Czytaj książkę: «Падение в небеса, или «Все будет хорошо!»»

© Алексей Доброхотов, 2018

ISBN 978-5-4493-1311-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Неформатная литература

Абсолютная Истина в Мире

Не нуждается в альтернативе.

Но подобное предположенье

Отрицает такое сужденье.

Так, однажды, великий учитель,

Молвил братьям его окружавшим,

Удалившимся скромно в обитель,

Ради Истины зубы отдавшим:

«В мире Истины нет Абсолютной».

Те спросили его осторожно:

«Эта Истина сиюминутна?

Абсолютной считать её можно?»

«Нет, конечно, – ответил учитель,

Улыбнувшийся им в утешенье, —

Твердой Истины рьяный хранитель

Разрушает свое же ученье».

Алексей Доброхотов

ПАДЕНИЕ В НЕБЕСА, или «ВСЁ БУДЕТ ХОРОШО!»

Санкт-Петербург

2017 год

Уважаемый читатель, вы держите в руках не одну книгу, а две вместо одной. Это две разные истории, рассказанные одним автором и соединенные здесь. Их объединяет не только автор и общий переплет, но и общий замысел. Это две половины одного целого, внешне соединенные небольшим персонажем, порожденным героями одного сюжета и определившим развитие героев другого. Это два разных взгляда на жизнь, два выбора пути, два подхода к самореализации, два мировоззрения. Герои этих историй такие же разные, как образное и рассудочное мышление; но они едины, как два полушария человеческого мозга. Несмотря на свою различность, они дополняют друг друга и создают единое, целостное, объемное представление о человеке, о том мире, в каком он сегодня живёт, о тех силах, что сегодня им управляют, вернее, манипулируют его сознанием, и о том предназначении, какое на самом деле несёт в себе человек. Кто он? Откуда и зачем пришёл? В чём смысл его существования? Откуда он может получить силу? На кого может рассчитывать? Что есть любовь? На эти и другие не менее важные вопросы внимательный и терпеливый читатель получит от автора книги чёткие и ясные ответы.

Все персонажи книги являются фантазией автора. Любое совпадение с реальными людьми возможно только случайно. Но их пример другим наука.

Глава 1. Омут деревни Глядино

Сирена электрички пронзила тишину маленькой пригородной станции. «Кы-ы-ышь», – прокатилось по пустынной платформе. «Кы-ы-ышь» – увязло стене пушистых зарослей ивы. «Лечу-у-у», – радостно прокричал поезд и обдал две одиноко стоящие на платформе фигуры клубами мелкой, горьковатой пыли. Они тоскливо посмотрели вслед стремительно убегающему составу, и одна, очень маленького роста, сильно напоминающая упитанного мальчонку, одетого на вырост в мешковатую курточку желтого цвета, погрозила ему кулачком.

– Третья уже, – грустно заметила вторая фигура, горой нависающая над первой, облаченная в темно-синий шерстяной спортивный костюм с эмблемой футбольного клуба «Динамо», державшая в руках две пухлые полосатые, брезентовые сумки, похожие на те, в каких челночники возят свои товары.

– Я, тебе, говорил, Коля, что, ты – дурак, – грубо срезал его малыш, при ближайшем рассмотрении явивший собой молодого, вполне сложившегося человечка с пушистым кустиком пшеничных усиков обрамляющих под розовым курносым носиком ещё по детски пухлую губку, – Что, здорово получилось?

– Кто дурак? Я дурак! Да, ты, сам – дурак! – резко возразил ему большой, симпатичный молодой человек, про каких обычно говорят «кровь с молоком», встряхивая длинными, черными кудрями, густо покрывавшими его круглую, большую голову.

– Вот, погляди, ещё одна мимо прошла, – ткнул коротышка пальчиком вдаль, – Можно подумать, что это из-за меня мы тут оказались. Когда, вот, теперь, мы отсюда уедем? Ни кассы, ни расписания, ни одного человеческого дома нигде не видно. Один лес кругом. А всё почему? – заходил он вокруг того, кого назвал Колей, – Всё потому, что у тебя в голове каша.

– Это у меня каша? Это у тебя каша! – бросил на платформу полосатые сумки рослый парень и эмоционально всплеснул руками, – На себя посмотри! Учить он меня будет! Сам бы понимал что-нибудь!

– Сам-то я понимаю, – категорично заявил малыш, остановился и воткнул ручки в бока, – Потому и учу, тебя, раздолбая. Кто вместо билетов мороженное купил?

– Так, мы бежали, опаздывали. Сам видел, какая там была очередь в кассу. Не успели бы. Жарко было. И денег в обрез. Или билеты, или мороженое. Я решил, что мороженое лучше. Сам просил. Сам трескал, – хлопнул верзила круглыми глазами.

– Когда это я у тебя чего просил?

– Ну, не просил. Так, сказал, что не плохо оно бы было. Потому, жарко. Тебя же хотел порадовать. Думал, не пойдут сегодня. Никогда ж не ходили.

– Спасибо, тебе, мыслитель. Порадовал. Здорово получилось? Контролеру, зачем хамил? – нахмурил брови маленький воспитатель.

– Ничего не хамил. Сказал только, что денег нет, – возразил парень.

– Это у нас нет? Ты, вообще, думаешь, когда говоришь? У торговца товаром – денег нет! Уржаться можно! – взмахнул собеседник маленькими ручками, – Вот он теперь едет и ржет над нами. Наверняка знал, где нас высаживает.

– Ты, сам тоже хорош. Вмешаться не мог? – выкинул Коля последний козырь.

– Вмешаться? Ты, вообще, помнишь, как, ты, с ними сцепился? – взвизгнул малыш, – Где мне тут было вмешиваться! Три остановки с ними ругался! Нас, считай, пол вагона после этого ссаживало. Хорошо милиции рядом не оказалось. Знаешь, где бы мы сейчас с тобой куковали? Это нам ещё повезло, что так вышло. В следующий раз фильтруй свой базар и шеруди рогами.

– Ладно, тебе, Палюля. Ничего страшного не произошло. На следующей уедем. С кем не бывает? – примирительно улыбнулся Коля.

– С тем не бывает, кто мозгой обладает, – зло бросил коротышка, – Кто не накачивает свои бицепсы в спортивном зале, не бегает по девчонкам, а занимается делом. Понимаешь меня? Де-лом. Это, во-первых. А во-вторых, я, тебе, говорил, чтобы, ты, больше никогда меня так не называл? – вскинул нахмуренное личико на своего рослого напарника, – Говорил?! Так вот, повторяю ещё раз: никогда не называй меня так! Понял? Мы с тобой уже давно не в школе. Три года прошло. Хватит без конца повторять эту дурацкую кликуху.

– Да, ладно, тебе. Что тут такого? Тут же нет никого. Никто не услышит, – заметил верзила, всем своим видом выражая досаду не то по поводу долгого словесного выговора, не то в виду очередного неудачного выхода к поезду не пожелавшему остановиться. На его приятном, располагающем лице даже образовалось нечто подобное хмурой тучки, от чего оно ещё более округлилось и порозовело, что, видимо, являло значительную степень смущения.

– Услышит, не услышит: какое это имеет значение? Сказано, тебе: не называй, значит – не называй. Нигде. Никогда. Запомнил? Для всех я – Дмитрий Кириллович. Это же так просто. Дмитрий Кириллович. Понятно тебе? – решительно скрестил на груди ручки маленький человечек.

– Ну, ладно, ладно. Кирилыч, так Кирилыч. Не хочешь, не буду. Называйся, как хочешь. Хоть Карлсоном, – хмыкнул парень и, посчитав на этом инцидент исчерпанным, поднял тяжелые сумки и потянул их обратно к одиноко стоящей скамейке, откуда совсем недавно, судя по всему, их взял при приближении электрички, – Только, кто будет, тебя, так называть? – вдруг, остановился, застигнутый врасплох этой внезапно посетившей его мыслью, – Ты, на себя посмотри, – обернулся на коротышку, – Какой, нафиг, из тебя Дмитрий Кириллович? Нет, конечно, ты, можешь, называть себя так. Называйся, как хочешь, если тебе это нравится. Только, другие, думаю, не сильно захотят поддерживать эту твою… как её… – нахмурился, отыскивая в голове нужное слово, – Инициативу, – обрадовался, отыскав, и поставил сумки на доски сомнительной чистоты, истерзанные вниманием скучающих пассажиров, оставивших на них острыми предметами всевозможные отметины своего томительного ожидания.

– Если, ты, будешь, то и остальные будут, – чуть ли не топнул ножкой Дмитрий Кириллович.

– Да? Ты, так думаешь? – присел Коля, нагнулся, бережно обмахнул широкой ладонью рыжую пыль с носков белоснежных кроссовок фирмы «Адидас», совершенно не гармонировавших своей новизной со старым, потрепанным спортивным костюмом отеческого производства.

* * *

– Все прекрасно понимают, что дело совсем не в росте, – подошёл к скамейке Дмитрий Кириллович, пригладив ручонками на голове свои зализанные, давно не стриженные волосёнки такого же пшеничного цвета, как и усики под носом, – Мы уже давно вышли из первобытного общества. Это тогда рост имел большое значение, поскольку определял ценность охотника. Теперь времена другие. И люди стали другими.

– Как же, другими, – тряхнул парень своими черными кудрями.

– Да, другими, – сжал кулачок маленький человечек, – Теперь знания определяют степень значимости человека. Знания, а не физическая сила. Я тебе уже говорил об этом. Помнишь? Моя теория развития информационного, постиндустриального общества? Она как раз и показывает резкое смещение вектора развития в область информационной сферы. Сила человека определяется не мускулами, и не количеством накопленных денег. Она определяется объемом освоенной информации. Не просто освоенной, а вобранной в себя, осмысленной, преломлённой через сознание. Потому что информация – это не сведения, вычитанные из книг. Информация – это закодированная энергия, выраженная символами, фразами, цифрами, образами. Раскрытие этой кодировки и дает человеку ту самую силу, которая наделяет его способностью управлять материальным миром. Вот почему знание – это сила.

– Ага. Ну, давай, двигай скамейку буквами, – усмехнулся Коля, расстегнул боковой карман ближайшей сумки и достал из него складной ножик.

– Не буквами. Ты, опять ничего не понял. А силой, заключенной в буквах энергии. Вернее, не заключенной, а закодированной ими, потому, что за каждым буквенным символом, скрывается энергия, которая находится в определенном состоянии, – вещал коротышка, в то время как его товарищ неспешно раскрыл лезвие и стал резать под собой деревянную доску скамейки, – И задачей сознания является постичь это состояние энергии, проникнуть в него, войти с ним в резонанс и дальше управлять ею. То есть использовать эту энергию сообразно своей воли. Поэтому вопрос информационного, постиндустриального общества как раз и заключается в том, чтобы понять: как раскодировать эту энергию и как дальше ею пользоваться. Понял?

– Ну, ты, меня совсем задолбал этой своей теорией. Если, ты, такой умный, то почему, ты, такой бедный? – неопределенно пожал плечами собеседник.

– Я вовсе не бедный, – возразил малыш.

– Ага. Ты – богатый. Сопли подотри, богатый.

– У нас с тобой разное представление о том, что такое богатство, и что такое бедность. Ты считаешь, что богатым является тот, у кого много денег. Я считаю, что богатым является тот, кто много знает. А тот, у кого много денег, всего лишь деньгатый, а не богатый, потому, что до богатства, ему так же далеко, как до солнца.

– Ага, видел я твоих богатых в рваных штанах и застиранных кофтах. Насмотрелся. Все десять лет метали перед нами своё богатство. Обогатили на все сто. Смотри, как богато мы зажили, – старательно кромсал парень лезвием доску.

– Кто сумел, тот обогатился. Кто не сумел, – остался нищим. Просто это понимать надо. Хотя это очень простые вещи. Но почему-то именно простые вещи осознаются труднее всего. Люди вообще думать не любят, – заметил рассудительный человечек, вскарабкиваясь на скамейку, – Им всегда нужен кто-то, кто будет за них думать, кто первым им скажет: посмотрите, да это же солнце! И все сразу подхватят: конечно, и как мы раньше этого не замечали! Только, вот, замечать это они не собирались. Думать – это вообще роскошь, доступная единицам. Большинство людей живут себе, день за днём и предпочитают, чтобы за них думали другие. Так жить гораздо удобней. Делай, что велено, и спи спокойно. Им главное сказать: вот это завтра будет вот так-то. Они даже спорить не станут. Примут к исполнению и всё. И будет это вот так-то, как им было сказано. Только сказать им это нужно уверенно, твердо, как само собой разумеющееся. Как окончательное решение. Понятно?

– К чему это, ты? – почесал Коля небитую щеку, явно изнывая от обрушившегося на него словесного потока.

– Да всё к тому же. К правильному обращению. Что? Скажешь, не так? – пристроился рядом коротышка, – Скажешь, Палюля – это правильное ко мне обращение? Да, я ростом не вышел. Я – маленький. Такой вот получился. Но я в этом не виноват. И я не Палюля. Я – человек. Пусть и маленького роста. Я – Дмитрий Кириллович.

– Ладно, сказал же, – окончательно согласился с ним рослый товарищ.

– Я знаю, что для меня ещё не всё потеряно. Люди до тридцати лет растут. Медицинский факт, – вздохнул человечек, – Только денег на это требуется много. Препараты дорого стоят. Я узнавал. А откуда их взять? У нас денег этих никогда не было. Стал бы я иначе по электричкам таскаться. Думаешь, мне очень приятно обезьянку из себя разыгрывать? Но я понимаю, что так выручка больше. Что, таким, вот, образом, привлекается внимание покупателей. Преодолевается установка на отторжение продавца. Всё я прекрасно понимаю.

– Тебя подлечим, меня подучим, – примирительно заключил парень, сдувая деревянную стружку, – Всё будет у нас хорошо. Это же я так… не про себя говорил. Про других. Про то, что они этого не понимают. Я-то тебя знаю. А вот они… – глубокомысленно нахмурил брови, пытаясь сформулировать окончание своей мысли. Но не сумел. Однако на его упитанном, розовом лице задумчивое выражение задержалось ненадолго. Оно, видимо, вообще не привыкло там надолго задерживаться. Налетело, как легкое облачко и растворилось в голубоглазом душевном умиротворении. В конце концов, и так все понятно. К чему слова? – Во, погляди, что получилось, – указал на результат своего труда, – «Тут торчал Коля», – зачитал вырезанную ножом надпись, – Отомстил гадам и след на земле оставил.

– Историческая надпись, – оценил Дмитрий Кириллович, – Что у нас там есть пожрать?

* * *

– Печенье, – ткнул Коля локтем свои полновесные сумки, явно обрадовавшись развороту разговора в привычную для него сторону, – Хочешь?

– И только?! Бутербродов не мог взять! – воскликнул малыш, – Знал же что на весь день едем! Это же так элементарно: позаботиться о тех, кто находится рядом! Заварить крепкого чайку с лимончиком, нарезать колбаски, ветчинки, сыра, в конце концов. Неужели это было так сложно сделать!?.

– Я тебе что, мамка!? – возмутился, вдруг, рослый товарищ на новый поток упреков, – Я, тебе, носи, я, тебе, корми, я, тебе, сопли вытирай! И всё я? А, ты, сам что?

– Нет. Ты, мне не мамка. Ты, мне гораздо больше, чем мамка. Ты – мне друг, – развернул к нему коротышка свое светлое личико, – Потому так и говорю. Потому так часто и повторяю: нужно серьезнее относиться к делу. Не ножиком доски резать, а башкой, как следует, думать. Думаешь, это так просто, взять и заработать миллион? Самому? Без ничего? Другим хотя бы родители помочь могут. А нам кто? У меня мать с грошовой зарплатой, а у тебя отец на вольных хлебах. Мы с тобой можем рассчитывать только на себя. На мою голову и твои ноги. Пора нам взять от этого государства всё, что оно у нас забрало за эти семьдесят лет. Это даже благородно вернуть обратно своё утраченное. Хватит шастать по спортзалам и дискотекам. Хватит покупать мороженное вместо билетов. Хватит швырять деньги на дурацкую дорогую обувь. Пора забыть про всякие удовольствия. Как минимум на год. До тех пор пока не заработаем миллион. Понял? Ладно. Давай. Печенье жрать будем, если жрать больше нечего.

Коротышка расстегнул курточку, достал из нагрудного кармашка клетчатой, фланелиевой рубашки белый, носовой платочек и заложил его под воротничок. Его напарник после неприятно прозвучавших слов снова как-то насупился, но ненадолго, а ровно на то время, какое потребовалось для того, чтобы неспешно раскрыть одну из больших сумок и извлечь из неё несколько упаковок фабричной выпечки разного сорта.

– Тебе какое? – поинтересовался он.

– То, что дешевле, – указал малыш, – Не жрать мы сюда приехали.

– Понятное дело, – протянул ему Коля сдобное.

– Нет, – отмахнулся Дмитрий Кириллович, – Себе это возьми. Мне дай вон то, шоколадное. Я его лучше попробую. Надо знать, чем мы с тобой тут торгуем. Хотя, следует заметить, что больше сидим, чем торгуем.

– Да, ладно, тебе! Прямо зануда такой. Проехали уже, – заметил парень.

– Вот именно, что проехали, – откусил малыш тонкий край шоколадной выпечки, – Что там у нас есть запить?

– Кола. В банках, – раскрыл свою дешевую пачку собеседник.

– Сладко очень. Ладно. Давай Колу. Будем растворять печенье в желудке, – согласился коротышка, – Я для чего тебе всё это говорю? – отхлебнул изрядно из алюминиевой баночки, – Только для того, чтобы, ты, понял, что миллион, просто так, с неба не падает. Его, прежде всего, башкой заработать надо, а не ногами. Но и это не главное.

– А что, по-твоему, главное? – покачал рослый товарищ дорогой кроссовкой, любуясь на неё со стороны, словно говоря: смотри, как ладно сидит. Вот это вещь!

– Главное: это суметь его удержать, – провозгласил Дмитрий Кириллович, – Не просто удержать, а приумножить, пустить в рост, так, чтобы он приносил новые доходы. Регулярно приносил. Так, как это положено капиталу. Понимаешь? Нормально работающему капиталу. Помнишь, ещё Гоголь писал во втором томе своих «Мертвых душ», что трудно бывает заработать только первую копеечку. А потом, когда, ты, её уже заработал, когда набрал свой миллион, то это уже совсем не трудно. Помнишь?

Спортивный парень неопределенно пожал плечами. Но по его выражению лица не составляло большого труда догадаться, что он совсем этого не помнил, потому как, вряд ли в своём усердии дошёл дальше третьей страницы первого тома. В лучшем случае ограничился краткой аннотацией из школьного учебника или просмотрел одноименный мультипликационный фильм о похождении некоего Чичикова. А там, как известно, об этом не упоминалось.

– Так вот, если не помнишь, то я напомню, – продолжил рассудительный напарник, – Гоголь во втором томе писал о том, что легко зарабатывать деньги тому, кто, набирая первый свой миллион, одновременно с ним набрался ума под стать этому миллиону. Кто возрос над собой вместе с этим миллионом. Кто научился управлять им. А управлять им не просто. Потому как возможностей у тебя появляется слишком много. Потому как, чем выше, ты, забираешься, тем этих возможностей становится больше. Но эти возможности ещё нужно понимать. Различать. Но, что наиболее важно, себя ограничивать. Но, более всего, управлять теми обстоятельствами, при которых возможности эти перед тобой открываются. Чем выше, ты, забираешься, тем эти обстоятельства жостче. Тем ответственность твоя выше. Это только кажется, что конкуренция там слабже. Там условия, Коля, другие. Там уже правила другие работают. Не те, что внизу. Правила больших чисел. Их понимать надо. Этому учиться надо. Это тебе не печеньем торговать. Печеньем торговать хоть и тяжело, но просто. А там будет, хоть и просто, но тяжело. Об этом Гоголь и писал. И если, ты, сейчас со своим грошовым мышлением хапнешь, вдруг, миллион, то надолго он у тебя не задержится. В лучшем случае это будет только денежная сумма, а не капитал. Ты быстро её просадишь, спустишь на «нет». Потому как не сумеешь правильно ею распорядиться. Не знаешь ещё, что это такое, и каково бывает обладать такой суммой. Поэтому я и говорю, что вместе с первой копеечкой, надо ещё и мозги наращивать. Учиться надо. Учиться, для того, чтобы стать богатым. Богатым, а не деньгатым.

– Слушай, жуй, ты, свое печенье. Оставь, ты, меня в покое. Вот прицепился. Тебе надо, ты, и учись. А я лучше сумки поношу. Сам знаешь, не лезет в меня эта твоя наука. Скучно мне от неё. Спать хочется. Вот если бы таблетку такую изобрели, чтобы съел и сразу всё знаешь, тогда другое дело. Такую, я бы купил. А так…

– Болван, ты, Коля, – заключил маленький собеседник.

* * *

В конце платформы появился мужик неопределенных лет. Судя по расслабленному состоянию, местный, бездельно убивающий время шатанием по окрестностям. Он с любопытством посмотрел на две странные фигуры, торчащие возле скамейки, и медленно направился в их сторону, слегка пришаркивая стоптанными кирзовыми, строительными башмаками по выщербленному, асфальтовому покрытию.

Поравнявшись с незадачливыми пассажирами, он, как бы невзначай, заметил:

– Баночку не выбрасывайте.

Фраза адресовалась большому, одетому в синий, спортивный костюм, и предполагала, чтобы тот проследил за своим мальчиком, шумно посасывающим «Кока-колу», а то тот метнет её в густые кусты, так после неналазаешься, доставая.

– Ага. Не выбросим. Нам банки не жалко, – живо отреагировал большой – Печенье купи. Банка – бонус.

– Купишек нема, – явил местный щербатую ухмылку на небритом, сером лице.

Запустив руку в оттопыренный карман промасленной телогрейки, он извлек на свет замятую папироску.

– Прикурить не найдется?

– Не курим, – приветливо улыбнулся рослый парень и потянулся к ближайшей сумке, – Но могу предложить импортную зажигалку. Не дорого. Газовую. Есть одноразовая по десять рублей. Есть фирменная с баллончиком газа в придачу по пятьдесят. Совсем не дорого. Вечная вещь. Останетесь довольны. Берём?

– Я б взял, – прищурил мужик глаз, – Покаж, – приблизился с папироской.

– Денег у него нет, – бросил малыш, и рука торговца тут же обмякла.

– На что нет, а на что, может, и будет, – загадочно протянул незнакомец, с удивлением обозревая странного усатого недомерка, встрявшего в разговор двух взрослых.

– А ты, дядя, не удивляйся. Вообще-то, это я тут решаю, кому что продать и за сколько, – решительно произнёс недоросток, ломая клиенту линию поведения.

– О, как? – снова удивился тот, поняв, что его хитрость, пожалуй, не пройдет, – Так, может, так, огоньком угостите, по доброте душевной?

– А что так? Работать не хочется? – несколько свысока поинтересовался похожий на карлика человечек.

– Так негде. Был цех, так и тот закрыли, – поделился местный своим, наболевшим, с нескрываемым любопытством рассматривая диковинного собеседника, – Перестройка, итить твою мать, – уточнил досадные обстоятельства своей жизни.

– Ладно. Держи, – протянул ему малёк пустую металлическую банку, явно неудобно чувствуя себя под пристальным его взглядом, – Паровоз скоро будет на Питер?

– Так, вечером, – мужик принял дар и тут же спрятал его в глубине большого оттопыренного кармана, – Что-то вы раненько пришли, – прищурил хитрый глаз, – До него почитай часов пять будет. Он у нас тут только два раза останавливается. Утром в десять и, аккурат в шесть.

– Во, влипли… – протянул высокий парень в синем спортивном костюме и странных, белых тапках.

– Не желаете? – предложил коротышка шоколадную печенюшку любопытному аборигену, достав её из открытой пачки, стоявшей рядом с ним на скамейке, видимо, больше из желания поскорее от него откупиться, чем проявляя радушие.

– Благодарствую, – принял тот угощение, пряча его в другой не менее ёмкий карман, – Сам сладкое не ем, – улыбнулся, снова явив щербатый рот с гнилыми зубами, – Дочки любят.

– А почему касса тут не работает? Билетов купить негде, – перешел в наступление человечек маленького роста.

– Так закрыли. Сокращение им вышло. Ездить-то некому. Так оно и ничего. В вагоне потом купите. У контролеров. Скажите, мол, тут сели. Они знают. Все так говорят. Даже те, что раньше садятся… Хе-хе… Сразу вам выпишут. К нам-то чего пожаловали? Приехали к кому или так местами нашими интересуетесь? – присел мужик на краешек скамейки, явно располагая временем для долгой беседы и, продолжая вопросительно вертеть в руке мятую папиросу.

– Так интересуемся, – буркнул малыш, – Места у вас тихие. Вот, думаем, дачу купить.

– Дай, ты, ему прикурить. Не обеднеем, – заметил спортивного вида парень.

Гномик в мешковатой курточке отодвинул в сторону пачку печенья, встал ножками на скамейку, расстегнул ближайшую к нему сумку, чуть ли по пояс погрузился в неё и зашуршал полиэтиленовыми пакетиками.

– Нафига, ты, тут всё перерыл. У меня же всё было разложено, – проворчал и вскоре извлек одноразовую пластмассовую зажигалку, – На, – протянул мужику.

– Благодарствую, – принял тот и прикурил, – Меня, кстати, Ваня зовут, – протянул парням нечистую, лопатообразную, растопыренную ладонь.

– Коля, – брезгливо шлепнул по ней большой, – Николай, – уточнил.

– Дима, – осторожно подал ручонку маленький, – Дмитрий Кириллович, – тут же поправился.

Местный весьма деликатно объял его кисть своей теплой пятерней и выдал вместе с густым облаком едкого, табачного дыма:

– Не советую тут ничего покупать.

– Это почему же? – неприятно скривился Дмитрий Кириллович, чуть не чихая.

– Потому как, потом пожалеть можете. Да, поздно будет. Продать-то вам всякий продаст. Пустых домов много. Только покупателей нет. Места гиблые, – снова пыхнул Иван своей папироской, – Сгинуло всё. Даже магазин скоро закроют. А тут ещё Ящер.

– Карантин, что ли? – уточнил маленький собеседник.

– Обыкновенный. Двухметровый, – почти выругался мужик.

– В смысле такой болезни скота? – поправил его коротышка.

– В смысле такой скотины размерами вон с эту иву, – кивнул головой местный на густой куст, растущий по другую сторону железнодорожного пути, – Завелась сволочь. Людей жрёт. А ведь кто-то его кормит. Прикрывает. Скоро всех нафиг тут пожрёт.

– Ври больше, – усмехнулся Коля.

– Сам видел. Вот как тебя, – заявил мужик с таким видом, словно речь шла о чём-то совершенно обыкновенном, можно сказать, повседневным, что случается с каждым и потому совершенно не нуждается в каких-либо доказательствах.

Возникла некоторая, неудобная пауза.

– И как это понимать? – осторожно поинтересовался Дмитрий Кириллович.

– Так и понимать, – глубокомысленно заметил Иван, пыхнув в последний раз остатками папиросы, – У вас закурить будет? А то вот, мои, кончились, – отщелкнул от себя на железнодорожный путь дымящийся окурок.

Недвусмысленный намек на условия прояснения ситуации парни восприняли правильно и потому, выдали рассказчику три дешевые сигареты отечественного производства.

– Ну, так, ну, так, – оценил мужик подношение, раскуривая одну из них, а две другие, опуская в свой бездонный карман, – Благодарствую. Ну, так вот… Магазин у нас плохо работает. Не каждый день открывается. Совсем мы тут лебедой заросли. Никакой культуры не осталось. Но это дело десятое. Беда в том, что Ящера этого никто больше не видел. Один я. А то бы тут сейчас было…

– Ты, дядя, не тяни. По существу рассказывай, – поторопил его коротышка.

– Я не тяну, – возразил тот, – Вот, ты, почему такой маленький? Не вырос, что ли? С виду, вроде, как карлик. А не карлик. Лилипут, что ли?

– Ага, лилипут, лилипут, – кивнул головой Дмитрий Кириллович, – Ещё пигмеем назови. Дальше, давай, про ящера. Где видели его? При каких обстоятельствах?

– Вот, я и гляжу, что, ты, вроде как, лилипут, – продолжил мужик, – Но кому расскажи, не поверят. Хотя чему тут не верить. Вот он, ты, сидишь рядом. Очевидно, и понятно. Но ведь расскажу, не поверят. Скажут, опять вру. Так и тут. Ещё дашь? – указал на раскрытую пачку шоколадного печенья, стоящую на скамейке.

– Да, забирай всё, – великодушно махнул рукой человечек.

– Благодарствую, – тут же сгреб её в карман абориген, – Так вот. Решили мы с Саньком, приятелем моим, самогон толкнуть. На рынке. Надо же с чего-то разжиться. Повезли его, на рынок, в район. У Санька мотоцикл есть, с коляской. «Урал» называется. Ещё с тех пор ходит. Хорошая вещь. Советская, крепкая. Жалько только запчасти к нему теперь доставать сложно. Но если ездит, то нет ему сноса. Так вот. Приехали на рынок, а там облава. Менты черных косят. Что делать? Не везти же обратно. Остановились мы с ним в одном месте, недалеко от деревни. Мотоцикл в кусты закатили, чтоб с дороги не видно было, а сами на пригорок взобрались. Чтоб потеплее, повыше. Расположились, выпили. Все чин, по чину. Под закусь. Сальцы там у нас было, лучка, хлебца. Денек теплый выдался. Тихий. Ну, мы тут с ним и прикорнули под деревцем, в тенечке. Спим. А я, надо сказать, сплю чутко. Слышу, машина на дороге остановилась. Дверцы хлопнули. Открываю глаза – темнеет. Солнце за горизонт садиться. Стало быть, часа три проспали. Поднимаю голову, и вижу: идут в нашу сторону два мужика и ведут две тёлки. Но к нам, наверх, подниматься не стали. Двинулись в обход пригорка. Мужики здоровые такие, все в чёрном. А тёлки, как эти, что по телевизору ходят – длинные, тощие, ноги от ушей, как говориться, доски досками. Во, думаю, сейчас жахать будут, в кусточках. Смотрю, а они обошли пригорок, и в грот тёлок заводят. С другой стороны от дороги в пригорке этом грот имеется. Небольшой. Каменный. Высота метра четыре будет, а глубиной – все тридцать. Откуда он там, не знаю. Знаю, что он там всегда был. Так себе грот, пустой, ничего примечательного. В нем, если на что и можно расположиться, так только, если по нужде сильно припрёт. И то, надо сказать, неудобно. Темно, сыро и присесть толком негде. Одни камни торчат во все стороны. «И чего им там надо?» – думаю. Вот что-что, а жахаться там совсем неудобно. Но эти ничего. Вошли. «Не иначе как по нужде пошли всей компанией?» – думаю. Минут пять они там побыли. Не больше. И вышли. Одни мужики. Без тёлок. Постояли немного у входа, покурили, потом к машине вернулись, сели и уехали. «Во, – думаю, – Не иначе там тёлок своих грохнули». Спускаюсь, заглядываю внутрь осторожно. «Есть кто?» – спрашиваю. Тишина в ответ. Даже жутко мне стало. Достал спички, подсветил. Никого. Пол коробка исчиркал, до самого конца грота дошёл, никого не нашёл. Пусто. Нет тёлок. Пропали. Только на земле, в расщелинке сумочку нашёл. Белую такую, дамскую. Я её ещё тогда с пригорка заметил. У одной из тёлок. Маленькая, такая белая сумочка. В руке несла. Сумочка, гляжу, есть, а тёлок нет. Выскочил я из грота, растолкал Санька, рассказал ему, что видел, пошли мы с ним вместе. У него в коляске фонарик имелся. Весь грот облазали, никого не нашли.

– Куда же они могли деться? И причем тут ящер? – усмехнулся Коля, доставая вторую баночку Колы из большой полосатой сумки.

– Баночку не выбрасывай, – тут же заметил Иван, закуривая вторую сигарету, – Ящера, я после уже встретил. А тогда, первым делом мы с Саньком к участковому завалились. К Михалычу. Михалыч у нас мужик тёртый, понятливый. Давно служит, повидал всякого. Долго судить-рядить не стал. С нами на мотоцикл, и к гроту. Облазал все, обнюхал и говорит: «Никуда они отсюда даться не могли. Показалось тебе с пьяну». Я ему сумочку. Он её вытряхнул. Пальцами всякие женские финтифлюшки покрутил и про деньги у меня спрашивает. «Деньги там были?» Деньги-то там были. Немного. Для нас – в самый раз. Я их предусмотрительно прибрал до этого. Но ему говорю: «Не знаю. Не видел. Всё как было, всё тут». Он мне, конечно, не поверил, но как возразить? Отыскал пропуск какой-то на эту бабу выписанный. «Ладно, – говорит, – Проверю, кто такая». На том и разошлись. Мы с Саньком к магазину, отовариться, потому, как это уже всё на второй день было, и магазин открылся, а он в район поехал, узнавать про эту бабу, что с ней, да как. Так вот, на утро дня следующего, как раз когда у нас с Саньком уже всё кончилось, является к нам Михалыч и говорит: «Забудь, Ваня, про бабу. Не было её. Понял?» «Это почему?» – спрашиваю. «Забудь, и всё», – отвечает он. «Как же это понимать? – удивляюсь я, – Я же её и вторую, которая была с ней, своими глазами видел!» «Не видел, ты, никого, – говорит он, – Причудилось тебе. Понял?» «А сумка? Сумка, откуда?» – не унимаюсь я. «Нет никакой сумки. И никогда не было, – отвечает он, – Потому как, пришли, и забрали твою сумку. Понял?». «Кто это забрал?» – удивляюсь я. «Кто надо, тот и забрал, – начинает он злиться, – Ты, тупой, что ли? Сказано тебе, ничего не было. Значит, не было. И если, ты, ещё хоть раз вякнешь мне что-нибудь про это дело, то – в морду получишь». И кулаком прямо возле моего носа основательно так повозил. Во так-то.