Czytaj książkę: «Человек из будущего. Часть 1»
Глава 1.
Цезарь.
«Предсказывать события может только тот, кто вдохновлён всемогуществом Бога».
Мишель Нострадамус.
Год 1566. 2 июля.
Франция г. Салон.
В глубине дома протяжно скрипнула половица и почти сразу же послышались шаги сбегающего по лестнице человека. Ступенька за ступенькой, еле слышимый стук каблуков, а также протяжный похожий на стон скрип открываемой двери. Разбудивший тишину человек торопился. Что бы это значило?
Сердце сбившись с ритма зашлось в предчувствии плохих известий, Нострадамус – младший замер в ожидании. Жана умел передвигаться по-кошачьи, почти без звука, сейчас же стучал каблуками так, словно делал это специально с целью оповестить дом.
О чём? Цезарь мог только догадываться.
Оттого, что догадка была не по нутру на сердце начала накатывать тоска.
«Отец поручил Жану сообщить нечто важное, а так, как в этой части дома кроме столовой и моей комнаты, есть ещё две, в которых никто не проживает, намеренья слуги обращены ко мне».
Шаги становились всё торопливее и торопливее.
Скрип половиц заполнив один коридор перебрался в другой.
Волнение охватило Цезаря целиком. Ощущение было, словно за Жаном, двигалось нечто не имеющее ни лица, ни тела.
Вцепившаяся в сознание мысль относительно, поселившегося в доме, призрака заставило содрогнуться, отчего, проникшее в душу, отчаяние сковало не только движения, но и попытки заставить себя отвлечься. Сердце при догадке – с родителем случилось непоправимое, зашлось в испуге так, что стон сам собою сорвался с губ.
По традиции первая встреча с отцом, происходила за завтраком. Проживающие в доме в установленный час должны были, покинув комнаты, спуститься в столовую, чтобы засвидетельствовать уважение главе семейства.
Вторая – во время обеда, опоздать на который считалось – нанести оскорбление не только родителю, но и всем, расположившимся за столом в ожидании трапезы.
Что касалось ужина, тут всё было сопряжено с настроением отца. Возведя вечернее воссоединение семьи в исповедь прожитого дня, старик, поочерёдно обращаясь к каждому из присутствующих, требовал докладывать, что тот успел сделать полезного за прожитый день. Делалось это по глубокому убеждению родителя в том, что смысл существования человека, есть ничто иное, как подаренное Господом благо, потому день должен быть отмечен пусть небольшим, но всё же, событием. В противном случае день надлежало вычеркнуть из жизни, как прожитый зря
– Вы отнеслись к покровительству Создателя с пренебрежением, – наставлял глава семейства. Посему не можете заслуживать ничего кроме моего нежелания видеть вас. Жизнь дарена не для того, чтобы человек мог прожигать время, возводя отношение к данной Богом возможности познавать мир как потребительское. Я бы сказал – иждивенческое. Ежедневно ежечасно мы, как существа наделённые разумом, должны облагораживать пребывание наше на этом свете не только эмоциями, но и поступками, внося тем самым лепту в развитии общества, как такового. Жизнь не бесконечна, а значит вправе требовать к себе особого на то отношения.
Но даже когда испепеляющий взгляд отца заставлял сгорать от стыда, Цезарь никогда не чувствовал себя столь беспокойно, как сейчас.
Волнение? Скорее страх.
Состояние ожидания было сравнимо с моментами, когда отец приглашал сына в кабинет. Стоило услышать, что Цезарю надлежит посетить кабинет отца, нутро начинало ощущать волнение нагоняющее на душу отчаяние.
Шаги, достигнув двери, смолкли.
Жан стоя по другую сторону двери, не торопился сообщить о своём приходе.
«Решил усмирить дыхание?» – подумал Цезарь.
Представив, как Жан подносит к двери сжатую в кулак руку, чтобы постучать, Цезарь опередив намеренья слуги, произнёс: – Жан, входи!
Дверь, с похожим на детский плач, скрипом отворилась.
В дверном проёме возникло лицо Жана.
– Господин! Как вы догадались, что в коридоре стою я?
– То было не трудно, – не отрывая взгляда от украшенного алмазами неба, проговорил Цезарь. – Скажи лучше, зачем я понадобился отцу?
– Отцу? – ещё более растерялся слуга. – Откуда знаете, что прибыл я по велению господина Нострадамуса?
– Предполагаю.
Развернувшись, Цезарь сделал шаг к центру комнаты.
– Ну так, что с отцом?
– Отец ваш желает сообщить вам нечто важное. До того, как отправить к вам расспрашивал, есть ли у меня цель в жизни, затем взялся учить, как преодолевать трудности. После чего потребовал, позвать вас.
– Так чего же мы стоим?
Не дав Жану опомниться Цезарь, выскочил вон из комнаты.
В мыслях надрывно стучала произнесённая Жаном фраза, – «Мне кажется, отец ваш желает сообщить вам нечто важное».
Преодолев коридор, Цезарь кинулся к лестнице.
Ступеньки мелькали перед глазами, в то время когда казалось, что двигается он не столь быстро. И только оказавшись наверху Нострадамус – младший перейдя на шаг, позволил себе остановиться.
«Надо восстановить дыхание. Отец не любит поспешности. Теперь не плохо было бы придать лицу озабоченности. Родитель ненавидит пустых ни располагающих к разговору взглядов. При входе следует склонить голову и уверенно спросить, что заставило оторваться от наблюдений за звёздами»?
Забыв сообщить о своём приходе стуком в дверь, что считалось правилом для всех без исключения, Цезарь переступил порог кабинета.
Нострадамус сидел в кресле у камина, отчего был виден только затылок.
Не отреагировав на скрип петель и учащённое дыхание сына, старик поверг того в ещё большее смятение.
От мысли, что опоздал, страх обжёг сознание Цезаря.
Прижавшись спиной к двери, юноша замер в ожидании.
– Подойди, сын мой.
Голос отца заставил Цезаря вздрогнуть.
– Займи место в кресле напротив, – произнёс Нострадамус
– А, что прикажете делать мне?
То, что слуга осмелиться войти в кабинет, не вязалось с пониманием ситуации и Цезарю ничего не оставалось, как развернувшись, посмотреть на Жана.
– На столе возле канделябра лежит письмо, – вырвавшийся из кресла, голос заставил Цезаря и Жана глянуть в сторону камина. – Оно адресовано тебе.
– Мне? Письмо? Что в нём?
Ответив на взгляд Цезаря пожатием плеч, слуга протянул руку к лежащему, поверх полированной поверхности, конверту. Письмо оказалось не только запечатанным, но и скреплённым личной печатью господина.
– Твоё будущее.
Рука Жана непроизвольно дёрнулась.
– Бери. Не бойся, – произнёс Нострадамус. – В письме нет ничего, чего следует опасаться. Жизнь не увенчанная взлётами. Всё, как у людей: жена, дом, дети.
Казалось, старик видит происходящее за спиной, в то время, когда взгляд направлен в противоположную сторону.
– Вот только,…. – Нострадамус сделал паузу, – О том, что в письме, ты сможешь узнать, когда вскрыть конверт, разрешит Цезарь.
– И когда это произойдёт?
Теребя конверт, Жан перевёл взгляд на Цезаря.
– Когда придёт время.
– Но господин…….!
– Бери и уходи, – не дал договорить слуге Нострадамус. – И запомни, прикоснёшься к будущему раньше срока, судьба не будет благосклонна какой виделась мне в моих виденьях. Докажешь трудом право на познание будущего, обретёшь возможность познать частицу таинства бытия. Нет. Потеряешь всё. Отсюда вывод – выбор за тобой.
Дождавшись когда Жан покинет кабинет, Цезарь, подойдя к сидящему в кресле отцу, припал на колено. Облегчение отдалось в сердце упоением улетучившейся прочь беды.
Родитель прибывал в превосходнейшем настроении. Глаза светились, непонятно откуда взявшимся, блеском, отчего отражающийся во взгляде огонь представлялся пляшущим чертёнком. Блуждающая по лицу улыбка, заставляла подёргиваться уголки губ, благодаря чему создавалось впечатление, будто старика забавляло пребывание Цезаря в недоумении.
– Что – то произошло? – не понимая причины изменения настроения отца, произнёс юноша. – Жан сказал, что вы желаете сообщить мне нечто важное?
– Жан? – глаза, Нострадамуса наполнились удивлением. – Жан сказал, что я желаю сообщить тебе нечто важное?
– Да. При этом выразил опасение по поводу вашего состояния.
– Надо же. Слуга научился предугадывать мысли господина, что указывает на мой старческий возраст. Слава Господу, что не на маразм.
– Думаю, он это понял по тому, насколько вы выглядели взволнованным. – предпринял попытку успокоить отца Цезарь.
– Взволнован? О, да! Я взволнован, и состояние это возрастает во мне с каждой минутой.
– В таком случае хотелось бы знать причину. Вы никогда не приглашали меня к себе ночью, особенно, когда небо усеяно звёздами. В это время вы в большей степени предпочитаете придаваться размышлениям, чем никчёмной болтовне.
– Ты прав, поразмышлять есть над чем, особенно сегодня. Что касается причины обуявшего меня волнения…. То настолько важно, что я не мог не пригласить тебя.
Старик сгорбившись, подался вперёд, словно хотел подняться. Раздумав, выпрямился, тем самым заставив напрячься Цезаря.
– И что, за причина?
Понимая, что стоит на порогу нечто важного, юноша попытался придать голосу мягкости, что не осталось незамеченным.
Улыбка озарило лицо Нострадамуса.
– В том, что я сумел предсказать собственную смерть.
– Смерть?
Цезарь глянул на родителя так, словно тот предсказал всемирный потом. Особенно поразил тон.
– Не надо ничего говорить, – подняв руку, Нострадамус лишил Цезаря возможности закончить мысль. – Знаю, о чём хочешь спросить. Человек предсказал собственную смерть, что в этом пред рассудительного? В том, что дни Нострадамуса сочтены? Истязание сознание горем не лучшее из того, что человек должен брать от жизни. Есть вещи куда более интересные.
– К примеру, предсказание собственной смерти?
– И это тоже, – улыбка вновь озарило лицо провидца. – Грех было не воспользовался, данным мне Богом даром.
– Но почему сегодня, не вчера, не год назад?
– Живя ожиданием смерти я не смог бы думать над тем, что могло принести пользу людям.
Покинув кресло, Нострадамус подойдя к камину, сунул кочергу в огонь.
Делалось это с видом, будто с пламенем должна была погаснуть жизнь. Невооружённым глазом было видно, насколько неуёмным становилось желание успеть сделать то, что откладывалось на последние часы.
Вернувшись в кресло, Нострадамус какое-то время любовался гудящим в камине пламенем, не обращая внимания на сына. И только когда молчание стало навевать на того неподдельное беспокойство, старик поднял на Цезаря наполненные грустью глаза.
– Всю жизнь свою, я стремился к постижению знаний, сначала поучали родители, потом дед Пьер и дед Жан. В семнадцать, мне казалось, что дорога к познанию сути сотворения мира распахнута настежь, надлежало распорядиться правильно временем, и источник вдохновения в моих руках. Нет же, жизнь на то и жизнь, чтобы устраивать испытания, из-за которых путь к познанию совершенства, больше вымощен страданиями, чем порывами души.
– Это вы, про эпидемию чумы? – воспользовавшись затяжным выдохом отца, проговорил Цезарь.
– И про неё тоже. Хотя….. Справедливости ради, надо заметить борьба со стихией не самое страшное, что выпадает на долю человека. Вспоминая дни становления, как учёного, я вправе констатировать – неизвестно как сложилась бы судьба, не столкнись я с пороками человеческого бытия, такими, как корысть и зависть.
Проговорив Нострадамус откинул голову на спинку кресла. Было видно, каждое произнесённое слово давалось провидцу неимоверным усилием воли.
Цезарь собрался было предложить воды и даже потянулся к стоявшему на столе графину, как вдруг Нострадамус, прочувствовав намеренье сына, поднял вверх руку.
– Не надо. Во мне достаточно сил, чтобы начать говорить о том, о чём никогда, ни с кем, не говорил.
– О смысле жизни?
– О позднем проявлении дара провидца. Проявись тот раньше, возможно и жизнь сложилась бы другому, и пользы смог бы принести больше, чем на момент прощания с жизнью.
– Не знаю…. – позволил себе не согласиться Цезарь. – Вспомните, насколько всё было плохо, когда народ заговорил о Нострадамусе, как о человеке способным предсказывать будущее. Одни вышли на улицы с призывом, признать вас еретиком, другие решили, что за счёт предсказаний, удастся обмануть судьбу.
– Что привело к решению, закодировать предсказания в катрены.
– Закодировать? Зачем?
– Затем, чтобы никто, никогда не смог очернить ни моего, ни твоего имени. Чтобы труды Нострадамуса не придали огню и, чтобы предсказания не стали целью наживы.....
Споткнувшись на полуслове Нострадамус смолк, чтобы через мгновение, преодолев навалившуюся на сознание слабость, продолжить говорить так словно момента этого ждал всю свою жизнь.
– Причина, столь непростого решения, не в том, что потеряна вера в разум. Предсказания закодированы из желания сохранить для те, кто живя в будущем сможет отнестись к ним, как труду ума человеческого, ибо ум есть – благодеяние Господнее дарившее возможность постичь то, что не подвластно разуму.
– Что значит, постичь не подвластное разуму, – вынужден был прервать отца Цезарь.
Прервал и испугался. Перебить старшего считалось верхом невоспитанности, за чем должно было последовать наказание.
Склонив голову, Цезарь ждал.
– Не понял потому, что молод. – произнёс Нострадамус. – Пройдут годы, разум расставит всё по своим местам.
– Но я, не хочу ждать, – воскликнул Цезарь.
– Ждать придётся, хочешь ты того или нет. Вершитель желаний – время, оно одно способно раскрыть тайну рождения разума. Как впрочем и тайну смерти тоже.
– Но как? Как можно познать тайну смерти, если человек уже мер?
– В том и суть. Познав тайну рождения, человек живёт ожиданием смерти. С познанием той, тайна смерти уходит в мир иной вместе с человеком, точнее с его душой и телом.
– Если так, как удалось вам познать то, что не подвластно другим, при этом продолжать жить?
– Преодолел рубеж пятидесяти лет, видения начали обретать смысл, что начало наводить на мысль – «Устами Нострадамуса Господь даёт людям понять – рано или поздно наступит день повиновения, что означает – человек должен изменить отношение к жизни.
– Устами Нострадамуса Господь даёт людям понять… Нострадамус же кодирует предсказания в катрены. Зачем?
Глянув в глаза отца, Цезарь не мог не заметить, как отразившийся во взгляде провидца чертёнок, пытается создать ощущение всемогущества.
– Хотите сделать из меня заложника, созданных вами, предсказаний?
– И да, и нет. Хочу, чтобы сохранил то, что будет принадлежать человечеству в будущем.
Произнеся, Нострадамус протянул руку к лежащей, по правую от него сторону, книге.
– В труде этом, вся моя жизнь. На протяжении сорока лет страница за страницей пополнялись мыслями, событиями, откровениями. Каждое слово, эпизод, размышление состоит из рассуждений, в основе которых лежат основанные на виденьях предсказания. Издашь книгу откровений Нострадамуса, станешь богат.
Взяв в руки ладонь сына, Нострадамус положил поверх книги.
– Захочешь сделать предсказания достоянием общества, я, глядя с небес, не пророню не единого слова. Изыщешь возможность передать тем, кто будет жить после тебя, душа моя насладится радостью.
Единственное, о чём прошу, не открывай книги до исчисления дня девятого со дня моей кончины, ибо на девятый день душа расстаётся с телом.
Путь на небеса не близок, возможно сопряжён с опасностями, потому прожить остаток отпущенного Господом времени, душа должна в благоденствии с тем, что будет окружать её провожая в мир иной.
– Но отец!
– На девятый день, – повторил провидец. – Молодость сына мешает осознать насколько естественен живущий в отце дар провидца. Так неужели я, проведя полжизни в трудах праведных, не могу оставить после себя жить явления, что были дарены мне милостью Божьей в движении звёзд.
Заглянув туда, куда другим дорога заказана, я всегда и во всём старался увидеть главное, а именно, как будет развиваться человечество, сумеет ли найти силы быть благоразумным по отношению к действительности.
Это главное, что ты должен понять, взяв за основу, как заповедь, как учение и, как моё тебе благословение.
Я же наделённый даром пропускать сквозь сознание тысячелетия, заявляю – человечество движется к обновлению. Когда ни будь, дойдя до черты, поймёт – крах неизбежен. Поняв, попытается изменить ход будущности, но будет поздно.
Развитие прогресса опередит развитие взаимоотношений в обществе настолько, что общество станет причиной собственного крушения, как впрочем и всей цивилизации в целом.
Люди научаться постигать миры, слушать вселенную, летать к звёздам и возможно найдут лекарства от всех существующих на Земле болезней.
Развитие науки достигнет уровня, когда машины заменят труд человека.
Людям останется повелевать, что породит не менее страшную болезнь – потеря самого себя.
Чем интенсивнее будет происходить развитие прогресса, тем быстрее люди перестанут нуждаться друг в друге.
Стирание точек соприкосновения бытия и сознания замедлит развитие внутреннего мира настолько, что часть общества превратиться в придаток тех, кто сумеет побороть в себе безразличие к действительности. Обострятся противоречия, ненависть захлестнёт мир и, что особенно страшно, всё это отразится на вере в Бога.
Вздох, клокочущее в груди бульканье заставили провидца, прикрыв глаза, замолчать.
Прошли минуты, прежде чем почувствовав, что жизнь ещё теплиться в растерявшем уверенность организме, Нострадамус, подняв голову глянул в сторону пылающего в камине огня.
– Когда человечество поймёт, что дни сочтены, учёные вспомнят про живущего в прошлом предсказателя, носившего имя Нострадамус.
Вспомнив, будут сожалеть о том, что не возвели предсказания в разряд науки, в то время когда могли бы увидеть то, что видел я. Бедствие настигнет всё живое обитавшее на планете под названием Земля.
– Что за бедствие, отец? – не в силах справиться с обуявшим сознание волнением, воскликнул Цезарь.
– Эра великого потопа. Вода поглотит: города, пустыни, леса, поля. Горы окажутся на дне океана, который отвоевав у человека большую часть пространства, оставит тому лишь ничтожный клочок земли.
Предвестником великого потопа станет падение с неба горящих камней, которые превратят Землю в бездыханное пространство. Впоследствии пространство это будет залито водой.
Воды будет столько, что оставшимся в живых не возможно будет ориентироваться в пространстве, по причине чего, все оставшиеся пойдут ко дну.
Со временем, океан отступит. Земля зацветёт благоухающим садом. Вот только в саду том, не будет людей.
Представив безмерно благоухающее жизнью пространство, в котором нашлось место всему, кроме людей, Цезарь проговорил: – И всё это вы видели в велениях?
– Не один раз. Требовалось время, чтобы сны смогли воссоединиться. До того же информация представлялась в виде отдельных, отличающихся друг от друга, снов.
– И вы сумели их объединить?
– Да. Предсказания описаны в пророчествах с обозначением мест, времён и обстоятельств. Единственное, что оказалось не по силам, время возрождение разума. Сумеет ли жизнь обрести привычные формы, осталось загадкой.
Произнеся, прорицатель попытался сделать вдох. За, отразившимся в глазах страхом, последовало подрагиванье конечностей, после чего обмякнув, Нострадамус уронил голову на грудь.
Цезарь обмер. Глядя на недвижимое тело родителя, юноша не понимал, что происходит.
Опомнившись, Цезарь собрался было криком оповестить домашних о кончине отца, как вдруг на половину умерший – на половину живой Нострадамус, издав похожий на стон звук, устремил взгляд на застывшего в оцепенении сына.
– Испугал?
– Я думал вы умерли, – произнёс Цезарь.
– Как видишь, нет. Смерть блуждает по дому в поисках уставшей от ожидания души. Мне иногда кажется, что я слышу её дыхание. Бродит, открывая одну дверь за другой. Совсем скоро будет здесь. Надо успеть отдать последние указания Шавиньи.
– Хотите, чтобы я ушёл?
– Без слёз и слов сожаления. Сёстрам и братьям скажи, что любил их я не меньше чем тебя, что умирая шептал их имена. Слова придадут им силы, любовь поможет в жизни, как когда-то помогла мне. Бонуа скажи, чтобы поспешил.
Цезарь, припав на колено, пытался подобрать слова.
Возглас: – «Уйди», заставил сжавшегося в комок, юношу подняться.
Покорность даже в столь судьбоносный час не позволяла ослушаться, отчего внутри с большей силой разгорелся пожар самого, что ни на есть, отчаяния.
Расстояние до двери, Цезарь преодолевал бегом. Крик души заставил схватившись за ручку, рвануть ту на себя.
Оказавшись по другую сторону кабинета юноша чуть не столкнулся с Шавиньи.
– Что случилось? – остановил движение Цезаря нотариус.
– Отец умирает. Час назад предсказал смерть. И сейчас…….
– Успокойтесь, – продолжая удерживать юношу за плечи, проговорил Шавиньи. – Нострадамус предсказал кончину не вчера и не сегодня, сие случилось шесть лет назад.
Вынув из кармана часы Бонуа всполошился.
– Простите. Мне надо спешить.
Оставшись один Цезарь, не мог и не желал воспринимать происходящее как реальность. Сознание словно раздвоилось, часть осталось в кабинете, другая – окутанная атмосферой ожидания теплилось надеждой – «Предсказания по поводу смерти есть ничто иное, как плод отцовской фантазии. Всё обойдётся, через час родитель позовёт меня к себе».
Прошло больше половины часа.
Шавиньи оставался в кабинете, откуда не доносилось ни звука.
Цезарь пытался прислушаться, в надежде услышать хоть что-то. Увы! Двери были прикрыты слишком плотно..
Нервозность начинала давить с большей силой.
– Надо начать считать – вспомнил о привычке отца Цезарь, – Складывать,
вычитать. Счёт даёт возможность отвлечься. Раз – два – три…
Шавиньи появился, когда Цезарь готов был произнести – девятнадцать.
Глянув юноше в глаза, доктор права произнёс: – Мужайтесь сын мой. Смерть настигла отца вашего раньше предсказанного срока на двадцать восемь минут.
Договорить Бонуа не дали слёзы отчаяния. Хлынувшие из глаз Цезаря слёзы падали на грудь, которая то вздрагивала, то начинала судорожно трястись.
– Понимаю, – выждав паузу, произнёс Шавиньи. – Потеря близкого
человека утрата невообразимая ни с чем, разве что с потерей самого себя.
Но думаю до этого не дойдёт. Нострадамус обязан был научить сына быть сильным, овладевать духом, когда других одолевает слабость. На то он и Нострадамус.
Ваша задача найти в себе эти силы, сейчас, здесь, в часы когда душа Нострадамуса смотрит на вас с высоты восхождения, желая видеть в сыне мужчину.
Слёзы исчезли быстрее, чем Цезарь успел вникнуть в смысл произнесённых нотариусом слов.
– Отцу вашему был указан путь провидца, что делало его исключением -
заметив, что юноша начал приходить в себя, продолжил наставлять на путь истины, Бонуа. – Предсказатель умер. Умрёт ли то, ради чего предсказатель жил? Вопрос, ответ, на который должны будете дать вы.
– Я?
Отпрянув Цезарь глянул на Шавиньи взглядом полным недоумения.
– Вы. – повторил Бонуа, – Умирая Нострадамус завещал – «Цезарь должен
продолжить дело отца». Слова, которое я, будучи доктором права, узаконил подписью умирающего, своей подписью и личной печатью вашего отца.
– Отец предсказал всё, включая скончание мира? – проговорил Цезарь не понимая, о продолжении какого дела идёт речь
– Скончание через тысячу лет, – ухмылка коснулась губ Шавиньи, – К тому времени про предсказания Нострадамуса не то, что не вспомнят, забудут что такое вообще когда-либо было.
– Хотите сказать предсказывать следует события, произойти которые
могут через год?
– Лучше через месяц, а ещё лучше, через – два. И не обществу, а отдельно взятым личностям. Человек, натура любопытная, вопрос относительно будущего волнует больше, чем наполняемость кошелька, не говоря уже о количестве извилин в черепной коробке.
– Но я.....
Ошарашенный заявлением Шавиньи Цезарь, оказался не готов к разговору о предсказаниях, оттого растерянность имела неудовольствие проявляться не только в мышлении, но и в способности выражать мысли вслух.
Шавиньи же продолжал давить аргументами.
– Нострадамус – имя гарантирующее успех. Надо только правильно им
распорядиться. Сбудутся предсказания или не сбудутся, вопрос третий. Главное, чтобы о Цезаре начали говорить как о человеке продолжившим дело отца.|
– Не сбудутся меня, а затем и отца объявят шарлатанами. Имя – Нострадамус
втопчут в грязь, могилу осквернят, братьев и сестёр превратят в изгоев. Ради чего?
Озарившее лицо Шавиньи улыбка, заставила Цезаря окаменеть
– Что бы дело Нострадамуса обрело новую жизнь. Новая жизнь – новым предсказаниям. Моё вам покровительство в качестве наставника, и, я думаю, у вас всё получится.
– У нас. – поспешил уточнить Цезарь.
– Хорошо. У нас. – произнеся Шавиньи жестом дал понять, пришло время отдать долг покойному.
Цезарь понимающе кивнул.
В кабинете было тихо. Звук потрескивающих дров, игра огня создавали обстановку умиротворения. Следовало ощущать скорбь.
Цезарь же не чувствовал не удушения горем, ни растерянности сознания, будто пришёл обсудить вопрос будущего. И было в этом нечто особенное. Что именно Цезарь не понимал, но чувствовал, имя – Нострадамус будет жить столько, сколько позволит он – Цезарь Нострадамус – младший.
Умирает не человек, умирает память о нём. Он же будучи сыном своего отца сделает всё, чтобы имя – Нострадамус жило столько, сколько будет существовать жизнь.
