Czytaj książkę: «Натали», strona 4

Говорили и о портрете. Наташа хочет его увидеть, но сейчас пока не может. Она уезжает на 20 дней на сессию, в Колпашево.

Пока мы беседовали, разрыв в очереди увеличился. Наташа забеспокоилась: скоро её очередь. На прощанье я хотел поцеловать её руку, стал освобождать от перчатки её запястье.

– Ой, не надо… – стала просить меня жалобно-кокетливо Наташа.

И мы расстались. Без поцелуя. Но в добром настроении и я, и, думаю, она тоже.

Ждать открытия магазина не имело смысла, так как не хотел, чтобы Наташа оказалась свидетельницей покупки цветов. Была и другая причина. Как раз в этом магазине работала девушка, которую я бы хотел взять в свой «розарий».

Чтобы скоротать время, и с пользой, поехал в «Юбилейный», купить крупы для собак, да простят меня защитники животных за такой признание. Да, мясо мои собаки видят редко, то, что в отходах попадает. Но прервём речь о грустном, ведь впереди нас ждёт новая встреча с Наташей, вторая за этот день, а, быть может…

Приехав из бывшего «Юбилейного», затареный крупой, я не рассчитывал снова увидеть Наташу. И увидел. Она, с подругой, стояла у дальнего прилавка большого зала магазина «Сибфорпост». Я повернулся и вышел. Сел в машину. Вначале хотел уехать. Цветы можно было и на рынке купить, что и было сделано впоследствии. Но я подумал, что, может быть, Наташа сядет в машину, ведь ей надо на работу. А мне было бы приятно видеть её рядом с собой, в «Беженке». Она ещё никогда не сидела в салоне «Беженки».

Я сделал маневр и встал так, чтобы, выйдя из магазина, Наташа могла меня сразу увидеть. И она увидела. Но подошла не сразу. Вначале остановилась с какой-то женщиной. Это была её начальница. Затем Наташа пошла в мою сторону. Я не верил, что это так. Она могла и свернуть, и пройти мимо. Не дойдя до машины шагов пять, она спросила меня еле заметным жестом, её ли я жду. Я подобным же жестом, еле заметным кивком и поворотом головы, дал ей понять, что жду её, к её услугам.

Наташа подошла к передней пассажирской дверце. Я приоткрыл дверцу. Она села.

– Увезите меня на работу.

– Увезу. Только будешь показывать дорогу.

Предложил на минутку заскочить в «деревню», посмотреть портрет.

– Нет, я и так опаздываю…

Дорогой Наташа спросила меня, не найдется ли сигаретки.

– Только, пожалуйста, никому не говорите, ладно?

Я пообещал не говорить. Сказал, что сигарет нет, но можно заехать, купить. И тут же прочитал Наташе маленькую лекцию о вреде курения.

– Ты красивая девушка. Будущая мама. Должна родить, как минимум, красивую девочку… и мальчика.

Высказал, так сказать, свою тревогу за здоровье российской нации. Вообще-то, у Наташи немецкая фамилия. И все эти слова, наверное, ни к чему. Быть может, надо было заехать, купить сигарет, посмотреть, как красиво курит эта девочка. Ведь она все равно, наверное, до замужества, будет покуривать. Всё же, что ни говори, какая-то романтика в синем дымке, в красивой сигаретке в тонких пальцах есть.

Почти стразу, как мы отъехали от магазина, сказал Наташе, чтобы она освободила от перчатки руку, для поцелуя.

Если бы у меня была сигаретка, перчатки ей бы пришлось снять. Все же эта ущербная праведность совсем не способствует делу покорения сердец. А мне, когда Наташа сидела рядом, хотелось покорять её сердце, хотелось быть с ней ещё ближе, касаться её. Хотелось её целовать, хотя бы в руку. Не важно, куда, ведь всё это её кожа, на любом участке тела. И везде кожа, наверное, одинаково чувствительна к внешним раздражителям, к которым относятся и поцелуи.

Дорогой я напомнил Наташе о давнем ночном приключении, о том, что я целовал её коленки, спящие. А затем и о поцелуе в губы сказал. Тема волнующая. После некоторой подготовки, я всё же сказал Наташе о своем желании её хотя бы раз ещё поцеловать.

– Не знаю, может мне показалось тогда, в ту ночь… Может быть, тебе не понравится это моё откровение… Мне показалось, что у тебя твердая верхняя губа. Это так?

– Не знаю.

– Разве тебе никто никогда этого не говорил? Или ты не с кем не целовалась?..

Наверное, я сказал об этом напрасно. Но я не заметил, чтобы в настроении Наташи после этого откровения произошли какие-то перемены.

Мы уже подъезжали к воротам её детсадика.

– Наташа, сними перчатку.

– Ну, не надо… – умоляюще просила она.

– Хочу, хочу…

– Ну не надо…

В эти минуты мне казалось, что будь я чуть понастойчивее, и она бы мне позволила не только руку поцеловать, но и щеку, а, возможно, и в губы…

Но «Беженка» стояла у ворот, напротив окон, и мог ли я подвергать девушку опасности быть замеченной в столь не благовидном со стороны поступке? А было в последние мгновения нашей встречи хорошо. Думаю, и Наташе тоже. Так не сыграешь…

Что ж, заявка на поцелуй (или два) сделана. Но это не главное.

Было хорошо. Был эпизод любви.

9.

Подходил к концу второй день моего одиночества. Очередная размолвка с семейством. Семейство, В.А. и Матвей, уехали на автобусе в «деревню». Еще в субботу, и заночевали там, так как я за ними не поехал.

Скучно мне одному не было. Из поездки в Нижневартовск привез красиво изданный том Петрарки, в зеленом переплете, с золоченым шрифтом. Но главное – внутреннее содержание книги. Я удивился тому, как этот уважаемый автор, много веков назад, излагал на бумаге свои мысли. Прочитав несколько его писем, я понял, что нашел умного, интересного собеседника. А в воскресенье я приступил к чтению бесед Франциска и Августина о презрении к жизни. Мое одиночество и отсутствие изобилия пищи в холодильнике очень способствовало восприятию этого философского материала. Я читал с перерывами для отдыха глаз и серо-белого вещества. Читал и удивлялся современному стилю «древнего» человека. А до него ещё были Вергилий и Платон, и Сократ, и Цицерон. Не буду здесь цитировать Петрарку, поскольку мы и так затянули со вступлением к этой главе. Но в том её «драматизм». Я читал о воздержании, о презрении к суете быстротекущей жизни, и это чтение даже ставило под сомнение завершение работы над «Многолюбом», что могло свидетельствовать о моем тщеславии, с которым тоже, исходя из читаемого текста, необходимо бороться. Не говоря уже о том, что текст «Многолюба» грешит подстрекательством к прелюбодеяниям. А это один из смертных грехов.

Таким образом, я, не имея возможности выйти из квартиры, так как ключи от двери лежали в бардачке «Беженки», не мог уйти, не закрыв входной железной двери. Ведь пока я, при не работающем лифте, спускался бы с седьмого на первый этаж, а затем, ещё чуть дольше поднимался, чтобы закрыть дверь, теоретически, могли многое вынести. Хотя и о вещах у Петрарки хорошо сказано – не стоит быть рабом вещей.

Целых два дня одиночества в трехкомнатной квартире, на скудном пайке, без куска хлеба, при пустом холодильнике, и при невозможности сходить в магазин. Я подумал о том, что мы совсем никому не нужны. За два дня ни одного визита. Возможно, были бы звонки по телефону, но он уже месяца два отключен за неуплату. Приходила в субботу вечером соседка Фатима, очень милая молодая представительница Кавказа, за шестью маленькими фужерами. Но это лишь подчеркнуло вышесказанное. Вот, они, беженцы, собираются сегодня вечером вшестером. А мне предстоит одинокая ночь на не очень-то сытый желудок, в который я погрузил несколько картофелин, сваренных в «мундирах», залитых жидким чаем.

Часов около шести вечера раздался звонок в дверь. Я подумал, что явились домочадцы. Открыл не сразу. Куда спешить? К тому же, некоторое психологическое воздействие. После второго звонка прижался к дверному глазку, но лампочка в коридоре давно не горит. Увидел лишь силуэт. А когда открыл дверь, слегка даже удивился – Наташа. Да такая красивая! За кассетой пришла, на которой свадьба Сергея заснята, на которой я впервые увидел эту милую девушку.

– Проходи, – пригласил я.

– Меня внизу машина ждет.

– Проходи, проходи.

Наташа зашла. Я быстрым взглядом её окинул. Накрашена. В короткой юбочке, обнажающей чуть ли не до попы ее красивые ноги. Какой соблазн! Разве, видя такое, можно помнить о наказании за грехи прелюбодеяния?

– Я как раз тут книгу серьезную читал, о смирении, об укрощении плоти… А ты, со своими красивыми ногами… Ну, пройди, подразни меня.

Наташа попросила ускорить поиск кассеты. Я полез в тумбочку под телевизором, без особой надежды на успех поиска этой кассеты, так как В.А., похоже, прятала её от меня. И точно. Кассета не была даже подписана, лежала в углу, за грудой других кассет.

Пока я рылся в кассетах, Наташа стояла в коридоре, у зеркала. С этой точки она могла и любоваться собой, и наблюдать, через стеклянную дверь за мной. Надо заметить, что на мне в то время, как и сейчас, кроме серых плавок и синего махрового, с огромной прорехой на правой лопатке халата ничего не было.