уйти от расплаты. Христианский Бог, обращаюсь и к тебе, дай нам силы и веры, облегчи наши муки при ранениях, дай умереть достойно, чтобы не посрамили мы души наших славных предков. Аминь!

"Вуду, вуду, вуду, ву-ду" – воины громко скандировали, подкидывая с каждым криком вверх стволы своих винтовок. Многие вошли в транс, делая надрезы на своих телах, грозившие впоследствии превратиться в уродливые шрамы. Почти все были размалёваны разными красками, и лишь шорты и порванные хлопчатобумажные рубашки скрывали их чёрные и тёмно-коричневые тела.

Я пригладил усы и небольшую бороду, курчавившуюся у меня на подбородке и щеках, и ещё раз оглядел неровный строй храбрых чернокожих воинов. Ни один не отвёл взгляд от глаз своего вождя. Все были готовы идти в бой и умереть, если такова их судьба.

– Воины! Никто не знает свою судьбу! И даже я! Если мне суждено погибнуть в этом бою, и сражение потеряет всяких смысл, тогда уходите небольшими группами, забирая с собой своих раненых товарищей. У вас длинные ноги и выносливые тела, вы сможете преодолеть многие расстояния, не зная усталости и давая отпор врагу.

– Где-то здесь бродят чернокожие предатели, продавшиеся за кусок лепёшки и возможность безнаказанного насилия над другими неграми. Они продались бельгийскому королю Леопольду. Убивайте их! Не давайте им преследовать себя. Отстреливайте их издалека, устраивайте засады. Нападайте ночью и исподтишка. Они трусы, они боятся вас.

– Как подлые гиены, они бродят где-то рядом, готовые внезапно напасть на нас со спины. Но они слабее, чем мы. Мы за правду, а они всего лишь предатели, и знают это. Не бойтесь их и убивайте! Не сдавайтесь в плен.

– Любой, кто погибнет в бою, сражаясь до конца, будет обласкан богами Африки, и вечно находиться в раю, наслаждаясь прекрасными ароматами рая. Пить мериссу и пальмовое вино. Бесконечные ряды женщин будут услаждать его неустанные чресла.

– Те же, кто предаст духов наших предков, будут вечно скитаться во тьме, не в силах попасть на солнечную землю. И только чёрный туман будет царить вокруг, не давая увидеть ни солнца, ни добрых духов. Это вечное скитание по ночной стороне Африки будет мучить их. Верьте мне, Мамбе, Великому Унгану народа банда.

– Я, Иоанн Тёмный, Великий унган Мамба, заклинаю вас всеми богами на эту битву, и наполняю ваши тела бесстрашием и ВЕРОЙ! Аминь!

Воины ещё долго пребывали в экстазе, оглашая воздух дикими воплями, которые были слышны даже в лагере англичан, казалось, испуганно притихших. Что вскоре было развеяно с их стороны выстрелом лёгкой пушки. Их снаряд, ввинтившись в разогретый жарким африканским солнцем воздух, разорвался высоко над нами, осыпав шрапнелью, потерявшей, впрочем, уже свой убийственный эффект.

Воины начали расходиться в разные стороны, занимая исходные позиции. Высокая жёсткая слоновья трава, иногда, полностью скрывала их тела. Там, где её не было, росла более низкорослая, но всё равно, очень высокая трава, которая также могла скрыть воинов, особенно, если они передвигались в ней согнувшись пополам.

Мои африканцы хорошо знали саванну, и умели перемещаться в этой траве, и намного быстрее, чем англичане, у которых вообще не было никакого преимущества, кроме владения огнестрельным оружием, а также высокой организации и дисциплины. Но посмотрим, что будет дальше.

Пока мы готовились к бою, в лагерь пришли первые разведчики сотни Жало и доложили о мелькавших невдалеке от холмов небольших группах неизвестных воинов. Более точные сведения об этом противнике должны были принести две пятёрки воинов, подстраховывавших друг друга и ушедших к самому подножию этих холмов.

Англичане, оборудовав свой лагерь, затихли, ожидая от меня первых действий. Генерал Чарльз Бернст разглядывал в мощную подзорную трубу лагерь чернокожих. От его взгляда не укрылось ни то, что аборигены проснулись, ни то, как они создали что-то подобия строя, перед которым появилась большая гротескная фигура, бывшая, по всей видимости, ни кем иным, как Мамбой, присвоившим себе греческое имя Иоанн, и в насмешку названным Тёмным.

Сжимая копьё в одной руке, другой рукой вождь отчаянно жестикулировал, сотрясая воздух своим рёвом, слабое эхо которого долетало до ушей англичан, приносимое лёгким тёплым ветерком.

О чём он говорил, было не разобрать, да и никому из англичан это было не интересно, как не интересно это было и самому Чарльзу Бернсту. Его задача была разгромить негров в пух и прах, а их тела предать земле, кроме тела самого вождя, дерзнувшего оттяпать у Англии территории, которые она считала уже своими.

Право, что это за наглость, попытаться влезть немытыми чёрными руками и чёрным рылом в огород его Величества. За всё надо платить, заплатит за это и черный вождь. "Да!" – и генерал снова направил свою подзорную трубу на фигуру с копьем, продолжавшую что – то выкрикивать своим воинам.

А где, кстати, кепки, подаренные правительством Великобритании чернокожему вождю?

???

Эту историю, изрядно насмешившую чиновников колониальной администрации, ему рассказал друг, который служил в одном из отделов, курировавших вопрос снабжения африканских колоний. Помнится, тогда он долго смеялся, утирая льющиеся слёзы кулаком, покрытым короткими жёсткими рыжими волосами.

Видимо, кепки все поистёрлись на их черных головах с волосами, больше похожими на стальную проволоку.

– Эх, не подошли они местным аборигенам! Не в коня корм. Ну, сейчас мы вам покажем, как воюют потомки англосаксов.

В это время из негритянского лагеря послышались совершенно немыслимые дикие возгласы.

– Дикари, о, мой Бог! Боб! Сделайте по ним выстрел, умерьте пыл этих ошибок природы. Прогремел выстрел пушки, снаряд разорвался в воздухе, не причинив никакого видимого вреда чернокожим воинам Мамбы.

Ну, с почином, посмотрим, чем ответит нам неуважаемым никем чернокожий король, никем не признанного королевства Буганды. Германия не в счёт! Эти, недавно объединившиеся выскочки, не способны ничего пока сделать без разрешения её Величества Англии, то есть королевы Виктории. Да, и недолго им почивать на лаврах объединения… недолго.

Второй рейх создали! Ну-ну, их император Вильгельм II умудрился перехитрить даже Великобританию. Временный успех, временный… Всё ещё впереди, уважаемый император, всё впереди.

Мамбовцы стали перемещаться внутри лагеря, передвигая что-то по нему. Направив в их сторону подзорную трубу, генерал с удивлением разглядел пушки. Откуда у дикарей пушки? Но потом он вспомнил о разгроме французов и позорном плене генерала Ларуа. Сразу стало понятно, откуда у дикарей появились пушки.

Но обладать ими, ещё не значит уметь стрелять из них. Да и сама стрельба тоже не показатель. В каждом деле надобно умение, что было прекрасно показано турками, из которых при полной поддержке вначале англичан, а затем и французов, так и не получилось хороших моряков. Да и пушкари из них были убогие, что не раз было доказано русскими моряками, побеждавшими турков как на море, так и на суше.

Поэтому на этот счёт генерал Чарльз Бернст не волновался. Английские комендоры должны были справиться с поставленной задачей полностью, а скрытые за небольшой земляной насыпью пулемётные расчёты готовы были доказать преимущество силы технического прогресса над храбростью и отвагой дикарей.

У нас Максим есть! А у дикарей? А у дикарей, наверное, нет, во всяком случае, в таком количестве.

Пятитысячный отряд англичан был полностью готов к бою, заняв и подготовив свои позиции, и теперь ожидал наступления чернокожих дикарей, которые решительно не торопились атаковать.

Генерал знал, что в районе холмов прячутся бельгийские наёмники, скрытно приблизившиеся к негритянскому лагерю. Об этом его ещё вчера предупредил чернокожий курьер письмом от полковника де Брюлле, командовавшего тем сбродом, который смог насобирать по всей Африке и тюрьмам Бельгии король Леопольд II.

Таким сбродом надо ещё уметь воевать, ну, да это их проблемы, пусть с ними сами и разбираются. Главное, не дать им присвоить лавры победителя, а то они что-то не торопятся вступать в битву, шакалы!