Czytaj książkę: «Дуэльный сезон»

Czcionka:

⁂

Глава первая, в которой рыжая девушка въезжает в серый город

§ 3. Дуэли разрешаются только в Дуэльный сезон, каковой объявляется раз в два года в продолжение четырех недель после праздника Рождества Заступника Михаила.
§ 4. Дуэль, проводимая за пределами Дуэльного сезона, считается убийством, и все ее участники подлежат наказанию в соответствии с уголовными законами.
Дуэльный кодекс Борейской империи

«В этом городе ты погиб. И здесь же я за тебя отомщу».

Это была первая мысль, которая промелькнула в голове у Даши, едва сани въехали на вершину холма и оттуда открылся вид на серые окраины Маринбурга.

Столица встречала гостью неприветливо: бросала в лицо пригоршни мелкой снежной крупы, обдувала сырым приморским ветром, светила издалека россыпью мерцающих газовых фонарей, похожих на болотные огни.

Здесь, в предместье, еще не было видно знаменитых дворцов с пышными фронтонами и мраморными колоннами, а напротив, попадались навстречу все больше деревянные лачуги с огородами. Пахло печной сажей и лошадьми. Как будто ничего выдающегося.

И все же сердце Даши сжималось от волнения. Вот он, город, где все началось. И где все закончится. Сердце империи. Маринбург.

На город опускались ранние зимние сумерки. Хрустел под полозьями снег, покряхтывал на козлах ямщик, а Даша куталась в полушубок и все думала о том, как она убьет Кирилла Стужева. Она уже представляла его лицо: бледное, испуганное, искаженное злостью на мушке пистолета. И, увидев в воображении это лицо, она машинально дернула пальцем, словно нажала на спуск. Нет, она ни на секунду не засомневается.

Дело, однако, было не таким простым, как кажется на первый взгляд. Да, через несколько дней начнется Дуэльный сезон, и вызвать Стужева можно будет, не опасаясь последствий. Но нужен достойный повод.

Нельзя просто подойти к человеку, к примеру, на бульваре и сказать ему: «Господин Стужев, вы бесчестный человек, трус и шулер. Я вызываю вас, потому что вы мошенническим путем обобрали моего брата, а затем убили его, так что несчастный отец его и мой лишился почти что всего, кроме чести».

То есть, в сущности, можно сделать и так, но в таком случае Кирилл Стужев будет считаться оскорбленной стороной. А оскорбленная сторона в ходе дуэли имеет ряд преимуществ, которыми этот мерзавец непременно воспользуется. Этого допустить нельзя.

Выходит, нужно сделать так, чтобы оскорбленной стороной считалась она сама. Давняя история с ее братом не может считаться приличным поводом. Согласно Дуэльному кодексу, оскорбленный должен воспользоваться своим правом на вызов в течение двадцати четырех часов после того, как был оскорблен.

Самой Даше это казалось отвратительным правилом, выдуманным самодовольными истеричными мужчинами. Получается, если кто-то только что наступил тебе на ногу или дерзко посмотрел – ты имеешь право его вызвать и убить. А если он разрушил всю твою жизнь, отнял у тебя самое дорогое, растоптал святыню и насмеялся над ней, но не вчера, а два года назад, то ты уж ничего не можешь сделать, и закон свято оберегает теперь его честь, а не твою.

Вот поэтому-то к делу нельзя было подходить так, в лоб. Это Даше объяснил отец два года назад, когда начал готовить ее, тогда еще пятнадцатилетнюю барышню, к отъезду в Маринбург.

Тогдашняя Даша была очень непохожа на нынешнюю. Тихая провинциальная барышня, которой уготовано выйти замуж за соседа по имению, родить ему десяток детей, половину из них потерять, провозиться всю жизнь с пеленками, соленьями и обедами, чтобы потом, в тихой старости начать от скуки вышивать образ Заступницы Катерины.

Устраивало ли это саму Дашу? Трудно сказать. Она никогда об этом не думала хорошенько. По складу своего характера она вообще не склонна была ни роптать на судьбу, ни мечтать о несбыточном. Будь ей уготована такая жизнь, она бы и ее прожила не без удовольствия.

Вот только это тихое и обыкновенное будущее было для Даши теперь навсегда перечеркнуто. И перечеркнул его один человек – Кирилл Стужев.

Даша его никогда в глаза не видела. Только знала, что брат ее, Боря, которого она обожала, отправился в Маринбург служить и успел ей написать оттуда всего два письма, где рассказывал про тамошние улицы, про веселый маскарад во дворце князей Черкасских, про своего полкового командира, комичного солдафона, который, желая подчеркнуть древность какого-то события, сказал: «Это было при египетских фанфаронах». В общем, делал все, чтобы хоть немного развлечь скучающую в провинции сестренку.

А потом пришло третье письмо – от этого самого полкового командира. Даша хорошо помнила тот день, хоть и рада была бы забыть. Дело было два года назад, они сидели с отцом в гостиной, пили чай со сливками, в который отец подливал себе еще и рому. Кухарка Марковна принесла блюдо с малиновым пирогом и отрезала Даше кусочек побольше. Дескать, давай уже, поправляйся, а то что ж ты такая худющая, кто ж тебя замуж возьмет?

Даша уже взяла было серебряную вилочку и приготовилась попробовать пирог, как вдруг вошел отцовский камердинер Демьян и сказал, что почту принесли, и среди нее – казенный конверт.

Отец как увидел этот конверт и прочел, что он от полкового командира, сразу переменился в лице и начал торопливо, дрожащими руками его открывать, некрасиво разорвав, хотя обычно всегда распечатывал письма аккуратно. Прочитав первые несколько строк, он выронил лист из рук, и Даше, которая сидела рядом, сжавшись в комок, показалось, что он мигом постарел лет на десять.

– Вот, читай, – сказал он, а затем встал, подошел к окну и трясущимися руками пытался раскурить трубку, но у него все не выходило, только искры сыпались на пол. Даша взяла письмо и прочла следующее.

«Милостивый государь, Николай Тимофеевич.
Уведомляю вас о том, что в нынешний Дуэльный сезон сын ваш, подпоручик Борис Булавин, был вызван на дуэль гвардии поручиком Стужевым, в ходе которой был убит.
Следствие не проводилось ввиду того, что дуэль состоялась в рамках Дуэльного сезона и являлась законною, о чем составлен соответствующий протокол. Хотя до меня доходили сведения, что причиной стало нечестное поведение Стужева во время карточной игры, каковое ваш сын обнаружил. Со своей стороны полагаю, что так и есть, так как Стужев этот слишком знаменит в Маринбурге совершенно невозможными выходками, за любую из которых лично я, будь он моим подчиненным, отправил бы его сперва под арест, а затем сослал бы рядовым солдатом охранять Черкасский разлом.
Однако сей субъект является незаконнорожденным (но признанным) сыном канцлера Бестужева и имеет такие связи, что все ему сходит с рук. Боюсь, сколь бы ни было мне ужасно писать это вам как отцу, но и из этой истории выйдет он сухим.
Посылаю вам при сем письме протокол дуэли. Как следует из указанного протокола, противники обменялись выстрелами. Первым выстрелил ваш сын и поразил Стужева в лицевую часть головы. Присутствовавшие было подумали, что рана смертельна, а если и нет, то продолжать поединок Стужев уже не сможет. Но, к удивлению секундантов, Стужев с окровавленной головой поднялся с земли и потребовал, чтобы сын ваш занял свое место у барьера. После чего выстрелил в него и, попав в область сердца, убил на месте.
Мое мнение заключается в том, что здесь не обошлось без чародейства, потому что где же это видано, чтобы человек с такой раной был способен не только на ногах стоять, но еще и целиться. Я лично такого не видал, хотя всю свою жизнь провел в военной службе и прошел три военные кампании.
И хотя применение чародейства является грубейшим нарушением законов дуэли, но поскольку, как я уже говорил, человек этот из высших властных сфер, никакого расследования на сей счет я не жду и сам никак не могу его должным образом инициировать.
Соболезную вашей утрате и прошу принять уверение, что эти мои слова написаны не только по воле долга, но и от всего сердца, так как сын ваш хоть и недолго прослужил под моим началом, но успел зарекомендовать себя как честный человек и способный молодой офицер.
Со своей стороны готов быть вам полезен, ежели вы все-таки решитесь хлопотать о расследовании, а также сообщаю о том, что похороны вашего сына, как офицера, погибшего с честью, будут проведены по высшему разряду за казенный счет.
С уважением
и глубочайшими соболезнованиями,
командир Темногорского драгунского полка
полковник А. Д. Мирский».

Сперва отец Даши хотел немедленно ехать в Маринбург и вызывать этого Стужева на поединок. Но письмо было получено тогда, когда Дуэльный сезон уже подошел к концу, а следующего нужно было ждать два года. Кроме того, отец навел кое-какие справки и узнал, что Стужев, по всей видимости, чародей. Бог весть, как чародейная сила могла проявиться в бастарде, но вот поди ж ты!

Отец же Даши, чьи предки хоть и вели свою родословную от Заступника Никиты Огнеборца, родился без чародейной силы, она угасла в роду еще до его рождения. Так что лично разобраться с чародеем он бы не смог.

Это Даше тоже всегда казалось обидным и несправедливым. Отчего в каких-то дворянских родах сила угасла, а в других – нет?

Никто не знал точного ответа. Стараясь сохранить эту силу или вернуть ее, дворяне тщательно выбирали себе жен, чтобы девушка непременно была из хорошего рода и внешне похожей на одного из легендарных Заступников.

В этом смысле Даша была невестой незавидной. На Никиту Огнеборца – рослого черноволосого богатыря, каким его рисуют на иконах, она была совершенно непохожа. Зато, по словам отца, как две капли воды походила на свою мать – рыжеволосую, стройную, с большими зелеными глазами. Сама она, впрочем, матери никогда не видала: та умерла, рожая Дашу.

Отец мало о ней рассказывал – кажется, воспоминания причиняли ему боль. Но со слов прислуги и некоторых знакомых Даша знала, что мать ее была немного не от мира сего, а кто-то даже считал ее ведьмой.

Да, бывало, что чародейная сила проявлялась и в женщинах, но редко, и способности их были не те же, что у мужчин. У матери ее, говорят, был дар предвидения, даже смерть свою она будто бы предсказала и со всеми попрощалась.

Но, так или иначе, в роду их больше силы не было, а потому отец в поединке со Стужевым мог лишь погибнуть, оставив Дашу круглой сиротой.

А затем пришла еще одна бумага, от которой здоровье отца подкосилось окончательно. Это было казенное извещение об описи большей части их имения. Оказалось, что еще прежде дуэли Боря составил на имя Стужева расписку на огромную сумму денег, какой у него не было и быть не могло. Видимо, в уплату карточного долга.

Даша не могла поверить, что такое вообще возможно. Чародейство, не иначе. Да нет, не чародейство, а самое подлое колдовство! Боря, которого она всегда знала как самого рассудительного, самого спокойного… вдруг вот так, очертя голову, поставил на карту отцовское имение… да что там, поставил их жизнь и честь!

Этого не могло быть. И тем не менее это произошло. Вскоре почти все имение ушло с молотка, и у них осталась лишь старая, полуразвалившаяся усадьба в деревне Бычихе. Когда-то она считалась Дашиным приданым, теперь же это было все их имущество.

После получения известия об описи имения отец две недели почти не говорил с Дашей: то уезжал куда-то, то писал кому-то письма, то просто сидел в своем кабинете и мрачно молчал. И вот однажды вышел к завтраку с выражением отчаянной решимости на лице и без всяких предисловий заговорил с ней.

– Мы с тобой теперь последние Булавины, – сказал он. – Когда я умру… а я, может быть, скоро умру, потому что все это выше моих сил… то больше мужчин нашего рода не останется. Все его будущее зависит теперь только от тебя. Скажи: на что ты готова, чтобы наш род сохранился?

– На все, – ответила Даша.

Это не было пустой бравадой или ответом легкомысленной девочки, не понимающей, что значит «на все». Она была воспитана с уверенностью, что честь рода – это все, что есть у дворянина. И она была достаточно взрослой… может быть, еще месяц назад не была, но теперь уже – точно. И отец расслышал это в ее словах.

– Тогда слушай, – сказал он. – Я много думал и советовался с умными людьми. Единственное, что нам сейчас остается, это убить Стужева. Убить и добиться того, чтобы праву победителя часть его выморочного имущества досталась победителю. Тогда мы получим достаточно денег, чтобы выкупить хотя бы Сидоркино… а может быть, и еще кое-что прикупить к нему. Но это не главное…

Он замолчал и положил руки на ладони. Даша заметила, что на лице его появились новые морщины, а губы как будто слегка подрагивали.

– Я знаю, что главное, – сказала она негромко. – Главное – это восстановить честь.

– Хорошо, что ты понимаешь, – вздохнул отец. – Этот ублюдок… я ни есть, ни спать не могу от одной мысли, что он топчет землю. Если он получит то, что заслужил… может быть, тогда я смогу умереть спокойно.

Даша опустилась рядом с ним и обняла за плечи. Она увидела, что в глазах отца блестят готовые сорваться слезы. А ведь он никогда раньше не плакал. Даже когда пришло известие о смерти Бори.

– Я бы и сам… – проговорил он, словно через силу. – Но у меня не выйдет. Уже понимаю, что не выйдет. Но я могу дать тебе все, что нужно. Все для того, чтобы ты отомстила за него. Но готова ли ты? Понимаешь ли ты, что это значит и как много предстоит сделать?

Даша знала, о чем он говорит. Отец плохо видел, читал уже с трудом – говорил, что и буквы-то перед глазами расплываются. А после получения известия о Борисе у него стали заметно дрожать руки. Нечего было и думать о его дуэли со Стужевым.

– Я ко всему готова, – твердо сказала Даша.

– Погоди, – ответил ей на это отец. – Дай я сперва объясню тебе, что предстоит сделать. Сперва ты поступишь на военную службу. Хорошо, что это нынче разрешено для девушек, но плохо то, что их там пока очень мало. И над ними иной раз потешаются, а бывает, что и оскорбления им приходится терпеть.

– Терпеть оскорбления я не буду, – сказала Даша. – Пусть только попробует кто-нибудь…

– Правильно, – сказал отец. – И поэтому мы сделаем все для твоей подготовки, чтобы к следующему сезону ты могла быть офицером и имела бы право его вызвать.

С этого момента для Даши закончилось не то что детство, но и юность. Отец не давал ей ни отдыху ни сроку. По утрам он обучал ее обращаться со шпагой или пистолетом. После обеда – заставлял учить Дуэльный кодекс, воинские уставы, а также математику и баллистику. Решено было, что Дашу запишут в артиллерию, потому что в пехоту и кавалерию женщин брали совсем уж неохотно, да и служба там для нее была бы слишком тяжела.

– Я тебя научу всему, что может понадобиться, – говорил отец, когда они, утомленные тяжелым днем, садились ужинать. – Всему, кроме одного. Этому тебе придется учиться прямо на месте, в Маринбурге. Чародейству.

– Может быть, мне вовсе не надо этому учиться? – робко возразила Даша. – Я убью Стужева и без этого.

– Нет, – решительно отрезал отец. – У тебя должны быть под рукой все инструменты, на всякий случай. Мы не имеем права на ошибку и должны все предусмотреть. Если Стужев – действительно сильный чародей, то без этого у тебя нет шансов победить его.

– Но ведь во мне… может быть, и нет этой силы, – проговорила Даша. – С чего ты взял, что она у меня непременно есть?

– У твоей матери была, – сказал он. – А ты – ее точная копия. Это верный знак того, что в тебе есть сила. Я дам тебе адрес человека, который когда-то учил ее. Она сама мне рассказывала.

– Так ее… учили? – спросила тогда Даша.

Отец в ответ кивнул.

Раньше Даше никто никогда не говорил, что ее мать обучалась магии. И понятно отчего: обучать чародейству женщин было запрещено законом. О женщинах, овладевших этим даром, ходили легенды, и одна была страшнее другой.

Мысль о том, что ей предстоит учиться чему-то тайному и запретному, пугала Дашу сильнее, чем перспектива драться насмерть, убить человека или быть убитой самой. Но и с этой мыслью она постаралась свыкнуться.

Когда она садилась в сани, отец подошел и осенил ее защитным знамением, прошептав негромко: «Благослови тебя Заступница Агния и все присные ее».

Затем он немного помолчал и прибавил:

– Ты знаешь, что делать. Об одном я тебя прошу: не расспрашивай людей о гибели брата. Этим ты привлечешь к себе внимание и спугнешь этого мерзавца. Он будет настороже, и все пойдет прахом. Делай все так, словно у тебя и в мыслях нет ворошить старое.

С этими словами он отошел и вновь сотворил в воздухе защитный знак. Сани тронулись, среди метели Даша быстро потеряла отца из виду, и вот несколько дней спустя въехала в Маринбург.

Глава вторая, в которой все очень удивляются

§ 10. Участниками дуэли могут быть только лица дворянского звания, состоящие в военной службе.
§ 10–1. Лица женского пола допускаются к участию в дуэли в случае, если они удовлетворяют требованиям предшествующего пункта.
Дуэльный кодекс Борейской империи

Сани Даши остановились возле солидного городского дома. Не то чтобы прямо дворца, но построенного основательно и с претензией: колонны, фронтон, широкая парадная лестница. Здесь жила двоюродная сестра ее отца, Марья Сергеевна Бешметева, давно оставшаяся вдовой, спровадившая двоих сыновей в военную службу и имевшая дочь – ровесницу Даши.

По отцовскому плану Даше следовало заявиться вроде как погостить к тетке, которая обожала принимать гостей и родню, и, уж конечно, племяннице не отказала бы, пусть даже и видала она эту самую племянницу последний раз еще ребенком.

Даша взбежала по крыльцу, попросила старенького швейцара доложить о себе и минуту спустя вошла в светлую гостиную, где ее приняла сама хозяйка.

Кругом здесь царил уют, от которого Даша давно отвыкла. Это было царство шелковых подушечек, медных канделябров, гравюр с развеселыми пастушками, неизменно играющими на свирелях.

– Дашенька! – всплеснула руками Марья Сергеевна. Была она очень полной дамой с угольно-черными, вьющимися у концов волосами. Должно быть, она их чернила специально, маскируя седину, так как была на три года старше Дашиного отца, а ни единого седого волоса не имела.

К ногам хозяйки жалась большеглазая бежевая левретка, как будто специально подобранная по цвету к обстановке гостиной.

– А мы уж и заждались тебя тут! – продолжала тетушка. Сперва она крепко обняла Дашу, а затем принялась давать короткие отрывистые команды слугам – точно командир перед сражением.

– Пойдем, я твою комнату покажу, – сказала она. – Ты поди устала с дороги. А завтра уж и наговоримся.

– Я не очень устала, – сказала Даша. Она чувствовала, что тетке хочется поговорить с новым лицом. – Я бы чаю выпила, если можно.

– Конечно, конечно. – Марья Сергеевна закивала головой. – Мы второго чаю-то еще и не пили, словно нарочно тебя ждали. Сейчас Сонечка выйдет, и будем пить, а ты нам все расскажешь. Ты надолго к нам? Я думаю, на всю зиму было бы здорово. И Сонечке тут компания будет, и тебе явно уж веселее, чем в деревне сидеть, где из собеседников – только старик-отец и волки. А я тебя уж отсюда не отпущу, покуда помолвку твою не отпразднуем, – так и знай!

Она рассмеялась и потрепала Дашу по щеке, а та почувствовала, как краснеет.

– Я не за этим приехала, – сказала она негромко.

– Как это, не за этим? – удивилась тетка. – А зачем же еще барышне в столицу ехать?

«Затем, чтобы убить Кирилла Стужева и восстановить честь рода», – подумала Даша про себя, но, разумеется, вслух не сказала.

– Я в бригаду приехала поступать, на службу, – негромко сказала она. – У меня письма рекомендательные с собой. От отца и от знакомых его.

– В бригаду? – переспросила Марья Сергеевна с таким видом, словно не понимала, шутит ли Даша и надо ли смеяться. – В какую еще бригаду?

– Во Вторую артиллерийскую, – ответила Даша, немного смутившись и сложив руки на подоле платья. – В первую роту легкой артиллерии командиром взвода единорогов.

– Чего?! – переспросила хозяйка дома. – Каких еще единорогов?!

– Единорог – это орудие так называется, – пояснила Даша с серьезным видом. – От пушки отличается тем, что может вести огонь по навесной траектории с закрытой позиции.

– Скажи, что ты шутишь! – Марья Сергеевна вытаращила глаза так, словно Даша объявила, что уходит в лес жить вместе с белками.

– Я не шучу, – ответила Даша. – Вот и от батюшки моего письмо, там все написано. Он очень просил, чтобы вы мне помогли устроиться, похлопотали, потому что вы же весь Маринбург знаете…

– Ох, Николай, – проговорила Марья Сергеевна, покачав головой. – И не хочется браниться при таком приятном свидании, но батюшка твой… и всегда-то был сумасбродом, а нынче… нет, я все понимаю: потерял ты сына… но разве это повод и дочери жизнь портить?

– Он и не портит. – Дарья пожала плечами. – Я сама служить хочу. Что же плохого?

– Да курам на смех, вот что плохого! – вздохнула Марья Сергеевна. – Ладно, пойдем чай пить.

Даша кивнула и прошла за хозяйкой следом в столовую, где горничная уже ставила на стол пыхтящий самовар, пахло свежим хлебом, а натоплено было до того жарко, что после долгой зимней дороги невольно стало клонить в сон. Она села на краешек стула с гнутыми ножками и стала следить, чтобы глаза как-нибудь ненароком не закрылись.

К чаю вышла дочь Марьи Сергеевны Соня. Последний раз Даша видела ее лет десять назад, когда та приезжала вместе с Марьей Сергеевной к ним в имение. Тогда они много бегали друг за дружкой по двору и по деревне, ловили жуков, рассказывали друг дружке на ночь всякие сказочные небылицы.

И договорились дружить вечно-вечно, даже когда станут старыми и выйдут замуж. Но потом Соня уехала, и Даша о ней забыла. Тогда она еще почти не умела писать, посылать писем не могла, а когда выучилась, то про ту детскую дружбу давно уж не вспоминала.

Соня была очень похожа на свою матушку: пухлая, краснощекая, с вьющимися волосами и вечной смешинкой в глазах. Дашу она расцеловала и сказала, что жить они будут в соседних комнатах, и это очень весело. Что она познакомит Дашу со всеми своими подругами, и они ей живо сыщут жениха. Похоже, ни о какой другой карьере в этом семействе не думали.

– Мама, а мы возьмем кузину с собой на бал в Собрание? – спросила Соня, когда подали миндальный кисель.

– Ой! – всплеснула руками Марья Сергеевна. – А я-то и забыла, совсем из головы вон! Совершенно точно надо взять! Да только в чем же ты пойдешь… у тебя есть с собой платье бальное, хоть одно?

Даша в ответ помотала головой:

– Нет. Да я и не хочу на бал.

– То есть как это не хочешь? Там весь Маринбург будет! Все лучшее общество! А ты не хочешь? Не говори ерунды! Как мы тебе найдем жениха, ежели ты никуда выезжать не будешь?

– Я уже говорила, что я не за этим приехала, – проговорила Даша, но, заметив, что Марья Сергеевна нахмурилась, поспешила прибавить: – Впрочем, если вы желаете, я с удовольствием съезжу. Мне есть в чем.

Про себя она подумала, что, может быть, побывать на балу – не такая уж плохая идея. Военные наставления, которых она перечитала вместе с отцом множество, учили ее, что в военном деле важнее всего – разведка. А поездка на этот бал – тоже своего рода разведка, раз уж там все будут. Может быть… и он там будет? Она впервые увидит человека, которого ей предстоит убить. Посмотрит, с кем он говорит, есть ли у него друзья, враги, жена, любовница… может быть, и расспросить кого-то можно будет. А даже если и нет, она хотя бы получше узнает город, в котором никогда еще не была, но в котором ей предстоит действовать.

– Как же это, есть в чем? – удивилась Соня, отставив чашку чая. – Ты же говоришь, платья у тебя нет?

Тут Даша увидела, что мимо по коридору слуга как раз несет ее чемодан, и окликнула его, попросив открыть. Ей было интересно, какой эффект это произведет на родственниц.

Слуга, вопросительно взглянув на барыню, внес чемодан и открыл его, после чего Даша извлекла и развесила на стульях сперва черный мундир с эполетами, затем желтые панталоны, и, наконец, черные сапоги.

Надо сказать, эффект это в самом деле произвело. Марья Сергеевна даже украдкой перекрестилась.

– Это ты в этом собираешься пойти на бал в Собрание?! – спросила она, глядя на Дашу так, словно она прошлась по комнате на руках, оголив исподнее.

Та в ответ кивнула.

– Не допущу! – выпалила Марья Сергеевна. – Ты сумасшедшая, и отец твой тоже на старости лет разума лишился, но я-то в здравом уме еще! Как в этом пойти на бал? Это же не маскарад, это блестящий вечер будет! Там будет сам государь, государыня, цесаревич! А ты хочешь туда явиться в брюках в обтяжку, чтоб все на твой зад пялились?!

– Его величество сам подписал указ, по которому девицам, оставшимся последними в роду, разрешается служить и носить мундир, – спокойно ответила Даша. – Так что я полагаю, что его это не особенно шокирует.

– Ну, мало ли что он подписал, – Марья Сергеевна покачала головой. – Я указы царские не оспариваю. Если это там надо для политики… я в политику не мешаюсь, но тебя я в таком виде на бал не пущу, так и знай, хоть стреляй в меня из этого своего единорога!

– А как тогда? – Даша развела руками. – Платьев у меня только дорожное, что на мне, да еще два домашних. В таком, я думаю, еще более неприлично на бал идти.

– Естественно, – проворчала Марья Сергеевна. – Эх, я б сама денег не пожалела, сшила бы тебе на свой счет, да когда уже, когда бал на носу? Вот разве что Сонечкино какое-нибудь взять?

Затем она взглянула на дочь, перевела взгляд обратно на Дашу, потом вновь на Соню и вздохнула. Было ясно, что идея эта совершенно провальная. Соня была в талии на несколько дюймов шире, чем худощавая тонкая Даша, и в любом ее платье Даша выглядела бы, как мышь в сарафане.

– Я с радостью отдам, но подойдет ли… – проговорила Соня, покраснев.

– Ушьем, – решительно сказала Марья Сергеевна. Было видно, что раз она что решила, то пойдет до конца. – Ушьем, у меня такая портниха есть отличная, просто золотые руки у нее. Так ушьем, что и не видно будет. Вон то твое, голубое, возьмем? Ты уж в нем раз была на балу, так, наверное, нынче захочешь другое?

– Я бы, мама, в зеленом открытом пошла, – сказала Соня.

– Ну, и прекрасно. Ты уж не серчай, Дашенька, что в поношенном придется идти, да вот видишь, как…

– Что вы! – Даша только рукой махнула. – В каком ни есть!

Ей даже пришло в голову, что оно, может быть, и к лучшему, что платье будет неновое и не по ней сшитое. Она в Собрание отправляется не красоваться и не строить глазки светским щеголям, а делать дело. Если она там на разведке, так разведчику сам бог велел быть как можно незаметнее. Пожалуй, что ее идея идти на бал в мундире в этом смысле была бы и впрямь нехороша.

– Ну, значит, так тому и быть, – с облегчением произнесла Марья Сергеевна, вставая из-за стола. – А это… гадость эту ты пока в сундук прибери.

Она с презрительным видом взяла черный мундир двумя пальцами за воротник и протянула его Даше.

– А я бы хотела в таком на бал сходить! – проговорила вдруг Соня, рассматривая эполеты на мундире. – Воображаю, какое лицо было бы у Полины Енской, что она в обычном платье, уже надеванном, а я вот в этаком… с иголочки, с золотым шитьем, да еще в панталонах…

– Ой, да тебе волю дай, ты, пожалуй, и впрямь в одних панталонах поедешь, бесстыдница! – махнула на нее рукой Марья Сергеевна. – Вот я помру, можешь тогда хоть голышом расхаживать!

– Да я что? – потупила глаза Соня. – Уж и помечтать нельзя!

На этом Марья Сергеевна объявила, что удаляется спать и девицам того же желает.

– Ты, кузина, на матушку не сердись, – сказала Соня, когда они поднялись наверх, в ее новую комнату. – Она дама старого века и не понимает, зачем ты в армию идешь. А я вот отлично понимаю, и даже немножко завидую.

Комната была небольшая, но в ней было все, что могло ей понадобиться: платяной шкаф, комод, столик с зеркалом, книжные полки и кровать даже пошире той, на которой она спала в отцовской усадьбе. Для приучившей себя к спартанской обстановке Даши здесь было даже, пожалуй, слишком уютно.

В комнате стоял какой-то особенный аромат: должно быть, от сухих цветов, которыми были устланы полки в комоде против моли. А может быть, от духов Сони. Это был сладковатый, свежий, какой-то очень домашний запах. От него хотелось скорее сбросить дорожное платье, смеяться и болтать ногами в кровати, словно ребенок.

На покрывале был искусно вышит рыжий кот с довольной физиономией, словно только что полакомившийся сметаной. Должно быть, это было творение талантливой крепостной мастерицы.

Даша открыла внесенный слугой чемодан и стала доставать оттуда, во что переодеться на ночь.

– Что же ты понимаешь? – спросила она Соню, достав сиреневую ночную рубашку, под которой была связка привезенных ею книг.

– Ну, как это что? – Соня лукаво улыбнулась. – Придешь в полк, там офицеры – сплошь мужчины. Многие холостые, и есть очень хорошенькие. Поди, и полковой командир – тоже холостяк. И тут ты! В форме, стройная, глаза у тебя такие большие. Разве не станут они обращать внимание? Конечно, станут! И ладно еще в Маринбурге, где и других девушек много, а если вас в поход отправят? Там ты вообще будешь, как султанша в гареме! Сможешь что угодно с ними делать, и партию для замужества такую найдешь, какую на балах в Маринбурге так просто не сыщешь, потому что тут вон сколько конкуренток, а там ни одной не будет!

Соня снова улыбнулась и шутливо погрозила пальцем, а Даша смутилась. Об этой стороне своей будущей службы она как-то не думала. Сказать по правде, она почти что не заглядывала в будущее дальше того момента, когда прострелит голову Кириллу Стужеву. Может быть, не очень верила, что и это-то ей удастся, а если нет, то во всем дальнейшем и смысла никакого нет. Помнила она только, что отец советовал ей, когда все будет окончено благополучно, выходить поскорее замуж и желательно за простолюдина, но побогаче, купца какого-нибудь или неродовитого офицера. Тогда дети их смогут унаследовать фамилию Булавиных, и род их сможет продолжиться.

«Впрочем, – говорил он, – если приглянется тебе кто и из благородных, то выходи с богом и так».

– Нет, ты совсем неправильно мои намерения истолковала, – проговорила Даша, чувствуя, как краснеет еще сильнее. – Я служить хочу, потому что денег у нас мало, отец служить не может, Бори вот нет…

– Ужасно, – проговорила Соня. – Мы ведь с матушкой были на его похоронах-то… я ведь его почти не знала, но все равно плакала, а уж тебе, наверное, как тяжело было…

Она села рядом с Дашей и обняла ее. Даше в этот момент захотелось уткнуться в плечо кузине и расплакаться. Воспоминания о том, каким веселым и ласковым был Боря, как она любила представлять, что он, уехав служить, сделается там блестящим офицером, может быть, что и генералом, женится на красавице, а вышло вот что…