Czytaj książkę: «Ведьма Алика. Психотерапия для мертвеца», strona 3
Когда он понял, что срок на земле подходит к концу, день и ночь стал твердить фразу: «Никакой больше магии. Никогда».
* * *
«В этой жизни никакой магии. Никогда», – первое, что подумал Юрий, после того как родился.
Потом опять забыл слова и выучил их вновь, но посыл первой мысли охранял его все детство и юность. Воспоминания о ворожбе и подружке-колдунье казались мальчику ярким фантастическим сном.
Он часто рассказывал друзьям истории из их прошлых жизней, считая, что сочиняет забавные небылицы. Все удивлялись – откуда такая фантазия. Может, когда вырастет, Юра станет писателем или сценаристом?
Однако Юрий, вопреки всем прогнозам, пошел работать в офис. Бывший маг искренне наслаждался каждой секундой простой человеческой жизни! На него никто не нападал и не насылал страшные порчи. Темные сущности не преследовали мужчину ночами – Юрию снилось, как он сажает картошечку, и бывший колдун просыпался со слезами умиления на глазах.
Он встретил милую девушку Машеньку, полненькую и очень домашнюю. Его девочка работала в библиотеке, пекла пирожки и – ура! – не увлекалась эзотерикой! Юра уже собирался жениться, когда нашел Ее.
Виола – так звали кармическую жену на этот раз – уже успела восстановить наработки по демонологии и с рекордной скоростью входила в силу. Они столкнулись в метро. Встретились глазами. Каждого передернуло, как от удара электрошоком.
«Не подходи, пожалуйста, – подумали кармические супруги одновременно. – Давай каждый проедет своей дорогой». Но тут же направились друг к другу. Прежние привязки возобновились.
Дальше помутнение – очнулись в одной квартире. Юрий плакал, звонил невесте, просил прощения и шептал банальности о том, что они не могут быть вместе и дело не в ней. Виола кусала ногти с облупившимся маникюром.
– Здравствуй, кармический муженек! – невесело сказала она, оживляя в сознании старые воспоминания. – Добро пожаловать в ад.
Вдвоем у них отлично получалось колдовать, это был слаженный, столетиями отработанный дуэт. Но личная жизнь оставляла желать лучшего. Виола относилась к мужу, как к магическому инструменту. Порой она пыталась воскресить остатки былой нежности – но тщетно.
У Юрия к жене не осталось совсем никаких чувств – даже негативных. Страсть выкипела, старые обиды растворили годы, а любовь? Существует ли она? Многие маги считают, что «любовью» люди называют токсичные зависимости.
* * *
– Мы должны быть друг с другом, – вздохнула Виола, – кармический брак. Не зря же Силы столько раз сводили нас вместе.
Так считала прежняя, пылкая, по уши влюбленная в своего мужчину деревенская девушка. Но сквозь нее на Алику смотрела Виола, уставшая до смерти могущественная колдунья. Тогда, в метро, она втайне надеялась, что Юрий не подойдет…
– А вы что скажете, Юра? – обратилась Алика к другому клиенту.
– А что я скажу? Вы сами все слышали, – в голосе мага зазвучала горечь. – Кармический брак. Уроки…
Многие эзотерики сводят жизнь к квесту с получением уроков. Справился с заданием? Молодец – иди дальше. Нет? Держи работу над ошибками. Алике такая концепция не слишком нравится. Жизнь многограннее и глубже. А Вселенная – не стервозная училка с указкой.
Ведьма раскинула карты – похоже, клиенты действительно связаны не одно воплощение. Расстаться им или строить новые отношения на пепелище любви других людей? Кто она, чтобы это решать?
– Прикройте глаза. Представьте, что комнату заполняют силуэты, – тихо проговорила Алика. Ее мерный тихий голос медленно погрузил пару в гипнотический транс.
Перед их внутренним взором предстали два эзотерика, объединившихся в Советском Союзе: поэтесса декаданса с начинающим экзорцистом, медсестра и солдат. И наконец – древний старик. Перед смертью он больше всего на свете желал связать свою душу с любимой. Услышал ли желание Бог?
Или столь жесткую привязку исполнили иные силы?
– Я забираю свою просьбу назад. Я тебя отпускаю, – тихо прошептал Юрий незнакомым, не похожим на собственный, голосом, вздрогнул и горько заплакал.
То рыдал старик, который так и не нашел в себе силы проститься. Он гладил Виолу по щекам, шептал слова любви. Колдунья убрала прядку волос мужа за ухо – чужой, не типичный для нее жест – и положила голову на его плечо.
Алика тихонько выскользнула за дверь, давая старику и его жене возможность проститься. В тот день, когда призраки воссоединились в ее комнате, Юрий и Виола двинулись дальше – уже по отдельности.
Юрий вернулся к невесте и завязал с магией. Виола стала главой одного небезызвестного ковена и взяла на воспитание девочку-сиротку. Говорят, колдунья любит малышку как родную дочь, передает ей свои наработки.
Ведьма Алика очень порадовалась, что история столь бескровно и благополучно завершилась. Сама колдунья не могла похвастаться тем, что ее собственный опыт, связанный с прошлыми воплощениями, обошелся без человеческих жертв.
История юной ведьмы
Односельчане меня не любят. И пусть при встрече они предлагают замызганные карамельки или сладко сюсюкают, я знаю, что у людей на уме. Сама слышала, как тетя Галя, которая, стоит меня завидеть, всегда расплывается в сладкой улыбке, шепнула нашей соседке Наташе, когда подруги стояли в очереди в магазине.
– Видела мелкую бесовку? Дочку Поповых? – Галина неприязненно поморщилась, на ее лоснящемся как блин лице проступили жирные складки. – Как взглянет – душа наизнанку выворачивается. У меня от нее мурашки. Девчонка – ведьма, я тебе говорю, как пить дать колдунья!
Наташа – прогрессивная учительница начальных классов лишь добродушно посмеялась.
– Ведьма? В тысяча девятьсот шестьдесят четвертом году?
Она не верит ни в душу, которую можно вывернуть наизнанку, ни в магию.
Наташа приехала из города, ее религией был марксизм-ленинизм.
– А я тебе говорю, ведьма. Попов-то не местный, из Малиновки. Ходила я как-то в клуб с малиновским парнем, и он тако-о-е рассказывал! – тетя Галя смешно таращит глаза. – Весь род Поповых – чернокнижники, и дед егойный колдовал, и прадед. Поэтому за Сашку Попова из малиновских девок никто замуж не шел. А Надюхе уже к тридцатнику было, когда Попов-то к ней посватался. Уже так отчаялась бедняжка, что выскочила замуж за первого встречного, ничего толком про него не разузнав. Вот и дочка получилась того… не от мира сего! Говорю: таких в старину на кострах сжигали! – шипит Галина.
Наташка еще раз прыскает, а ее подруга, не добившись нужной реакции, обиженно дуется. Когда женщины расплачиваются и расходятся по домам, никто уже не помнит содержание разговора.
Кроме меня. И пусть, когда Галя говорила гадости, я играла в куклы в нашем с мамочкой и папочкой доме… Я все равно услышала все, что нужно.
Как мне это удается, объяснить сложно, можно только почувствовать. Так леший знает, кто собирает ягоды в дальней части его угодий. А русалка чует, где затеяли купание деревенские девки, даже если сама спит на дне реки, свернувшись калачиком в гнезде из ила и водорослей.
Что односельчане меня не любят, известно слишком давно, чтобы из-за этого расстраиваться. Но задевает другое – Галина говорила плохо про человека, который мне дороже всего на свете, – про маму.
Моя мама – настолько маленькая и хрупкая, что кажется, будто она сошла со страниц сказки про Крошечку-Хаврошечку. Мамочку легко рассмешить и еще проще расстроить.
Где бы мы ни жили, все происходит одинаково: сначала соседки просто думают гадости, потом говорят их друг другу, а затем кидают злые слова мамочке в лицо, будто звонкие оплеухи.
Она оправдывается, краснеет, а затем бесшумно плачет ночами, думая, что я уже сплю. На этот раз я не позволю людям зайти так далеко!
Вчера папочка принес большой тазик с глиной. Мы с мамой налепили зверей и птиц из сказок – жар-птицу, серого волка, лисицу-сестрицу! Поделки сушатся на печи, дожидаясь, когда их раскрасят.
Но сегодня глина мне нужна совсем для другого. Я вновь мастерю из нее, но не веселых животных, а тетю Галю.
И пусть на первый взгляд она получается совсем на себя не похожей, кривобокой и большеголовой, моя фантазия убирает неточности, добавляет недостающие детали: черные как уголек жирные волосы, мужиковатые черты лица, гаденькую ухмылку.
Кладу тетю Галю рядом с жар-птицей и оставляю на некоторое время – ей нужно немного подсохнуть. Сама ухожу кататься на качелях – рядом с ними живет один мой приятель. Напрасно папа с мамой беспокоятся, что у их дочки Танечки нет друзей. Я никогда не остаюсь одна.
В избе можно поиграть с домовым, в лесу водятся навки, леший, русалки. Помимо них есть много духов, которым люди еще не придумали названий. Поэтому я выдумываю их сама.
В начавшей опадать листве едва слышно ворочаются шушундрики, маленькие шкодливые существа, которые водятся исключительно осенью. Пузан просыпается только во время дождя и делает в воде пузыри.
А на детской площадке живет мой давний друг Взлетун. Он помогает раскачивать качели и подпитывается восторгом каждого, кто на них сядет.
Взлетун никого не обижает, поэтому мы и ладим. Я не стала прогонять его, как ту злобную тень, что повадилась пробираться к людям в сны и превращать их в кошмары.
– Давай качаться, давай смеяться! – пристает ко мне маленький дух, стоит подойти к качелям.
Каждому, кто смотрит, но не видит, кажется, будто он слышит собственные мысли.
Но меня не проведешь! Я разглядываю очертания старого товарища по играм в едва заметном трепетании воздуха и чувствую аромат конфет. Каждый почуял бы что-то свое: на свете нет людей, для которых бы одинаково пахло веселье.
– Давай качаться, давай смеяться! – кажется, Взлетун действительно рад меня видеть.
Я присаживаюсь на качели. Рассказываю ему о тете Гале, которая ненавидит нас с мамой, и о том, как здорово оказаться в деревне после шумного города.
Но мои слова не помещаются в крохотную головку духа. Друг умеет только играть, качаться и смеяться.
Его цель – создавать радость, а не выслушивать девочку Таню, и вскоре глуповатый щебет Взлетуна надоедает. Уже смеркается, пора возвращаться домой.
Едва переступив порог, я чувствую дразнящий запах пирожков и невольно ускоряю шаг. На столе ждет тарелка наваристого бульона. Мы с папой уминаем суп.
Мама говорит, что у нас трещит за ушами. Я не слышу никакого треска, о чем и сообщаю родителям. Папочка смеется, а мамочка целует меня в нос. Впервые с момента переезда в доме царит беззаботное, тихое счастье.
– Давай-ка посмотрим на наших птиц! – предлагает мама, когда с супом и пирожками покончено. – Наверное, уже застыли. А это что? – она указывает на фигурку тети Гали. – Ты слепила мамочку, да?
– Нет, тетю Галя.
Судя по выражению лица, маме не нравится мой ответ, но они с папой всегда учили говорить только правду. Ночью, вместо того чтобы спать, я подслушиваю родителей. Хотя дверь в их комнату заперта и мама с папой говорят тихо-тихо, мне ничего не стоит «увеличить громкость» у себя в голове.
– Сашка, меня это пугает, – хмурит брови мамочка. – Зачем ей понадобилось лепить Галину? Мне кажется, история повторяется…
– Брось! Танюша – ребенок. Она всего лишь играет, – отмахивается папа. С ним проще – папочка всего боится, поэтому ничего не замечает.
Вопреки слухам, он не пошел по стопам деда и прадеда. В день, когда папочка впервые увидел духов, он убежал в церковь и молился там до тех пор, пока второе зрение со страху не закрылось и осталось только одно – обычное, человеческое.
Несмотря на то что мой папа большой бородатый и сильный, он еще слабее мамочки. На счастье, у них есть Танечка, чтобы всех защищать!
Когда наступает утро, я собираю учебники – сегодня в школе будет математика, русский язык и труд. Ем кашку и перед самым выходом «нечаянно» скидываю застывшую фигурку тети Гали с печки.
Куколка со звоном ударяется об пол, ее ножка отламывается. Можно подумать, что происходящее всего лишь игра, но разве в основе самого сильного чародейства – не детские игры?
Я даже не удивляюсь, когда по дороге из школы узнаю, что тетя Галя сломала ногу, – об этом болтает вся деревня. Шла-шла в магазин, и ножка сама подвернулась. Галина говорит: ее сглазили, но кто поверит в такие глупости во времена просвещенного марксизма-ленинизма?
Меня не мучают ни муки совести, ни раскаяние. Я сделала все правильно.
Я защищала маму.
* * *
– Татьяна, нам нужно серьезно поговорить, – грохочет мамин голос, стоит переступить порог. Ее руки сердито скрещены на груди, лоб нахмурен – дурной знак.
Я не люблю «серьезные разговоры», прошлый такой был у нас полгода назад. Тогда классная руководительница – властная женщина с крашенными хной волосами – позвонила маме и попросила ее подойти в среду после уроков.
Любимая мамочка побледнела, словно предчувствовала: нам могут навредить чем-то большим, чем простой выговор, в ее глазах появились растерянность и вина.
Мама хотела умилостивить учительницу как суровое божество – принесла коробку конфет, цветы, чай. Мария Евгеньевна хмуро оглядела скромные подношения. От ее высокомерного вида мама сама стала напоминать провинившуюся школьницу.
– Наша Танечка что-нибудь натворила? – заволновалась мамуля. – Я знаю, прошлую контрольную по математике дочка написала на тройку. Если нужно, Танюша будет дополнительно заниматься.
Учительница пресекла ее жестом.
Она поднялась со своего места и грозно возвысилась над нами.
– Дело не в математике. Хуже всего ее россказни. Татьяна не отличает выдумки от реальности. Сначала я находила это забавным – детям свойственно придумывать воображаемых друзей. Но Таня утверждает, что видела в коридоре призрак мертвого ученика, – учительница зябко ежится и сама не замечает, как повышает тон. – Это переходит любые границы!
Мама кидает на меня осуждающий взгляд, но через секунду бросается на защиту.
– У дочери богатое воображение, – твердит она. – Девочка не по возрасту много читает, вот и выдумывает всякое.
– Вам следовало потрудиться объяснить Татьяне разницу между фантазиями и жизнью, – надменно чеканит Мария Евгеньевна. – Я уже не раз проводила с ней воспитательные беседы и в личном порядке, и на классном часе, – голос классной становится тверже и холоднее. – Перед ней выступили активисты и пионервожатая. Ничего не изменилось. Я вынуждена настаивать на том, чтобы поставить девочку на учет к психиатру!
Мама бледнеет. Испуганно теребит в руках ручку.
– Постойте! Вы можете испортить Тане жизнь. Она лишь ребенок, – кажется, мамочка вот-вот заплачет.
Учительница непреклонна.
– Если вы не последуете моим рекомендациям, следующая беседа будет проходить в присутствии директора и других преподавателей. Затем мы соберем справки и назначим медкомиссию. Психически неполноценному ребенку не место в общеобразовательной школе! – назидательно заключает классная.
– Что же нам делать?
Мария Евгеньевна сразу меняет тон – каждое слово учительницы сочится притворным сочувствием.
Классная приглаживает волосы и больше не нависает над мамой. Она ждала этого вопроса и умело подводила к нему беседу.
– Переводитесь. Не поймите неправильно, против самой Тани я ничего не имею. Но она пугает других детей. Из-за баек вашей дочери два ученика отказываются ходить в школу. А у отличницы Машеньки появились нервные тики и энурез. Родители жалуются, – теперь Марья Евгеньевна говорит доверительным голосом, будто просит понимания подруги.
– Ну, может, она все поймет, – мама умоляюще смотрит на меня. – Скажи, ведь призраков ты придумала!
– Прости, мамочка, ты учила никогда не врать. Поэтому я не буду обманывать ни тебя, ни Марию Евгеньевну.
– Видите? – победно улыбается учительница. Дальше следует рассказ о том, как мне будет хорошо в деревенской школе. Учеными доказано: природа благотворно влияет на детскую психику.
Когда мы уходим, учительница вздыхает не без облегчения. Разговор и ей дался нелегко. Но самое горькое – Марья Евгеньевна считает, будто поступила верно.
Учительница обдумывала аргументы целую ночь, раз за разом убеждаясь в собственной правоте. Но происходящее несправедливо! Мы неплохо освоились в городе – папа получил работу на заводе, мама устроилась нянечкой в детский сад.
А Мария Евгеньевна пытается отнять у нас новую жизнь!
На прощание я машу рукой местному призраку. Со школьным полтергейстом у нас сложились самые дружеские отношения. Мне даже не нужно ничего просить. Достаточно не отговаривать приятеля от привычных розыгрышей, которые так любят неупокоенные духи детей.
Правда, некоторые взрослые посчитали бы их чересчур жестокими. «Это тебе за маму! За то, что она заплакала», – думаю перед тем, как выйти за порог школы.
На следующий день Марию Евгеньевну положили в больницу – стало пошаливать сердце. После выписки учительница сама отправилась к психиатру. Она утверждает, что видела в коридоре привидение – мертвого ребенка.
Но родители все равно решили вернуться в родную деревню. Здесь, как и хотели мамочка с папочкой, я нашла друзей – навок, шишигу, домового, да хоть Взлетуна!
* * *
И вот опять, нам нужно «серьезно поговорить». Эти слова, будто февральский ветер со снегом, колют лицо. Мама смотрит так, будто ждет, что я в чем-то сознаюсь первой. Затем с мрачным видом достает с печи куклу с отломанной ножкой.
– Я нашла это на нашем полу. Ты назвала ее тетей Галей, а сегодня Галина Андреевна поступила к нам с открытым переломом.
Мама устроилась работать санитаркой и помогала местному фельдшеру. В глубине ее любящих глаз страх, но не за тетю Галю. За меня.
– Ты можешь объяснить? – Мама никогда не кричит, она шипит – и это еще страшнее.
– Тетя Галя говорила гадости про тебя и про папу! – смело выкрикиваю я. – Кто бы вас защитил?
Мамочка по-прежнему злится, но кажется, начинает понимать: желание оберегать близких любой ценой ей знакомо.
– Никогда, слышишь, никогда так не делай! А это мы уничтожим!
Не надо, мамочка, тете Галечке будет плохо! Но мама слишком расстроена для того, чтобы немного подумать.
Она бросает игрушку в печь. Я не успеваю объяснить, что случится с Галиной, – нас прерывает навязчивый стук в дверь. Мама выкрикивает бранное слово, за которое я немедленно получила бы по губам.
Потом садится на стул, выдыхает, пытаясь успокоиться. Она все надеется, что незваный гость сам поймет, что явился не вовремя. Стук становится лишь назойливее.
– Кого там принесли черти?!
Мамины мысли мечутся, словно перепуганные белки, и становятся очень громкими. «Может, притвориться, будто никого нет дома?» – судорожно решает она. Но настырный посетитель уже видел свет в наших окнах.
Не подойдешь – покажется подозрительным. После возвращения из города мы еще не успели стать в деревне «своими», лишние пересуды совсем ни к чему.
Все взвесив, мама нехотя идет к двери. Она еще не открыла незваному гостю, а я уже знаю, что за порогом дядя Егор, муж тети Гали. Прежде чем прийти сюда, он немного «принял» для храбрости – выпил горькой воды.
Впрочем, для этого дяде Егору не нужен лишний предлог.
* * *
– Кто там? – мама старается говорить спокойно, но внутри у нее все дрожит.
– Это я, ваш сосед, – молодецкая удаль и гонор, с которыми дядя Егор еще минуту назад барабанил в дверь, медленно испаряются. На их место приходит неловкость. – Впусти, хозяюшка.
– Та-а-ак. На опохмел не дам! – мама скрещивает на груди руки. Несмотря на возмущенную позу, я чувствую ее облегчение. Дядя Егор клянчит алкоголь по несколько раз в неделю.
И не только у нас.
– Я не за этим пришел, хозяюшка. Женушка моя в больничку нынче утром попала. Ногу сломала.
– Знаю, Галина обращалась к нам сегодня утром. Фельдшер лично просил машину у председателя колхоза – вашу жену отвозили в райцентр. Там Галине Андреевне и рентген сделали, и гипс наложили. Врач сказал, две недели – и поправится. Ножка будет как новенькая!
– Дело в другом, – дядя Егор смущается, словно ему даже произносить обвинения неудобно.
Обличительная речь красиво звучала, когда пьянчуга шел сюда, репетируя ее в голове. Сказать вслух такое – язык не поворачивается. Совестно.
– В общем, Галина моя отчегой-то удумала, что к ентому несчастию причастна ваша Танюшка.
– Моя Таня? – мама возмущенно взмахивает руками. Она так сильно негодует, что переигрывает, но пьяненький дядя Егор не чувствует разницы. – Пожалуйста, не впутывайте ребенка! Утром, когда Галина сломала ногу, Танечка была в школе. И вообще ваша жена значительно крупнее девочки по… габаритам, – мама осторожно подбирает слова, чтобы ненароком не обозвать соседку толстой.
Когда дело касается обожаемой жены, миролюбивый и тихий алкоголик превращался в разъяренного дикого зверя. Однажды дядя Егор сломал забор, а затем нос мужичку, который неудачно про нее пошутил.
– Галька верит: Танечка ваша – ведьма, – сосед понижает голос до суеверного шепота. – Колдуйством ее сгубить хотела, хозяюшка.
– Колдовством? В нашей прогрессивной стране? – мама заразительно смеется. Она уничтожает пьянчугу едкой иронией – дядя Егор съеживается и кажется ниже ростом.
Мне даже становится его немного жалко.
– Хозяйка, может, пустишь за порог-то? – противно ноет сосед. – Я сам в енту околесицу не верю, да жена заклевала. Она ж меня со свету сживет! Давай загляну в избу, скажу, никакого колдуйства тута нет. Галька потрещит да замолкнет.
Мама задумывается: пускать соседа в дом ей не хочется. Но у Егорки язык без костей. Прогонишь – неизвестно, как мужик преподнесет это своим собутыльникам. А сплетни в деревне распространяются очень быстро.
В конце концов мама отпирает дверь. Из-за вечно красного носа дядя Егор похож на невеселого Деда Мороза. Он заходит в избу, растерянно оглядывается по сторонам.
Что бы ни наговорила ему жена, у нас нет ничего подозрительного – ни пучков засушенных трав, ни зелий, ни лягушачьих лапок.
Даже красного угла не найти – вместо него на самом почетном месте в избе возвышается портрет Ленина. Дядя Егор посрамлен, мама наоборот – торжествует. Она приосанивается и гордо расправляет плечи, почувствовав себя хозяйкой не только дома, но и положения.
– Извиняйте, хозяюшка! Я сам ничего ентого не думал, все жена. Сама упала и на ребетенка сваливает! Правильно говорят про баб: волос долог, ум – короткий.
Чуть смущаясь дядя Егор все же просит у хозяйки водку опохмелиться. Мама плещет ему полстакана горькой воды и угощает остатками вчерашнего ужина. Дядя Егор с удовольствием уминает и бульон, и последние пирожки.
Когда незваный гость с чувством выполненного долга прощается и собирается отправиться восвояси, мы с мамой едва сдерживаем облегчение. Но взгляд дяди Егора цепляется за печку.
– А это что еще там?
– Детские поделки! – мама инстинктивно заслоняет топку. Ее испуг даже для меня выглядел бы подозрительным. – Вчера с дочкой налепили – птичек, зверушек, вот обжигаются…
– Дайте-ка, хозяюшка, посмотреть, – дядя Егор решительно отодвигает маму. Он замирает: в огне лежит куколка. С отломанной, как у его супруги, тети Гали, ногой.
– Чтоб его! – Дядя Егор вначале не верит глазам – думает, допился, вот и мерещится всякая чертовщина. Он моргает, щиплет себя за руку.
Затем пялится так, будто у меня выросла вторая голова, и медленно пятится к выходу. Мне становится немного не по себе. Ведь когда дядя Егор вернется домой, он увидит, что его любимая женушка «мечется в огне».
После того как куколка оказалась в печи, у тети Гали поднялась высокая температура, которую не собьет ни анальгин, ни рассол уксуса, ни растирание водкой. У ее мужа не останется сомнений, чьих это рук дело!
А значит – у всей деревни.
Мама опять плачет – от этого мне хочется ударить и дядю Егора, и любого, кто причинит ей боль. Но я тихонько вытаскиваю куколку из печки, пока та не пошла трещинами, – тогда тетю Галю будет уже не спасти.
Чутье подсказывает: тогда мама расстроится еще сильнее. Когда папа возвращается со смены, она говорит, глядя на отца блестящими от слез глазами:
– Кажется, нам снова нужно переезжать.
* * *
Несмотря на просвещенный коммунизм, в деревнях еще помнят то, о чем в городе предпочитают забыть. Большинство людей здесь при слове «леший», «русалка» или «неупокоенный» не кривят губы в ухмылке, а крестятся и стараются не злить нечистую силу.
Угрозы навести порчу селяне воспринимают всерьез и бегут к ближайшей знахарке, чтобы поставить защиту. Дойдет до дела – будет не до смеха. Благодаря болтливому языку дяди Егора все село знает, кто виновен в Галининой хвори.
Деревенские будто забыли, как им доставалось от злой сплетницы, каждый старается помочь в меру сил: кто принес конфеты, кто угостил вареньем, ну а кто даже приволок целый батон колбасы.
Нас наоборот – сторонятся.
Со мной никто не хочет садиться за одну парту, маму отказались обслуживать в магазине, а папа специально порезался на производстве и теперь сидит на больничном – ходить на лесопилку он побаивается.
Ходят слухи, что несколько лет назад там произошел несчастный случай с одним мужичком, про которого поговаривали, будто тот связался с нечистой силой.
Отец считает – лучше не рисковать.
Тете Гале становится совсем худо. Чем я ни занимаюсь: катаюсь ли на качелях, устраиваю чаепитие для кукол или читаю – в голове все время звучат ее ахи и стоны.
Тетю Галю мучает жар, несмотря на то, что я давно вытащила игрушку из печки. Постоянно напоминаю себе: я защищала маму. Тетя Галя говорила про нее плохо. Я заступилась. Я поступила правильно!
Почему же так грустно, а сердце то и дело царапают крысиные коготки вины?
Домашнее задание выполнено, от нечего делать я слоняюсь по избе и подслушиваю разговоры взрослых. Те напряженно спорят, куда податься…
Мама предлагает осесть в другой деревне – нам бы подошло глухое местечко на севере.
Папа хочет ехать в Москву – в больших городах люди не так суеверны.
В конце концов я не выдерживаю:
– Пойду погуляю!
– Что? Конечно, Танюша, только недолго.
Кажется, мама так сильно взволнована, что совершенно не слушает. Отпросись я полететь на Луну – она бы и туда отпустила.
Стоит мне появиться на детской площадке – игры стихают и ребята расходятся. Даже маленький дух Взлетун не рад меня видеть. Он не понимает, что происходит, но чувствует: когда я прихожу, веселье заканчивается. Поэтому озорник обиженно дуется.
Одной кататься совсем не радостно, но выбора нет – в избе, где мамочка с папочкой думают, куда бы сбежать, находиться еще тяжелее.
Поэтому я продолжаю уныло раскачиваться – скрип старых качелей хоть немного заглушает плач Галины. Внезапно замечаю: я на площадке не одна. Возле старого вяза стоит пожилая женщина. Ее кожа потрескалась, будто кора древнего дерева, во взгляде застыла печаль.
Когда старуха набирается смелости подойти ближе, я уже знаю, кто она:
– Вы мама тети Гали?
Женщина вздрагивает. Прийти сюда ей было нелегко. Мама тети Гали боится меня, как почти каждый житель села. Почему? Ведь я так же, как друзья-духи, – никогда не нападу первой.
– Да, дочка, – воркует собеседница. – Правду говорят – не обычная ты девочка. Ничего от тебя не утаишь.
Жду продолжения. Она здесь явно не для того, чтобы восхищаться моим талантом.
– С самого начала Галя была непростым ребенком. У меня три дочери, но намаялась только с ней. Галька за словом в карман не лезла – самому председателю совхоза однажды такое высказала, – старуха смешно таращит глаза. – Добрые люди говорят, ты обладаешь даром волшебным, – ее речь замедляется. Мать Галины начинает подбирать слова осторожнее, чтобы ненароком меня не обидеть. Она хочет действовать по-другому. – Скажи, деточка, можешь ли ты ее хворь победить?
Несколько минут я раскачиваюсь, любуясь на розовый закат. Раздумываю.
Да, пожалуй, я могла бы помочь. Нужно только уточнить одну деталь:
– А тетя Галя не будет говорить про мамочку гадости?
– Не будет, внученька, – горячо обещает старуха. – Моя Галя – неплохой человек. Только беда: язык у нее мелет, ум за ним не поспевает. Танечка, ты же хорошая девочка. Помоги нам, родная.
Я ни за что и пальцем бы не пошевелила, если бы она запугивала или угрожала.
Но старуха просит – голос пожилой женщины подрагивает от беспокойства, а на глаза наворачиваются слезы. Мама так же волнуется обо мне.
Я сдаюсь.
Лично против старушки я ничего не имею.
Ночью, дождавшись пока родители уснут, утаскиваю куколку к себе.
Весь день я играю с ней как с живой – баюкаю, утешаю, счищаю добрыми словами всю черноту.
Наутро тете Гале становится легче.
Пусть нога все еще не срослась – перелом так просто не вылечить, зато сильный жар отступил. Днем она даже самостоятельно – пусть и при помощи костылей – доковыляла до магазина.
* * *
Старуха сдержала свое обещание – больше ни тетя Галя, ни кто-либо другой не говорит о моей мамочке дурно. Женщина оповестила подружек: Танечка – чудесная девочка, поцелованная самой Богородицей.
– Танюшка исцелила ужасную заразу, с которой не справился даже наш фельдшер, – рассказывает она каждому встречному по пути в магазин.
Большая часть односельчан поверили доброй бабушке. Несмотря на торжество коммунизма, во многих домах остались иконы и магические обереги. И, конечно, простым людям по-прежнему хочется верить в чудеса.
Но остались те, которые не впечатлились старушечьими байками. В их числе дядя Егор, муж тети Гали, что видел куколку своими глазами.
Вначале они с приятелями собирались друг у друга, все шептались и пили горькую воду. Затем дядя Егор и два его друга подкараулили «маленькую дрянь» во время прогулки после уроков.
Я даже не успела испугаться и закричать – удар по голове оказался чересчур неожиданным. Очнулась в лесу, связанная по рукам и ногам. Они сказали – это наказание за порчу, которую бесовское отродье навело на Галину.
Мои похитители куражились и кричали, что главная зараза деревни – мелкая дьяволица и настало время выкорчевать ее с корнем.
Но я слышала мысли каждого. Эти рослые, сильные мужчины боялись меня до дрожи. Даже дядя Егор в ужасе с тех пор, как обнаружил куклу в печи. Страх пожрал все, что когда-то делало их людьми.
Из-за трусости мужчины даже не смогли довести дело до конца – все спорили, кто прикончит ведьму, в итоге бросили связанную «колдунью» в тайге.
Что может девочка, оставшись наедине со смертью?
Многое. Например, закрыть глаза и призвать тех, кто все время обитал рядом. Духов. Они выходят ко мне в обличьях лесных животных – воинственных рысей, пугливых лисиц, разъяренных волков, вечно голодных медведей.
Звери не терзают друг друга и, кажется, вообще не обращают внимания на недавних врагов, лишь смотрят мне в глаза. Их взгляды слишком осмысленны для животных. Лесные обитатели ждут команды.
Меня не обманешь, я вижу, как сквозь их шкуры проступают полупрозрачные очертания существ, что временно захватили тела зверей.
Моя маленькая армия! Здесь есть и мирные, но взбесившиеся из-за поступков людей духи – навки и берегини. Но также присутствуют твари, что пришли, чтобы всласть насладиться человеческими страданиями: в одном из волков притаилось одноглазое лихо; тело дикого кабана занял озлобленный бес.
