Czytaj książkę: «Трофеи берсерков»
В поселениях, переживших войну, продолжались страдания. Как всегда, за жажду власти и богатства сильных мира сего, расплачивались слабые. Женщины и дети, старики. Везде пахло смертью, она витала в воздухе на улицах, нависала над каждым прохожим, сидела за столом в каждом доме.
Воины копали массовые могилы и хоронили всех в одну яму: и людей, кажущихся зверьми, и зверей в обличии людей. Своих и врагов. Не ритуал и последняя дань погибшим, а уничтожение источника заразы. За чертой города перерыто целое поле; земля, скорее всего, будет плодовитая, богатая червями.
… По хорошо вытоптанной дороге, как раз мимо перекопанного поля, шла девушка, укутанная в серый, как дорожная пыль, плащ. Из-под накинутого капюшона виден только нос и светлые патлы спутанных волос, когда-то, очень давно, видимо заплетенных в косу.
Шла долго и явно торопилась: спотыкалась от усталости, падала, поднималась и снова заставляла себя передвигать заплетающиеся ноги. Не смотрела по сторонам, только на дорогу под ногами. Небольшие камни, то и дело попадающиеся на пути, так и норовили помешать добраться до города. Если она еще хоть раз упадет, останется лежать. Кто бы мог подумать, сейчас даже камни – серьезные враги. Препятствия, для преодоления которых нужны силы.
Грязные руки сжимали мешок, сжимали намертво. Даже захоти она разжать закоченевшие пальцы – скорее всего, не смогла бы. Девушка боялась, что по пути выронит ношу, а та слишком ценна и добыта непомерными усилиями, чтобы просто-напросто взять и потерять ее.
Поисковик и сообщение от главы клана стали полной неожиданностью. Зачем она понадобилась в относительно целом и невредимом городе? В разоренной деревне, в которой находилась на момент получения известия, ее присутствие было более необходимым. Но что бы ни думала она о главе и его приказах, ослушаться не могла.
У главных ворот её встречали стражники. Они увидели девушку еще издали – еле двигающуюся, сливающуюся с трактом фигуру.
– Быстрее, он ждет, – сказал высокий, крепко сложенный воин.
Девушка посмотрела на него мрачным взглядом исподлобья.
– В Янтарный зал, – быстро добавил второй стражник.
Прошла мимо, не поднимая головы и ничего не отвечая. Впрочем, ответа и не ждали. Приказ передали, остальное их не волнует. В дела Ады и главы предпочитали не вмешиваться. Гораздо безопаснее не понимать очевидного, не замечать, не вспоминать, не чуять запахов похоти и страха. Не видеть, не слышать, не знать и, главное, не говорить вслух правды – этот неписаный закон касался всех рысей клана Ханнеса. Глава мог убить и убивал за излишнюю храбрость и честность. Или глупость – это как посмотреть.
По гладкому плиточному полу шагалось легче. Не было коварных камней, словно замыслявших уронить девушку. Но возникли другие препятствия: резкие повороты, острые углы, двери, которые нужно открывать. А для этого надо поднять руку, согнуть в локте, толкнуть массивную деревянную плиту…
Дыхание Ады частое и поверхностное. Навалилась всем телом на очередную дверь, предпоследнюю, отделявшую от цели. Надавить и пройти дальше не было сил. Честно, просто никаких больше сил, ни магических, ни человеческих, ни звериных.
Обреченно прикрыла веки. В носу, глазах и рту – пыль. Все та же серая пыль с бесчисленных улиц, дорог, тропинок. Ада собрала ее из самых разных мест по всей территории клана и даже за его пределами. Но пыль эта всюду одинакова, от нее разит смертью, болезнью и разложением. И сейчас тем же самым пахла Ада. Где и с кем поведешься, там и от тех и наберешься.
После того как встретится с Ханнесом, первым делом пойдет к источнику. Срочно надо мыться. И подлечиться бы тоже не помешало.
Янтарный зал как всегда великолепен, блестит и переливается. Таким он выглядел в праздники, таким пребывал и в войну. Комната являлась своего рода реликвией клана рысей. Аде же казалось, что это помещение – сосредоточие всего, что ей опротивело. Этот цвет, заманивающие переливы… Такие глаза у владыки. Такие же глаза были у его сына. Лживое, обманное тепло, отравляющее, а не исцеляющее душу.
Залу повезло: они проиграли войну до того, как берсерки успели сюда добраться. Волки и лисы сражались отчаянно, а земли клана рысей находились за их территориями.
Ханнес сидел на широком деревянном подоконнике. При виде ввалившейся в помещение девушки его лицо дрогнуло. Не из-за сострадания. Скорее, ее плачевное состояние подняло главе настроение. И он очень хотел лично сообщить последние новости, из-за которых и велел Аде срочно вернуться в город.
– Ты не выглядишь довольной, – сказал вместо приветствия.
Спрыгнул с подоконника и направился в сторону застывшей фигуры. Стал ходить вокруг, разглядывая.
– Радуйся, ну же! Война закончена, да здравствует мир! Хотя… – Высокий и сильный, отдохнувший, чистый, сытый, он остановился напротив и взял девушку за подбородок. – Радоваться нашему, так сказать, поражению тебе все-таки не придется. Милая, драгоценная Ада. Вынужден огорчить – ты трофей, плата. Ты и еще деньги, берсерки потребовали много денег.
Мужчина внимательно следил за ее реакцией, не отрывал красивых глаз от бледного лица. Но увы, ни один нерв на нем не дрогнул, а взгляд выражал лишь вселенскую усталость.
– Выезжаешь завтра. Ты слишком долго добиралась – обоз уже, считай, собран. Тебе предстоит дальняя дорога, догадываешься куда, верно? – Ханнеса стало раздражать полное равнодушие к его словам. Молчит, смотрит в никуда… Мышь, а не рысь. Серая трусливая мышь. Не унаследовала ни капли красоты своей матери, ни толику силы от отца. И почему владыку так к ней тянет? Несмотря на все обстоятельства и планы?
Ханнес сжал хрупкий подбородок сильнее, приблизил свои глаза к её глазам почти впритык.
– Прощаться тебе все равно не с кем, так, может, задержишься у меня? Попрощаешься как следует со своим главой? Чтобы запомнить, хм, родину. Самое лучшее здесь. То, что больше никогда не увидишь? – Тон стал теплым, обволакивающим, а голос вибрировал. Только мужчины рыси умеют говорить, мурлыча.
Девушка, наконец, посмотрела на него, прямо в глаза.
– Вы правы, владыка, – тихо проговорила.
Взгляд Ханнеса вспыхнул торжеством, губы медленно растягивались в удовлетворенную, предвкушающую улыбку. Ада закашлялась, говорить было больно. Каждое произносимое слово как будто драло горло изнутри. Проклятая пыль.
– Пойду в питомник, попрощаюсь с самым дорогим, что здесь есть.
В питомнике выращивали свиней на убой.
Секунду насладилась начинающим звереть, в прямом смысле слова, лицом напротив. Да, глупая дерзость, наиглупейшая смелость. Ханнес и сейчас может найти способ отомстить. На дорожку. Но Ада всю жизнь сдерживалась, осторожничала и не позволяла себе идти на явный конфликт. И ненавидела – всем сердцем.
Видит Дух, иногда невыносимо сложно сдержаться. Так хоть теперь, хоть чуть-чуть. На "много" и с огоньком все равно сил не хватит. Что, может быть, и к лучшему.
Аде уже нечего терять, не так ли? На ногах устояла, и то хорошо.
С детства знакомый путь по темным узким коридорам на этот раз показался бесконечно долгим. Чуть ли не длиннее, чем дорога из деревни до города. Последний рывок до своей комнаты, а там можно упасть. Главное, дотянуться до кровати, не свалиться сразу на пороге.
В тайнике у Ады лежал запас зелий, а тайник как раз под кроватью. Жизненно необходимо до него добраться. В таком состоянии полнейшего истощения без вспомогательных средств не восстановиться. А это необходимо сделать уже к завтрашнему утру.
Нащупала в кармане ключ, но не могла его толком взять непослушными пальцами. В правой руке все еще держала сумку с собранными травами. От собственной беспомощности на глазах выступили злые слезы. Глубоко вздохнув, Ада прислонилась лбом к прохладной поверхности двери, негнущимися пальцами снова и снова пыталась сжать маленький ключ.
Сначала камни, теперь вот кусочек металла. «Ах да, ее назвали трофеем!» – подкинуло истерящее сознание еще один пункт в перечень. Круг неприятностей и недоброжелателей все увеличивается. Что на очереди – зубная щетка?
От безысходности всегда начинала глупо шутить, в основном про себя, но бывало и вслух. В любом случае рядом не было никого, кто бы посмеялся подобным шуткам.
Но помощь пришла. От единственного существа, от которого ее можно было здесь ждать.
– Клык… Ты вовремя!.. – выдохнула девушка, когда ее руку обвило горячее тельце с быстро бьющемся сердечком.
Мелкий зверь, темный хорек. В этом доме его, правда, звали исключительно крысой. Но он ею не был, и сам крыс очень любил – есть. Настоящий хищник, жаль только, что клык у него только один. Зато когти острые и разума побольше, чем у некоторых оборотней.
Мышь и крыса. Ну конечно, они не могли не поладить.
Сейчас ее прыткий, наверное, можно сказать – друг доставал из кармана ключ. Ада и не подозревала о подобных талантах зверька. Он, оказывается, тоже маскируется, скромняга. На краю сознания мелькнула нелепая догадка. Для простого хорька Клык и раньше проявлял слишком уж высокий уровень интеллекта.
Думать об этом сейчас не было сил. И после того, как добровольному помощнику удалось вставить наконец этот треклятый ключ в замочную скважину, Аде нужно лишь повернуть его. Целых два раза.
Больше никогда не будет запирать двери на ключ, серьезно. Пусть лучше растащат все малоценное барахло и устроят в комнате свинарник, чем терпеть такие мучения в шаге от кровати.
К счастью, кроме Клыка, свидетелей ее крайне бедственного состояния больше не было. Когда дверь за спиной захлопнулась, девушка сделала два героических гигантских шага и повалилась на узкую койку. Лечение придется отложить. На то, чтобы добраться до содержимого тайника, а потом и до содержимого заветной бутылочки, требовались слишком большие усилия.
– Слышишь, Клык… разбуди че… во-семь ча… – не договорила.
Даже не была до конца уверена, что Клык поймет и выполнит просьбу. Непростые хорьки ориентируются во времени? Все равно. Ада просто отключилась, как только закрыла глаза.
Клык лег подальше от девушки, от нее плохо пахло. Зато сама девочка хорошая, добрая. Она единственная впускала его к себе в комнату, разрешала прятаться, когда травили. И всегда делилась едой. Ну и да, когда она гладит и чешет ему спинку, тоже приятно.
Но Клыку не нравилось ее частое отсутствие – в последнее, небезопасное время тем более. Сам он тоже не сидел на месте, у всех свои дела и обязанности, но… Бывший всегда в курсе всего Клык решил, что завтра уедет вместе с Мышью.
Эти недолгие часы спала как убитая. И только благодаря настойчивости и острым коготкам, вонзившимся в самое мягкое место костлявой девушки, Клыку удалось ее разбудить.
Восемь часов сна на минимальное восстановление организма. Ада села на постели, чуть приоткрыла слипшиеся от сна глаза и посмотрела на хорька. Тот, с чувством выполненного долга, спокойно сопел дальше. На ее подушке, между прочим. Сама как свалилась вчера поперек кровати в изножье, так и пролежала все время не двигаясь.
– Спасибо, – несмотря на внутренний протест, поблагодарила Клыка за побудку.
Сколько она его уже знает? Когда он появился в доме? Лет пять. А сколько живут хорьки? Познания об этом виде млекопитающих у Ады скудны. Надо же, простой любитель пожрать, незаметный, осторожный, и подбрасывает такие сюрпризы.
Протянула руку и погладила усатую морду. Они, оказывается, похожи больше, чем казалось раньше. Родственные души, прямо.
Мозг более или менее заработал. Осталось проверить, как тело, оклемалось ли. Пальцы, руки и ноги вялые, но слушаются лучше, чем до сна. Голова гудит, язык во рту как будто разбух и окаменел, предварительно, по ощущениям, успев покрыться плесенью. Хорошо, что нос заложен, Ада представляла, как от нее сейчас разит. Однозначно, время идти к источнику.
Хрупкую бутылочку со снадобъем удалось открыть без затруднений, пальцы все еще слабые, но хотя бы гнутся и болят не так сильно. Время очень раннее, до восхода солнца остается не менее пяти часов. Она все успеет.
По дороге никто не встретился, ни из одного окна не пробился свет. А дорога вела девушку на окраину города, в Священный лес.
Ханнес был прав, говоря, что Аде не с кем прощаться. Разве что только с этими улицами, природой, местами, где прошло детство. Пусть и не счастливое.
Клан Ханнеса самый многочисленный из рысиных, но в поселении, конечно же, живут не только рыси. Просто другие виды или слабее, или слишком малочисленны для того, чтобы образовать собственный клан. Такой, который был бы в состоянии постоять за себя и выжить. Законы в их мире просты и жестоки. Сильнейший имеет все, слабый должен подчиняться. Или предлагать что-либо взамен подчинения, что-нибудь более выгодное или желанное.
Так и с Адой, прозванной Мышью в клане хищников. Прозвище говорит о многом и, увы, далеко не о хорошем к ней отношении сородичей. В своем клане она чужая. Дочь казненных предателей.
Аду оставили жить только потому, что она самка. Женщин всегда было меньше мужчин, и, вероятно, из осиротевшей девочки хотели выжать наибольшую пользу. Для всех. Мышь же должна благодарить уже только за то, что жива.
Если бы не дар, так оно и случилось бы – Ада не сомневалась. Что могла пятилетняя кроха противопоставить взрослым и сильным? Росла она действительно крохой, оборотни ждали, когда девочка повзрослеет. Но, когда с возрастом проснулся дар целительства, сильный, нужный, редкий, у Ады появилась возможность избежать участи общей подстилки.
Любить ее от этого больше не стали. Скорее, к безучастности и необоснованной неприязни добавилось легкое опасение. Многие стали лицемерить, притворяться добрыми друзьями. Ею пользовались, пусть не телом, но всем остальным, что составляло её сущность – способностями и силой, которая шла из глубины души.
Со временем Ада смирилась, поумнела, научилась быть незаметной, но незаменимой. Научилась манипулировать, никому не верить, отстаивать свои интересы, казаться сильной. Замкнулась и стремилась не чувствовать ничего и ни к кому. Равнодушие заразно.
Но даже это наступило гораздо позже. В пять лет девочка Аделаида хотела, чтобы кто-то ее просто любил, все равно кто. Хотела, чтобы погладили по головке, подули на разбитые коленки и утешили после падения. Поправили перед сном одеяло, уверили, что под кроватью нет чудовищ, и пожелали спокойной ночи, поцеловав в лобик.
Ничего из перечисленного не было никогда. Свои царапины и более серьезные болячки Ада научилась залечивать сама.
Поэтому – да, прощаться не с кем. Скучать уж точно ни по кому не будет, и то хорошо.
Город спокоен и мрачен, девушке слышалось его слабое дыхание. После долгих месяцев войны очень немногие поселения способны дышать даже так. Некоторые деревни исчезли с лица земли, больше осталось в руинах. И, когда оборотни спали, прекращая свои безумные дела хоть на время, казалось, вся природа вокруг вздыхает с облегчением.
Дома один за другим оставались позади, улочки становились уже, беднее, чаще попадались огороды и сады. Город постепенно все больше места уступал деревьям.
Лес встретил шорохом листвы, запахом сырого мха и хвои, ночной свежестью, таинственными бликами и скользящими тенями. Изредка вскрикивала какая-нибудь птица. В отличие от спящего изнуренного города, лес не спал. Он жил своей интересной жизнью и в дела дурного соседа не вмешивался.
Во время странствий, в разрушенных, переполненных ранеными деревнях Священный лес часто снился Аде. Давал во сне возможность насладиться своей прохладой и покоем. Лес не просто так называется священным. Он древний, и у него есть Дух.
Оборотни приходят сюда, чтобы очиститься. И телом, и душой. А сколько и чего кому давать или не давать – лес решает сам. Если он захочет, пришедший обретет покой и силы или получит необходимые для себя ответы. Если лес посчитает нужным, оборотень, зверь ли удостоится испытания. А если не пройдет его, то и неприятностей.
Именно лес – настоящий дом для Ады, убежище. Не жалкая комната, отведенная ей во дворце главы клана, а весь темный древний лес. И здесь ее всегда встречали с распростертыми объятиями, Ада каждый раз это чувствовала.
Как же повезло, что Священный лес находится частично на территории их клана. Вернее, что клан расположен рядом с необъятным лесным лесными дебрями. Если бы не возможность сбегать сюда, прятаться и охотиться, Ада бы не дожила до своих восемнадцати. Она бы с удовольствием переселилась сюда из города, но Ханнес не разрешил. Когда Ада рядом, ее ведь легче контролировать.
До торфяного болота дошла по еле заметной мягкой тропинке. Опавшая прошлогодняя листва и густой мох глушили и так негромкие шаги. Девушка дышала полной грудью, предвкушала самое большое телесное и душевное удовольствие, доступное ей в этом мире.
Скинув всю одежду, по мокрому и мягкому холодному мху прошла к темной воде. И нырнула, почти упала в непроглядную, отражающую звезды поверхность. Очищение, сила, покой. Ясность и радость.
Сколько раз приходила сюда в отчаянии, а уходила спокойной, с душевными силами на то, чтобы жить дальше. Самые лучшие воспоминания у Ады связаны с лесом. Она считала, что с пяти лет именно и только он был ей за родителей – опекал, советовал, заботился.
Когда Аде исполнилось пятнадцать, клановцы стали замечать, что худая, как щепка, забитая и сутулая девочка становится привлекательнее. Вытянулась, набрала немного больше веса в нужных местах; осанка, благодаря постоянным физическим нагрузкам, выпрямилась. Во второй ипостаси Ада и вовсе красавица, изящная и яркая.
И не всех жаждущих близкого общения останавливало наличие у нее дара и то, что из-за него девочка вроде как ценна и неприкосновенна. Одно ведь другому не мешает. И что, вообще, могло помешать владыке или его сыну получить, что они хотели?
Тогда Ада провела в лесу больше недели. Носилась в облике рыси, охотилась, убегала все дальше и дальше не только от клана, но и от самой себя. Думала о том, чтобы уйти совсем. Больше не возвращаться и не оборачиваться.
И в ту минуту, когда была на грани, готова была ее переступить, неожиданно провалилась в ледяную воду. Ненадежная почва торфяных болот раскрылась специально для нее. Это было отрезвляюще.
Упала рысью, а вынырнула девушкой. Красивой, с длинными волосами, отливающими рыжиной, и матовой светлой кожей. С глазами цвета первой свежей листвы. Лесному духу, наверное, нравились эти глаза. Иначе почему бы он решил вдруг помочь?
Когда выбиралась из воды, дрожащая, но с вправленными на место мозгами, наступила на невзрачный сероватый гриб. Он лопнул и распылился по телу девушки тончайшим серым налетом. В один миг прилип к влажной коже, меняя ее цвет и облик. Кожа стала тусклой, шероховатой на ощупь, в редкий, мелкий, непонятный прыщик.
Так на болоте, из коричневой торфяной воды, родилась Мышь. Серая и такая же невзрачная, как сами чудо-грибы. Осчастливленная таким преображением, Ада улыбнулась во весь рот, отчего на щеках налет образовал неглубокие, едва заметные морщинки.
Позднее такая процедура повторялась регулярно. Купание, чистота и красота, с последующим опылением. Благо, грибов росло достаточно, а одного раза хватало примерно на неделю. Ада и в волосы втирала чудо-порошок, разведенный водой. Он придавал локонам неповторимый бесцветный мышиный оттенок и убирал блеск.
После её возвращения в клан все решили, что юная целительница перенесла тяжелую, неизвестную и, может быть, даже заразную болезнь. Всех лечит, а себя вылечить не сумела. Подходить близко и что-либо выяснять решались единицы. А разубеждать или объяснять Ада, само собой, не спешила. Естественно, к более близкому общению ее уже не склоняли.
Еще в тот жизненный период Ада поняла, что нельзя выглядеть слабой. Нельзя выглядеть красивой, красота притягивает внимание. А внимание – это неприятности. И чем ты незаметнее, тем лучше. Тем ты свободнее. В этом Ада была убеждена до сих пор.
… Она лежала на мху, раскинув руки и ноги в стороны. Быть здесь, просто быть в этом лесу – лучшее занятие из всех возможных в мире. Зеленые глаза устремлены в небо на востоке. Ада дышала, смотрела и слушала – ничего больше и не надо. Только это мгновение. Остаться бы в нем навсегда.
Не ждала, нет. Просто знала, что сейчас произойдет чудо. Оно происходит всегда, с завидным постоянством каждый день. Только его не замечают, воспринимают как должное. На земле к нему привыкли.
Сначала в светлом, почти бесцветном небе, появилось нежно-розовое марево. Потом первый луч солнца осветил верхушки деревьев. Приласкал, благословил все, чего коснулся. И ее, и Аду. Из уголка глаза без причины скатилась слеза. Девушка счастлива, ей хорошо, по настоящему хорошо.
Прошептала:
– Доброе утро, – и чуть слышно, даже не вполне осознавая, что произносит, добавила: – Мама.
Последнее слово потонуло в гомоне птиц, он раздался в один миг, сразу оглушительно громко. Столько голосов… разных, причудливо переплетающихся в пространстве между кронами вековых деревьев, водой, землей и небом. Все приветствовали солнце в ответ, счастливые, благословленные.
Время Ады вышло. Нужно возвращаться в город и отправляться в долгий путь. Пора становиться трофеем.
К обозу успела вовремя. На сборы времени, считай, не тратила, собирать-то нечего. С собой взяла только собственные заготовки трав и лекарств, порошочек из чудо-грибов, сменное белье, теплый плащ. Две тетради, уже давно по-тихому утащенные из библиотеки. Это старые сложные рукописи по врачеванию, в библиотеке они лежали даже без переплета, отдельные листки чьих-то записей, скрепленные веревкой. Вряд ли кроме Ады, они здесь кому-нибудь понадобятся.
В последний год Ада была больше занята практикой, нежели пополнением теоретических знаний. Полагалась в очень большой, может, даже слишком большой мере на интуицию. В тех условиях в которых лечила, это, наверное, простительно. Листать учебник просто-напросто не хватало времени. И ее дар, спасший жизнь столь многим, позволял принимать решения интуитивно.
Сейчас же наступило мирное время, и вполне должны найтись часы на учебу. Ведь для того, чтобы лечить, необязательно всегда использовать дар. Он, несомненно, поможет, обеспечит наилучший из возможных результат, но и заберет силу у своего обладателя.
После использования силы Ада тряслась в ознобе, часто была настолько ослаблена, что не могла самостоятельно подняться на ноги. Нуждалась для восстановления в дополнительном сне, который не могла себе позволить. Ада всегда выкладывалась полностью, до обмороков и полного истощения, но зато вытягивала даже самых безнадежных болных.
Поэтому считала, что надо быть в состоянии обходиться, где возможно, без дара. Справляться, используя другие ресурсы – знания и ум. Заимствованные в библиотеке клана тетради немало ей в этом помогали.
Не спеша подошла к одной из свободных лошадей, погладила, дала понюхать свою руку и стала крепить к седлу старый, много переживший мешок. В нем уместились все Адины вещи.
Вдруг ей на руку легли чужие пальцы.
– В фургон, приказ главы, – раздалось над ухом.
Не подняла взгляда и не стала выдергивать ладонь из хватки. Она узнала обладателя голоса и от понимания всей гадости ситуации, чуть не застонала в голос.
Матис, здоровенный рыжий оборотень, один из личных воинов Ханнеса. Он, несмотря на приобретенную Адой серость, все равно продолжал проявлять к ней настойчивое нежелательное внимание. Говорить ему что-либо бесполезно, такие лбы слов не понимают. Они понимают только силу.
Тогда, более трех лет назад, Ада использовала одно из слабительных зелий. И после двухдневного отсутствия Матиса на работе, когда он вернулся зеленоватый, мимоходом намекнула, что может устроить отдых еще интереснее и длиннее. После того случая охранник держался скромнее, во всяком случае, руки не распускал.
Если он один из сопровождающих обоз, это плохо. Это очень-очень плохо. Ада уверена, что Матис с Ханнесом что-то задумали. Мало ли что взбредет в голову толпе мужиков, везущих через заброшенные земли одну захудалую, слабую и не особо привлекательную, но все же девушку. Насчет своего положения и отношения клановцев сомнений не было:– ей могут сделать все, что угодно, а остальные закроют на это глаза. Так было всегда в доме главы, так продолжается и теперь.
А ведь через несколько дней к Аде присоединятся и другие «трофеи», которым будет угрожать та же опасность.
Не позволяя ехать верхом, не выделив для нее лошадь, Ханнес позаботился о том, чтобы Ада не сбежала. Не самое большое препятствие, если бы она действительно вознамерилась удрать, но мстить глава таки умеет. Ада полностью зависима от сопровождающих и обязана исполнять приказы предводителя отряда. Вдобавок проведет неизвестное количество времени рядом с озабоченным Матисом.
Проверенный способ защиты – слабительное – вряд ли подойдет на этот раз. Выводить из строя отряд, везущий сундуки с золотом по разрушенным деревням, разоренным землям, в высшей степени неразумно.
Ада ждала, пока Матису надоест над ней нависать. Он показывал, наверное, свое физическое превосходство, хотел подавить силой. Ну-ну, у девушки выработался стойкий иммунитет против таких методов воздействия.
– Все поняла, Мышка? – Перед тем как отойти, охранник наклонился еще ниже к девушке и глубоко втянул её запах.
Это понравилось ей еще меньше.
Ада ничего не ответила, дерзить сейчас небезопасно. Да любая ее реакция и даже отсутствие оной ни к чему хорошему не приведут. Провожая внушительную спину встревоженным взглядом, со всей ясностью поняла – дорога будет непростой.
Единственная девушка шла посередине медленно движущейся процессии, рядом с крытой повозкой, окруженная всадниками. Колеса фургона жалобно поскрипывали под тяжестью груза, внутри лежало настоящее богатство. Ада даже не предполагала, что у их клана есть столько средств.
Провожать золото вышло довольно много народу, они стояли по обочинам дороги, на крыльце своих домов, молча смотрели из окон. Потерю денег оплакивали не меньше, чем погибших в сражениях оборотней. Ну в самом деле, не ее же все эти мужчины и женщины, дети, старики провожали. Не из-за нее же старушки платочком глаза утирали. Не из-за нее, Ада не верила, что кто-то может её оплакать.
До границы рысиных земель обоз проводит небольшой конный отряд, а в условленном месте их встретят Лисы. Контрибуцию, плату за развязанную войну, отдают все три клана – Рыси, Волки и Лисы. Так что дальнейший путь будет своеобразным траурным шествием по разоренным землям проигравших, которые отдадут, присоединив к обозу, последнее.
Не то чтобы они не заслужили такого наказания. Ада считала, что все так и должно быть. Развязавший войну и проигравший ее унижен и должен платить по счетам. Жаль только, что платой станут, кроме денег, еще и свободные женщины. Прискорбно, что платой стала она сама. Честно, Ада планировала покинуть клан рысей совсем иным способом и в другом направлении.
Все закономерно, главы трех кланов хотели новых территорий, большей власти и победы над давним врагом. Даже не врагом. Оборотни с севера вели себя спокойно, просто держались обособленно. Но они являлись сильным конкурентом, постоянной немой угрозой. И в период, когда всегда более сильный противник испытывал временные трудности и был слабее обычного, на него напали объединившиеся ради такой цели соседние кланы. Напали неожиданно, сметая деревни врага с лица земли. Убивая, грабя, беспощадно уничтожая.
Жажда покорить и возвыситься, чистый звериный инстинкт. Эта жажда сидела в подкорке у каждого оборотня, от мала до велика. Была тем, что не смог победить разум. И война была слабостью, глупостью тех кланов, которые этой примитивной жажде поддались.
У победителей достаточно ресурсов, земель, богатства. Они потребовали денег только для того, чтобы еще больше ослабить непозволительно зарвавшихся соседей. И как самое ценное, чем так неосмотрительно пожертвовали Рыси, Волки и Лисы, оборотни севера потребовали женщин.
Девочек рождалось всегда меньше, чем мальчиков. Это вносило свои коррективы в жизнь и устройство общества. За последний год, за время войны, общее число оборотней ощутимо уменьшилось. Погибали не только воины, но и дети и их матери. Поэтому самое дорогое, что могли потребовать и потребовали берсерки, – свободные самки.
Cбоку от Ады происходило какое-то движение, всадники перестраивались. Обоз уже подъезжал к распахнутым настежь огромным городским воротам. За ними – поля, те самые, ставшие кладбищем.
Еще пара метров, и Ада покинет город, может быть, навсегда. Еще несколько минут, и останется одна с отрядом воинов. Выйдет за ворота и перестанет быть частью клана рысей – уже, можно сказать, перестала к нему принадлежать. И пока что не принята ни в какой другой.
По телу прошел озноб. В данный момент она ничья. Это не означает свободы, нет. Это значит, что Ада без защиты и покровительства, только и всего.
Решительно выдохнула и распрямила плечи: не в ее правилах сдаваться раньше времени. Постоять за себя сумеет, ей не привыкать защищаться самой. Раньше также никто не рвался ее обидчикам головы отрывать, так что в целом, особенно ничего и не поменялось.
Краем глаза заметила, что рыжей масти конь замедлил шаг рядом с ней. Рыжий же всадник чуть наклонился и предложил:
– Прокатишься со мной, Мышка? – Матис ухмылялся, голос звучал до омерзения довольным.
Мышка Ада усмехнулась в ответ. Обоз еще даже за ворота не выехал, а приключения уже начались.
– Я лучше в фургоне посижу, – глухо ответила из под капюшона.
– Ну нет. Иди сюда!
Опережая охранника, протянувшего руки, чтобы ее подхватить, Ада запрыгнула на повозку. Быстро развязала узлы веревки, чтобы опустить ткань закрывающую вход.
– Приказ главы! Было сказано – в фургон.
Смотреть в злое, покрасневшее от досады лицо никакого желания. Девушка опустила плотную тяжелую ткань и привязала к крюку с внутренней стороны у нижней балки. Преграда, конечно, как ни смотри, как ни затягивай, хлипкая. Вряд ли навязанные из ветхой веревки узлы будут хоть каким-то препятствием для желающих попасть внутрь.
Огляделась вокруг. В пробивающемся сквозь щели свете видны только контуры предметов. Три сундука, мешки – скорее всего с едой, матрасы. Надо же, проявили заботу. Интересно, кто это собирал? Неужели вечно ворчащая и пересаливающая пищу кухарка побеспокоилась об ее желудке и удобстве? Ада ей однажды ноги лечила.
Села в углу, опираясь на стенку и сундук, свой мешок пристроила рядом. Между доской и тканью виднелась щель, в нее можно подглядывать и следить за передвижением охраны. Повозка качалась и подпрыгивала на неровном тракте. Из всех прорех, которых множество в видавшей виды ткани и рассохшемся дереве, залетала пыль с сухих дорог.
