Czytaj książkę: «Записки репортера», strona 14

Czcionka:

Гляжу на Лаврова: стиль, аргументы, наличие (отсутствие) цинизма, мимика. Странно: наряду с экспортированием «Мерседесов» и «Фольксвагенов» не худо было бы оттуда же позаимствовать еще и выпускников тамошних "мгимо".

Тот случай, когда журналистика – сильная, тема – взрывная, а КПД – отрицательный. Как в операционной: пациенту разрезали живот, и доктора сцепились в споре, как дальше лечить. Они все спорят, а ты все лежишь с дырявым пузом и их слушаешь…

Социальную идею РПЦ искать также продуктивно, как и национальную РФ. Оптимальный результат таких поисков един: не переругаться и не поубивать. А так – без разрывания на груди рубах, с легким душком мещанства, с развитой близорукостью на корысть – все можно худо-бедно просуществовать. Звать РПЦ на баррикады ни к чему.

Расчленять качество литературного текста и его социальную заостренность – занятие на любителя. Скажем "качество" максимально социально "дерзкого" по тем временам марксовско-энгельсовского "Манифеста" – отменное. Не будь этого "качества" и неизвестно куда бы еще двинулась история. И наоборот: сколь социально не заостряй какую-нибудь единоросовскую (право- или леворосовскую – без разницы) публицистическую мякину – все будет лабуда. Пелевин, Сорокин и Улицкая, как бы мы не превозносили их "авторский мессидж", должны все-таки заботиться о нем сами, а не кивать на зевающую над их опусами критику. Все-таки основной "мессидж" прячется именно в литературном "качестве". Искать его в другом месте (как в том анекдоте про пьяницу – где светлее) – обманывать себя и других. Рецепт простой: пиши, как Толстой, и критика сама, без всякой подсказки подробнейшим образом препарирует всю твою социальность. А то получится, как у Жванецкого: мол, мы сначала сделаем сметану, а потом будем бороться за ее качество. То есть: первым делом накатаем социальный "мессидж", а потом уже решим, присваивать ему статус литературного шедевра или нет.

Непонятно: какой толк от Давоса, если главное, что мы из него черпаем, это – как бранятся Силуанов с Улюкаевым. Пусть бранятся дома.

Где-то уже на эти грабли наступали: аншлюс, танки, огосударствление, милитаризация, гиперинфляция, война со всем миром, крах… Потом – возрождение. Если набраться хладнокровия, то есть смысл рассмотреть и такой сценарий. А именно – заглянуть не на год-два-пять вперед (они уже съедены предыдущим 2014-ым), а лет, этак, на десять. И уже сейчас поискать своего Людвига Эрхарда.

А вот с плакатом «Je suis Kiselev&Solovyev» я бы на улицу не вышел. Не при каких обстоятельствах.

Отберут Новый год – умрут русские, отберут красную икру – умрёт Россия.

Интеллигентный мотоциклист нынче – редкость. Почти что ископаемое. Может в столице они еще остались, а в провинции смело мутировали в гоблинов. Хороших слов для них не осталось. Увы…

Кинуть хрящик гавкучей собаке – старый способ проникнуть в дворницкую ее хозяина.

Количество жизни у нас всегда стоит впереди ее качества. Нас интересует в первую очередь "поголовье". Цифры. Вал. Ну как насчет того, что будет внутри этих голов? Помнится, главный герой "Цитадели" Экзюпери – правитель древнего царства – любил повторять; "меня не интересует, будет ли человек счастлив, меня волнует: какой человек будет счастлив?"

Забавные какие: и партии нынешние, и партийцы. Может быть они, действительно, для чего-то нужны… Кому-нибудь интересны… Кроме самих себя, конечно.

Пришлось закрывать независимую газету. Провинциальную. Надеюсь – честную. Из-за безденежья. Ей долгие годы жил. Ощущения – жуткие. Самое сильное: молчание тех, кого ты в газете защищал. Все остальное пережить легче.

То ружьё, которое всё громоздили на стену "кремлевские драматурги" не только выстрелило в финале, но даже взорвалось.

Обнинск – первый в стране НАУКОГРАД. Мало кто об этом сегодня помнит. Даже – в самом Обнинске. Не говоря уже о людях приезжих. Скажем, журналистах. Больше – о "бизнесе" ученых, откатах, тяжбах и т.д. Самой ядерной науки здесь давно уж нет (пожалуй, это – главная "военная тайна" обнинского ФЭИ). Того накала идей, что был зажжен здесь Лейпунским, Марчуком, Субботиным – не существует. Вот, что досадно…

Всё сложнее и сложнее под словом "Россия" понимать что-то однозначное. Близкосмысловое. Хоть как-то структурированное. То ли разлагающийся динозавр, то ли стая перепуганных собственным криком ворон. Еще чуть-чуть усилий там, наверху, и слово "Россия" войдет в толковые словари будущего с припиской "устаревшее".

Про таких Твардовский говорил: они даже не читали "Капитанскую дочку". Давно мечтаю подарить Путину с Порошенко по экземпляру "Войны и мира" Льва Николаевича. Уверен: на ночь они его не перечитывают. Да и сомневаюсь, брали ли хоть раз после школы в руки…

Социология войны страшней самих сражений. Русско-украинская бойня – твердый неуд тем и другим верховным "интеллектуалам". Выращенным в их пропагандистских пробирках мутантам "лидеров наций". Их главная мечта – остаться "на второй год", "на второй срок", а лучше всего – "на вторую жизнь". Но для этого они ее, эту вторую жизнь, должны у кого-то позаимствовать. Чем, собственно, и занимаются – алчным воровством человеческих судеб.

По нынешним временам может получиться так, что единственным местом, откуда захотят уезжать русские, останется только Россия.

Иные сельские захолустья Нечерноземья (Калужские, например) столь заброшены, что местные администрации жалуются: про нас забыли даже ревизоры и проверяющие из области и перестали наезжать и интересоваться – живы ли мы тут или уже померли.

Зюганов и партийная палеонтология: может динозавра и удастся откопать, но оживить его – навряд.

Мой дед. Я видел его Красную звезду, медали За боевые заслуги и другие, но о войне рассказы из него вытягивал щипцами. Для этого на целый день увязывался с ним пастушить – дело было летом в деревне. "В награду" мне – лишь пара дедовских отговорок: "Да, что же в ней, войне-то, хорошего? Было бы об чём…" И замолкал, грустно глядя куда-то в даль: мол, будь она проклята… Только от бабушки узнал, что всю войну он катал пушки по передовой, а закончил их катать где-то в Австрии. Но от него об этом – ни слова....

«Россия отказалась участвовать в заседании Совбеза по Крыму». Выйти из Совета безопасности, затем – вообще из ООН. Выслать из Москвы всех послов (кроме северокорейского, конечно). Импортозаместить Сименсы, Самсунги, Мерседесы, Виндоусы, Эпплы, а за одно с ними – Баха, Бетховена, Моцарта и Шекспира. Импортозаместить Христа, Магомета и Будду…

Интересно, что возрастные группы по сдаче норм ГТО включают 70-летних и старше. Между тем сама идеология мероприятия подразумевает: готов к ТРУДУ и ОБОРОНЕ. Опять что ли готовиться к войне старикам. Оставили бы хоть их в покое и назвали бы нормы для пенсионеров как-нибудь иначе…

Когда к Распутину приклеивают ярлык "деревенская проза" или что-то подобное в духе литературного агитпропа – охватывает чувство безысходности и тоски. Молчание классика стоит десятков томов его многоговорливых комментаторов. За многословными упреками в адрес измучившегося тоской писателя они недоговаривают главного: "Последний срок" и "Прощание с Матёрой" – это литературный Эверест. На него в лучшем случае можно забраться с веревками, кирками и ноутбуками, чтобы выстукивать потом из оных "аналитические" статьи. Но построить свой Эверест, выше того, который построил "заблуждавшийся" гений – не дано. (вместо блокнота)

Настораживает выражение – "элита российской интеллигенции". Очевидно, имеется ввиду наличие у обозначенного подкласса соответствующего удостоверения. Снобизм, конечно, вещь занятная, но не до такой же степени… Чиновничий, мещанский, правозащитный, либеральный снобизм – какая разница?

Ненормативная лексика в обществе – к чему этот спор? Можно все решить мирно и демократично. Хочешь материться – пожалуйста. Непременно в газетах и телепрограммах? Не вопрос, но в специальных – с меткой "для матершинников". В кафе и ресторанах? Точно также – с указанием при входе "Здесь матерятся". В автобусе и трамвае? Что же – и здесь можно выйти из положения. Скажем обустроить в салоне специальные звуконепроницаемые кабинки для ценителей грубых слов. Также, полагаю, можно удовлетворить даже депутатов Госдумы: тех. что за мат и тех, что против. Первых кормить в кафе с непременно матюкающимися официантами, вторых – иным способом. Если же тебя от непристойной лексики коробит, тогда ищи указки "Здесь не матерятся».

Я не знаю более емкого образа мироздания, чем железнодорожный путь. Выплывающая откуда-то из-за горизонта бесконечно-неумолимая лента жизни, и уносящаяся туда же – за последней край земли – ровная железная река. Вся эта отшлифованная миллионами событий-колес усыпляющая монотонность покоится на отсеченных чьей-то дерзкой рукой межшпальных рубежах, постулированных кем-то наверху неприкасаемых отрезках, квантах, если угодно, жизненных шагах, мгновеньях…

Счастливым – не до антивоенных писем. Это – удел совестливых, а потому – несчастных: писать эти письма и их читать. И видеть, как они упрямо игнорируются. Какое уж тут счастье?..

Прежде, чем присоединять к России Крым, приладить бы к ней сначала большую часть потерянных внутри страны территорий: обезвоженных, обездороженных, обезтрезвленных тысяч деревень и сел. Многие из них – не далее полутора часов небыстрой езды от столицы. Причем – в любую сторону: тульскую, брянскую, владимирскую, калужскую… Боюсь, что крымчане под термином "присоединение к России" поняли несколько другой – "присоединение к Москве". А может быть даже – "к Рублевке". Это разные вещи.

Эй, Болотная, хватит тереться о кремлевские стены. Они и без тебя не упадут. Лучше по сторонам оглянись – вон, что делается…

Космисты не «окупились»? Пожалуй. От того же Циолковского мы взяли только самое банальное: нелетающие гофрированные дирижабли, что сохранились в его домике-музее, старый велосипед там же, коньки, застежку со львами от давно истлевшего плаща, расстроенный рояль, слухачи, полувертикальную лестницу на чердак, токарный станок с ножным приводом и кое-что из самых избитых книжек. Вроде забавных в своей наивности и чистоте "Грез о Земле…", "На Луне" и проч. Калуга взяла также из Циолковского еще несколько цитат. Вроде самой растасканной и неудачной – по поводу намечаемых космических маршрутов: "Москва – Луна, Калуга – Марс". Короче, взяли мы от Циолковского многое, упустив при этом главное – его самого. Живого, незабальзамированного музейщиками и лекторами обкома КПСС. Вот уже почти полвека та же Калуга официально пытается понять, что же такое сотворил ее великий земляк – каждый сентябрь в городе проходят Циолковские чтения. Раньше это понимание давалось куда легче – все упиралось в выведенную Константином Эдуардовичем формулу реактивного движения. Ее правильность и приезжали подтверждать такие светила, как академики Келдыш, Газенко, Глушко. Они сооружали ракеты, сажали в них космонавтов и запускали летать по формулам Циолковского. Все срабатывало, о чем первые лица советской космонавтики спешили доложить на очередных Циолковских чтениях. Но пришла перестройка и запускать стало нечего. Или – не на что. Или просто – ни к чему. Космос резко "просел". Стал "нерентабельным", "ненужным" и постепенно перестал отсвечивать отраженным светом на ту же провинциальную Калугу. Собственный же источник калужской популярности – Циолковский, как уникальный самородок и личность, забавный философ и беллетрист – оказался месторождением неразведанным и быстро перестал кого-либо в серьез интересовать. Полсотни человек на Циолковских чтениях в последние годы, из которых калужан – десятка полтора-два. Так наступило второе пришествие обывателя в судьбу великого космиста. Первое – прижизненное. "Народ был хороший и честный, – давал давным-давно характеристику прежнему калужскому мещанству сам Циолковский, – но общего у меня с ними было мало… На меня смотрели так, как законные дети смотрят на незаконных: свысока и снисходительно". Реальный градус почитания великого калужского космиста даже среди его земляков довольно жалок. Та же площадка Циолковских чтений скудна и ограничена. По инерции проповедуются марсианские города, лунные проспекты и длительные командировки на близлежащие астероиды, в расчете, что именно эти придумки Циолковского являются ключевыми. И только-только мы подступаем к главному его наследию – образу мыслей и сознания изумительного калужского придумщика. То есть – к человеку, как таковому. К его космосу…

Банки – может и пылесосы: кто спорит? Но вот АСВ в роли конкурсного управляющего обанкротившихся банков – иной раз сущий дьявол. Раздевают банковских дебиторов почище своих подопечных – очень красиво. Не дай Бог, ты задолжал банку-банкроту накануне отзыва у него лицензии 5 копеек – АСВ вытрясет пятак даже из мертвого. Или сделает таковым живого.

Соединить бы Градского с Ходорковским. МБ вполне бы мог взять интервью у АБ. Или – наоборот. Все равно о чем: о Бетховене, о 3D-цивилизации, о Вагнере, об урбанизации. И без надоевшей репортерской суеты…

Как часто бывает: чувствуешь, что очень хочешь что-то почитать, а что именно – и сам не знаешь. Роешься, листаешь, перекладываешь: взял одну книжку – не то, другую – не в тему, третью – не сейчас. Потом вдруг натыкаешься: вот оно – то самое, без чего внутри никак не клеилось. Примерно с таким чувством читаю «Книгу о русских людях» Горького. Удивительно сочные этюды пронзительнейшего из наблюдателей русских характеров. Признаюсь, ранний (незабронзовевший) Горький всегда меня потрясал. Беда, что поздний, соцреалистический этап его творчества затмил для большинства людей истинный масштаб таланта писателя. Теперь задача: провести литературные «раскопки», и вернуть читателю присыпанные пеплом предрассудков выдающиеся вещи Мастера. Не могу удержаться от цитирования. Больно уж актуальна и точна эта, подмеченная когда-то Горьким, «русскохарактерность: «Часовщик Корцов, по прозвищу Лягавая Блоха, маленький волосатый человек с длинными руками, – патриот и любитель красоты. – Нигде нет таких звезд, как наши, русские!– говорит он, глядя в небо круглыми глазами, плоскими, как пуговицы. – И картошка русская – первая, по вкусу, на всей земле. Или – скажем – гармонии, лучше русских нет!.. Да мало ли чем можем мы нос утереть Америкам этим!.. Он любит восхищаться красотой природы, хотя окрестности города пустынны, вспухли бесплодными холмами, изрезаны оврагами, нищенски некрасивы. Но часовщик, стоя на берегу мутной, пахучей реки, отравленной войлочными заводами, восклицает с искренним чувством: – Эх, красота же! Ширь, гладь. Иди куда хошь. До смерти люблю я эту красоту нашу!».

Чабуа Амирэджиби – умер от грусти.

Неважно какое место занимает регион (63-е, как Воронеж, или 2-3-е, как Калуга) и в каких именно святцах (Минрегиона, "Левада-центра" или загадочного "Квалитаса") – градус патриотизма везде повышенный. До уровня горячки. Пенсия 8 тысяч, квартплата – 5, до "освобожденного" Крыма хватит на сотую часть пути. Телевизоры захлебываются от барабанного боя. Великодержавности – самосвалами не увезти. Действительно, зачем нам счастье? И без него – кайф.

Случай из практики. Работаем на перегоне – меняем шпалы. Мастер связывается с дежурной по мобильнику: какое окно? Та отвечает: два часа у вас есть, но в случае чего предупрежу заранее. Хорошо, вытащили три старые шпалы. Вычистили ящики. Подготовили новые шпалы. Час в запасе – успеем. Тут гудок – откуда не возьмись товарняк. У нас под рельсами дыра – нехватка трех шпал. Мастер бледнеет. Бежим навстречу, мол сбавляй ход. Машинист то ли не видит, то ли делает вид – на полном ходу летит на ремонтируемый участок. Рельсы проседают, но состав прошел. Мастер в бешенстве набирает дежурную: какого, мол, хрена не предупредили? Та: у нас тут свет вырубился и компьютеры соответственно, а на них ваши мобильники были записаны.

Плохо не только без Рождественского. Опасно оставаться без Астафьева, Слуцкого, Левитанского, академика Лихачева, Иосифа Бродского, Сергея Капицы. Без таких людей случаются катастрофы…

Мераб Мамардашвили – потрясающий мудрец и собеседник. Одно чувство, когда проглатываешь его блестящий курс лекций (как, впрочем, и другие, что Мераб Константинович прочитал в середине 70-х годов) – искренняя зависть тем, кто сидел в этот момент в аудитории (той же – ВГИКовской, что вместила в себя живую речь выдающегося философа). Уроки М.К. довольно основательно прочищают мозги, в том числе – в отношении понимания коренных тектонических сдвигов, произошедших в XX веке и обернувшихся извержением социальных "везувиев" как в 1914, так и в 1939 годах. Пугающие аналогии с нынешними временами заставляют задуматься о необходимости более тщательного изучения нашего философского наследия. В особенности – с привлечением таких мудрецов как Мераб.

В Комбодже любят слегка подтухшие яйца. Ну и что с того? А у нас – телевизор. Не вижу разницы.

Грузия – почти вирус: раз побывал – всю жизнь тянет.

Не суть важно: из какой точки на карте выстрелила ракета. Она вылетела из обкуренных войной мозгов. А мозгов таких по обе стороны донбасской бойни, через край.

Есть люди, которых, как не заставляй любить мат, все равно его не любят. Не исключено, что у них на мат аллергия. Пусть они в меньшинстве. Но их тоже надо уважать.

У Апостола Павла: 1 раскаявшийся грешник=99 праведникам. И так две тысячи лет…

Тур Хейердал. Титан. Человек эпохи Возрождения. Помню, как запросто пришел он в д/к МИСиС (год 83-84-ый, кажется) на Ленинский проспект. Объявление маленькое при входе, чуть не от руки: мол, все желающие приглашаются на встречу. Мы, студенты, дожевав бутерброды, решили: айда, раз зовут. Высокий, стройный пожилой джентельмен. Обаяние потрясающие. Не помню, о чем он говорил (потом уже в его блестящих книжках прочитал), но примагнитил капитально. На всю жизнь. Масштаб Галилея – человека, способного взять Земной шар в руки и его согреть.

Велосипед – как все гениальное прост. И как все великое сложен. Эмпирически казалось бы нет механизма проще: колеса, цепь, рама, звездочки… Сел, поехал… Теоретически все куда хитрей: система непрерывно действующих рычагов (имеется ввиду физический принцип действия любого, в том числе и велосипедного, колеса), невероятно гармонично интегрированная с вестибулярным аппаратом человека (разумеется, в самом эффективном варианте механизма – двухколесном). Логически вывести «формулу велосипеда» было бы невозможно. Только – чутьем. Как – некое откровение. Как некогда изобрели колесо: без формул, по наитию… Как правило, авторство в таких случаях не устанавливается. Откровения такого роды ниспосланы свыше. Учебников по обучению велоезде не написано. Как в том же плавании: сколько не читай теорию – не поплывешь… Тут что-то от внутричеловеческого кода. Скажем, научиться по книжке рулить на автомашине можно. Пилотировать самолет – наверное тоже. Водить трамвай, поезд метро, даже пароход – реально. А вот прокатиться на двухколесном велике – увы… Велосипед превосходит все вышеперечисленные транспортные средства на голову. Скажем так – качественно. Гениальней велосипеда может быть только пешая ходьба или полет за счет мускульной силы. Возможно человечество додумается и до такого способа передвижения. Точнее – дозреет. Не знаю, много ли в мире памятников велосипеду или велосипедистам. В Калуге есть такой – великому велосипедисту Константину Эдуардовичу Циолковскому и его верному двухколесному другу. Великий космист держит свой велосипед за руль и зачарованно смотрит в небо, на звезды. Что и говорить, эти педали далеко-о-о могут завести человека…

Медведев, конечно, интересен, но больно уж у него позиция заболоченная. Опоры под ногами нет. Чуть рыпнешься вверх, к политической метафористике – тут же увязаешь в пореформенном прошлом. Сам себя вызвал на бой, сам себя прижал к канатам и отчаянно мечет точные удары в несобирающегося с ним воевать противника.

Футбол – тупиковая ветвь цивилизации.

Новая книжка Гениса. Перефразируя старое партийное клише: еще не читал, но уже нравится.

Путин, Сталин, Ли Кван Ю… Было бы, что этим перцем перчить. Без острого в России и аппетита к жизни нет. Подавай перчененького – и точка. А под водочку – так в самый раз. Думаю, что все-таки Путин – это приправа. Но никак – не основной бульон.

Если возникнет идея поставить в Калуге памятник долгострою, то он уже есть, тратиться на проект и зарплату скульпторам не надо. Это – парадный въезд в город (тот самый, с которого Николай Васильевич Гоголь поименовал когда-то город "Вторым Константинополем"), где вот уже четверть века подпирает небеса заросшая по крышу мелкими березами железобетонная административная высотка почившего под руинами реформ гигантского центра электронного материаловедения. "Второй Константинополь" мог стать "Второй Силиконовой Долиной" и тоже почему-то не стал. Зато вошел в историю как "Первый долгострой".

Христос прожил 33 года и вознесся на небеса, одарив человечество бесценным даром – христианством, Экзюпери вознесся в небо на своем "Лайтнинге" в 44 года, оставив человечеству в дар свою "Цитадель". Оба дара практически равноценны, во всяком случае, годы подведут нас к этому выводу. Начав свою великую вещь в 1936 году, гениальный француз планировал писать ее, минимум, лет двадцать. И еще лет пять-шесть гранить этот интеллектуальный алмаз. Никогда не расставался с рукописью. Хотя к 1944 году она разрослась до 900 убористых машинописных страниц. Сюжет вещи весьма условен: исповедь властителя некоего царства. Суть же – притчи о жизнеустройстве. О сущности ЧЕЛОВЕКА. О том, как им научиться быть. Чему верить, кому молиться, как возводить храмы. И самый же главный из них – души. Вполне – евангелие. Отсюда и – настоятельность прочтения. Даже не прочтения – скорее проживания. "Прочитать" книжку невозможно. Как невозможно "прочитать" "Послания апостола Павла" или "Молитвослов". Можно только проникнуться, припасть, глотнуть…

«Важно понимать, что возможен непредвиденный исход событий…" С этой фразы можно начинать и ей же, по сути, ограничивать большую часть материалов по нынешней бесшабашной русской экономике. Не говоря уже – о политике..

Депрессия депрессии рознь. Одно дело, когда ты в нее сваливаешься (Америка-1929), и совсем другое, когда ты в нее спрыгиваешь сам (Россия-2014).

Нобелевская литература, увы, не всегда была с большой буквы. В отличии, скажем, от Нобелевской физики. Слабый Шолохов создал могучий роман с отвратительными героями. Гениальный Пастернак сочинил скучнейший опус из слабых персонажей. Отвратительный Набоков гениально ругал могучий шолоховский спектакль с неприятными казаками. Ненобелевского театрального Булгакова терпеть не мог настоящий нобелевец Бродский. Того, в свою очередь, плохо переносил еще один лауреат – Солженицын. Который, в свою очередь, отвратительно отзывался о "метасюжетных" линиях нобелевского "Тихого Дона". Если и искать в русской литературе метасюжет чего-либо (революции, например), то он, пожалуй, только в этом – полном его отсутствии.

А вот с плакатом «Je suis Kiselev&Solovyev» я бы на улицу не вышел. Не при каких обстоятельствах.

Отберут Новый год – умрут русские, отберут красную икру – умрёт Россия.

Кинуть хрящик гавкучей собаке – старый способ проникнуть в дворницкую ее хозяина.