Czytaj książkę: «Проявление»

Пролог

~~~ Нулевой кадр ~~~

Мужчина неподвижно сител на стуле, спина прямая, руки на коленях. Он неотрывно глядел в окно.

Женщина расположилась напротив, чуть сбку и кормила его с ложечки.

Она что-то ему тихо рассказывала, но он не слушал. Он никогда её не слушал. Она проверяла. Но молчать с этим молодым и достаточно симпатичным человеком несколько часов в день, было бы как-то не почеловечески.

На первый взгляд, комната выглядела как люксовый номер в отеле Мариотт.

Именно так могло бы показаться случайному наблюдателю. Однако, если приглядеться внимательнее, то обнаружатся некоторые странности в интерьере. Например, камеры видеонаблюдения под потолком, или двери, без ручек. Массажный стол и велотренажёр. Сильнее же всего в этом комфортном номере диссонировала кровать. Это было нечто металлическое, высокотехнологичное и односпальное; с ножками на колесиках и ручками как у кресла-каталки. В изголовье громоздились датчики, излучатели и наушники, провода от которых тянулись к многоярусной серверной стойке.

Если, в голову случайного наблюдателя закрались бы подозрения: – Уж не это больница ли это, – То они бы быстро развеялись запахом.

Больничный дух ни с чем не перепутаешь. Не замаскируешь никакими ухищрениями, даже в отдельно взятой палате. Он сочился из коридора и из вентиляции, его приносили на своей одежде и обуви врачи, сёстры, сиделки.

Мужчина был молод, вероятно, чуть за тридцать. Длинные русые волосы перехваченные ремешком с многочисленными датчиками безвольно спадали на воротник шёлковой дорогой пижамы.

На лице, обращённом к женщине, застыло блаженное умиротворение.

Пациент кушал; покорно, но отрешенно. Ему можно было бы скормить что угодно из больничной столовой, но женщина ложка за ложкой отправляла в его рот изысканные блюда из дроргого ресторана. Сама она таких деликатесов в жизни не пробовала и, даже, названий их не знала.

Сиделка скормила ему десерт, дала запить, вытерла губы батистовой салфеткой. Аккуратно убрала крошки с бороды и усов. Пациент не шелохнулся.

Она отодвинула столик, взяла мужчину под локоть. Тот послушно встал.

В этот момент в палату вошёл энергичный мужчина средних лет в щегольском белом халате, – по всей видимости, доктор.

– Ну, как у нас дела? – спросил он и не дожидаясь ответа, продолжил: – Вижу, что покушали. Аппетит хороший?

Сиделка кивнула.

Доктор подошёл к пациенту, взял его лицо в свои руки, повертел туда-сюда. Достал из кармана маленький фонарик, посветил в глаза. Удовлетворённо помычал, а потом неожиданно спросил:

– Ну, что, больной, будем выписываться?

Взял руку пациента и вытянул её горизонтально вперёд. Постучал пальцами в районе локтя и кисти. Потом обернулся к сопровождавшим его коллегам:

– Готовьте к выписке на завтра, скажем, в 14.00. Согласуйте временные параметры и запускайте финальную главу сценария. Проверьте готовность группы поддержки, декорации и реквизит. Действуем строго по протоколу.

Он снова обернулся к пациенту. Рука того всё ещё была вытянута вперёд.

– Извини, – сказал он, опуская руку вдоль тела, – Ну, что ж, добро пожаловать в жизнь. Держись! Я тебе не завидую. Но и здесь тебе оставаться более нельзя, да и незачем.

Когда доктор со свитой вышли, они снова остались одни. Сиделка подвела пациента к чудо-кровати, помогла лечь, удобно приподняла спинку. Сняла с головы ремешок и установила стационарные датчики. Включила тихую музыку.

Говорят, что он сам составил плей-лист, когда был в себе. Музыка была красивая, но сегодня она звучала особенно печально. Завтра они расстанутся.

Она коснулась пальцами его щеки и сказала:

– Прощай, сюда ты не вернёшься уже никогда… Наверное.

~ ••• ~

Прошло три месяца с тех пор, как Герман опубликовал свою книгу «Минус 3080».

Её даже издали. Да, небольшим тиражом, но может оно и к лучшему, ручеёк покупателей иссяк почти сразу по завершении помпезной презентации в магазине.

Суетиться и самостоятельно проталкивать своё творение ему претило, вкладывать же деньги в раскрутку книги с микроскопическим тиражом было бы верхом тщеславия и расточительности.

Герман даже для порядка попереживал пару дней по поводу своей бесталанности – книга плохая, раз её никто не хочет читать. Но вскоре утешился. Ему самому собственная книга нравилась, Эльзе тоже. Будь у него друзья, возможно список его фангуппы оказался бы шире.

Кого-то эти страдания сподвигли бы удвоить писательский напор, но не Германа. Это, вообще не его мечта – стать писателем, а блогера. Но он-то не блогер. Он другой!

Он раскидал своё творение по сайтам самиздата и на том успокоился. Проигрался, хватит, эта страничка его истории закрыта.

***

Мысленно Герман постоянно возвращался к недавним фантастическим приключениям. Неужели никогда он не ощутит себя настолько живым и настоящим, как-то время. Как же не хватало того драйва, того адреналина.

Распростившись с мечтами о карьере на литературном поприще, он вспомнил о том, что когда-то был журналистом. Впрочем, поскольку память к нему так и не вернулась, правильно сказать: он вспомнил, что по рассказам Эльзы, в прошлой жизни был Журналистом.

В любом случае, этого оказалось достаточно, чтобы начать первые журналистские расследования. В интернете в открытом доступе хранится очень много чего интересного, но иногда достаточно иметь всего на одно звено больше знаний чем в цепочке общедоступных историй и приоткрывается истина.

Он выбрал наугад одно имя из списка профессора Енсера. И начал распутывать первую трагическую историю пациента Клиники. Это занятие его чрезвычайно увлекло. Он читал старые новости, личные боги, сопоставлял даты. Иногда, вдохновленный своими открытиями делился впечатлениями с Эльзой, но её, казалось, это не очень вдохновляло.

А какие были мечты! Месть, деньги, приключения. Где всё это?

Эльза дохаживала последние дни перед родами. Нинель Сигизмундова – хозяйка дома, приютившая их пять месяцев назад, квохтала над ней как над родной дочерью. И Эльзе, похоже, это очень нравилось. Германа же подобная идиллия раздражала, он начинал относиться к хозяйке как к «родной» тёще.

Семейная идиллия, бытовуха, тихое мещанское счастье. Они даже, о ужас, познакомились с соседями.

Герман никак того не демонстрировал, но порой ему казалось, что Эльза поглупела. Она часами с блаженной улыбкой разбирала и перекладывала распашонки, пинетки, какие-то микроскопические варежки. Какое бессмысленное занятие! А обрывки разговоров будущих мамочек в блогах, которые порой ему невольно случалось подслушать, вводили Германа в изумлённый ступор.

«Уж не разлюбил ли я её?» – задавался он страшным вопросом.

Нет, конечно же нет, просто он не мог вписать себя в этот стремительно надвигающийся мир детских подгузников, сосок и бутылочек.

Да, точно, она стала похожа на Богородицу. А он просто оставался самим собой. (Это Герман то? Какая ирония!)

Ему хватило энтузиазма на то, чтобы сделать ремонт и оборудовать милейшую детскую спаленку. То была понятная и конкретная работа. Но в остальном, что касалось дня «Х», он ощущал себя как атеист в церкви, который следует ритуалу, но без вдохновения; крестится, но не верит. Он очень старался быть хорошим, и с отвращением сознавал своё лицемерие. Казалось все от него ожидают какого-то особенного проявления чувств. А он лишь неискренне кривлялся.

Он не плакал от счастья, не умилялся когда видел малыша на УЗИ. Не приходил в восторг от детской моды на распашонки.

В конце концов Герман не выдержал:

– Я хочу съездить проведать Гюнтера. День туда, день обратно. – Хватило бы и суток, чтобы обернуться, но он просто хотел побыть вне дома подольше.

– Конечно поезжай. Я буду волноваться, но обещаю, что дождусь тебя.

– Да всё будет нормально, я только напомню о нас, удостоверюсь, что архив на месте и сразу домой.