Czytaj książkę: «Слеза Будды», strona 3

– Спросил. В описи такая вещь не числится.

– Значит, её украли, – разочарованно констатировала я.

– Может быть, кто-то из нечистых на руку сыскарей прихватил?

– А нельзя устроить обыск на квартире у Зины?

– Подозрение в подслушивании разговора, Танюша, – слабоватое основание для получения санкции прокурора на обыск. А ты знаешь, какая мысль пришла мне в голову? – через минуту спросил он.

Я отрицательно покачала головой.

– А не твоя ли серёжка явилась причиной неудавшегося покушения на жизнь антиквара в первый раз и его успешного завершения во второй?

– Виктор, мне кажется, ты стал уподобляться Никишкину – высасываешь версии из пальца.

– Вовсе нет. Ты подумай хорошенько. Может быть, ты кому-нибудь рассказывала о ней в кругу своих знакомых и друзей?

– О той, которая пропала, точно нет, тем более что она у меня появилась недавно. Так что с первым покушением на жизнь Бориса Львовича никак не могла быть связана, – уверенно ответила я.

– А что, была ещё и другая?

– Она и сейчас у меня находится. Незадолго до первого нападения на антиквара эту серёжку, которая была лишь дуплетом настоящей, я изобразила на своём натюрморте, и её узнал Пётр Николаевич, мой преподаватель рисования. Ты видел его на Саниной свадьбе. Он – давний друг его бабушки.

– Припоминаю. Седовласый такой представительный мужчина.

– Совершенно верно. Так вот, Пётр Николаевич вспомнил, что видел точно такую же на портрете одной дамы, висевшем у его приятеля дома. Представляешь, кем она оказалась?

Виктор отрицательно покачал головой.

– Моей прабабушкой. А приятель Петра Николаевича – моим двоюродным дядей. Так, благодаря своему натюрморту я собственными глазами увидела её портрет, будучи у него в гостях. – И я рассказала Виктору всё, что знала о прабабушкином гарнитуре, умолчав только о чёрном бриллианте. – Кстати, примерно в то же время пропал и мой натюрморт – прямо из выставочного зала.

– Вот так история! – искренне удивился Виктор. – Выходит, Пётр Николаевич и твой дядюшка знали о гарнитуре, а также о том, что он стоит целое состояние, и о том, что одна из серёжек находится у тебя?

– Её дуплет, – поправила я. – Разумеется. Они ещё попросили показать его, возможно, для того, чтобы убедиться, на самом ли деле я являюсь родственницей Сергея Ивановича.

– Так. Круг подозреваемых расширяется.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Только то, что сказал.

– Ты что, их подозреваешь?

– Танечка, как это ни звучит банально, подозревать – неотъемлемая часть моей профессии.

– Можешь сразу же сузить свой круг до одной Зиночки. Они оба прекрасно знали, что копия серёжки, изготовленная отцом антиквара по просьбе моей прабабушки, не представляет никакой ценности. Я сама им об этом сказала. Постой! – через минуту воскликнула я. – За несколько дней до покушения на Бориса Львовича, он звонил мне и просил ещё раз принести дуплет. Может быть, действительно твоя версия о том, что кто-то гоняется за моей серёжкой не лишена основания?

– И ты принесла?

– Не успела.

– А Пётр Николаевич с твоим дядюшкой знали об этом?

– Думаю, нет. Не припоминаю, чтобы я им говорила о просьбе Бориса Львовича. К тому же, в момент покушения на него серёжка находилась у меня.

– Как раз об этом они могли и не знать. Ты ведь об этом им не докладывала?

– Нет. Ну сам подумай, для чего им нужна была эта безделушка? Я ещё могу понять, что ради той, которую украли, могли убить человека, но её копия вряд ли могла кого-то заинтересовать, разве что меня как память о прабабушке.

– Кто знает, кто знает… – задумчиво произнёс Виктор.

– Неужели ты думаешь, что эти два человека или один из них могли быть причастны к убийству? Петра Николаевича ты знаешь. Он всю войну прошёл, получил тяжёлое ранение. Поэтому-то ему и пришлось поменять профессию. А что касается моего родственника, так это интеллигентнейший человек, профессор, преподаватель Академии художеств. Он и мухи не обидит. Как он сам как-то говорил мне: «Я живу искусством и в искусстве». Кроме того, если бы ты видел его, у тебя даже мысли бы такой не закралось. Мне кажется, весь материал, отпущенный на создание моего двоюродного дяди, ушёл на строительство его мозга, оставив на тело только одну треть.

– Если бы ты знала, Танюша, какими матёрыми преступниками могут оказаться на вид благочестивые люди, ты бы так сейчас не рассуждала.

– Но мой дядюшка вообще не был знаком с Борисом Львовичем, а Пётр Николаевич видел его только один раз на выставке, когда тот пришёл поздравить меня.

– Если Пётр Николаевич виделся с антикваром, – продолжал рассуждать Виктор. – Тот вполне мог узнать его. Поэтому-то твой знакомый и предпочёл убить Бориса Львовича, тем более, что в прошлом был профессиональным военным.

– Но он – бывший танкист, а не спецназовец, к тому же пожилой человек. Вряд ли он бы мог нанести такой удар.

– Он ещё вполне крепкий мужчина. А вот отравить антиквара вполне мог и твой тщедушный дядюшка.

– Ты же сам говорил, что человек, покушавшийся на жизнь антиквара, должен иметь свободный доступ в магазин. А у них его не было. Да и мотива – тоже. Я же тебе говорила, что настоящая серёжка появилась у меня недавно, и о ней, кроме Рихтера, никто не знал. Только Зина могла подслушать наш разговор с антикваром.

Кстати, кроме обогащения за счёт украденной серёжки у неё есть ещё один мотив – получить место директора антикварного магазина, – продолжала я настаивать на своей версии. – Да и ключи только у неё имеются. Ты меня вообще слушаешь?

– Я тебя внимательно слушаю, – ответил Виктор на автомате, глубоко уйдя в свои мысли. Так что мне пришлось щёлкнуть перед его глазами пальцами, чтобы вывести из состояния задумчивости. – Подозрения к делу не пришьёшь. Нужны доказательства, – наконец произнёс он. – Что бы ты там ни говорила, а связь между этими покушениями на жизнь антиквара есть. Я интуитивно это чувствую.

– Но интуицию тоже к делу не пришьёшь, – парировала я.

– Во всяком случае, Танюша, мы должны проверить все версии. Тем более и с твоей души свалится тяжёлый камень, если моя версия не подтвердится. Поэтому хочу тебя попросить достать какие-нибудь предметы с отпечатками пальцев этих людей. Нужно сравнить их с теми, что были найдены на месте преступления.

– Как ты себе это представляешь, если я практически под арестом?

– Надеюсь, до ареста дело не дойдёт. Когда тебя выпишут домой, постарайся навестить своего знакомого и родственника и незаметно взять любые предметы, до которых они дотрагивались. Да хоть чайную ложечку. Ты что, детективов не читала?

– Хорошо. Я это сделаю только для того, чтобы их реабилитировать, потому что уверена в их невиновности. Кстати, – вспомнила я, – они оба обещали навестить меня в больнице.

– Вот и прекрасно! Наверняка принесут тебе что-нибудь из гостинцев. Завернёшь в бумажную салфетку и дашь мне знать.

Я согласно кивнула головой.

На следующий день меня навестили Пётр Николаевич с Верой Ивановной, а через день и Сергей Иванович. К этому времени я сдружилась с одним из моих охранников, Иваном, презентовав ему бутылку коньяка, и попросила во время визита ко мне гостей не маячить у дверей моей палаты, чтобы не привлекать внимание. Он любезно согласился, тем более ему, кажется, приглянулась одна из медсестёр, и Ваня с большим удовольствием любезничал с ней во время их совместного дежурства.

Я сделала всё так, как велел мне Виктор, и с нетерпением ждала результата дактилоскопической экспертизы. Через несколько дней он сообщил мне, что отпечатки пальцев моего дядюшки и Петра Николаевича не совпали с теми, что были обнаружены на рукоятке ножа, которым пытались зарезать Бориса Львовича, и на разбитой витрине. Я вздохнула с облегчением.

– Но ты не радуйся раньше времени, – тут же внёс смятение в мою душу Виктор. – Преступник мог быть в перчатках. Кроме того, по данным из амбулаторной карты твоего дядюшки его группа крови совпала с группой крови преступника.

Шеф со своей стороны тоже не сидел сложа руки, подняв на ноги всех своих знакомых, которые хоть каким-то боком были связаны с органами юстиции.

В конце третьей недели с момента моей госпитализации ко мне наведался Никишкин. Спеси в нём явно поубавилось.

– Можете пока быть свободны.

– Почему пока?

– Здесь… – Очевидно, он собирался произнести свою излюбленную фразу о том, кто здесь задаёт вопросы, но, вовремя сообразив, что в данном случае она будет неуместной, продолжил, откашлявшись: – За недостаточностью улик. Распишитесь здесь и здесь, – обратился он ко мне, ткнув пальцем в обозначенные «птичками» места в протоколах, подавая мне ручку. – Вы что, даже читать не будете? – спросил он, видя, что я собираюсь расписываться, не читая их.

– Нет. Мне вполне достаточно ваших слов, – решила я ему польстить. – Спасибо вам, товарищ следователь, за то, что во всём разобрались!

– Да, в общем-то, не за что, – смутившись, произнёс Никишкин смягчившимся голосом и на всякий случай добавил: – Один из этих документов – подписка о невыезде. Так что имейте это в виду.

Глава 4. Зина

Я ещё не чувствовала себя здоровой: сохранялся кашель и субфебрильная температура, но была счастлива от одной лишь мысли, что мне не грозит больше тюрьма. Правда, радость от её осознания оказалось недолгой и постепенно начала омрачаться горечью от утраты близкого мне человека и чувством вины за его смерть. Мысль о том, что Борис Львович поплатился жизнью из-за моей серёжки не давала мне покоя. «И зачем я только взяла её с собой? Да и для меня, наверное, лучше было бы не знать, что в ней нет этого злосчастного бриллианта, – думала я. – Столько душевных сил и терзаний было потрачено на то, чтобы сдерживать свои чувства и эмоции, и теперь, когда, наконец, я осмелилась выпустить джина из бутылки, запихнуть которого обратно мне уже вряд ли удастся, опять оказалась в нулевой точке отсчёта».

В голову пришла мысль о том, что сценарий драмы, в которой я была главным действующим лицом, если, конечно, не считать жертвы, был уже давно кем-то написан. И этот кто-то вынуждал меня продолжать играть свою роль согласно сюжету. Будучи утомлённой событиями последних дней, душевными переживаниями и болезнью, не заметила, как уснула.

Проснувшись от приятного чувства прикосновения чьей-то тёплой ладони к моим волосам, увидела перед собой Рихтера. И опять тёплая волна блаженства накрыла меня.

– Молчите, Татьяна Павловна. Я всё знаю, – сказал он, ласково глядя в мои глаза.

– Какое счастье, что вы всё понимаете без слов!

– Можете не сомневаться в этом, – произнёс он, улыбнувшись уголками глаз.

Через неделю я окончательно окрепла и была выписана на амбулаторное лечение. После работы Рихтер лично отвёз меня домой.

– Может быть, я могу вам предложить чай или кофе? – спросила я, высаживаясь из машины.

– Спасибо, Танечка! Как-нибудь в другой раз, – ответил он. – Вам есть о чём подумать. А я умею ждать.

Он только помог донести мои вещи до дверей квартиры и тут же умчался.

Сообщив родителям о благополучном возвращении из Ленинграда по телефону, попыталась воспользоваться своим порталом в другой мир, но, как и в прошлый раз, мне это не удалось. «Неужели связь с прабабушкой прервалась для меня навсегда?» – с горечью подумала я, ощутив при этом страх человека, заблудившегося в дремучем лесу. Постепенно мои мысли вернулись к неутешительной действительности: «Надо бы узнать, где похоронили Бориса Львовича, и навестить его могилу».

Как мне стало известно, он был похоронен на Шмерльском кладбище. Как только позволило моё состояние, я направилась туда, купив по дороге цветы. Хотя в то время умерших рижан хоронили там, независимо от их национальной принадлежности, вперемежку, многие могилы представителей еврейской национальности отличались от остальных – на них было много камней и мало цветов.

Как я узнала значительно позднее, это было еврейской традицией, уходящей своими корнями в глубокую древность, и, наконец, поняла значение выражения «время разбрасывать камни и время собирать камни».

Подходя к могиле Бориса Львовича, заметила знакомую фигуру в длинном чёрном пальто и такой же шляпе с широкими полями. Это была Зина.

Я притаилась за одним из памятников. Зина нагнулась над могилой, покрытой пожухлой листвой, на которой лежала кучка небольших камешков, чтобы возложить цветы согласно христианской традиции. Её губы шевелились, а по щекам текли слёзы. «Вот стерва! – подумала я. – Убила человека, а теперь прощения просит за своё злодеяние. Думает, Бог простит ей этот смертный грех». У меня всё клокотало в груди от негодования и ненависти к этой злодейке. Да как она вообще посмела сюда прийти, да ещё и свои крокодиловы слёзы проливать?! Хотелось подойти и высказать всё ей прямо в лицо. Еле сдерживая свою ярость, я всё-таки решила переждать, пока она уйдёт, чтобы спокойно попрощаться с близким мне человеком.

Попытавшись уйти на более безопасное расстояние, я нечаянно наступила на сухую ветку, которая, как назло, треснула подо мной. Зина обернулась. Мне показалось, что её лицо исказилось злобой.

– Недаром говорят, что убийцы часто приходят на могилы своих жертв! – выкрикнула она. – Странно, почему ты ещё на свободе.

– А я думаю, это по тебе тюрьма давно плачет, – сначала опешив, а потом чуть не задохнувшись от такой наглости и цинизма, парировала я. – Да как ты вообще посмела сюда прийти!? Ты не только убийца! Ты ещё и воровка! – вообще-то не имея привычки называть малознакомых мне людей на «ты», кричала я, подумав, что этот человек не заслуживает уважительного к себе отношения. – Да таких, как ты, на пушечный выстрел нельзя подпускать к антикварному или ювелирному магазину. Как только Борис Львович не раскусил тебя во время, пригрел змею на своей груди!? – продолжала я кричать, с воинственным видом приближаясь к Зине, теряя при этом контроль над собой и давая, наконец, возможность душившей меня ненависти выплеснуться наружу. В этот момент мне казалось, что сейчас я вцеплюсь в её волосы, а её широкополую шляпу растопчу прямо на могиле.

– Что-о-о?!! – возмущённо кричала Зина, наступая на меня со сжатыми кулаками. – Ты на что это намекаешь? Да из магазина не пропала ни одна вещь.

– Кроме одной, самой ценной! – выкрикнула я, когда мы сблизились настолько, что могли вступить с ней в рукопашный бой.

– Что ты имеешь в виду?! – продолжала она кричать, но в её глазах мне показалось искреннее недоумение.

– А то ты не знаешь! Свою серёжку с драгоценными камнями!

– Какую ещё серёжку? – спросила она, сбавляя тон и наморщив лоб, будто пыталась о чём-то вспомнить. – К твоему сведению, все вещи, находящиеся в магазине, были описаны и недостачи не было обнаружено.

– Она могла находиться в сейфе Бориса Львовича.

– Во-первых, у меня нет доступа к сейфу, а во-вторых, насколько мне известно, из него ничего не пропало, – уже более миролюбивым голосом ответила Зина.

Похоже, она говорила правду. Выпустив пар, мы обе замолчали и, не сговариваясь, сели на старую деревянную скамейку с облупившейся краской, стоявшую на соседней могиле. Каждый в течение нескольких минут прокручивал в своей голове подробности того трагического вечера с учётом вновь открывшихся обстоятельств.

Неожиданно для себя самой я поверила словам Зины. Положив цветы на могилу Бориса Львовича, мысленно попрощавшись с ним и попросив прощение, я предложила ей продолжить наш разговор в кафе, расположенном неподалёку. Она согласилась.

Взглянув на себя в зеркало, висевшее в туалетной комнате, я подумала, что похожа на нахохлившегося воробья – волосы были всклокочены, а со щёк ещё не сошёл густой румянец, свидетельствовавший о только что пробушевавшем в моей душе эмоциональном урагане. Зина выглядела не лучше – туш растеклась по щекам, шляпа сбилась набок. «Почистив перышки», мы направились в зал.

– Надо помянуть Бориса Львовича, – сказала я, усаживаясь с Зиной за свободный столик.

Она согласно кивнула. Мы заказали по 50-ть граммов водки и закуску.

– Хороший был человек. Мне ещё ни с кем не было так комфортно работать, как с ним. Светлая ему память! – произнесла моя подруга по несчастью с глубоким вздохом, поднимая рюмку.

– Пусть земля ему будет пухом! – подхватила я, вспомнив слова Галины Семёновны, произнесённые в подобной ситуации, и как происходило моё первое ознакомление с алкоголем. Чтобы немного разрядить напряжённую обстановку, я рассказала Зине эту забавную историю. Мы обе усмехнулись.

– А что, ты говоришь, у тебя пропало? – спросила она.

Я подробно описала, как выглядела серёжка.

– Даже не слышала о такой, не то что никогда не видела, – ответила Зина. – Знаешь, сколько мне всяких побрякушек от родителей досталось? Тебе и не снилось. Дед до революции ломбардом владел. У него столько всякого добра осталось, когда с приходом в их губернию советской власти пришлось срочно сворачивать своё дело и бежать куда глаза глядят. Все эти безделушки интересуют меня только в профессиональном смысле. Для меня гораздо важнее другие ценности, которые пока что мне недоступны.

– Тем не менее она пропала. Эта вещь была семейной реликвией, доставшейся мне от прабабушки, очень дорогой для меня отнюдь не в смысле её стоимости. В тот вечер я принесла серёжку в магазин, чтобы показать Борису Львовичу, – сказала я, умолчав почему-то о чёрном бриллианте. – Его отец когда-то делал дуплет со второй, точно такой же, по заказу моей прабабушки. Но это длинная история и очень романтичная. Может быть, как-нибудь расскажу тебе её. Так что твои подозрения в отношении меня совершенно беспочвенны. К тому же Борис Львович был очень дорогим для меня человеком. – И я рассказала Зине и про жемчужные бусы, и про натюрморт, и про длинные зимние вечера, которые мы коротали вместе у камина, и про механическую кукушку, которая всё время напоминала мне, что пора уходить, когда я засиживалась в гостях допоздна.

– Да это всё Никишкин. Так убедительно выстроил свою версию, что я поверила. А ты кому-нибудь рассказывала о своих намерениях показать свою семейную реликвию Борису Львовичу?

– В том-то и дело, что никому.

– Тогда почему ты решила, что я могла об этом знать?

– Думала, что ты могла подслушать наш разговор, отравить Бориса Львовича и, выкрав серёжку, покинуть магазин, закрыв двери своим ключом. К тому же после нашего с ним разговора ты так внезапно ушла, что уже тогда мне показалось это подозрительным.

– Просто спешила на свидание. И у меня на время убийства Бориса Львовича, к твоему сведению, есть алиби, – с вызовом ответила Зина.

– Такое алиби можно было легко сфабриковать. Вы вообще могли оказаться со своим знакомым сообщниками.

В ответ на мой намёк в её причастности вместе с Владом к убийству Бориса Львовича Зина промолчала. Было впечатление, что она что-то недоговаривает.

Мы заказали ещё по 50 граммов водки, начиная хмелеть.

– А не мог Борис Львович рассказать о твоей серёжке кому-нибудь из своих знакомых, например, по телефону? – поинтересовалась моя собеседница, закуривая сигарету.

– Не знаю, – задумчиво ответила я. – Знаю только, что на следующий день он собирался показать её своему знакомому ювелиру. Не исключено, что они созванивались накануне, чтобы договориться о встрече.

– Вполне возможно. Надо бы узнать, общался ли Борис Львович с кем-нибудь по телефону после 9-ти часов вечера в день убийства.

– Сегодня же позвоню Виктору, знакомому следователю, который помог мне выпутаться из этой ужасной истории. Думаю, он сможет пробить информацию о телефонных разговорах Бориса Львовича, – обрадовалась я, удивившись самой себе, что произнесла эту фразу на милицейском жаргоне.

– А ты знаешь, – вдруг разоткровенничалась Зина, наверное, после выпитого спиртного, крайне удивив меня, – я ведь возвращалась в магазин. Когда начал моросить дождь, решила вернуться, чтобы забрать зонтик, висевший на вешалке у входной двери. Открыв дверь своим ключом, тихонечко вошла внутрь, чтобы не побеспокоить Бориса Львовича. В его кабинете горел свет, и мне показалось, что он разговаривал с каким-то мужчиной. Я взяла свой зонт и так же тихо вышла. Влад в это время ждал меня снаружи.

– Ты испугалась, что Никишкин заподозрит тебя, и поэтому не сообщила ему о том, что заходила в магазин и слышала мужской голос?

– Да, – ответила она, потупив глаза.

– А ты не подумала о том, что конкретно подставляешь меня, когда говорила следователю, что я последней покидала магазин? – гневно спросила я. – Если бы Борис Львович был отравлен не быстродействующим ядом и дверь магазина не была закрытой, мне бы грозил реальный тюремный срок.

– Вообще-то, я особо не прислушивалась к голосам, – ответила Зина, закашлявшись при этом от сигаретного дыма. – Поэтому Никишкину легко удалось убедить меня в том, что один из них принадлежал тебе, тем более что после моего ухода ты ещё оставалась у Бориса Львовича, а, когда я вернулась за зонтиком, прошло не более получаса.

– Скажи лучше, что тебе просто выгодно было так думать.

– Может быть, – ответила Зина, пожимая плечами. – Но тогда я не задумывалась над этим вопросом. Просто поверила Никишкину на слово, и всё.

«Этот следователь, должно быть, неплохой психолог, – подумала я, вспомнив урок психологии, когда-то преподанный мне Борисом Львовичем, когда одни и те же жемчужные бусы он выдал сначала за некачественный товар, а затем представил как отборный жемчуг, украшавший некогда грудь самой княгини Долгоруковой. – Вот что значит сила убеждения!»

– Но если мы с тобой не причастны к убийству, а ты слышала мужской голос в кабинете Бориса Львовича непосредственно перед его смертью, скорее всего, он и принадлежал убийце. А поскольку человеком, с которым тот собирался встретиться, был ювелир, – продолжала я рассуждать, – с большой долей вероятности можно предположить, что он и убил Бориса Львовича. Кстати, мне известно его имя – Евгений Борисович.

– А я его знаю, – встрепенулась Зина. – Он когда-то работал художником-ювелиром на Ленинградском экспериментальном заводе. Они были с отцом приятелями и часто встречались у нас в ленинградской квартире. В то время Евгений Борисович как один из лучших специалистов в этой области трудился в отделе Главного художника, где создавали уникальные украшения для советской элиты. А мой отец в то время был партийным работником высокого ранга. Они как раз и познакомились тогда, когда папа заказывал у него брошь на мамин день рождения. Евгений Борисович действительно высококлассный специалист в этом деле, потомственный ювелир. Его предок, кажется, дед, учился в знаменитой ювелирной школе Хлебникова ещё до революции.

– Почему ты думаешь, что это именно он? Мало ли ювелиров с таким именем, – удивлённо спросила я.

– Дело в том, что пару раз я видела его в антикварном магазине и он узнал меня. Мы тепло поздоровались. Евгений Борисович и рассказал мне, что несколько лет назад переехал в Ригу. Даже в гости приглашал. Сейчас, скорее всего, трудится на рижской ювелирной фабрике.

– Мой шеф говорил, что у него своя мастерская, – возразила я.

– Вполне допускаю.

– Но у нас в стране, кажется, государственная монополия на изготовление ювелирных изделий.

– Если мне не изменяет память, Евгений Борисович был членом Союза художников и дипломированным ювелиром. К тому же выставлял свои работы на выставках. Отец говорил, что эти три условия давали возможность, хоть и с большим трудом, получить лицензию на частную практику. Кроме того, у него заказывали ювелирные украшения многие партийные шишки. Возможно даже, мой отец составил ему протекцию.

– А ты как сама попала в Ригу?

– Первый муж был рижанином.

Через пару часов мы разошлись, будучи подшофе и в полной уверенности в невиновности друг друга.