Czytaj książkę: «Оленька»

Глава 1. Как тебя звать?

Посвящается той, которая хотела «мальчика, потом девочку, а потом ещё мальчика или девочку».

Надеюсь, это сбылось. Автор.

ОТ АВТОРА

Плети паутину паук, плети… Случай превращается в причину, причина ― в следствие. На верёвочку судьбы нанизываются бусинки событий. Плывя по реке жизни, как часто мы берём вёсла в руки? Как часто принимаем решения сами, или ведомы судьбой?

После произошедших метаморфоз, изменивших судьбу повзрослевшего Алексея Печенина ― главного героя повести: «Пионерское лето 1964 года, или Лёша-Алёша-Алексей», его вёсла лежали в лодке…

Как тебя звать?

Обычно в общежитии института в субботу танцы до утра. Громкие разговоры. Многие навеселе…

Её я отбил у первокурсников, когда поднимался к себе в комнату. Незнакомую девчонку. На лестничной площадке первого этажа. Они за руку тянули её вверх по лестнице. Она пыталась сопротивляться. Встретился с её взглядом, полным мольбы о помощи, и не смог пройти мимо. Взял её за руку, оттолкнул одного, другого и повёл за собой. Они увязались следом! Топали по ступенькам за нами: топ-топ, на втором этаже отстали. Хотя, если быть точным, они уже второй курс. Экзамены позади. Лето. Не долго «патлатикам» так ходить, на втором курсе военная кафедра, после Нового года остригут.

– Ты знаешь, куда попала?

– Что? ― спросила она, вытирая слезы.

Мы остановились у двери моей комнаты.

– Не понимаешь?

– Я с Таней пришла.

– И где твоя Таня? Ну-на дыхни!

– Мы чуть-чуть только выпили. С мальчишками.

– Ну-ну… Не похоже на чуть-чуть. С этими, что ли?

– Нет, со знакомыми. Мы сюда на танцы пришли. Я не знаю, где наши. И Тани нет…

В коридоре темно. С трудом попал ключом в замочную скважину. Включил свет в комнате.

– Проходи.

В моем временном логове по-казённому неуютно: три кровати, на двух из них голые панцирные сети. Штор нет. Напротив ― окна общежития механического факультета. На столе свежая газета Freundschaft, которую я купил в ларьке на автовокзале, книга Вальтера Гропиуса «Границы архитектуры», зачитанная мной до дыр, графин, пепельница с недокуренной сигаретой, наполовину пустая или наполовину полная? ― бутылка вина «Рислинг», кулёк с виноградом. В стройотряде «сухой закон», как не отметить пару дней свободы.

Я только вчера приехал. В комитет ВЛКСМ. Приехал, в чём был: в стройотрядовской куртке с эмблемой отряда на рукаве. На груди три жёлтые нашивки ― комсорг. Работа идёт к концу. Приехал, чтобы дела по комсомольским взносам уладить. Взглянул на девчонку, робко стоявшую на пороге. Вот навязалась на мою голову! Я уже имел печальный опыт, когда подобрал бездомного котёнка и имел от этого большие проблемы, куда его пристроить. Мне это надо? Тот же случай. Один к одному.

Застучали в дверь. Ногой.

– Это мальчишки, ― заплакала она. ― Не отдавай меня.

– Не отдам. Разберусь…

Подошёл к двери, открыл: Петров Сашка. Однокурсник. Он остался на лето лаборантом на кафедре органической химии и живёт в общежитии.

– Чего тебе?

– Алекс, пацаны говорят, первокурсники шалят. Помощь нужна?

– Сам разберусь.

– Понятно, ― кивнул он и взглянул на девчонку за моей спиной.

– Из-за неё?

– Вали!

Сашка хохотнул в кулак.

– Пошёл вон! ― возмутился я, закрыл дверь, повернулся к плаксе.

Мини юбка, босоножки беленькие. Ровные ножки. Дамская сумочка на длинном ремешке. Откуда она взялась? Глаза испуганные. Зелёные. Блузка беленькая, пластмассовые серёжки. Не встречал её раньше в институте. Откуда она?

– Не бойся, они не сунутся, ― сказал я. ― Минут десять подождём, провожу.

Девчонка всхлипнула и, отвернувшись, сказала:

– Куда? В нашем общежитии дверь уже закрыли, не пустят. И Таня не знаю где. Я у неё хотела переночевать: она в городе живёт. ― Девчонка заплакала. ― Мальчишки пристают. Таню бы найти. Я у тебя побуду. Можно побыть?

Навязалась на мою голову! ― подумал я и съязвил:

– И долго ты у меня собралась «побыть»? Я спать хочу.

– Я тоже хочу.

Опять заплакала.

– Хватит реветь! Не выношу, когда слёзы. У тебя что, водопад? Давай домой к твоей Тане провожу. Адрес?

– Я у неё не была ещё. Не знаю адрес. Можно у тебя побыть?

– У меня не гостиница, ― разозлился я. ― Койка одна. С какой стати? И спать я хочу!

Закурил и отвернулся к окну. Отвёл бы переночевать к знакомым девчонкам на пятый этаж, но они сейчас в стройотряде.

– Хорошо, объясни, как твоя Таня выглядит, ― согласился я, не найдя другого выхода.

– Как выглядит? Платье беленькое. Вот, поясок чёрный у неё и босоножки белые.

– Хорошо, поищу.

***

Вышел в коридор, прошёлся по всем этажам. Спустился в фойе. Почти никого. Лишь изредка: кто кучкуется, кто курит, а кто и обнимается, вышел на улицу: нет Тани! Была ли она вообще? Даже на улице душно, что за лето! Вернулся к себе в комнату.

– Нет твоей Тани! Что делать будем?

Подошёл к окну, закурил и тут же потушил сигарету. Потом комнату не проветришь: комары съедят. Решал, куда пойти спать. Детскую сказку вспомнил и усмехнулся над собой: «Была у зайца избушка лубяная, а у лисы ― ледяная. Пустил заяц лису переночевать, а она его из избы и выгнала!» К Сашке Петрову пойти? И кроватей свободных там нет. Знакомых в общежитии больше не было. Когда обернулся, девчонка стелила мою постель! Я удивился. Могла бы и поверх одеяла лечь.

– Свет выключи. Я стесняюсь, ― попросила она.

– Ещё с чего, с какой стати? ― ещё больше удивился я.

– Тогда отвернись, я спать хочу!

– Ну, ты даёшь! ― Я задохнулся от её наглости. ― Хорошо, выключу. Спи, если хочешь! А я у окна буду стоять! Мне пойти тоже некуда.

– Ну и стой.

Я выключил свет, вернулся к окну.

– Помоги только. Жмёт.

– Как?

– Сзади расстегни.

Обернулся. Такого вообще не ожидал. Более того, опешил! В комнате светло от окон общежития, напротив нас. Она без блузки. Спиной ко мне. Полоска беленького лифчика с застёжкой. Тонкая талия, узкие плечи, каштановый хвостик чуть ниже лопаток.

Конец шестидесятых годов, сексуальная революция только на подходе. Было и у нас несколько бойких девчонок в институте, но, чтобы так! Мало того, что блузку сняла, так ещё и расстегни! Разве откажешь? Пришлось повозиться. Пальцы не слушались. Застёжка из четырёх крючочков на спине. Не так просто. Не каждый день приходится лифчики расстёгивать.

– Какой ты неловкий! ― упрекнула меня. ― Теперь отвернись, ― сказала она, подняла руки к хвостику волос, одной рукой приподняла его, другой сняла с него резиночку, и волосы рассыпались веером. Сбросила юбку и, мелькнув трусиками, нырнула в постель носом к стенке.

– Теперь можешь повернуться.

– Я и не отворачивался!

– Так и будешь стоять, или спать? ― спросила, взглянув на меня.

– Так и буду! ― отвернулся и подошёл к окну. Неужели она действительно подвинется?

– Ну и стой!

Стало обидно. Что это я? С ней рядом лечь? Но разве уснёшь? Только намучишься. Пройдено, ну обнять разрешит, а потом целый день низ живота ныть будет.

– Что молчишь? ― спросила наглая.

– Буду у окна, ― буркнул я.

– Всю ночь?

– Да.

– Я тогда сплю. Можно?

– Спи.

Не знал, что делать. Решился. Подошёл к койке. На табуретке девчоночья одежда, её лифчик с мелкими чашечками…

– Подвинься.

– Это ты?

– Нет, дед «Мазай» и зайцы!

Снял куртку, разделся до трусов и нырнул под простыню.

– Подвинься.

Невольно прикоснулся к ней тыльной стороной ладони и понял: из одежды у неё сейчас только часики. Когда успела? Что, резинка жмёт? Долго лежал, затаив дыхание, боялся пошевельнуться.

– Спишь? ― спросила она шёпотом.

– Нет. Разве уснёшь?

Она повернулась и крепко обхватила меня руками за шею. Голова закружилась…

…в последний миг прервалось дыхание, всё растворилось, яркий свет ударил по глазам, промелькнуло лицо зеленоглазой. Опустошённый, сомкнул веки…

***

…Долго лежали молча. Такого, именно такого, яркого со мной ещё не было. Кто она?

– Залететь не боишься? ― спросил настороженно.

– Не боюсь. Сегодня можно, я знаю. Я красивая?

– Что? ― удивился вопросу.

– Я красивая?

– Наверное, да… Может и красивая, но… дура!

– Почему? Я же не знала, что так будет! Таня со своими одноклассниками познакомила, ― мы с ними пришли. А один сразу о свадьбе заговорил, жениться.

– На ком?

– На мне, ― похвалилась она.

– Откуда ты вообще взялась? На таких не женятся.

– Тупой дурак! Я ― другая! Я хорошей женой буду! Деток рожу! Хочу-хочу-хочу, чтоб всё было по-настоящему: семья, дети, муж. У меня мальчик будет, потом девочка и ещё мальчик или девочка.

– «Хочу-хочу…», ― передразнил я. ― Хотеть не вредно. Ты с какого факультета? Какой курс?

– Я не отсюда.

– Откуда тогда?

– Я в техникум поступила в этом году. Техникум Народного хозяйства. Школу без троек окончила и поступила. Буду техником швейного производства. Сейчас у нас подготовительные занятия. У тех, кто поступил

– Ближний свет твой техникум! А здесь как оказалась?

– Я же говорила уже, Таня с мальчишками познакомила, мы на танцы пришли. Я так танцы люблю! У нас сейчас подготовительные занятия в техникуме. У тех, кто поступил.

– Так сколько тебе лет, если сразу после школы?

– Не бойся. Восемнадцать уже… скоро будет… ― она привстала, соскользнула простынь по пояс, обнажив маленькую грудь, с любопытством взглянула на меня. ― Через восемь месяцев, ― Я прикрыл глаза. ― Что? Испугался? Мы же по взаимному согласию, ― улыбнулась она. ― Тебе самому сколько?

Я взглянул на её насмешливую улыбку:

– Девятнадцать. Двадцать скоро. Дура ты, ненормальная!

– Сам дурак. Лицо у тебя испуганное. Хочешь меня поцеловать?

– Не хочу.

– Ну и ладно. Можно я голову на тебя положу. ― Она положила голову мне на грудь. Волосы пахли ландышем. ― У тебя сердце сейчас: тук-тук… как у зайца от страха, ты ещё захочешь меня?

– Не буду я с тобой, раз тебе ещё восемнадцати нет. Отстань! ― попытался отодвинуть её.

– Ну и не надо. Трус-трусишка! Хочешь, а боишься!

– Отстань! ― повторил я.

Она обхватила меня за шею как первый раз…

***

Долго молчали. Мне было неприятно. Если первый раз сам себе объяснил это тем, что она выпила больше, чем нужно и не слишком контролировала себя, и мне было неловко, мол, воспользовался этим, то второй раз… просто взяла инициативу в свои руки. Когда к себе в комнату привёл, думал, нормальная девчонка, а не «такая-растакая»…

Нормальную раза три на свидания пригласишь, чтоб поцеловать разрешила, а тут сразу и всё! Правильно ей сказал, что на таких не женятся. Она видимо поняла моё отчуждение, настороженно взглянула в глаза и шепнула смущённо:

– Ты не думай, я не «такая».

– Какая, если «не такая»?

– Не ветреная. У меня с парнями вообще никогда ничего не было. Кого хочешь спроси. Ты ― первый. Правда! Это отчим.

– Как отчим? Зачем ты это рассказываешь? Это же стыдно.

– Пусть ему было бы стыдно. Я в девятый перешла, маму в больницу положили. Я так плакала ночью, прямо истерика ― за маму боялась. Боялась одной остаться. А он прилёг рядом, начал утешать, а дальше… сама не знаю, как получилось… Потом ревела до утра, и себя было жалко, и мама в больнице… Извинялся утром, прощения просил, говорил, что маму любит, что уже полгода без женщин, изменять ей не хочет… А уже ничего поправить было нельзя.

– Мама у тебя старенькая?

– Нет, в восемнадцать меня родила.

– А он?

– Младше мамы на три года. А что?

– Один раз это было?

Она не ответила. Отвернулась, зашептала одеревеневшим голосом:

– Правду хочешь знать? Мама после операции почти месяц в больнице лежала. А потом санаторий, а потом она на работу вышла, а у неё ночные смены ― она оператором на телеграфе работает. Что я могла сделать? Он меня и не спрашивал. Сказал маме всё расскажет, если его оттолкну. Ненавидела его, а сделать ничего уже не могла: когда хотел, тогда и было.

Когда я в десятый перешла, он на машине разбился. Мама про «это» не знает ничего. Ты меня, наверное, распутной считаешь, а я даже с мальчишками не целовалась ни разу. Не знаю, что на меня сегодня нашло… Ну и пусть, думай, что хочешь, хоть одна ночь, да моя!

Я погладил её по голове. Она благодарно улыбнулась и прошептала:

– Теперь ты меня презирать будешь, да? И зачем я тебе всё рассказала. Увидела, как ты на меня посмотрел, вот и рассказала.

– Как посмотрел?

– С осуждением. Ты никому не расскажешь? ― Помолчав добавила: ― Только попробуй рассказать! Тогда уже всё рассказывай, и что с несовершеннолетней спал ― тоже расскажи. Побоишься! ― горько усмехнулась она и приподнялась с постели. ― Я пойду. Скоро утро. На переговорном пункте дождусь, когда трамваи пойдут. Он круглосуточно работает: «Абонент 17, кабина 18. Вызывает Кемерово», ― скопировала она голос диспетчера. ― Пусти, я встану.

– Не пущу. Лежи. Как тебя звать? Мы с тобой ещё и не познакомились.

– А что? Олей звать. Зачем тебе? А тебя ― Алекс?

– Откуда знаешь? ― спросил потому, что это сокращённое моё имя со времён суворовского училища от имени Алексей.

– Парень так назвал, когда ты дверь открыл. Я пойду?

– Не уходи.

– Ты и вправду не хочешь, чтобы я ушла?

– Я не хочу, чтобы ты ушла.

Мне стало жалко девчонку. Такое рассказать…

– Пить хочу. У тебя попить есть?

– Воды нет. Вино будешь? Оно некрепкое, «Рислинг», всего двенадцать градусов.

Если, конечно, несовершеннолетним это можно, ― подколол я. ― И виноград есть.

– Буду.

– Лежи, я налью.

Мы сидели в постели, пили вино из гранёных стаканов, ели виноград и разговаривали. Узнал, что она у мамы одна, отца не помнит, что её мать вышла замуж за отчима, когда ей было тринадцать лет; что в общежитии техникума она живёт в комнате с Таней и ещё двумя девчонками, что обязательно сходит в театр. Удивляло, что она не стесняется меня. Простынею прикрыты только ножки. Лето. У неё лёгкий загар по юному телу без резкого перехода к белому цвету кожи на участках, обычно скрываемых под трусиками и лифчиком. Утолив жажду, лежали рядом. На мой взгляд, она действительно красивая.

Не удержался, повернулся к ней. Она рассмеялась: «Щекотно, перестань! Ладно, ещё! Пусть ты мой сыночек будешь, мама тебя покормит». Провёл рукой по талии, бёдрам, поднял руку выше.

***

– Знаешь, как первый раз больно! ― зашептала горячо на ухо.

– Не знаю. Я же не девчонка.

– Если б знал, вы бы так не делали.

– Откуда бы дети брались?

– Если замужем ― можно потерпеть.

– Сейчас нравится? ― спросил с подковыркой.

– С тобой, да. Ты меня больше никогда не захочешь? Если встретимся?

Она привстала и посмотрела на меня. Я промолчал.

– Что молчишь? Соври хоть для приличия.

– Оля, честно, не знаю.

– Просто, ты такой же как все. Мальчишкам только одно и надо. Не буду с тобой больше разговаривать! Домой хочу!

– К отчиму?

– Зачем ты это говоришь? Его нет уже. Он хотя бы не врал! А ты злой!

Оленька тихонько заплакала. Я поцеловал её в солёную щеку.

– Прости. Я не хотел тебя обидеть. Никогда больше не обижу. Обещаю.

– Думаешь, здесь легче? Мы только поступать приехали, а пацаны со старшего курса уже всех девчонок поделили. Какие они жестокие! Танька одного отшила, так её в коридоре техникума втроём зажали и лапали. Она потом полночи плакала.

– А тебя?

– Меня нет.

– Если знаешь, что ж ты тогда по общаге ночью шастаешь, приключений ищешь?

– Мы потерялись просто. Я только на минутку от Тани отошла в туалет. Ты точно тупой, что обо мне так подумал!

– Я тупой?

– Прости. Я так сказала, сгоряча.

– Спи, поздно уже, ― чмокнул в щёку.

– Курить хочу!

– Ты не говорила, что куришь.

– Я и не курю. Просто на столе пачку болгарских сигарет и зажигалка.

– Не будешь!

– Буду!

– Если ты детей хочешь, как тебе курить? Никотин ребёнку?

– Ладно, не буду. Никогда. Я ещё и не пробовала. Просто пачка сигарет на столе красивая. Болгарские, да?

– Да.

– Давай в окошко посмотрим? Я ещё не смотрела.

– Пошли, посмотрим.

Она села на край кровати, привстав, повязала вокруг себя полотенце, подоткнув его край под другой, прикрыв грудь ладошкой, подбежала к окну. Я подошёл к ней.

– Я тебе не нравлюсь? Сильно не нравлюсь? ― взглянула мне в глаза.

Её макушка на уровне моего носа. Раньше она казалась мне выше. Её босоножки рядом с кроватью. Понятно, каблучки высокие.

– Видно нас с соседней общаги, наверное. Пацаны на балконе напротив курят. Светает уже.

– И вовсе не видно. Что выдумываешь! У нас же свет выключен.

Я все-таки принёс и набросил на неё свою рубашку. Она благодарно взглянула на меня. Не удержался, притянул к себе и поцеловал в губы. Почувствовал, как ножки у неё ослабли. Пришлось обнять покрепче, прижать к себе и поцеловать ещё.

– Ты же сказал, тебе противно? ― сказала она, облизывая свои губы.

– Я так не говорил.

– Говорил-говорил. Ты меня ещё поцелуешь?

– И не один раз!

– Хорошо сейчас гулять, правда?

– Да, бархатная ночь. Жарко. Искупаться бы, ― согласился я. ― Спать пошли.

– Спать? Купаться хочу!

– Уже утро! Рассвет скоро. Смотри небо какое: сверху звезды, а на востоке ― красная полоска. А дальше все цвета радуги. Как сказал поэт: «Эй! налейте мне в чашу небесную ярких красок звенящую песню!»

– Красиво. Ты стихи про любовь знаешь? Почитай?

Она обняла меня и наклонила головку на моё плечо.

– Про любовь? ― переспросил я.

– Да.

– Есть хорошее стихотворение про любовь. Сербского писателя Бранислава Лучиша. Именно Бранислава, через «а». Знаешь такого?

– Нет.

– Зря! Стихи про любовь любишь, а его не знаешь!

– Ну, пожалуйста!

– Правда, перевод рифмы подкачал. Ну, слушай про любовь:

 
Люблю я кашу с молоком и простоквашу,
Капусту бочковую, кислую ― хвалю.
Люблю лапшу, пирог с яйцом и мясом,
Но больше всех говядину люблю!
 

― Да ну тебя. Я серьёзно, а он…

– Но это же про любовь. Три раза слово люблю! Ну как?

– Не так! Давай я тебе тоже тогда прочитаю?

– Читай.

– Муха села на варенье, вот и всё стихотворенье! Ты мне так, а я тебе ― так! ― взглянув с вызовом, улыбнулась Оля.

– Где тебя найти? Мне уезжать утром. Через неделю вернусь и останусь до начала занятий!

– Правда, найти хочешь? ― взглянула Оля на меня своими глазищами. ― Общежитие на улице Краснознамённой, комната 324.

– Жаль, что тебе нет восемнадцати.

– Почему?

– Ни почему. Соплячка ты! ― сказал и поцеловал её в нос с мелкими веснушками.

– Я же выросту, правда. Подожди чуть-чуть, всего восемь месяцев, и мне будет восемнадцать, как ты хочешь.

– Кто бы сомневался, вырастешь, конечно. Фамилия как? Чтобы найти.

– Не скажу.

– Почему?

– Смеяться будешь!

– Не буду! Как же я найду без фамилии?

– Точно, не будешь смеяться?

– Точно!

– Телицина.

– Нормальная фамилия. Что так переживаешь?

– Мальчишки дразнили в школе.

– Как дразнили?

– Так.

– Дураки они!

Я взял её на руки и закружил её по комнате.

– Ты теперь моя, Оля Телицина. Навсегда! И дети у нас будут, как ты хочешь: «Мальчик и девочка, а потом ещё мальчик или девочка!»

– Обманщик любимый. Правда? И поженимся?

– Да, правда. Подождать только нужно, когда тебе восемнадцать исполнится. А теперь, спать!

***

Овеянная светом соседней общаги Оленька стояла на коленях в постели, потом уткнула лицо в поднятую ей подушку и тихонько заплакала.

– Что ты плачешь опять, плакса? Всё у нас хорошо!

– Слишком хорошо, чтобы быть правдой! Так не бывает! Ты мой?

– Твой.

– И я только твоя, больше ничья! Не обманешь?

– Никогда!

– И я тебя никогда.

Оленька уснула первой. Она спала, положив голову на мою руку. Я ещё не освоился с тем, что меня любят. И не слишком понимал, за что меня полюбила эта, близкая мне теперь, девчонка. Смотрел, как она ровно и спокойно дышит. Мне приятно прикасаться к ней, приятно её лёгкое дыхание, запах её тела.

Неужели влюбился? Так вдруг? Почему это со мной? И это после её рассказа! Сколько она пережила! Если с отчимом случилось в девятом, что ж, год так продолжалось? То-то у неё опыт в этих делах.

У меня не так, на пальцах одной руки пересчитать можно. В суворовском училище, в этом монастыре, в который я вынужден был поступить после шестого класса, встреча с ровесницами ― редкая удача. Но у меня не было выбора, лучше туда, чем в колонию для малолеток.

…Последний раз, это было уже в институте, с Инной. Меня с ней познакомила Ленка Светлова, однокурсница. Этим летом после экзаменов. Остановила меня, когда я проходил мимо: «Алекс, знакомься, это Инна».

Сразу было видно, Инна девушка высокого полёта. Стройная, одета как картинка: лёгкая косметика, хорошие духи, серёжки золотые, колечко. «Алекс, разговор есть», ― сказала мне Ленка Светлова, ― Салон новобрачных знаешь, что на Ленинском проспекте?». «Знаю». «Инна хочет туфельки себе там купить. Чехословакия. Поможешь?» «Как?». «Заявление в ЗАКС подать, там дадут талон на покупку. Так все делают. У неё в группе одни девчонки, попросить некого. Она с экономического факультета. Ну как?» «Мне не жалко», ― я согласился.

На следующий день мы встретились у ЗАГСа и подали заявление и получили талоны в Салон новобрачных на одежду и обувь. Через пару дней в общежитии были танцы. Отмечали отъезд в стройотряд. К нам после танцев в комнату пришли девчонки: Ленка Светлова ― она уже замужем, Инна и её подружка Лиза. Они принесли бутылку болгарского пятизвёздочного коньяка «Плиска».

Бутылка «Плиски» ― это почти четверть нашей стипендии в сорок три рубля. Я показывал Инне свои рисунки карандашом, которые готовил при поступлении на архитектурный факультет, но не прошёл по конкурсу.

Танцевал с Инной, пошёл её провожать. Взяли такси. Она сунула мне в руку три рубля: «Заплатишь». Я наотрез отказался, сказал сам заплачу. Пригласила к себе. «Поздно уже!», ― пытался отказаться я. «У нас дома никого», ― успокоила она.

Дом в центре. Хоть всего пять этажей, есть лифт. Четырёхкомнатная квартира. Импортная мебель. Картины, хрусталь, паркет. В её комнате отличный проигрыватель. Тахта. Импортные пластинки. Настоящий «Битлз»! У Инны точёная фигурка, красивое нижнее бельё. Спали на её тахте. Она не была девочкой, и я не чувствовал себя чем-то ей обязанным.

Утром я вышел из ванной и столкнулся с мужчиной в дорогой пижаме. «Молодой человек, кофе будите?» ― спросил он. Я покраснел, был в плавках и без майки. «Нет, спасибо». «Кто это?» ― спросил я Инну, когда вошёл в её комнату. «Отец. Не переживай, я ему сказала, что мы заявление в ЗАГС подали». «Зачем?» ― опешил я. «А как бы я объяснила отцу? Потом скажу, что расстались и всё!»

«Ну, дела!» ― думал я, добираясь до своей общаги.

***

…С Олей, когда к себе её в комнату привёл, я ни на что не рассчитывал. А вышло по-другому. Она хорошая. И не врала, сама всё рассказала. Моя рука под её головой онемела. Я не шевелился, не решаясь побеспокоить её. Только когда она зашевелилась во сне и положила голову на подушку, я осторожно высвободил руку. Теперь можно и спать. Решив так, уснул, как провалился.

Спали мы совсем недолго. Ещё не рассвело, только небо стало светлее. Взглянул на наручные часы ― половина шестого. Оля протёрла заспанные глаза, провела ладошкой по моей щеке.

– Колючий. Ты уже бреешься?

– Не каждый день.

Провёл себя тыльной стороной ладони и понял, что нужно побриться. А бритва в стройотряде.

– Алекс, помыться бы…

– Пойдём, в душ провожу, пока все спят. Он на первом этаже.

– А можно?

– Конечно. Вот, куртку мою набрось.

Когда она накинула на себя мою куртку, я невольно рассмеялся. Куртка была явно велика.

– Ты что?

– На Гавроша ты похожа. Был такой мальчишка во времена французской революции. В одежде на вырост.

– Хватит издеваться! ― обиделась и надула губы.

***

С собой я прихватил мыло и полотенце. По пути вниз мы никого не встретили. С лестничной площадки первого этажа выглянул в коридор. В фойе, оно посредине здания, за столом вахтеров спала девчонка с красной повязкой на рукаве ― студенты дежурили на вахте по очереди.

– Сюда, ― показал я направо. ― Предпоследняя дверь в конце коридора, ― уточнил шёпотом.

Подвёл Ольгу к двери.

– Я подожду.

– Нет, там, внутри подожди, я боюсь одна, вдруг кто войдёт. Пойдём, ― потянула меня за руку.

Я пожал плечами. Как в женскую душевую? А почему бы и нет? Так рано в душ никто из девчонок не ходит.

– Идём, ― согласился я.

Вошли вместе. Всё так в мужском душе: белый кафель на стенах и коричневый ― на полу, окно, окрашенное голубой краской, вешалки. Я разделся до трусов, прошёл в душевую, включил и отрегулировал воду. Когда вернулся в раздевалку, Оля уже разделась. Она смущённо улыбнулась мне и прикрыла грудь ладошой, другая у неё между ножек. Я пожал плечами и отвернулся.

– Ты так, что ли, пойдёшь? ― спросила она. ― Или меня стесняешься?

Не знаю с чего, я покраснел и разозлился на себя. В душ я собирался идти в трусах.

– Идёшь? ― спросила она и улыбнулась.

– Иди, я приду.

Я не знал, как поступить, потому что действительно стеснялся. Я загорел, работая под жарким солнцем в строительном отряде, под трусами у меня белоснежная кожа, подчёркивавшая наготу. Пошёл в душ как Оля и встал с ней под одну лейку.

***

В начале мы с ней чувствовали себя неловко, искоса, стараясь сделать это незаметно, поглядывали друг на друга. Вскоре неловкость прошла, и мы уже дурачились как дети. Я гладил её намыленными руками. Оля, скользкая от мыла, легко выскальзывала из моих объятий. Когда я всё-таки обнял её, она на минутку стала серьёзной, спросила, заглядывая в глаза:

– Я тебе, наверное, худенькой кажусь, да? Я поправлюсь.

– Не кажешься, ― улыбнулся я. ― Ты не худенькая, а стройная.

– И вот тут у меня мало, ― дотронулась она до своей груди.

– Первый? ― ехидно поинтересовался я.

Она виновато закивала головой.

– Но ведь девчонок не за это любят, ― возразил я.

– А за что?

– За глаза зелёные, ― как у тебя, за ресницы пушистые, ― как у тебя, за нос в веснушках, ― как у тебя…

– Ещё, ещё… ― попросила она, заглядывая мне в глаза.

Девчонки ушами любят, вспомнил я чью-то фразу, это, наверное, про неё. ― за губы сладкие, ― как у тебя, за чёлку ровненькую, ― как у тебя, за хвостик каштановый, ― как у тебя, за улыбку, ― как у тебя, за всё, ― как у тебя. Теперь понятно?

Оля обхватила меня руками за шею, плотно прижалась, закрыла глаза и протянула полураскрытые губы для поцелуя. Потом легонько отстранилась от меня и, улыбаясь, упрекнула:

– Лгунишка, любимый. Нет, правда, я обязательно поправлюсь, и здесь больше будет, ― коснулась своей груди.

– Ну, а пока твои воробышки здесь побудут, ― сказал я и, стоя сзади, прикрыл её грудь ладошками. ― Вон как у птички под ладошкой сердечко стучит!

– Алекс, ты такой бесстыжий…

***

В раздевалке Оля оделась и вопросительно взглянула на меня. Я, смущаясь, быстро натянул брюки на голое тело. Когда мы вышли из душа, в коридоре столкнулись с дежурной по вахте. Мне не повезло.

Сегодня дежурной оказалась Ленка Светлова. Я знал, что она не поехала в стройотряд и осталась на кафедре. Она удивлённо уставилась на нас и ехидно улыбнулась. Видела, что мы вместе вышли из душа и волосы у нас мокрые. Поморщился, обязательно разболтает однокурсницам. Оля испуганно, её смутила красная повязка на руке Ленки Светловой, взглянула на меня.

– Не бойся, всё нормально. Вахтерами у нас студенты дежурят, ― успокоил её, когда мы прошли мимо.

– А у нас тётки злые, ― поделилась Оля.

Понятно, эта встреча была мне неприятна. Вернулись в мою комнату. «Я только чуть-чуть полежу», ― сказала Оля, легла поверх одеяла, как была, в юбке и моей куртке, и моментально уснула. Я прилёг рядом, обнял её и… проснулся в одиннадцать часов. Оля ещё спала.

Мой автобус отходил от автовокзала в полпервого. Нужно было торопиться. Я поцеловал Олю. Она смешно зачмокала губами и вдруг резко открыла глаза.

– Это ты? ― сонная, улыбнулась мне.

Губы её припухли. Я меня тоже, наверное.

– Так не хотел будить тебя, но у меня автобус в полпервого. Нужно идти.

Она потянулась и, обняв, притянула к себе:

– А я тебя не отпущу! Сегодня же воскресение. Значит, выходной, так?

– Так, ― согласился я.

Уезжать не хотелось. Не хотелось уезжать именно от этой, незнакомой вчера, а теперь такой близкой мне девчонки.

– Я не поеду. Я не хочу уезжать, ― сознался я.

– Тогда поцелуй меня.

…Чмокнул в горячую щёчку.

– Поспим ещё? ― спросила она.

– Хорошо, спи.

Легонько постучали в дверь. Оля вопросительно посмотрела на меня. Открыл. Светка Светлова.

– Алекс, можно тебя?

…Вышел в коридор и прикрыл дверь.

– Что, говори?

Она протянула мне свёрток из влажной газеты.

– Держи, в женском душе забыл. Хорошо, что заглянула. Если б уборщица нашла, комендантша скандал бы закатила. Инна с тобой хотела бы встретиться.

– Зачем?

– Не знаю, сказала, если тебя увижу, передать, что встретиться с тобой хочет. Кто это? ― кивнула она на Оленьку.

– Сестра двоюродная.

– Ну-ну, ― улыбнулась Светка. ― С каких пор с сёстрами вместе в душ без порток ходят?

– Всё сказала?

– Что Инне передать, если увижу?

– Передай, ты меня не видела.

Я закрыл дверь, развернул газету, мокрые трусы набросил на батарею отопления. Бессонная ночь вымотала нас, оставила без сил. Оленька уже спала. Что Инне ещё от меня надо? Зачем я ей? Ясно же, что продолжения у нас не будет. Опять туфельки купить? Обойдётся.

Я прилёг рядом с Олей, и был счастлив, что мы познакомились. Как жаль, что мы не познакомились до того, как я подавал заявление на поступление на факультет архитектуры.

Из-за того, что я не смог предоставить в приёмную комиссию с прочими своими рисунками рисунок обнажённой натуры, документы мне вернули. Где бы я нашёл девчонку, согласную несколько часов позировать мне в трусиках?

…Жизнь моя потеряла смысл, я махнул на себя рукой и поступил на факультет промышленного и гражданского строительства. Сейчас у меня есть Оля. Она меня не стесняется и, думаю, согласилась бы позировать мне, но как говорится, поезд ушёл…