Czytaj książkę: «Проблемы формирования лингвокультурной компетенции. Сборник научных статей. Выпуск 4»

Печатается по решению кафедры русского языка

РГПУ им. А.И. Герцена

Редколлегия

А.И. Дунев – отв. ред.

И.Н. Лёвина

Рецензенты:

Д-р филол. наук, проф. М.Я. Дымарский

Д-р филол. наук, главный научный сотрудник ИЛИ РАН

М.Н. Приёмышева

Алексей Иванович Дунев Отв. редактор

Ирина Николаевна Лёвина Редактор

Михаил Яковлевич Дымарский Рецензент

Марина Николаевна Приёмышева Рецензент

© Алексей Иванович Дунев, 2019

ISBN 978-5-0050-0009-5 (т. 4)

ISBN 978-5-0050-0010-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Богданова Н. В., Мартьянова И. А.
Эпилог романа И. С. Тургенева «Отцы и дети»: лингвистические аспекты драматургической интерпретации

Роман И. С. Тургенева «Отцы и дети» неоднократно привлекал внимание драматургов. Первая известная нам его инсценировка датируется 1900 г. В дальнейшем текст классического произведения выступал объектом драматургической интерпретации как в СССР, так и за его пределами, а также в постсоветской России.

Театральные постановки инсценировок романа редко становились выдающимися культурными событиями. Неудачи этих постановок обусловливаются особенностями текста инсценировки. На судьбу спектакля влияет стратегия трансформации [Хализев 1986: 221], например, такой композиционной единицы романа, как эпилог. Эта трансформация представлена совокупностью приемов: элиминацией, добавлением, заменой и перестановкой и др. (на уровне макро- и микрокомпозиции) [Спесивцева 2008]. вторичным автором

Как правило, оценка инсценировки прозаического текста зрителем не лишена субъективности. Его внимание нередко сосредоточено на том, соответствуют ли персонажи спектакля своим «прототипам» в литературном произведении.

Для объективной оценки театральной интерпретации необходимо сопоставлять текст романа и текст пьесы – основы сценического действия. Нами анализируются не только в той или иной степени известные инсценировки, но и ранее не вводимые в научный обиход (в том числе рукописные) произведения.

Драматургическая интерпретация романного эпилога – труднейшая задача, поскольку предполагает изображение на сцене авторского слова. Как в сценических условиях сохранить философскую проблематику финала произведения?

В романе И. С. Тургенева эпилог выполняет особую типизирующую функцию. Если в кульминационные моменты развития сюжетного действия центральный тургеневский герой – уникальная личность, в эпилоге, в ситуации разрешения сюжетных коллизий, судьбы персонажей сопоставляются. Такое сопоставление в известной степени уравнивает их, хотя на протяжении романа им присущи разные «уровни человечности» [Маркович 1975] (в концепции В. М. Марковича персонажи относятся к высшему, среднему или низшему уровню; критериями отнесения героев к одному из них выступает соотношение идеального и материального в их жизни и мечтаниях, следование культурным традициям или, напротив, оторванность от них).

Лирико-философские размышления в финале «Отцов и детей» демонстрируют установку повествователя на разрушение исключительности образа персонажа, в данном случае – Базарова, оказавшегосбессильным перед общими законами природы и после смерти достигшего . я вечного примирения

В театральных инсценировках «Отцов и детей» эпилог, как правило, не интерпретируется, например, в инсценировке Л. Я. Никольского (1900 г.), актера Александринского театра. В финальной ремарке его пьесы представлена реакция действующих лиц на смерть Базарова:

Арина Власьевна падает на пол, как подкошенная, к ней бросается Одинцова и Доктор. Василий Иванович опускается перед трупом Базарова на колени, как на молитву. Анфисушка и Тимофеич рыдают. Федька у средней двери остается ко всему безучастен.

Подобное решение драматурга не способно выразить глубину романного эпилога, несмотря на попытку создать особую напряженность сцены (с помощью сравнительных оборотов, глагола и др.). рыдать

В инсценировке А. Каротина (1915 г.) голос за сценой используется для цитирования эпилога. Казалось бы, благодаря отсутствию трансформации реализуется установка на буквальное следование роману, не происходит искажения литературной основы. Однако такое следование не представляется нам корректным, так как в драме меняется рецептивная программа текста-первоисточника [Мартьянова 2014: 51], что, в свою очередь, делает необходимым трансформацию анализируемой композиционной единицы.

В пьесе М. Левиной и З. Спекторской (1968 г.) действие завершается не эпилогом, а репликой Базарова («И довольно! Теперь… Темнота…»).

А. Шапиро, инсценируя «Отцов и детей» (2003 г.), в отличие от остальных драматургов, не игнорирует эпилог, предлагая его интерпретацию, учитывающую формы присутствия театра в литературном тексте (графическое оформление сохранено):

Базаров поднялся и медленно, затем быстрее стал кружиться в танце, уносящем его далеко. И всё осветилось тем особым белым светом, что приходит с жесткою тишиной безоблачных морозов. Её взорвёт мазурка,

в которой запляшут все герои.

Лишь двое застынут – Василий Иванович с Ариной Власьевной. Для них

ВСЁ КОНЧЕНО

С одной стороны, в этом фрагменте обнаруживается дословная перекличка с текстом романа. Так, словосочетание способствующее перенесению в потусторонний мир, заимствовано из эпилога: «Прошло шесть месяцев. Стояла белая зима с жестокою тишиной безоблачных морозов, плотным, скрипучим снегом…». Но А. Шапиро переосмысляются многие лексемы, присутствующие в тургеневском тексте, добавляются смыслообразующие единицы. Для анализируемого фрагмента характерна ирреальная модальность, связанная с переносом в воображаемое пространство. При создании ирреального модального сдвига используется обособленное определение, выраженное причастным оборотом, в состав которого входит наречие места, в чьей семантике отсутствует сема предельности Этому сдвигу также способствует использование прилагательного, подчеркивающего исключительность ситуации а также актуализация метафорических значений лексем В абсолютном конце текста функционирует обобщенное высказывание тишина безоблачных морозов, (уносящем его далеко). (особым белым светом), (жесткою тишиною, двое застынут). (всё кончено).

А. Шапиро подчеркивал значимость для него финала пьесы, показывающего гибель культуры – утраченной красоты. В его спектакле возникает «тема затонувшего острова, уплывающей льдины, которую время уносит куда-то, в океан вечности» [Театральный выпуск —электронный ресурс]. Сложность интерпретации романа при создании инсценировки получает в ее постановке концептуальное решение: белый ковер, лежащий на сцене, в финале поднимается и окутывает предметы, людей, колонны, превращающиеся в стволы деревьев:

[Театральный выпуск —электронный ресурс]. На колоннах деревьев вы вдруг увидите портреты людей в овальных рамках, такие, как на кладбищенских надгробьях, – и в этот момент вы заплачете вместе со стариками Базаровыми, не только над их сыном, но и над чем-то более общим

Таким образом, в рассмотренных текстах инсценировок романа обнаруживаются разные типы его трансформации. В большинстве случаев это элиминация, которая кажется безобидной по сравнению с такими радикальными формами вмешательства в текст-первоисточник, как замена и добавление фрагментов. Но, и элиминируя его часть, вторичный автор упрощает произведение (его модальность и содержательно-подтекстовую информацию). Замысел романа искажается вследствие изменения не только его объемно-прагматического членения, но и взаимодействия авторской и персонажной субъектных сфер. Закономерно, что инсценировки, где господствует такой тип трансформации, как элиминация, воспринимаются в качестве служебных, внутритеатральных текстов, не обладающих эстетической значимостью.

Литература

 Человек в романах И. С. Тургенева. – Л., 1975. Маркович В. М.

Текстообразующая роль киносценария в ретрансляции русской культуры. – СПб., 2014. Мартьянова И. А. 

. Композицонно-синтаксическая трансформация гоголевского текста в киносценарной интерпретации М. А. Булгакова: Автореф. дис. … канд. филол. наук. – СПб., 2008. Спесивцева В. В

Театральный выпуск «Поверх барьеров»: Интервью с А. Шапиро [Электронный ресурс] // Радио «Свобода». 2004. URL: http://archive.svoboda.org/programs/th/2004/th.022104.asp (дата обращения – 09.11.17).

 Драма как род литературы. – М., 1986. Хализев В. Е.

Бутук О. К., Сергеева Е. В.
Антитеза как принцип создания образа одаренной личности
(по роману Д. Рубиной «Почерк Леонардо»)

Роман Д. Рубиной «Почерк Леонардо» повествует о жизни одаренного человека, получившего свою способность предвидеть будущее не то от бога, не то от дьявола.

Поставить в центр художественного произведения героиню со  способностями значит заведомо противопоставить ее окружающему миру. Именно эту цель преследует Д. Рубина в романе: выделить одаренного, показать его исключительность, непохожесть на других людей. сверхчеловеческими –

Одним из основных средств экспликации индивидуальности такой личности оказывается антитеза, которую мы вслед за О. С. Ахмановой будем понимать как «фигуру речи, состоящую в антонимировании сочетаемых слов» [Ахманова 1966: 47]. Более развернутое определение этого термина предложил Л. А. Новиков, который трактует антитезу как «прием противопоставления контрастных по своему характеру словесных образов, раскрывающих противоречивую сущность обозначаемого, несовместимость различных сторон предмета, явления или самих предметов и явлений» [Новиков 1988: 24].

Антитеза в романе носит концептуально двойственный характер: с одной стороны, это оппозиция «одаренный человек – обычный человек», с другой – это противоречия во внутреннем мире самой одаренной личности.

С первых страниц романа читатель начинает замечать, что главная героиня Анна оказывается обладательницей , но в то же время глаз ([Рубина 2016: 31]). Это, несомненно, подчеркивает одновременно присущие ее характеру решительность и отчужденность, что происходит отчасти потому, что приведенные прилагательные в контексте воспринимаются почти как контекстуальные антонимы. ярких тревожных, страннических «…красивой она не была. Обычная внешность: нос как нос, лоб как лоб… Глаза были , да. И …» яркими тревожными, странническими

Несмотря на способность предвиденья, на футбольном матче (так героиню называли в детстве) [Рубина 2016: 106]. Употребление сложноподчиненного предложения с уступительным придаточным свидетельствует о том, что героиня, заранее понимая, каков будет исход матча, все равно [Львов 1988: 55]. Таким образом, знание Анны противопоставляется ее внутреннему желанию быть в неведении и наслаждаться жизнью сиюминутно вместе с другими людьми. Нюта «, с каким счетом закончится матч, и кому сейчас забьют гол, и кому судья назначит штрафной» честно „болеет“, хотя всегда знает остро переживает успехи и неудачи команды

Одаренность героини проявляется не только в способности к пророчеству, но и в физических и интеллектуальных умениях. Однако абсолютная талантливость организма Анны противопоставляется ее фатальной неспособности к музыке, что осмысляется рассказчиком как парадоксальное явление: [Рубина 2016: 304]. Помимо того, что антонимичной парой в данном контексте являются слова «талантливость – неспособность», намеренно добавленные автором усилительные эпитеты ( [Ожегов, Шведова 2006: 15]) и ([Ожегов, Шведова 2006: 849]) также вступают между собой в оппозитивные отношения. «К музыке она была  – и это при организма: фантастической координации и быстром, ярком, многовариантном уме» фатально неспособна абсолютной талантливости абсолютный совершенный, полный фатальный предопределённый роком, загадочно-непонятный

Следует отметить, что каждый жизненно важный выбор героини обусловлен ее мировосприятием: [Рубина 2016: 308 – 309]. В данном случае можно говорить о сюжетной антитезе, которая раскрывается на протяжении всего романного действия. Мир в восприятии героини оказывается разделен на две противоположности: добро и зло. «В ней всегда поражала чистота реакции, беспримесное , как будто она была первым человеком, еще не тронутым омерзительной и трагической историей человеческой морали» разделение мира на добро и зло

В создании противоречивого образа Анны используются не только отдельные лексические единицы, но и фразеологизмы: [Рубина 2016: 380 – 381] «Она вообще имела обыкновение пропадать. Знаете, поговорка такая есть: … Вот она и канула в конце концов… в воду… <…> Главное что: она же ненавидела все эти звонки, письма, телеграммы… Всю жизнь , когда хотела» „как в воду канула“ сваливалась на голову .

Героиня изображается человеком, способным внезапно [Ожегов, Шведова 2006: 264] и так же [Федоров 2008: 596]. бесследно исчезнуть внезапно появиться

Противоречивые особенности личности героини с самого детства вызывали неоднозначную реакцию окружающих: [Рубина 2016: 69]. «Анатолий действительно поначалу не мог смириться, что девочка, мгновенно запоминавшая наизусть любой текст, никак не может научиться складывать буквы»

Следует отметить: помимо того, что девочка при рождении была одарена (что подразумевает необходимость меньших способностей обычным людям), сама природа решила выделить героиню, наделив Анну «зеркальным» зрением («[Рубина 2016: 70]) и «сделав» из нее левшу, впоследствии переученную и получившую научное название «амбидекстр» ( [Дудьев 2008: 20]): чем-то большим, чем нужно человеку для счастья Она читает справа налево…» человек, одинаково хорошо владеющий правой и левой рукой

«[Рубина 2016: 31]. Тело у нее было безумно талантливое. И сумасшедшая реакция: при обеих занятых руках успевала поймать падающий стакан и поставить на место. Мне один знакомый, он физиолог, объяснял, что это люди : у них распределение функций в полушариях мозга. Название есть научное: ам-би-декст-ры. И, мол, недавно австралийские исследователи выявили, что быстрее оценивают ситуацию и быстрее принимают решения, и в спорте, и просто в жизни» такие, переученные левши другое такие люди

В данном контексте актуализируется оппозиция «одинаковые – другие», и Анна становится противопоставленной большей части обыкновенных людей не только на сверхчеловеческом, но и на генетическом уровне.

Визуальное восприятие мира у героини тоже представлено не таким, как у всех: [Рубина 2016: 267] Одаренность Анны проявляется не только в знании будущего, но и в способности увидеть «картинку жизни» во всех измерениях, что оказывается недоступным глазу непохожих на нее людей: все, что для других было сложным, для Анны являлось простым. «. Вязание запуталось, цепочка там какая-нибудь – она видит нитку в клубке, мгновенно распутывает» Все, что у других плоское, она видела объемным .

Однако наибольшие противоречия представлены в характеристиках героини со стороны общества. С одной стороны, Анна изображается ; с другой – героиня уподобляется чудовищем, сивиллой, странным существом, черной злобной ведьмой, от которой исходит смерть ангелу, улыбке Создателя, надежде на будущую жизнь.

Неоднозначное отношение окружающих к человеку, заранее знающему развитие чужих судеб, обусловлено всеобщим неведением, от какой именно силы получен этот , но  и даже дар: [Рубина 2016: 82] хрупкий опасный жутковатый «Это неЭто он, леворукий, наплодил своих последышей…»  божий промысел, а дьяволовы забавы. .

Однако, несмотря на владение неимоверной силой, Анна оказывается способной (в отличие от большинства людей) , чем вызывает безмерное удивление и восхищение у повествователя: отказаться от всех выгод своего изумительного дара

[Рубина 2016: 463] «Я пытаюсь понять, откуда у Тебя уже в юности , Кинулись бы показывать на публике ярмарочные чудеса в передвижном балагане: в конце концов, почему бы не , или на советах – как обойти и обжулить или просто в поисках пропавшего кошелька» взялись силы отказаться от всех выгод своего изумительного дара отвернуться от того, чем десятки людей на Твоем месте распорядились бы изрядной торговой хваткой. заработать на чтении чужих мыслей провидение, .

Таким образом, одним из наиболее важных средств, используемых в романе Д. Рубиной для создания образа одаренной личности, становится антитеза, заключающаяся в противопоставлении, доводимом до антонимического характера, контрастных по своему характеру словесных образов. В оппозитивные отношения вступают единицы, характеризующие противоречивое мироощущение самой героини, а также неоднозначное отношение к ней других персонажей, тем самым противопоставляющие ее «другой» части человечества.

Литература

 Словарь лингвистических терминов. – М., 1966. Ахманова О. С.

 Психомоторика: Словарь-справочник. – М., 2008. Дудьев В. П.

 Русская антонимия и ее лексикографическое описание // Львов М. Р. Словарь антонимов русского языка. – М., 1988. Новиков Л. А.

 Толковый словарь русского языка: 80 000 слов и фразеологических выражений. – М., 2006. – 944 с. Ожегов С. И., Шведова Н. Ю.

Почерк Леонардо. – М., 2016. Рубина Д.

. Фразеологический словарь русского литературного языка. – М., 2008. Федоров А. И

Галустьян Л. С., Сергеева Е. В.
Мотивированность употребления сниженной лексики в современном художественном тексте (на материале повести Владимира Сорокина «День опричника»)

Основной функцией художественного дискурса является эмоциональное и эстетическое воздействие на читателя. Традиционный подход к анализу художественного текста предполагает изучение лексических единиц, грамматических категорий и стилистических средств, употребляемых в нем. К их числу относятся и пейоративы. В произведениях художественной литературы авторы употребляют стилистически сниженную (пейоративную) лексику с целью показать читателю картину мира героев и определенную социальную среду, а также создать особую экспрессивность. Под пейоративами понимаются слова или словосочетания, выражающие негативную оценку чего-либо или кого-либо, неодобрение, порицание, иронию или презрение.

В повести В. Сорокина «День опричника» рассказчик употребляет большое количество стилистически сниженных лексических единиц.

Теперь пора точку ставить. Поднимаю дубину:

– На колени, сиволапые! <…> Падает челядь на колени.

В данном контексте автор употребляет устаревшее отрицательное оценочное прилагательное «сиволапый». , -ая, -ое. 1. Неуклюжий, неловкий. 2. Грубый, плохо воспитанный; свойственное неотесанному, плохо воспитанному человеку. Сиволапый Устар. Пренебр.

Сиволапый за морду резаную схватился, сквозь пальцы – кровушка пробрызгивает. <…> Выкатываются китайцы с мордами перекошенными.

В этом примере существительное «морда» намеренно используется автором с целью охарактеризовать внешний облик одного из слуг в первом случае и китайцев во втором, причем в сочетании с оценочным прилагательным «перекошенный». Ср.: , -ы; ж. 2. Лицо (1 зн.). 3. О ком-либо, вызвавшем неудовольствие, раздражение, гнев [Кузнецов 2008]. Морда Грубо. = Бранно.

Аналогичные номинации лица употребляет автор и в других фрагментах текста.

Федька стоит с подносом. Рожа его, как всегда с утра, помята и нелепа. <…> На то зиянье токмо две рожи поместятся: Цветова да Зильбермана!

, 1. = Лицо. 2. Безобразное, неприятное лицо; человек с таким лицом [Кузнецов 2008]. Рожа -и.; ж. Грубо.

– Здравы будьте, Андрей Данилович. Коростылев тревожит, – оживает голос старого дьяка из Посольского Приказа, и сразу же возле мобилы в воздухе возникает усато-озабоченное рыло его.

–а; ср.2. Лицо (обычно некрасивое, неприятное). О человеке с неприятной или некрасивой внешностью. [Кузнецов 2008]. Рыло, Грубо.

В речи повествователя в слове «рыло» актуализируется не просто значение «О человеке с неприятной или некрасивой внешностью», а созначение «человек, к которому относятся отрицательно, с пренебрежением». Именно так воспринимает персонажа рассказчик.

<…> «Заветных сказок» почитывал. Авось, опомнится, дубина.

Лексема «дубина» в этом высказывании обретает отрицательную коннотацию, так речь идет о конкретном лице. Вероятно, оно употреблено одновременно в двух значениях: «О высоком, долговязом человеке» и «О бестолковом, тупом человеке» . (разг.-сниж.) (бранно.)

Приведем аналогичный пример, связанный с грубой, пренебрежительной номинацией человека: Слово «пес» употребляется в значении «о человеке, вызывающем презрение, негодование своими поступками» , что, помимо исторической стилизации, характерной для повести, демонстрирует отрицательное отношение повествователя к другим героям. Хуже мне уже не будет, пес! <…> – Ответите, псы… ответите… (унич., презр.)

Людишки-то уж не только подобраны, но и расставлены.

<…> Дела ворошил, людишек тасовал.

Уменьшительная форма существительного «люди» с суффиксом –, который выражает субъективную оценку говорящего, является пейоративом. Представленные высказывания наглядно демонстрируют то, что герой-повествователь пренебрежительно относится к окружающим. Кроме того, сочетаемость существительного «людишки» с глаголом «тасовать» неуместна, так как слово «тасовать» сочетается исключительно с неодушевленными существительными.  – 1. Перемешивать (игральные карты). 2. Размешивать по-новому, по новым местам, нарушая прежнее расположение. [Кузнецов 2008]. ишк Т. мебель. Т. бумаги на столе Тасовать

Рассмотрим еще один пример. Поправляя старомодные очки изуродованной рукой, отщепенец читает подрагивающим, полуистерическим фальцетом.

Слово «отщепенец» всегда имеет отрицательную коннотацию.  – Человек, утративший, порвавший связь со своей общественной средой [Ефремова 2000]. Добавим – отрицательно оцениваемый этой средой, и этот компонент значения также реализуется в контексте повести. Отщепенец Пренебр.

Употребляются в тексте повести также лексические единицы, в целом устаревшие, но не всеми словарями характеризуемые таким образом. – Что ж ты читаешь, охальник? – шлепаю Посоху книгой по лбу. – Батя увидит – из опричнины турнет тебя! <…> Я из вас дух охальный, смутный повыбью! – грозит нам Батя. – Кто уста матом сквернит – тот в опричнине не задерживается!

– Тот, кто ведет себя непристойно [Ефремова 2000]. В этом контексте слово «охальник» используется повествователем мотивированно (называет рассказчик того, кто употребляет нецензурную лексику), что подтверждается репликой говорящего « Охальник Неодобр., бранн. охальником кто уста матом сквернит – тот в опричнине не задерживается!»

В тексте повести сниженная лексика употребляется также не как бранная, а как средство объективной характеристики персонажа с точки зрения повествователя. Был ты зятем Государя, а стал бунтовщиком. Да и не просто бунтовщиком, а гадом. Падалью гнилой. <…> А ведь начинал-то, подлец, как подлинно баян народный.

Слова «гад», «падаль» и «подлец», как считает Е. М. Галкина-Федорук, являются так называемыми словами-характеристиками [Галкина-Федорук: 1958]. Именно они выражают эмоциональное отношение говорящего к окружающим.  – Отвратительный, мерзкий человек; гадина.  – 1. Труп животного. 2. О человеке ничтожном. – Подлый человек, негодяй [Кузнецов 2008]. Гад Падаль Подлец  Бранно. Бранно.

Следовательно, можно сделать вывод о том, что автор мотивированно употребляет большинство единиц сниженной лексики – с целью показать языковую картину мирагероя-повествователя и продемонстрировать особенности изображенного виртуального пространства.

Литература

. Об экспрессивности и эмоциональности в языке // Сб. статей по языкознанию. – М., 1958. – С. 103 – 124. Галкина-Федорук Е. М

. Политический и художественный виды дискурса: сходства и различия // Вестник Челябинского государственного университета. Филология. Искусствоведение. Вып. 88. – 2014. – №6 (335). – С. 106 – 110. Юркевич В. В

Словари

. Новый словарь русского языка. Толково-образовательный. В 2 т. – М., 2000. Ефремова Т. Ф

Современный толковый словарь русского языка/ Гл. ред. С. А. Кузнецов. – СПб., 2008.