Czytaj książkę: «Банкротства»

Введение

Речь в этой книге пойдет в основном о банкротствах. Но не только о них и о грустном. «И среди печали бывает радость, и посреди праздника бывает горе», – говорил мудрый царь Соломон. И был прав. Эта книга в первую очередь о людях. Кто-то из ее персонажей слыл благороднейшим человеком, кто-то – отъявленным мерзавцем, некоторые были носителями самых обычных моральных качеств, но не это главное.

Кто-то, даже потерпев полное фиаско в делах, продолжал бороться и смог выбраться из финансовой бездны, как это произошло с Марком Твеном, кто-то опустил руки и умер в нищете и призрении. Некоторые, как О. Джей. Симпсон, свернули на кривую преступную дорожку. По-разному складывались судьбы людей после разорения. Оноре де Бальзак, например, половину своей сознательной жизни бегал от кредиторов.

«Не судите, и да не судимы будете, и какой меркой меряете, такой и вам отмерят». Кто осудит умирающего, измученного трудами Бальзака за то, что в последние годы он не смог подняться и расплатиться с долгами, оставив их погашение своей жене? Не достоин ли уважения Сен-Симон, который создал новую философскую школу, проживая в полнейшей нищете и питаясь только хлебом и водой?

Какое величие духа проявили многие из людей, чьи истории рассказываются в этой книге, какую силу воли! И на какие гнусности пошли другие, как низко пали! Всякое случается в жизни людской. В том числе и банкротства.

Собственно банкротством принято называть неспособность компании или частного лица расплатиться по долгам. Изначально это понятие применялось исключительно к банкам, этимология названия которых происходит от итальянского слова banca – «скамья». На этих banca в Венеции на площади Святого Марка сидели менялы и ростовщики, со временем занявшиеся банковской деятельностью. Некоторые из них разорялись, а соответственно, подлежали изгнанию с площади. В таких случаях их banca торжественно ломалась. Отсюда и пошло banca rotta – «сломанная скамья».

Деятельность средневековых банкиров была сопряжена с огромным риском, что отражалось в высоких процентных ставках, особенно возраставших в тех случаях, когда приходилось выдавать ссуды королям. Были и другие пути к банкротству. Так, в результате паники начала XIV века крах потерпели богатейшие итальянские банкирские семьи Перуцци и Барди, что привело к финансовому кризису по всей Европе. В 1455 году обанкротился известный французский банкир Жак Кёр (1395–1456). В XVII веке наступили трудные времена для Фуггеров из Аугсбурга, которые вели дела по всей Европе и одно время считались самой богатой европейской семьей.

Историческое развитие института банкротства было поначалу таково, что разрешало казнить несостоятельного должника. Банкрота приравнивали к вору, надевали на него ошейник и помещали у позорного столба. Таким образом, несостоятельность ассоциировалась с позором. Так, Наполеон сравнивал неплатежеспособного должника с капитаном, покинувшим корабль, а факт несостоятельности рассматривал как преступление.

Конечно, разорялись не только банкиры и предприниматели – от сумы и от тюрьмы не зарекаются. Художники, поэты, ученые, музыканты – все они тоже порой попадали в долговую яму. Известные и почитаемые аристократы в одночасье оказывались без гроша в кармане, а никому не известные личности возносились на вершину славы и богатства.

Не стоит тут винить невезение или судьбу. Человек – сам кузнец своего счастья. И несчастья тоже. Случайность – это скрытая закономерность, и валить с больной головы на здоровую просто глупо, даже подло. Тот, кто разорен, должен обвинять в этом себя, только себя, исключительно себя одного. Где-то не рассчитал, где-то ошибся, в чем-то обмишулился, а капля камень точит. И вот, когда ошибки достигают критической массы, наступает коллапс. Падение. Крах. Банкротство.

Банкротство… Это страшное слово. Современная юридическая наука расшифровывает его как «отказ физического или юридического лица (компании, фирмы) платить кредиторам по своим долговым обязательствам по мотивам отсутствия средств».

Сухие формальные строки. А сколько горя, слез, отчаяния, сколько загубленных жизней! Какие человеческие трагедии стоят за этим словом! Разорившиеся компании, управляющие, стреляющие в себя, принимающие яд, бросающиеся из окон небоскребов. Сотни, тысячи безработных, оставшихся на улице без средств к существованию, голодные дети этих рабочих, не виноватых в том, что глупым, а то и преступным управлением руководители довели фирму до полного разорения, скандалы, которые закатывают им уставшие от нищеты жены. Апатия. Умершие надежды. Нищета.

Растоптанные, униженные люди, не сложившиеся судьбы, гениальные писатели, которые так и не выучились читать, великие ученые, которые не смогли поступить в школы, одаренные поэты, ворующие кошельки из сумочек, талантливые артисты, вымаливающие подаяние. Дети банкротств. Мертвый, невостребованный потенциал. Рожденные летать ползают.

Кредиторы осаждают офисы разорившихся фирм, тщетно надеясь получить хоть что-то из того, что они в них вложили. Кровью и потом заработанные деньги, сэкономленные на самом необходимом, на еде, на одежде, были отданы ими в управление фирмачам. Они надеялись, что деловые люди, те, кто обладает талантом делать деньги, талантом, которого они, кредиторы, лишены, смогут заработать деньги для себя и для них. Что эти деньги станут им подспорьем, что они хоть немного улучшат их благосостояние.

Тщетно. Денег нет. Те, кто пришли первыми, еще успели кое-что получить, но остальные – увы. И собираются митинги обманутых вкладчиков, в жару и мороз стоят они перед закрытыми дверями офисов, требуя вернуть им их кровные.

Бывшие миллионеры идут работать грузчиками. Их семьи распадаются, те, кто совсем недавно назывались друзьями, отворачиваются. Им выражают неискренние соболезнования, злорадствуют за спиной, а то и в лицо смеются. На работу по специальности им устроиться практически невозможно – кто же доверит управлять делами человеку, который довел до краха свое предприятие?

Суд назначает внешних управляющих для ведения антикризисного производства. Да, законом эта мера предусмотрена, но она, как правило, не дает никаких положительных результатов. Если фирма разорилась, значит, она разорилась полностью. По статистике, управляющие, назначенные в арбитражном порядке, смогли вернуть к жизни только 5% (!) разоренных предприятий.

Конечно, в чем-то это закономерно. Если где-то что-то появилось, в другом месте это должно исчезнуть. Если один заработал, другой должен потерять деньги. Но разве тому, кто прогорел, легче от этой мысли? Нет, не легче. Хорошо философствовать, когда сидишь дома, у камина, а не тогда, когда денег на булочку с сосиской не хватает.

А желудку не объяснить, что денег нет. Ему все равно. Он требует пищи, он бурлит, бунтует, этот трудоголик хочет, чтобы его наполнили едой, которую он смог бы переварить. А если он избалован, если привык к пище хорошей, дорогой, качественной, если наполнялся в последнее время в элитных ресторанах, а не в закусочных и прочих забегаловках, перейти на грубую, хотя и сытную еду ему будет очень тяжело. К хорошему привыкаешь быстро. Это утверждение истинно не только для человека, но и для составляющих его организма, для желудка же оно правдиво вдвойне. А когда в карманах пусто, пусто и в животе.

Отсутствие денег унизительно, хотя бедность, конечно же, не порок. Представьте, что ощущает человек, который недавно мог позволить себе все. Человек, который мог себе позволить купить для жены автомобиль «кадиллак» в качестве средства от кашля. И потерявший все. И деньги, и репутацию, и жену, которая на том же «кадиллаке» от мужа-неудачника и укатила.

Представьте себе эту бездну отчаяния, в которой оказывается банкрот. Подумайте о ее глубине, о том, как черно на душе становится у человека, который разорился. Многие спиваются, сводят счеты с жизнью, уходят в глубокую депрессию. Очень хорошо эта ситуация описана Осипом Мандельштамом в стихотворении «Домби и сын»:

 
Когда, пронзительнее свиста,
Я слышу английский язык, —
Я вижу Оливера Твиста
Над кипами конторских книг.
 
 
У Чарльза Диккенса спросите,
Что было в Лондоне тогда:
Контора Домби в старом Сити
И Темзы желтая вода.
 
 
Дожди и слезы. Белокурый
И нежный мальчик Домби-сын.
Веселых клерков каламбуры
Не понимает он один.
 
 
B конторе сломанные стулья,
На шиллинги и пенсы счет;
Как пчелы, вылетев из улья,
Роятся цифры круглый год.
 
 
А грязных адвокатов жало
Работает в табачной мгле, —
И вот, как старая мочала,
Банкрот болтается в петле.
 
 
На стороне врагов законы:
Ему ничем нельзя помочь!
И клетчатые панталоны,
Рыдая, обнимает дочь.
 

Многие сдаются. Многие, но не все. Есть такие люди, и их немало, которые находят в себе силы начать все заново, с нуля, с чистой страницы. Которые поднимают голову, как бы больно судьба их ни била. Прирожденные бойцы по натуре своей, они никогда не сдаются, пробуют добиться успеха вновь и вновь – и добиваются. Пускай не сразу, не с первой и даже не с десятой попытки, но добиваются. Не всем дана такая внутренняя сила, далеко не всем, но те, кто ею наделен, заслуживают глубочайшего уважения.

Ну а те, кто этим качеством не наделен? Опускают руки? Ничуть не бывало. Если остается кто-то рядом, кто поддержит в трудную минуту, кто верит в успех этих людей, кто подталкивает их к новой попытке, кто создаст надежные тылы, тогда человеку можно и должно бороться. Но если все предали и отвернулись, занять сил на борьбу просто не у кого.

И сидят такие люди на лавочках, голодным взором смотрят на продавца пирожков да предаются воспоминаниям о том, как ели суп с трюфелями, запеченных перепелов, осетрину да омаров, запивали их выдержанным «Божоле», а на десерт заказывали клубнику со взбитыми сливками.

И становится от таких мыслей на душе так черно, что хоть волком вой. Да и сыт воспоминаниями не будешь – не помнит живот добра. Наполняется рот слюной, а желудок властно напоминает о своем существовании. Есть хочется, и не обязательно устриц или икорки, супа из раковых шеек или черепахи, а хотя бы вон тот заветренный беляш с начинкой сомнительного происхождения, но здесь и сейчас.

Увы, безвозвратно миновали для банкрота те времена, когда утро он начинал с приготовленного заботливой горничной и поданного в постель молотого кофе с круасанами, а вечерами отдыхал с друзьями в баньке, под шашлычки да хорошую водочку. Теперь его удел – прокуренная кухня в коммуналке, самогон, который гонит соседка, и беломор вместо кубинских сигар. И это еще в лучшем случае! А бывает и так, что банкрот оказывается на улице без гроша в кармане, имея только то, что на нем надето.

Ночевать приходится на лавочках да в ближайшем участке милиции, куда свозят бомжей, есть всяческие отбросы да зарабатывать, собирая пустые бутылки. Голод, холод, нищета, побои – такова теперь их судьба.

Остаются у банкротов одни воспоминания. О доме с пятью спальнями, о ванной комнате размером с теннисный корт, об уютном кабинете, где дверцу сейфа, встроенного в стену, прикрывал подлинник Дюрера, о библиотеке, где рядком стояли прижизненные издания классиков, собственноручно ими подписанные, и прочих милых сердцу мелочах, которые делали жизнь столь приятной. Все ушло, все пущено с молотка.

Как жить такому человеку? Ведь он привык к тому, что у него есть все, он не приспособлен к обычному существованию, он когда-то жил на широкую ногу. Некоторые, кому позволяет здоровье, идут в бандиты, как это сделал Эвэлио Йованни Рейес, промотавший свое состояние и убитый при попытке ограбления. Но там, как и везде, все теплые места заняты, а «быки» долго не живут.

Есть и другие варианты. Гоген, например, стал всемирно известным художником только после того, как его банк лопнул. А ведь мало кто знает, что знаменитый живописец половину своей жизни был крупным бизнесменом.

Еще можно повесить нос и предаваться унынию, слушая, как урчит в животе. Однако голод не тетка и долго предаваться меланхолии не даст. Трудно вести жизнь отстраненного созерцателя, когда сосет в желудке и случаются обмороки от голода. Потому хотя бы, что думать ни о чем, кроме как о еде, не получается. Ко всему прочему, банкроты сильно рискуют получить пулю от мафиози, которым задолжали, или травмы различной степени тяжести от бандитов, нанятых кредиторами, желающими вернуть свои деньги назад. Многим приходится скрываться именно по этой причине, а отнюдь не потому, что удалось урвать свой кусок и «свалить за бугор».

Банкротство… Это всегда драма. Драма для того, кто обанкротился, и для тех, кто банкрота окружает. Издерганные, замордованные люди, униженные своей финансовой несостоятельностью, срываются на своих близких, и нужно просто ангельское терпение, чтобы выдержать все их выходки, относиться к ним снисходительно.

Банкротство – вещь страшная. Не все могут встретить этот удар достойно. Те же, кто могут, обычно находят силы и на то, чтобы попытаться выйти из сложившегося положения. Зачастую им это даже и удается. Так или иначе, банкротами не рождаются, банкротами становятся. Возможно, какие-либо истории из этой книги помогут вам самим избегнуть банкротства. Да минует вас чаша сия.

Глава 1. Крах знаменитых фамилий

До того как пришла эпоха капитализма, в те времена, когда гордые феодалы возводили неприступные замки, а власть королей была достаточно слаба, уже находились семьи, которые по могуществу могли потягаться с любым королем и доходы которых превосходили доходы целых стран. Именно они заложили основу ростовщической, купеческой, ломбардной и банковской деятельности, они двигали прогресс и экономику Европы в те времена.

Да и позднее, когда власть монархов стала абсолютной, такие семьи и отдельные их представители продолжали оказывать влияние на тот путь, которым шло человечество. О них, о тех, кто создал мир таким, каков он есть, об их взлетах и падениях рассказывается в этой главе.

Конец флорентийского могущества. Дома Барди и Перуцци

Король Карл IV умер, не оставив наследников, династия Капетингов прервалась. Впервые за долгие века Франция оказалась на грани полного распада. Совет пэров срочно избрал новым королем двоюродного брата Карла IV, Филиппа де Валуа, принявшего имя Филипп VI. Выставлял свою кандидатуру и племянник Карла IV, английский король Эдуард III.

«Капетинг!», – кричали одни. «Только по матери, – сурово отвечали другие, – а значит, и не Капетинг. Негоже лилиям прясть». Претензии английского короля были отклонены. Тогда еще никто не мог предположить, что это событие приведет к краху двух могущественнейших банкирских домов Флоренции, саму Флоренцию, а затем и целый ряд государств, пользовавшихся услугами банковских домов Барди и Перуцци.

Ко времени начала Столетней войны Флоренция обладала наиболее развитой экономической и финансовой системой во всей Европе, могучие страны – такие, как Англия и даже контролирующая папу римского, держащая его в авиньонском плену Франция, – склоняли головы перед могуществом этой маленькой итальянской республики. Ведь ее мощь выражалась не в крепких каменных стенах, не в многочисленности и выучке армии и даже не в передовых видах вооружения – ничего этого у Флорентийской республики не было. Нет, могущество ее являлось куда более страшным для врагов. Могущество денег.

Появилось оно, конечно, не сразу и не вдруг. На его обретение были потрачены долгие годы и упорный труд, на этот алтарь было принесено огромное количество человеческих жизней.

Авиньон. Резиденция папы римского

Экономическую гегемонию Флоренции заложила, как это ни странно, гражданская война. В 1250 году в городе произошло восстание против аристократии, во главе которого стояли богатые купцы, цеховые старшины и прочие представители зажиточного, но политически бесправного населения. Эта первая в истории буржуазная революция, именуемая в хрониках Восстанием жирных простолюдинов (popolo grasso), не только закончилась полным успехом, но и не повлекла за собой тех кровавых эксцессов, что позднее породили Английская и Французская революции (хотя утверждать, что дело обошлось без крови и казней, было бы глупо). Победители приняли Народную конституцию, которая дала людям простого сословия право участвовать в управлении родным городом, созвали приорат (межцеховой орган исполнительной власти, контролирующий жизнь городской коммуны) и начали чеканить новую золотую монету – флорин, ставшую на долгие годы образцом стабильности и надежности.

Далее борьба за власть пошла на удивление цивилизованным путем. Никаких репрессий, никакой военной диктатуры: popolo grasso объединились в партию Белых и начали отстаивать свои завоевания путем парламентской борьбы. Это, конечно, не значит, что подкуп, шантаж или убийства в такой борьбе не использовались.

Большинство феодалов приняли правила новой игры и перешли на сторону Белых, выторговав крупные паи и высокие должности в прибыльных предприятиях. Ретроградам же не оставалось ничего иного, кроме как плести интриги и устраивать заговоры. Но с каждым годом их активность приносила все меньше результатов.

Флоренция

Флорентийские компании, а именно в этом городе термин «компания» (compagnia) в XIII веке и появился, вели самый доходный за всю историю Средних веков бизнес. В капиталистически и индустриально развитую Флоренцию они ввозили грубое сукно и шерсть, производящиеся в Англии и Фландрии, перерабатывали их в высококачественные ткани и продавали втридорога. К 1282 году вся власть во Флоренции сосредоточилась в руках трех крупнейших цехов: Lana, занимавшегося переработкой шерсти, Calimala, производившего суконные ткани, и Cambio, состоявшего из ростовщиков и менял. Финансовая мощь республики возрастала с каждым днем. Уже в 1320 году оборот сотни крупнейших компаний Флоренции составил 6 млн флоринов, что превышало, например, доход британской казны в 100 раз, а доход городской коммуны превысил отметку в 300 тыс. флоринов.

Для того чтобы получить беспрепятственный выход к морю, Флоренция начала присоединять к себе соседние города. Но не военной силой, нет! Республика их попросту скупала. На эти цели были выпущены облигации внутреннего займа, которые коммуна поручила разместить цеху Cambio, однако ростовщики не смогли полностью удовлетворить потребность города в денежных средствах. Приморские города искусно лавировали между интересами Флоренции, Пизы и Сиены таким образом, что компания Флорентийской республики по расширению границ, что называется, «провалилась торжественно», упокоив под своими руинами весь цех Cambio. Однако этот крах не был фатальным.

С развитием буржуазных отношений во Флоренции другие цеха тоже менялись, как менялась и эпоха. Цеха, пережиток эпохи феодализма, когда ремесленникам просто в силу необходимости приходилось объединяться против своих синьоров, все больше уступали свои права крупным компаниям.

По решению приората компаниям Барди, Перуцци и Уззиано было поручено ввозить из-за границы необработанные шерсть и сукно, Даттини и Питти должны были их перерабатывать, а Дель Бене надлежало производить их окрашивание и реализацию. Однако уже к 1330 году Домам Барди и Перуцци удалось поглотить своих товарищей по цеху и установить во флорентийской экономике олигополию.

Нельзя сказать, что им удалось произвести раздел Флоренции легко и непринужденно, но то, что этот успех был вполне заслуженным, – неоспоримый факт. Барди и Перуцци добились столь высоких результатов потому, что именно они первыми додумались занять освободившуюся экономическую нишу, которая ранее принадлежала цеху ростовщиков. Это именно они первыми предложили коммуне разместить очередной городской заем, за что и получили право на сбор налогов за помол зерна и винокурение. Не для казны, разумеется.

Начали эти компании и прием денег под небольшой процент и драгоценностей на хранение (собственно, от последнего вида деятельности, который они стали применять по всей Европе, и произошли современные ломбарды. Да и само слово «ломбард», кстати, родом оттуда же, поскольку в компаниях служили не только флорентийцы, но и другие жители Ломбардии, в которой расположена Флоренция).

Римская католическая церковь боролась с ростовщичеством. Особо на этом поприще отличились папы Александр III, Григорий Х и Климент V. Последний и вовсе в 1311 году объявил всякое светское законодательство, разрешающее взимание процентов, противным учению Христа, а потому юридически ничтожным. Тем забавнее был тот факт, что именно Святой престол стал первым крупным иностранным клиентом флорентийских Домов, в ту пору с нуля воссоздававших общеевропейский финансовый рынок, разрушенный «заговором королей», который привел к национализации богатств ордена тамплиеров, имевшего отделения своих банковских контор не только по всей Европе, но даже и в Китае.

Дело в том, что к концу ХIII века территории, подотчетные католической церкви, стали столь велики, что централизованно собирать налоги силами самой церкви стало очень и очень трудно. Постоянно срывались сроки по сбору и доставке десятины и иных церковных доходов, что подрывало всю экономику папства, к тому же именно в начале XIV века церковь нуждалась в деньгах как никогда. В Авиньоне, куда по воле Филиппа Красивого был перенесен Святой престол, шла стройка резиденции для папы – фактически там почти на пустом месте возводился новый крупный город.

Барди и Перуцци предложили свои услуги по сбору десятины на отдаленных территориях. Вначале они просто оказывали помощь по перевозке денег, однако несколько позднее ввели практику финансовых гарантий, после чего занялись обычными в наши дни денежными переводами. Ну а когда папам потребовалось еще больше денег, флорентийцы предложили Святому престолу замаскированный кредит. Суть сводилась к тому, что папе предлагали получить десятину авансом, а банкиры должны были собрать десятину сами. Потом. «Непримиримые борцы с ростовщичеством» согласились. Более того, флорентийцы получили от папы право на 10%-ную маржу (разницу между ценой и себестоимостью). Фактически Барди и Перуцци купили право нарушать догмат «Взаймы давайте, ничего не ожидая от этого».

Выкуп этого права принес свои плоды очень быстро. «Свои деньги на хранение купцам Флоренции отдавали многие бароны, прелаты и другие обеспеченные люди Неаполитанского королевства, Франции, Англии… Трудно назвать страну, где не знали бы о флорентийских компаниях, которые благодаря своим весьма разветвленным связям и крупным масштабам своей организации готовы были ссужать любую валюту почти в любом требуемом количестве», – писал Даттео Виллани, флорентийский хронист и член правления компании Перуцци.

Такое отступление церкви от своих позиций потребовало логичного обоснования. Тут же появилась теория о золотой середине, оправдывавшая накопление богатств в земной жизни и в том числе получение процентов с ссуды. Известный теолог и богослов Фома Аквинский вообще позволил себе высказывание, за которое еще лет 50 назад его бы предали аутодафе: «Богатство само по себе не может быть злом».

Кроме того, церковь всячески старалась защищать своих заимодавцев. Если раньше любой феодал мог, выпучив глаза, заорать на служащего компании, явившегося за долгом: «Пшел вон, мерзавец, ничего я у грязных итальяшек не брал!», то теперь над ним нависала угроза отлучения от церкви, а над его поместьем – интердикта. Кстати, в конторских книгах дома Перуцци сохранились записи о подобной операции по отлучению.

Один из французских баронов задолжал компании преизрядную сумму денег и платить не собирался вовсе. Компания направила своего служащего в Авиньон, где тот сделал подарок папскому секретарю, после чего быстро получил буллу о предании барона анафеме. Барон счел необходимым побыстрее заплатить долг. Все расходы на получение буллы, включая дорогу, составили 140 флоринов.

А когда орден госпитальеров Иерусалима задолжал Барди 133 тыс. флоринов, папа Иоанн XXII попросту отлучил «воинов Христовых» от церкви. И еще бы попробовал не отлучить! Взятки взятками, но ко всему прочему Барди завели в своем банке счет на имя… Господа Бога! На счет сего наиболее высокопоставленного клиента ежегодно зачислялось от 5 до 8 тыс. флоринов, которые затем передавались папским секретарям на устроение мессы по прощению ростовщичества. А теперь представьте себестоимость проведения одной мессы…

К тому же папская курия давала Барди и Перуцци рекомендательные письма ко многим европейским дворам. Так, в 1311 году папа римский Иоанн XXII рекомендовал эти компании королю Англии Эдуарду II, причем в качестве своих полномочных агентов. Момент был невероятно благоприятным – монарх судорожно искал деньги на войну против баронов, возглавляемых Мортимерами, и постройку Вестминстера заодно.

А Англия была лакомым кусочком для флорентийцев, ведь в ней производилась треть всей используемой в Европе необработанной шерсти, столь нужной для промышленности Флоренции. Однако английские законы были суровы к иностранным купцам. Им разрешалось проживать в Англии не более 40 дней, при этом свои склады или дома иметь на туманном Альбионе им воспрещалось – они должны были их арендовать у местных жителей. Такая похвальная забота о национальном купечестве ни Барди, ни Перуцци не устраивала. В 1311 году ими была проведена блестящая по своим результатам операция по внедрению на британский рынок и удалению основного конкурента.

Они предоставили небольшую в общем-то ссуду королю Эдуарду II от Перуцци – 700 фунтов стерлингов, от Барди – 2100 фунтов стерлингов. Благодаря этим достаточно мизерным вливаниям в английскую экономику ограничения для иностранцев в части применения их к этим флорентийским Домам были частично отменены. Более того, сиенская компания Фрескольди, которая в это время также наращивала свое присутствие в Англии, а с 1289 года собирала все таможенные налоги в стране в виде уплаты за ссуды, но новый кредит монарху не предоставившая, была полностью изгнана из владений британской короны.

Эдуард II

Правда, этими кредитами дело не ограничилось. Британской, а затем и Французской монархиям требовались деньги, и они прибегали все к новым и новым займам у флорентийцев. Поскольку отказать таким клиентам означало разделить судьбу Фрескольди, а денег на возврат займа у королей не было, расплачивались они преимущественно привилегиями. Так, с 1314 года флорентийцам было даровано право сбыта своей продукции по всей территории Англии «для удовлетворения своих интересов и в целях заботы о делах короля». С 1318 года им разрешили назначать своих представителей на государственные должности. В 1324 году Барди и Перуцци получили вожделенное право на закупку шерсти по всей территории Великобритании. Наконец компания Барди добилась права взимать таможенные пошлины и некоторые виды налогов в доменах короля. Тот же Виллани писал: «Наши компании ныне ведут своими средствами большую часть европейской торговли и питают почти весь мир. Англия, Франция, Италия и многие другие прежде преуспевающие государства оказались от нас в непокрываемой долговой зависимости, и, поскольку их годовых доходов не хватает даже на выплату процентов по займам, они вынуждены предоставлять нашим торговцам и банкирам все новые и новые привилегии. Наши представители взяли под свою руку сбор налогов, таможню и скупку сырья во многих государствах».

В 1327 году финансируемые теми же Барди и Перуцци Мортимеры свергли глупого и недалекого Эдуарда II, возведя на престол молодого и неопытного Эдуарда III, которому на момент коронации исполнилось всего 15 лет. Реальной властью молодой король почти не обладал, всем в королевстве заправляла его мать, «французская волчица», как ее называли, и Мортимеры.

В годы правления Эдуарда III долг Англии вырос до совершенно нереальной суммы в 1,7 млн флоринов. Неудачная кампания против Шотландии финансировалась за счет флорентийских домов, выплата огромной контрибуции тоже легла на их плечи.

Уже в середине 30-х годов XIV века стали распространяться слухи о дебиторской несостоятельности английского короля. Ежегодный доход казны составлял около 60 тыс. фунтов стерлингов, но он постепенно сокращался из-за льгот иностранным купцам. Англии для погашения долга потребовалось бы либо несколько столетий, либо несколько победоносных войн.

Наконец Эдуард III, избавившийся от опеки матери и Мортимеров, предъявил претензии на освободившуюся корону Франции, а когда они были отклонены, объявил французам войну, впоследствии получившую название Столетней. Расходы на ее ведение обе стороны покрывали за счет займов у Барди и Перуцци. Это было тяжело для флорентийцев, но пока все еще выгодно.

Гром грянул в 1340 году. Флорентийская республика выпустила билеты государственного займа для борьбы с чумой и неурожаем, на которые начислялось 15% годовых. Это при том, что средняя рентабельность коммерческих предприятий той эпохи составляла 17%. По бумагам же Барди и Перуцци можно было получить всего 8% годовых.

Владельцы обязательств этих Домов ринулись их обналичивать, но наличных средств у Барди и Перуцци попросту не было – все «съела» война. Эдуард III, у которого флорентийцы попытались получить хотя бы часть своих кровных, заявил, что он, конечно, им очень сочувствует, но помочь ничем не может, поскольку казна пуста. А кредиторы требовали возврата денег…

После заявления короля, фактически объявившего о своем банкротстве, глава компании Перуцци скончался там же, в Лондоне, от сердечного приступа. Попытки получить долги французской короны привели к тому же эффекту – денег флорентийцы не увидели.

Барди и Перуцци судорожно пытались найти выход из сложившейся ситуации, но его просто не было. Барди попытались спасти положение путем государственного переворота. Попытка не увенчалась успехом только благодаря решительному сопротивлению нескольких, еще не значительных и не богатых, но стремящихся к власти и процветанию буржуазных родов – таких, как Медичи, например.

К 1344 году на Домах Барди и Перуцци был поставлен большой и жирный крест – эти, а также свыше 30 связанных с ними более мелких компаний объявили о своей полной финансовой несостоятельности.

Сначала волна разорений прокатилась по Флоренции, так как слишком многие кормились от доходов этих Домов. Затем последовал общеевропейский экономический коллапс. Обанкротились папа, Неаполитанское королевство, герцогство Кипр, а за ними последовала почти вся Европа.

Остаточные волны этого «экономического цунами» перекатывались по Европе еще два десятка лет, вызывая кризис за кризисом. Все тот же Виллани записал в своих хрониках: «Для Флоренции и всего христианского мира потери от разорения Барди и Перуцци были еще тяжелее, чем от всех войн прошлого. Все, кто имел деньги во Флоренции, их лишились, а за пределами республики повсеместно воцарились голод и страх».