Czytaj książkę: «Девяносто третий»

Девяносто третий

Повесть о свободе выбора

Нам, раз мы эту кашу заварили, нужен теперь не порядочный человек, а такой, который сможет победить. 

Роберт Пенн Уоррен

«Вся королевская рать»

Пролог

10 сентября 1993 года, пятница

Лицо человека из самолета показалось ему знакомым.

Немолодой, поджарый мужчина был, как и его спутники, одет в камуфляжный костюм без погон. Он не произнес ни слова за всё время, пока спускался по трапу и садился в поданную к нему «Волгу». Пассажиров на специальном борту оказалось только трое. Смотрелись они, действительно, как люди, собравшиеся на охоту. Ни багажа, ни ручной клади у гостей из Москвы не было.

Начальник охраны сам проследил за тем, как «Волга» миновала КПП и выехала за пределы заводского аэродрома. Автоматические ворота за ней закрылись.

– Всё на сегодня? – спросил дежурный, сделав запись в журнале.

– Вроде да, – кивнул начальник охраны. – Больше никого не ждем.

– Тогда хороших выходных.

По гребню кирпичного забора тянулась колючая проволока. Стену украшала поблекшая надпись «Мы придем к победе коммунистического труда!» Начальник охраны прошагал мимо нее к заводоуправлению. Очутившись на рабочем месте, он выдвинул нижний ящик письменного стола и перебирал старые газеты, пока не остановился на одной из них. Его внимание привлекло крупное фото на первой полосе. Он мысленно сравнил черно-белое изображение с увиденным лицом. Потом снял трубку и набрал номер.

После пятого гудка ответил тихий баритон.

– Слушаю вас.

– Николай Олегович, привет, дорогой! Как хорошо, что застал тебя. Поболтать бы еще разок. О доме, о семье.

– Привет! Я с удовольствием. Когда?

– Минут через двадцать смогу.

– Идет. На старом месте.

Их разговор слышал еще один человек. Он сидел внутри серого здания, которое уже лет шестьдесят занимало добрую половину квартала в центре города. Аппаратура, установленная здесь и работавшая круглые сутки, позволяла скрытно подключиться к любому телефону в радиусе нескольких километров.

Тем же вечером, но чуть позже, о звонке доложили хозяину кабинета на верхнем этаже серого здания. Это известие заставило его задуматься. Говорить со своего аппарата он не стал, а воспользовался обыкновенным таксофоном на пересечении соседних улиц.

– Фёдор Михайлович, надо встретиться…

Глава первая

13 сентября, понедельник

– Ты про колонку не забыл?

– Какую колонку?

– Из комитета по имуществу.

– Как партийцам в помещении отказали?

– Ну да.

– Помню, сдам сегодня.

– Смотри, не подведи, – зам главного редактора Валерий Тихонович кивнул и опять зашелестел бумагами.

Алексей сделал серьезное лицо и продолжил свой путь к столу шефа. Главный редактор еженедельника «Народная трибуна» сидел в дальнем углу общей редакционной комнаты. Над ним, как икона, висел портрет Михаила Сергеевича Горбачева. Стол и приставная тумбочка были, как всегда, завалены еще не прочитанными материалами и рукописями внештатных авторов. Шеф по привычке мял пальцами незажженную сигарету, держа ее на уровне лица. Крошки табака попадали ему в бороду, падали на какой-то документ с фиолетовой печатью.

– Добрый день, Станислав Петрович!

– Привет, привет, – пробормотал шеф, пожимая Алексею руку.

Портрет первого и последнего президента СССР имел свою историю. Шеф купил его в магазине канцтоваров на Крещатике 19 августа 1991 года, услыхав по радио о создании ГКЧП¹. Станислав Петрович ездил тогда в Киев к родственникам. Покупку он нес перед собой, как на демонстрации, и толпа молча расступалась перед ним. Когда революционные страсти утихли, Михаил Сергеевич занял свое место в редакции. Вешать рядом с ним портрет Ельцина шеф не стал.

«Наш крестный отец», – пояснял Станислав Петрович, указывая на главу бывшего Союза. Доля истины в его словах, безусловно, была. Еженедельник, как и масса других непартийных и негосударственных газет, появился на свет благодаря закону о печати, принятому при Горбачеве. В полном наименовании «Трибуны» гордо значилось слово «независимая».

– Все явились?

– Все. Четырнадцать ноль-ноль, можем начинать, – бойко отозвался Валерий Тихонович.

– Кто обозревает? – спросил шеф.

Обозревал старший корреспондент Авдеев, перешедший в «Народную трибуну» из многотиражки производственного объединения «Экскаватор». Он взял свежий номер, нацепил очки и добросовестно принялся за дело, отмечая достоинства и недостатки всех публикаций подряд.

Алексей слушал его невнимательно. На своих первых планерках он благоговейно относился к этой церемонии, потом научился отделять главное от второстепенного. В отличие от других коллег, работал он не с первых дней от основания газеты, но успел обрести несколько особый статус.

Деление на отделы в редакции было условным, однако старшие корреспонденты, которые считались их заведующими, получали больше, чем обычные репортеры. Имелось лишь одно исключение: главный редактор одновременно руководил отделом политики, и Алексей под его началом носил звание специального корреспондента, с окладом как у заведующего.

–…неплохо потрудился наш отдел культуры. Сам я не великий музыкант, но репортаж о гастролях группы «Лепрозорий» написан очень живо, доходчиво, – продолжал свой рассказ Авдеев.

Алексей выразительно посмотрел на Юлю Абрамцеву, отвечавшую за культурные новости, а также за неформалов, экстрасенсов и прочую экзотическую публику. Он глядел в ее большие карие глаза до тех пор, пока она не прыснула.

– Друзья мои, давайте серьезнее, – немедленно отреагировал Валерий Тихонович, покосившись на Алексея.

К новому сотруднику он относился с некоторой ревностью. После первых же успехов специального корреспондента на творческом поприще довольный Станислав Петрович имел неосторожность во всеуслышание объявить, что молодежь когда-нибудь придет на смену старикам. Зам главного редактора, которому оставалось лет шесть до пенсии, напрягся. Самому шефу летом стукнуло тридцать девять.

–…подытоживая сказанное, хочу отметить: по-прежнему мало внимания уделяем экономике, – сказал Авдеев и сдернул очки с носа.

– Экономика у нас в загоне, – с печалью в голосе подтвердил главный редактор. – Я читаю письма, и народ вообще не улавливает, что происходит. Идет приватизация, а кто-нибудь знает, как она идет? Вот ты, Карпова, куда вложила свой ваучер²?

Лариса Карпова, корреспондент без приставки «старший», вздрогнула и перестала шушукаться с соседкой.

– Я свой мужу отдала, – доложила она.

– Так вот всё и происходит. Кто мужу отдаст, кто внучке, кто Жучке. Безответственность, – обрисовал ситуацию шеф.

– Петрович, да некогда мне вникать. То строчки гнать надо, то в школу вызывают. Мой охламон совсем учиться не хочет, – попробовала оправдаться Карпова.

– Про то, как ты строчки гонишь, мы отдельно поговорим, – пообещал Станислав Петрович.

Карпова вызывающе подкатила глаза к потолку и ничего не ответила.

– В очередной раз призываю всех задуматься, – продолжил шеф. – На дворе капитализм, а значит, конкуренция. Конкуренты не дремлют. «Вечерний город» видели? Поднимите руки, кто постоянно читает.

Поднялись две руки.

– Печально. Вы журналисты, блин, а других газет не читаете.

– Чукча не читатель, чукча писатель, – попытался пошутить Авдеев.

Шеф шутку не воспринял.

– Так и есть. Чукчами скоро станете. Встряхнитесь!

Коллектив помолчал, вероятнее всего, мысленно встряхиваясь. Алексей продолжал пристально смотреть на Юлю, отчего та смутилась и перевела взгляд себе под ноги.

Шеф обреченно выдохнул.

– Давайте свои темы. У кого что есть?

Коллеги тоже выдохнули и зашевелились, зашуршали блокнотами. Авдеев заявил очерк о выдающемся земляке, мастере-краснодеревщике, и репортаж о грибных местах в пригородной зоне. Корреспондент Лысенко выразил желание поведать миру о том, как выступает местный футбольный клуб и каковы его шансы удержаться в первой лиге. Второй темой у ценителя футбола оказалось состояние дел на овощной базе.

– На базу вместе поедем. Договаривайся, – дал команду шеф.

Экономически безграмотная Карпова пообещала сдать интервью с директором жилищно-коммунального предприятия, которое обосновалось в одном здании с редакцией. Главный редактор издал легкий стон.

– Ты сколько будешь его мусолить? – спросил он.

– Да он от меня бегает, паразит, – огрызнулась Карпова.

– Если бегает, лови. Что с культурой?

Юля развернула свои записи.

– Во-первых, приезд группы «Горько!»

– Которая про свадьбы поёт? – поинтересовался Лысенко.

Он уже отмучился и чувствовал себя свободнее.

– Нет, про свадьбы другая. У этих патриотическая тематика, считаются очень перспективными, – совершенно серьезно ответила Юля.

– Патриотическая – это хорошо, – прокомментировал шеф.

– Во-вторых, хочу написать о сторонниках отца Авессалома…

– Которые в простынях ходят, как привидения? – снова встрял Лысенко.

– Это – секта святой Марии-Луизы, – со знанием предмета поправила его Юля.

– Свят-свят! – перекрестилась Карпова.

– Напомни, что у них там, – попросил Станислав Петрович.

– Они сейчас проповедуют движение на Восток, к подлинным корням Евразии. Авессалом основал поселение под Ачинском. Говорят, уже много народа переехало. Скоро и к нам явится, – залпом выдала Юля.

Шеф слегка поморщился.

– Юлия Александровна, ты пиши, но не увлекайся. Помни все-таки, что за тобой отдел культуры, а не чертовщины всякой…

После планерки коллектив дружно отправился на перекур. Вдыхание никотина происходило в конце коридора, у балконной двери. Окурки бросали в консервную банку из-под зеленого горошка, стоявшую на батарее. Алексей вышел вместе со всеми, хотя не курил.

– Петрович, ну не мое это, ты же знаешь, – совсем по-свойски развила тему Карпова. – Передовики производства, люди труда – это на здоровье, а в макроэкономике я не сильна.

– Привыкли на своих заводах сидеть, чаи распивать, – не сдавался шеф, но тон его сделался мягче.

Почти все сотрудники «Народной трибуны» прежде трудились на заводах и фабриках, а точнее, в печатных изданиях при них. Ветер гласности и свободы сорвал их с насиженных мест. Змеем-искусителем выступил сам Станислав Петрович, которому до тошноты опротивело сочинять выступления передовиков соцсоревнования. Средства на новую, раскрепощенную газету изыскал его приятель, кооператор, а затем коммерсант Хромов, гонявший какие-то фуры в Польшу и обратно. Всю смету он, правда, не потянул, но шеф уломал стать вторым учредителем главу администрации Заводского района. Глава как человек старой формации не вполне понимал, зачем ему газета, однако деньжат периодически подбрасывал.

Эффект новизны сыграл свою роль. Тираж «Трибуны» рванул в гору со страшной силой. Свежие номера в киосках не залеживались. Журналисты, сбросившие оковы цензуры, писали буквально всё, что в голову взбредет. На первых порах не стеснялись ставить и скандальные перепечатки из столичной прессы. Кроме того, у горожан разных возрастов стремительно завоевали популярность объявления о знакомствах.

Впрочем, Алексей появился в редакции, когда пик успеха уже был достигнут. Тираж еще оставался рекордным, но расти перестал. Розница уменьшилась, выручала подписка. Станислав Петрович бился за нее, как былинный Илья Муромец. Ради этого приходилось не только махать мечом гласности, но и кланяться руководству разных предприятий и учреждений.

Потихоньку стало меняться лицо издания. Шеф очень болезненно перенес январь девяносто второго³. Сам он, насколько знал Алексей, не имел астрономического счета на сберкнижке, то есть в финансовом смысле от «шоковой терапии» пострадал мало. Скорее, сказалась его эмоциональная восприимчивость. На фоне массовых воплей и стонов о конечной погибели русской земли Станислав Петрович постепенно, шаг за шагом, двинулся в сторону просвещенного патриотизма.

Что это за зверь такой, он и сам не вполне четко представлял. Просто к тоске по накрывшейся державе примешивалось смутное чувство социальной справедливости. Профессиональная привычка читать письма, доставляемые в газету, тоже влияла на сознание редактора. Алексей, как представитель иного поколения, к эпистолярному жанру относился критически. Шеф же, видимо, слишком долго просидел в многотиражке мебельного комбината.

– Возьми последний номер «Вечорки», оцени, – посоветовал он Алексею и выпустил клубы дыма. На столе у меня лежит, под стихами.

– Что с поэтами-то будем делать? – вмешался в их разговор Валерий Тихонович, прикуривая у начальства. – Одного опубликуем, другие прохода не дадут.

Станислав Петрович, выпуская дым, помолчал.

– Не знаю. Забодали меня, если честно. Шлют и шлют.

– Знают твою доброту, – ввернул зам редактора.

– Посмотрим, – односложно ответил ему шеф и снова обратился к Алексею. – «Вечорка» в три цвета теперь печатается, обещает на полноцвет перейти.

– Ой, не верю! – покачал головой Валерий Тихонович. – Нет такой типографии у нас в области.

– Из Москвы тираж повезут? – предположил Алексей.

– Что ты! Дорого, – махнул на него рукой многоопытный зам.

– Дыма без огня не бывает. Я Пышкина хорошо знаю, – гася окурок, проговорил шеф.

Разбитной и на редкость компанейский Саня Пышкин был главным редактором «Вечернего города», а также депутатом горсовета. В депутаты он угодил прямо со студенческой скамьи, бурно отстаивая идеалы перестройки. Его «Вечорка» была образована годом позже «Народной трибуны», однако шустро набирала темп.

– Отдел расследований создали, так-то. Еще нам нос утрут, – без радости поведал Станислав Петрович.

– Если не сопьются раньше, – хмыкнул его зам.

Курилка постепенно опустела, остались шеф и Алексей.

– Туговато с учредителями? – напрямую спросил спецкор.

– Не то слово. Всем прибыль подавай, а откуда у нас прибыль? Расходы одни.

– А если других поискать?

– Где? «Новым русским» мы не очень-то интересны. На фига им наши грибные места с проповедниками?

– Есть еще политики.

– Они как раз по твоей части, – усмехнулся редактор. – Ты интервью доделал?

– Доделываю. В командировке человек, сможем только в среду ему показать.

– Сначала мне покажи.

– Хорошо, – сказал Алексей, обычно ничего заранее не показывавший.

– Надо самим коммерцией заниматься, – повторил шеф в десятый раз за месяц. – Я надеялся, что Тихоныч этот воз потянет, но он что-то никак.

Алексей не без труда смолчал. Валерий Тихонович, по сути, только расписывал гонорары да ездил в типографию при сдаче номера. Еще периодически давал советы ответственному секретарю насчет верстки полос. Предпринимательских талантов, даже в зачаточном состоянии, в нем выявить не удалось.

Шеф повертел и водрузил на место банку из-под горошка.

– В общем, давай, пиши, – сказал он.

Колонку в номер Алексей накатал минут за сорок. Фактура уже была собрана и, как выражался Станислав Петрович, пропущена через себя. Дело было ясное: комитет по имуществу дал от ворот поворот политическим партиям, которые просили выделить им помещения под офисы. Отказали и монархистам, и анархистам. Сначала, впрочем, собрали в кучу все прошения, поманили какой-то развалюхой на окраине, а потом кинули всех всё равно. Председатель комитета от комментария уклонился.

Алексей перечитал текст, мысленно проговаривая его, потом вывел заголовок «Эта бездомная, бездомная… многопартийность» и отнес листы машинистке Тоне. Та ловко управлялась с электрической печатной машинкой «Ятрань», которая гудела, как боевой вертолет. В редакции давно мечтали о компьютерном наборе, но денег на современную технику не хватало.

– Красивый у тебя почерк, одно удовольствие за тобой печатать, – отпустила комплимент Тоня. – Не то, что за некоторыми.

– Шесть месяцев практиковался в роли художника-оформителя, – ответил ей Алексей.

– Во время учебы подрабатывал?

– Нет, за солдатскую получку, в армии.

– О, большим человеком был!

– Незаменимым, – уточнил Алексей, улыбаясь.

Дальше дорога его лежала на троллейбусную остановку и в центр. Как обычно в понедельник, надо было забрать копии официальных постановлений. К этому маршруту он уже успел привыкнуть, как и вообще к редакционной жизни. Свою собственную жизнь без журналистики Алексей теперь совсем не представлял. Между тем, его занесло в нее совершенно случайно, благодаря шапочному знакомству со Станиславом Петровичем. Тот разок-другой предложил написать что-нибудь, а потом вдруг позвал в штат.

Специального образования у Алексея в тот момент не было. Собственно, не было никакого, так как он учился на пятом курсе университета. Готовился стать историком, то есть будущее его ждало довольно смутное. За четыре года он не открыл в себе склонности к преподаванию, как ни старался, а вузовская научная деятельность на глазах становилась синонимом прозябания.

Так что попадание в «Народную трибуну» Алексей не без оснований считал удачей. Получив в июле диплом, он со спокойной совестью положил его дома на полку. Шеф, кстати, тоже начинал трудовой путь далеко не с журфака. Он был выпускником мореходного училища и даже успел послужить на судах торгового флота.

Мэрия города квартировала в старинном особняке с каменными львами на фасаде. Особняк до революции принадлежал купцу первой гильдии Амфитрионову, меценату и покровителю изящных искусств, позднее его потомкам, а затем был конфискован властью рабочих и крестьян. До мэрии здесь находился горисполком, который, строго говоря, в мэрию и мутировал.

На входе недавно выставили милицейский пост, и Алексею пришлось предъявить удостоверение журналиста. Первой, кого он узрел в протокольном секторе, была Таисия Полуэктовна.

– А-а, снова пресса к нам пожаловала, – произнесла она с оттенком иронии в голосе.

– За ценной информацией, – в тон ей ответил Алексей.

Таисия Полуэктовна была мамой его однокурсницы Анжелики, девушки одаренной и загадочной. Анжелика беспощадно грызла гранит науки, ее конспекты всегда были в идеальном порядке, и порой казалось, что никакие другие мысли в принципе не посещают светлую голову круглой отличницы. В твердой уверенности насчет ее непоколебимости Алексей пребывал бы и по сей день, если бы не вечеринка по случаю выпуска.

На той вечеринке, где было смешано и выпито множество алкогольных коктейлей разной крепости, Анжелика вдруг проявила к Алексею столь неподдельный интерес, что прямо ошеломила его. Под воздействием фактора неожиданности он удержался от встречных телодвижений. В противном случае, как оценил ситуацию его приятель, дело точно дошло бы до греха.

После того события Таисия Полуэктовна постоянно бросала на Алексея красноречивые взгляды, словно со дня на день ждала сватов. Сегодня, кроме взглядов, внимание специального корреспондента привлекла ее прическа фасона «Пизанская башня».

– А где же наши бумажечки? – очень любезно спросил Алексей, не меняя темы разговора.

– Елена опять куда-то задевала, – развела руками заведующая сектором.

Она переставила на подоконник стакан с подстаканником и почти по-семейному прибавила:

– Ты посиди, не спеши.

Алексей фальшиво улыбнулся, осознавая, что без потерь ему из ловушки не выбраться. К счастью, выручила соседка Таисии Полуэктовны. Елена, помощница мэра по связям со СМИ, делившая кабинет с мамой неукротимой Анжелики, вбежала энергично и без стука.

– О, салют! – выпалила она. – Ты за постановлениями?

– Да! – радостно отозвался Алексей, отрывая пятую точку от стула.

– Держи. Сегодня мелочевка всякая: отсрочка приватизации буфетов, назначения в комитете по благоустройству и озеленению… Короче, сам потом разберешься, – Елена сунула ему пачку ксерокопий и схватила со стола зажигалку.

– Я с тобой на пару слов, – мигом нашелся он. – До свиданья, Таисия Полуэктовна. Анжелике привет!

Вслед ему безмолвно качнулась, но устояла «Пизанская башня».

«Долой советскую власть!» – гласил основной плакат. Второстепенные призывали позор на головы большинства народных избранников, а также персонально Хасбулатова, Руцкого и Зорькина⁴. Пикетчиков, которые держали их на палках или просто переминались с ноги на ногу, было человек одиннадцать-двенадцать. Мэрия позволила им отвести душу возле своего крыльца. Надо отдать ей должное, в таком праве она вообще никому не отказывала.

– Подпишитесь за роспуск съезда⁵ и Верховного Совета, – дернула Алексея за рукав какая-то женщина.

Глаза ее горели, как огни пожарищ.

– Извините, я журналист, – ответил он.

– Тогда напишите статью про нас!

Пробормотав в ответ что-то неразборчивое, он деликатно отодвинулся в сторонку. Чуть поодаль от пикета виднелись знакомые личности. Огненно-рыжей растительностью на лице выделялся депутат Харченко. К тем, кто заслуживал позора, он не относился, так как входил в состав демократической фракции. Местом приложения его сил был городской Совет. Харченко рассуждал, кажется, об организации массовых мероприятий. Алексей уловил концовку его речи.

–…элементарно подтягиваются студенты, элементарно за пиво. Столько, сколько нужно, и всё! Проблемы с массовкой я вообще не вижу, – чеканил он, помогая себе правой рукой.

Его собеседник миролюбиво улыбался. Был он тоже из горсовета, но предпочитал молчать, нежели говорить.

Алексей зашел обратно в купеческий особняк и позвонил с вахты в редакцию.

– Тридцать строчек на вторую полосу, – ответила на его просьбу ответственный секретарь Светлана Анатольевна. – Больше дать не могу.

– Плюс фото? – жизнерадостно подхватил он.

– Лёша, ну куда я это втисну? – застонала она.

– За счет постановлений, а? Ну ведь живая жизнь…

– Уговорил. Но ни строчкой больше!

Воротившись к месту действия, Алексей живо подкатился к знакомому фотографу Васькину.

– Для «Привратника» снимаешь?

– И для «Вечорки» тоже, – без тени радости реагировал Васькин, наводя объектив на женщину с горящими глазами.

– И для нас снимешь?

– Тариф помнишь? – спросил Васькин, фиксируя очередное мгновение.

Алексей подтвердил, что помнит.

– Фото завтра будет. Позвонишь с утра.

– А кто с тобой от «Вечорки»?

Васькин мотнул головой куда-то в пространство. Алексей повернулся в указанную им сторону и увидел Марину. Они были знакомы по нескольким общим посиделкам в редакциях и у коллег на дому. В отличие от него, Марина летом окончила журфак и сразу влилась в состав «Вечернего города». Выкрашенная под ослепительную блондинку, она немного настороженно смотрела на происходящее. Как будто ее выкрасили не так, как ей хотелось. Или как будто размышляла о чем-то постороннем, решил Алексей.

На приветствие Марина отозвалась чуть рассеянно, словно подтвердив его версию.

– Поздравляю с повышением! – сказал он.

– С каким повышением? – не поняла она.

– Разве не ты завотделом расследований? В выходных данных опечатка?

– А, это… Пока только планы, я в отделе одна. Поживем – увидим.

– Но планы-то грандиозные?

– Более чем.

– И основания есть? Колись.

Марина улыбнулась, хотя без энтузиазма.

– Вроде есть. Пышкин нашел новых инвесторов. Какие-то бывшие комсомольцы, ныне миллионеры. Торгуют с Чили. Или с Аргентиной.

– Ого! Чем торгуют?

– Понятия не имею.

– А где сидите?

– Там же. Гостиница «Ливерпуль».

– Памятник старины. Зарплаты хотя бы ничего?

Марина озвучила цифры. Алексей тихонько свистнул.

– Мне сначала меньше платили.

– Твой шеф непрактичный.

– Кто сказал?

– Пышкин так говорит. Но вообще по-доброму к нему относится.

– А к тебе?

Подвох не удался. Марина посмотрела вдаль сквозь собеседника и по-прежнему ровно ответила:

– У нас отношения чисто служебные.

«Чили с Аргентиной… Однако! Умеет коллега Пышкин договариваться, не поспоришь». Переваривая полученные сведения, Алексей вошел в главный подъезд огромного желтоватого дома на площади. Дом начинали строить в имперском стиле в конце сороковых, но после развенчания культа личности проект радикально упростили, борясь с архитектурными излишествами. Размах, невзирая на это, ощущался. В здание целиком влезали обе ветви областной власти, и не только они.

Выйдя из кабины лифта на шестом этаже, Алексей свернул в правое крыло. Минуя апартаменты губернатора, он покосился на двустворчатую дверь с табличкой. Поверх пластика блестела искусственная позолота. В коридоре с высоченным потолком было пусто и тихо. Глава региона, возможно, куда-то уехал или проводил совещание. В обоих случаях Алексею ничего не светило, ибо личный пресс-секретарь Якова Александровича, Маргарита Викторовна, безотлучно находилась при его особе. В любое другое время дозвониться ей в кабинет было практически невозможно.

Яков Александрович слыл народным губернатором, и это определение в целом соотносилось с его имиджем. Роста он был среднего, внешности неброской, изяществом манер не отличался. Во власть пришел без выборов, по указу президента. Зато именем народа клялся постоянно, даже позволяя себе ругать отдельных молодых министров правительства России. Если верить местным социологам, народу такой стиль руководства нравился. Впрочем, если верить им же, в последнее время губернаторский рейтинг застопорился. Клятвы клятвами, но обещанного улучшения жизни не происходило…

Алексей постучал и прислушался. За дверью кабинета раздался какой-то звук, будто тонко и противно вскрикнула неведомая птица. Алексей постучал еще раз и нажал на ручку. Дверь подалась.

– Войдите! – раздался раздраженный голос.

– Здравствуйте! – вежливо произнес Алексей, переступая порог.

Маргарита Викторовна, чудом застигнутая на рабочем месте, что-то буркнула в ответ.

– Газета «Народная трибуна». За постановлениями, – как всегда, лаконично отрекомендовался Алексей.

Преданная спутница губернатора сморщила ту половину лица, которая была ближе к нему.

– Постановления в приемной, – объявила она в своей особенной манере, точно хотела сказать: «Закрыто на учет», и недовольно передернула плечами.

Снова послышался звук, напоминавший голос вредной птицы.

Алексей изобразил полупоклон и, уже пятясь обратно, спросил:

– Не подскажете, пресс-конференция не планируется?

– Обо всём объявим заранее, не волнуйтесь, – четко и подчеркнуто членораздельно ответила хозяйка важного кабинета, как будто перед ней был ребенок или безнадежно больной.

Выполнив свою миссию, она развернулась в крутящемся кресле, тут же оказавшись к Алексею плечом и всем, что ниже плеча. Кресло под ней буквально взвизгнуло, и он наконец-то сообразил, что за звук раздавался из-за двери, а также после его появления внутри.

Информационная политика по-прежнему была в надежных руках. В приемной, перебрав стопку бумаг, Алексей обнаружил лишь пару документов, предназначенных его изданию. И те касались абсолютных пустяков. «Трибуна» была не в чести у Маргариты Викторовны, несмотря на тираж и популярность. Такой порядок вещей сложился до появления начинающего журналиста в редакции еженедельника. Почему, он доподлинно не знал, мог только догадываться.

Преференции от губернатора перепадали в основном «Привратнику», печатному органу городского Совета. Тот, едва родившись на свет, выступил в авангарде борцов за демократию. Народный губернатор помогал ему любыми доступными способами, еще когда сам был директором завода «Шарикоподшипник». Другим приоритетом главы исполнительной власти стало телевидение. Приняв бразды правления от предшественника, Яков Александрович тотчас облюбовал большую студию государственного канала, откуда методично воспитывал вверенный ему народ…

Мстительно ухмыльнувшись, Алексей прихватил с собой пару копий с надписями от руки «ТВ» и «Привратник». Речь в этих постановлениях тоже шла о чем-то не шибко значимом: кажется, о подготовке к фольклорному празднику и формировании межведомственной комиссии с непроизносимым названием. Но поступить так, а не иначе было для него делом принципа.

Дальше по коридору его встретили радушнее. Приемная и аппарат полномочного представителя президента занимали совсем мало места по сравнению с администрацией. Это не мешало разнообразной оппозиции, которая только водилась в городе, желать их обитателям всего наихудшего. Фигура полпреда сама по себе являлась раздражителем. До краха КПСС он преподавал в университете теоретическую физику и воплощал в себе полную противоположность народному губернатору.

Виктор Евсеевич роста был высокого, осанку имел спортивную, голос зычный, а манеры современные и раскованные. С населением он не заигрывал, напрасных обещаний старался избегать. Казалось, собственный рейтинг его ничуть не волновал, поскольку даже с народным губернатором он время от времени яростно дискутировал. Полпред полагал, что Яков Александрович увлекается популизмом. За такое мнение народный губернатор глядел на него волком.

Помощник полпреда Михаил Евгеньевич Зимин отправлял из приемной факс. При виде журналиста он слегка сконфузился.

– Прости, что одними обещаниями кормлю.

– Ничего, обещанного три года ждут, – пошутил Алексей.

Михаил Евгеньевич рассмеялся.

– На днях исправлюсь.

– Уже и не знаю, что думать, – укоризненно продолжал Алексей. – Мы под вашу статью место держим, самое лучшее.

– Неужто на первой полосе?

– Нет, на развороте.

– А на первую губернатора поставите?

– Учитывая нашу взаимную любовь, скорее, на последнюю. В раздел «Курьезы».

Помощник полпреда снова засмеялся, потеребил кончик носа.

– Имей в виду, твоему шефу моя статья может не понравиться.

– Почему?

– Он же патриот.

– А вы нет?

– Видишь ли, – Михаил Евгеньевич сделал паузу, подбирая слова, – мы по-разному понимаем патриотизм. У Станислава идеал России – в далеком прошлом. Самодержавие, православие, народность и тому подобное.

– Не настолько он дремучий человек.

– Пусть не настолько, но к этому неизбежно придет. А вот я в нашей героической истории почти не вижу светлых пятен. Чем гордиться? Вечной отсталостью? Грязью? Крепостным правом? Настоящей свободы здесь никогда не знали. Поэтому и коммунизм так легко утвердился.

– Теперь вы меня простите, – возразил Алексей. – Я всё-таки на историка учился. Как это свободы не знали? А Новгород и Псков? А казачество? А Сибирь, где крепостного права вообще не было? И что значит «коммунизм легко утвердился»? Добровольческая армия не в счет, как и всё Белое движение?

– У казачества, знаешь ли, свои понятия о свободе. Да и белые не очень с народом церемонились.

– По сравнению с красными? Скажите еще, в колхозы всех загнали бы.

– Такого не скажу. В советской деревне я после вуза поработал. Времена были уже другие, ни войны, ни революции, но впечатление осталось тяжкое.

– Только не обижайтесь, но, мне кажется, вы от идеальной схемы пляшете. Не вы лично, скорее демократы в целом, – поправился Алексей. – Но ситуация далеко не идеальная, наоборот, запущенная.

– «Будьте реалистами, требуйте невозможного!»⁶. Помнишь, чей девиз?

– Шестидесятников во Франции?

– Верно. Так вот, если не будем стремиться к идеалу, вообще ни черта не сдвинем. Сожрут нас, и косточки не хрустнут.