Czytaj książkę: «Офицер черноморского подплава»

От автора. Введение

Летом 1979 года, находясь в отпуске в Севастополе, а я служил тогда на Севере на III флотилии атомных подводных лодок, мы с сыном, возвращаясь с экскурсии по Херсонесскому музею, зашли в кафе напротив старинного, заросшего зеленью городского некрополя.

Я вспомнил, что где-то на его территории находится установленная в качестве памятника боевая рубка дореволюционной подводной лодки. Находясь под впечатлением посещения исторического музея, я спросил сына:

– Хочешь посмотреть на рубку старинной подводной лодки?

Он ответил:

– Да.

Мы долго бродили по пустынным дорожкам и, наконец, в дебрях кустов увидели заросшую и еле видную стальную рубку подводной лодки. Руками начали ломать ветки, очищая памятник-рубку. Работали больше часа, пока не освободили ее от зарослей. Потом вениками из веток подмели вокруг. Стало чище. Собрав поблизости полевых цветов, мы положили их к памятнику русским подводникам.

Порядком уставшие, исхлестанные ветками, с исцарапанными руками мы присели отдохнуть. Внизу на берегу Стрелецкой бухты виднелись здания Черноморского высшего военно-морского училища. Мелькнула мысль: «Неужели политработники училища не догадались, или не смогли, или не захотели взять шефство над этой могилой моряков Черноморского Подплава и привести памятник силами курсантов в порядок? Это ли не лучшее патриотическое воспитание будущих советских офицеров флота, на примере героизма предков, пусть даже погибших до революции?»

Покинув некрополь, мы вернулись в кафе. Я взял сыну пирожное и сок, а себе – пятьдесят граммов коньяку, помянуть русских подводников.

Эта история осталась в моей памяти, послужив в итоге эмоциональным началом, эмоциональным толчком к написанию книги, посвященной героям-подводникам русского флота – Черноморского Подплава.

Позже, я узнал, что рубку-памятник установили на могиле моряков подводной лодки «Камбала», погибшей во время маневров эскадры Черноморского флота в результате столкновения с линейным кораблем «Ростислав» ночью 29 мая 1909 года при проведении учебной ночной минной атаки. Погиб весь экипаж, в том числе и начальник отдела Подплава капитан 2-го ранга Н.М. Белкин, бывший на борту. В живых остался только исполняющий обязанности командира лодки лейтенант М.М. Аквилонов, находившийся на мостике… Официально «Камбала» была исключена из списков Российского Императорского флота 20 января 1911 года, а через год, 29 мая 1912 года был открыт и освящен памятник погибшим морякам «Камбалы». Как писали газеты: «Памятник сооружен на братской могиле офицеров и команды лодки на средства офицеров подводного плавания. На гранитном постаменте памятника помещена извлеченная из воды командирская рубка «Камбалы», наверху склонившийся Ангел из мрамора с крестом и перископ».

В 1980-х годах прошлого века памятник пришел в сильное запустение. Исчезла фигура ангела и крест, разрушился постамент. Прошло еще десять лет, и в 1990 году, после сбора необходимых средств, восстановили фундамент памятника, рубку покрасили серебряной краской и заварили вход в нее. Перед рубкой, где размещен якорь с цепью, которая проходит вокруг основания рубки, установили табличку с фамилиями двадцати погибших подводников. Вечная им память! Подводная лодка «Камбала» типа «Карп» была заложена в мае 1904 года на германской судоверфи в городе Киле по заказу Морского ведомства России и имела заводской номер «111». Лодка была зачислена в списки кораблей Балтийского флота в августе 1906 года под наименованием «Камбала». В сентябре 1907 года лодку официально приняли в казну, после чего в апреле 1908 года ее отправили из Либавы по железной дороге в Севастополь, где «Камбала» вошла в состав Черноморского флота.

Конструктивно корпус «Камбалы» состоял из семи частей, каждая из которых выполнялась из сварных листов и не имела шпангоутов, а отдельные части соединялись болтами. На лодке имелось три входных люка. Носовой люк использовался при погрузке самодвижущихся мин (торпед. – А.Л.). Семь балластных наружных цистерн располагались между прочным и легким корпусами: три – в носу, две – побортно в районе машинного отделения и две – в корме. Для осушения внутренних цистерн установили помпы, а внешний балласт продувался сжатым воздухом. На лодке имелся аварийный откидной спасательный киль весом в три с половиной тонны. Приводили лодку в движение на поверхности два керосиновых мотора «Кертинга» мощностью по двести лошадиных сил, под водой —

два электромотора по сто восемьдесят лошадиных сил. Надводное водоизмещение лодки составляло двести девять тонн, подводное – двести тридцать пять тонн. Длиной «Камбала» была тридцать девять метров, шириной – чуть более трех метров, осадка составляла два с половиной метра. Скорость надводного хода лодки равнялась десяти узлам, подводного —

восьми. Лодка могла погружаться на глубину до тридцати метров. Вооружение «Камбалы» состояло из одного трубчатого 457-мм минного (торпедного. – А.Л.) аппарата и двух решетчатых минных аппаратов Джевецкого, установленных вне прочного корпуса по бортам. Артиллерийского вооружения лодка не имела. Экипаж «Камбалы» составляли двадцать подводников. Подводное дело тогда было совсем новым, неизвестным и рискованным, поэтому записывались в Подплав лишь самые отчаянные смельчаки.

Я привожу здесь технические характеристики лодки, чтобы читатель понимал уровень развития техники того времени. Гибель подводной лодки «Камбала» стала первой в истории российского Подводного флота, но не последней. И сегодня в морской глубине гибнут современные, в том числе и атомные подводные лодки, оснащенные новейшими приборами и оборудованием, водоизмещением в десятки тысяч тонн, с торпедным и ракетным оружием на борту. Поэтому и сегодня подводное плавание остается уделом храбрецов и умельцев.

Не только история с памятником подводной лодки «Камбала», но и знаменательная встреча со старейшим историком русского флота Александром Владимировичем Плотто, потомком нескольких поколений офицеров, служивших России на морях, который, прочитав мою первую книгу «Терновый венец офицера русского флота», полученную им через Парижское Морское собрание, высоко оценил ее, поблагодарив меня:

«С благодарностью за… книгу «Терновый венец офицера русского флота», которая, под видом талантливо написанного рассказа, знакомит… с малоизвестными страницами флотской и русской истории (с подтверждением архивных документов), и это глубоко трогает читателей, главным образом тех, кого радует возрождение Андреевского флага. А. Плотто». Александр Владимирович пригласил к себе в гости в Париж. Мы прилетели во Францию и встретились у него дома. Стол был накрыт по-русски широко и обильно! Французские коллеги сами удивились такому приему, но чувствовалось, что Плотто ждал нас, ибо лично встретил у дверей – высокий худощавый старик (ему был тогда девяносто один год), похожий ликом на художника Рериха, с такой же благообразной седой бородкой и ясными глазами. Из разговора выяснилось, что Александр Владимирович обладает отличной памятью и цепким пытливым умом. Он показал мне свою коллекцию фотографических портретов офицеров Российского флота, которую собирал более сорока лет, и узнав, что я служил на Севере на флотилии атомных подводных лодок, рассказал, что его дед,

А.В. Плотто, будучи лейтенантом, в 1904 году плавал на подлодке «Дельфин», а в январе 1905 года в Порт-Артуре командовал подводной лодкой «Касатка», и показал мне из своего архива рукописные документы одного из первых подводников России

В.А. Меркушова, несколько очерков из его книги «Подводники» с авторской правкой и материалы, относящиеся к «Дневнику подводника». Это произвело на меня сильное впечатление и настолько заинтересовало, что возникла мысль написать книгу, посвященную русским офицерам-подводникам. Что я и делаю.

Во время разговора Александр Владимирович посетовал на то, что его уникальный архив и собрание фотопортретов офицеров Российского императорского флота никому во Франции не нужны. Я предложил на основе его коллекции выпустить в России фотоальбом «Галерея портретов офицеров Российского императорского флота». Он дал согласие, и спустя два года такой альбом был мной выпущен. Александр Владимирович, как рассказывали знакомые, плакал, держа его в руках! Слава Богу, я успел сделать альбом, пока он был жив. Александр Владимирович Плотто ушел из жизни в возрасте 98 лет. Царство ему небесное!

Специалисты Военно-исторического архива назвали вышедший альбом «Галерея портретов офицеров Российского императорского флота» научным подвигом, ибо впервые в научный оборот были введены боле ста двадцати фотографических ликов русских морских офицеров, ранее не имевшихся и не издававшихся в России. Я не продаю альбом, а дарю его как, собственно, и все свои книги, архивам, библиотекам и заинтересованным лицам, ибо считаю эту работу долгом памяти перед офицерами Российского императорского флота.

В истории ничего не исчезает бесследно. Работая в архивах, шаг за шагом, год за годом, я поднимал из небытия события столетней давности, происходившие на воде и под водой на Черном море в годы Первой мировой войны. Я понимал, что моя книга будет о офицерах Черноморского Подплава, офицерах-подводниках, но кто будет ее главным героем, я не знал. Для себя определил, учитывая требования при зачислении на Офицерские классы Подводного плавания, что претендент должен прослужить на флоте не менее двух лет, а значит, быть возрастом двадцати пяти – двадцати шести лет, младшим офицером – мичманом, холостым, когда человек живет и чувствует острее… И еще чтобы он был офицером 2-го дивизиона Бригады Подплава Черного моря, чьи подводные лодки «Нарвал», «Кит», «Кашалот» вступили в строй в конце 1915 года,

а воевать начали в 1916 году, ибо о боевых действиях 1-го дивизиона, который в шутку называли «дивизион ластоногих», куда входили подводные лодки «Морж», «Тюлень», «Нерпа», и которые воевали с 1915 года, написано много, сохранились даже воспоминания участников событий. Значит, писать надо о людях и событиях 2-го дивизиона, не слишком известных широкому кругу читателей.

Понимая это, я обратился за советом к сотруднику Российского Государственного Архива ВМФ А.Ю. Емелину, который рекомендовал мне труд А.М. Пожарского «Подводное плавание в России. 1834–1918 гг. Биографический справочник», выпущенный в Санкт-Петербурге в 2011 году, о котором я,

к своему сожалению, не знал. И вот на столе передо мной лежит фолиант в 1022 страницы, в котором представлены биографические сведения о 672 офицерах-подводниках.

Я начал с буквы «А»… День за днем внимательно вчитывался в судьбы офицеров Российского императорского флота, в которых отразилась вся история подводного плавания России… Каждый из них был достоин отдельной книги. Какой колоссальный труд! Низкий поклон А.М. Пожарскому!

Наконец, добрался до буквы «Я», но очерченного в мыслях героя не находил. Буква «Я» – последние страницы огромного тома. Настроение мое понижалось вместе с приближением к концу фолианта. Вы не поверите! На предпоследней 921-й странице, дальше шли приложения, мой взгляд прочитал: «ЯРЫШКИН Петр Петрович (15.05.1891, СПб. – …)» – дата рождения. Значит в 1916 году ему 25 лет. Мичман – «Произведен в мичм. 5.10.1913. Вахт. офиц. ЛК «Три Святителя». «Прикомандирован к бригаде ПЛ Ч.ф. для обучения на офиц. курсах ПП 28.10.1915». Обучался на офицерских курсах Подводного Плавания. Служил во 2-м дивизионе «вахт. нач. ПЛ «Кит» 8.04. – 25.05.1916, ПЛ «Кашалот» 25.05. – 15.11.1916». «Семейное положение – холост».

Все совпало! Так я обрел «героя книги». «Герой книги» оказался настоящим героем. Его ордена тому свидетельство.

К 25 годам Петр Петрович Ярышкин удостоился боевых орденов: «Св. Станислава 3 ст. с мечами и бантом (1915), Св. Анны 3 ст. с мечами и бантом (1916), Св. Анны 4 ст. с надписью

«За храбрость» (1916), Георгиевского оружия (1916)».

Но в биографической статье о Петре Петровиче Ярышкине всего 17 строк. Впереди предстояли годы работы, поисков и изучений архивных документов… Известный писатель-маринист капитан 1-го ранга В.В. Шигин со знанием дела писал: «Настоящий историк, на мой взгляд, должен писать, опираясь на документы. Реальная история намного богаче событиями и интереснее, чем самые воспаленные фантазии».

Этой книгой я хочу донести до читателей не так исторические события и факты – они достаточно известны, как через них помочь представить и почувствовать дух того времени, будничную, боевую работу и бытовую, повседневную сторону службы офицеров-подводников – службы исключительно опасной, требующей бесстрашия, выносливости и высоких технических знаний, ибо офицеры-подводники должны были уметь не только управлять лодкой, но и досконально знать ее устройство и быть готовыми ко всяким, как мы сейчас говорим, нештатным ситуациям. Именно поэтому команды для службы на подводных лодках комплектовались только из добровольцев.

Сюжетная линия книги целиком укладывается в хронологию событий, ибо само время выстраивало ее сюжет. Определенный вымысел при этом допустим, но он реализуется на основе исторических фактов и документов. В книге за каждой фамилией и событием стоят архивные документы (приказы, послужные списки, вахтенные и штурманские журналы подводных лодок…), воспоминания очевидцев и участников событий. Персонажи, имеющие только имя, – вымышленные, но они помогают глубже проникнуть в характер «героя книги», представить его в разных жизненных ситуациях.

Создание книги было бы невозможно без помощи сотрудников Российского Государственного Архива ВМФ, Центральной Военно-Морской библиотеки, Центрального Военно-Морского музея. Приношу им свою искреннюю благодарность. Особо благодарю А.Н. Ульшина за помощь в поисках архивных документов о становлении Черноморского Подплава в начале прошлого века.

На обложке книги представлен фрагмент живописного полотна, изображающего российскую подводную лодку «Морж» времен Первой мировой войны, художника-мариниста А. Ю. Заикина.

Все фамилии, приведенные в книге, подлинные. Конечно, переживания, мысли, действия, приведшие к тому или иному поступку героев в тот или иной момент их жизни, следует принимать с поправкой «предположим», но результат их действий зафиксирован самой историей в документах, и все приводимые в книге исторические факты имели место. В книге даты событий периода до 1918 года приводятся по юлианскому (старому) стилю.

Глава 1. Подъем из глубины. 1916 год

…Медленно, изнурительно медленно тянулись часы, как подводная лодка «Кит» находилась на глубине. Старший офицер лейтенант Орлин обвел взглядом центральный отсек – тускло освещенный, экономили энергию батарей, тесный от механизмов, приборов и людей. Справа находились двое рулевых, один управлял вертикальным рулем, второй – носовыми и кормовыми горизонтальными рулями. Слева – боцман у клапанов системы погружения и всплытия. Боцман дышал широко раскрытым ртом и часто вытирал крупные капли пота на лице красным носовым платком. В тяжелом воздухе отсека стояла напряженная тишина, только слышно было хриплое, прерывистое дыхание моряков да звук капающих с подволока капель конденсата… Лица у людей покрасневшие, со вспухшими венами, пот струйками стекал по лбу и щекам… У самого Орлина голова раскалывалась от тупой, пульсирующей боли. Пары топлива и машинного масла расползлись по лодке, да и выделяемый людьми при дыхании углекислый газ уже много часов отравлял воздух. Давно надо было всплыть для вентиляции отсеков, но аэропланы противника, загнавшие их под воду, сменяя друг друга, барражировали над акваторией – периодически были слышны взрывы сбрасываемых с аэропланов зарядов. Противолодочная оборона вражеского побережья усиливалась с каждым днем, понимал Орлин.

Понимал Борис Алексеевич Орлин и то, что когда сегодня, 12 мая 1916 года, на находившуюся у турецких берегов в первом боевом походе лодку, из-за туч налетели аэропланы противника и начали бомбежку, только быстрое погружение спасло их. Из позиционного положения лодка погрузилась под воду менее чем за две минуты, благодаря конструкции, в которой пространство между прочным и легким корпусом с 36 по 107 шпангоут, разделенное выше ватерлинии мощными водонепроницаемыми стрингерами, использовалось в качестве цистерн главного балласта общей емкостью сто тридцать две тонны, которые заполнялись самотеком за минуту. Эта система погружения, являющаяся несомненным преимуществом, и спасла их. Да еще натренированность экипажа. Не зря командир гонял экипаж в экстренном погружении…

В висках стучало и перед глазами плавали какие-то красные круги…

– Петр Петрович, – обратился старший офицер к находившемуся рядом вахтенному офицеру мичману Ярышкину, – прошу, пройдите по отсекам, проверьте состояние команды.

– Есть! Борис Алексеевич, – назвав старшего офицера по имени и отчеству, ответил мичман и двинулся в нос, в сторону второго отсека. Прочный корпус лодки делился на семь отсеков водонепроницаемыми переборками. Лязгнув клемальерой крышки переборочного люка, мичман перешел во второй отсек. Второй отсек, шпангоуты с 78 по 95, помнил наизусть мичман, – «жилой»: кают-компания, каюты офицеров, кубрик «нижних чинов». Под палубой отсека размещалась топливная цистерна емкостью пятьдесят восемь тонн, а также носовая группа аккумуляторной батареи, состоящая из шестидесяти элементов. Вахтенный отсека доложил, что плотность батарей падает и что требуется подзарядка. Воздух в отсеке был особенно тяжелым. Моряки едва не падали в обморок, кое-кого тошнило – явный признак отравления углекислым газом, понимал мичман. Дальше первый отсек. В первом отсеке, шпангоуты со 107 по 121, было чуть прохладнее. Здесь располагались воздухохранители (баллоны с сжатым воздухом), казенные части носовых торпедных аппаратов, мотор шпилевого устройства и носовой торпедопогрузочный люк. Вахтенный отсека доложил, что в отсеке без замечаний, но мичман видел – люди в полуобморочном состоянии примостились кто-где, тяжело, прерывисто дыша и кашляя сухим продолжительным кашлем.

– Ребята, надо держаться! Скоро всплывем, провентилируемся, – подбодрил людей мичман, хотя сам не очень верил своим словам.

Вернувшись в третий отсек и доложив, что люди на местах, но состояние некоторых тяжелое, мичман направился в корму. Пройдя командный отсек, в нижней части которого находились средняя уравнительная цистерна на пять тонн и две вспомогательные цистерны на одну и три тонны, рассчитанные на продувание на предельной глубине погружения при помощи сжатого воздуха высокого давления, мичман перешел в четвертый отсек, шпангоуты с 61 по 71, где располагался электрический камбуз, жилые помещения кондукторов, а под палубой отсека находились шестьдесят элементов кормовой группы аккумуляторной батареи. Кок был на месте – готовил еду, но есть никому не хотелось. Хотелось пить, пить, пить… В пятом отсеке (шпангоуты 42–61) мичман принял доклад вахтенного, что все в норме, механизмы работают исправно. Но по лицам моряком он видел, что все совсем не в норме. У многих была отдышка, затрудненное дыхание и кашель. Приободрив людей, мичман перешел в шестой отсек. Пятый и шестой отсеки – отсеки главных двигателей надводного хода – дизелей. В шестом отсеке также располагались воздухохранители и масляные цистерны. И в пятом, и в шестом отсеках люди были на пределе возможности, но никто не проявлял недовольства и не паниковал. Последним был седьмой – электромоторный отсек. В нем располагались гребные электромоторы, насосы главного балласта, компрессоры, главная электростанция и казенные части кормовых торпедных аппаратов. В кормовом отсеке ситуация с самочувствием людей была, как и везде на лодке, тяжелая.

Мичман Ярышкин возвратился в третий отсек. Этот поход из носа в корму дался Петру очень и очень нелегко. Его молодое сердце стучало, как у загнанного зверя, дыхание хрипло вырывалось из груди, ноги едва передвигались, каждый шаг давался с трудом… Мичман доложил командиру о виденном.

– Самочувствие моряков тяжелое, но все держатся, – добавил он от себя. – У многих резко сужены зрачки – признак возможной потери сознания…

Командир старший лейтенант Николай Александрович Зарубин молча слушал его. Невероятно долго тянулось время… Капля за каплей, медленно, медленно… Мичман прислонился спиной к колонке воздуха высокого давления жадно ловя широко раскрытым ртом тяжелый, затхлый воздух. На минуту сознание его затуманилось… В мозгу всплыли обрывки воспоминаний: милое лицо Катеньки – актрисы городского драматического театра, представление которого он посетил неделю назад, перед выходом в море. Милая девушка… Она ему очень нравилась… Он принес ей за кулисы цветы… яркое пятно цветов превратилось в алое пятно, резанувшее глаза… Мичман очнулся, встряхнул тяжелой «чугунной» головой и посмотрел на командира. Дышать становилось все труднее… Командир обменялся взглядами со старшим офицером Орлиным и старшим инженер-механиком Лебедевым: «Пора»…

Подобная ситуация произошла на подводной лодке «Морж» 29 марта 1916 года, когда лодка, из-за налета вражеских аэропланов, вынуждена была находиться в подводном положении двенадцать часов, что очень тяжело сказалось на самочувствии экипажа. А в июне 1916 года подводная лодка «Нерпа», действовавшая в районе вражеского берега Зунгулдак, при угрозе бомбежки со стороны неприятельских аэропланов, находилась под водой, что едва не кончилось трагедией, рекордное для своего типа время – 17 часов и 10 минут, пока не представилась возможность всплыть и провентилировать отсеки. По донесению командира старшего лейтенанта М.А. Китицына, личный состав чувствовал к моменту всплытия сильное отравление углекислым газом. Позже, в своих воспоминаниях «Разведка из-под воды», Михаил Александрович писал: «На наших лодках никаких средств для очищения воздуха не существовало, и подводники семнадцать часов дышали тем же воздухом, с которым закупорились. От ненормального избытка углекислоты всех мучала страшная головная боль».

Офицер-подводник Нестор Александрович Монастырев в своей книге «Гибель царского флота» описывал, как в 1915 году их подводная лодка «Краб», выполняя боевую задачу постановки мин в Босфоре, долгое время находилась под водой. С точностью очевидца он передает весь трагизм и всю тяжесть положения подводников:

«Мы продвигаемся вперед со скоростью 4–5 узлов. В лодке жара и духота. Давление поднялось до 780 мм. Особенно тяжело в корме: жара, пары бензина и масла. Я начинаю чувствовать бензиновый угар. Слезятся глаза, голова кружится. Время от времени мы поочередно ненадолго уходим в носовую часть лодки, где воздух лучше, чтобы отдышаться и сунуть голову в бочку с водой. Время идет, и находиться в кормовом отсеке становится совсем невмоготу, кажется, что мы дышим не воздухом, а бензином. Но все остаются на своих местах. …Люди еле держатся из последних сил почти в полубессознательном состоянии. Еще полчаса и никто не выдержит… Между тем в корме дышать уже совершенно невозможно. Двух матросов выносят в нос в бессознательном состоянии. Нужно срочно всплывать, чтобы не погубить весь экипаж. Но в проливе всплывать – просто безумие. Боже, какими бесконечными кажутся эти минуты. Я вижу, как рулевой унтер-

офицер из последних сил управляет рулями… Наконец, раздается приказ всплывать. Еще момент, и через открытый люк в лодку врывается поток свежего, прохладного, все оживляющего воздуха. Нет ничего прекраснее на свете! Я выскакиваю на палубу и, как драгоценное вино, полной грудью поглощаю воздух. Неслыханное блаженство! Лейтенанта У. выносят на палубу без сознания. Он до последней минуты находился в машинном отделении, а когда открыли люк, потерял сознание. Мы окатываем его холодной водой, и он быстро приходит в себя…»

Наконец, последовала команда командира подлодки «Кит» старшего лейтенанта Н.А. Зарубина: «Кормовые и носовые рули на всплытие!» «Боцман, продуть среднюю!» Послышался шум воды, вытесняемой сжатым воздухом из цистерны за борт. Цистерны, располагавшиеся в прочном корпусе, продувались сжатым воздухом, а из остальных водяной балласт через коробчатый киль откачивался помпами. Киль служил одновременно главной осушительной магистралью. Подлодка «Кит» вздрогнула и, качнувшись всем корпусом, с дифферентом на корму медленно начала всплывать… Люди в отсеке крестились: «Господи, спаси и сохрани!»

В первые годы организации в России подводного плавания все приходилось делать впервые. Даже «командные слова» – команды для управления подводной лодкой придумывали сами командиры лодок. Командир подводной лодки «Сом» князь В.В. Трубецкой писал: «…Все приходилось делать впервые, даже придумывать командные слова для управления лодкой. В основном их разработал командир «Ската» лейтенант Михаил Тьедер и командир «Щуки» лейтенант Ризнич». В Российском государственном архиве ВМФ сохранилась «Инструкция для спуска под воду, для всплытия и для управления батареей миноносцев (подводных лодок. – А.Л.) типа «Осетр», разработанная командиром подводной лодки «Осетр» лейтенантом Гадд в июне 1905 года. В Приказе № 68 от 4 июля 1905 года подписанном контр-адмиралом Щенсновичем указывалось:

«Командные слова для погружения – всплытия подводной лодки…, представленные мне лейтенантом Ризнич, принять к исполнению».

Многие из тех «командных слов» сохранились до нашего времени. И сегодня в отсеках современных атомоходов, как память об офицерах-подводниках Российского императорского флота, разработавших их более ста лет назад, раздаются команды: «По местам стоять. К всплытию», «По местам стоять. К погружению», «Продуть балласт», «Осмотреться в отсеках» и другие…

«По местам стоять. К всплытию!», «Электромоторы, малый вперед! Всплываем на перископную глубину», – последовала очередная команда командира Николая Александровича Зарубина. Боцман громко отсчитывал глубину… Наконец, прозвучала команда: «Поднять перископ!» Командир, сдвинув фуражку, занял место у вертикальной трубы перископа. Перископ то поднимался, то опускался, так, чтобы показываться на поверхности только на короткий промежуток времени. Командир внимательно всматривался в окуляр перископа. Голова его совсем ушла в плечи, спина сгорбилась. Наконец он произнес: «Горизонт чист, небо – чисто. Всплываем!»

Подлодка «Кит» закачалась на волнах. «Сигнальщик, на мостик!» – крикнул старший офицер Борис Алексеевич Орлин, устремившись к люку в прочной рубке, служившей шахтой выхода экипажа. «Запустить вентиляцию!» – приказал он на ходу. Заработали моторы вентиляции, и свежий морской воздух устремился по вентиляционным трубам внутрилодочной втяжной вентиляции по всем отсекам. Во втором и четвертом отсеках включили принудительную вентиляцию аккумуляторных батарей. Старший инженер-механик лодки лейтенант Иван Илларионович Лебедев распорядился начать зарядку аккумуляторов. Зачихали дизеля, всасывая свежий воздух, а отработанный газ через газовыхлопной коллектор зачадил у борта. Наконец стук дизелей стал ровным и отчетливым. Командир на мостике еще раз осмотрел небосвод, сигнальщик – горизонт: «Все чисто!»

– Курс в район Амасро-Парфени! – приказал командир, и лодка, покачиваясь на волне, в надводном положении стала уходить от вражеского берега для перехода в новый район боевого патрулирования. Командир подводной лодки «Кит» старший лейтенант Н. А. Зарубин был опытным офицером-подводником. Еще в 1910 году он был прикомандирован к дивизиону подводных лодок Черного моря и плавал на подводной лодке «Лосось». В 1911 году окончил Офицерский класс Учебного отряда Подводного плавания и назначен на Бригаду подводных лодок Балтийского моря помощником командира подводной лодки «Аллигатор». Возвратился на Черноморский флот в феврале 1912 года и плавал помощником командира подлодки «Карась». Затем служил флаг-офицером дивизиона подводных лодок. В ноябре 1912 года был назначен командиром подводной лодки «Судак». В феврале 1915 года командует подводной лодкой «Карась», а с апреля 1915 года – новейшей подводной лодкой «Кит».

Николай Александрович Зарубин родился в дворянской семье 24 июля 1884 года. Поступил в Морской Корпус в 1905 году. По окончании Морского Корпуса 16 апреля 1907 года произведен в мичманы и плавал вахтенным начальником эскадренного броненосца «Синоп», затем на миноносце «Строгий», крейсере «Память Меркурия», канонерской лодке «Запорожец». Награжден орденами Св. Станислава 3 ст. в 1913 году, Св. Анны 3 ст. с мечами и бантом в 1915.

Командир отдал приказание старшинам отсеков поднять на палубу, через носовой и кормовой люки, наиболее угоревших матросов, установив очередность, в зависимости от тяжести отравления. Постепенно лодка оживала. Моряки задвигались, послышался говор, где-то смех… «Слава Богу, всплыли! Теперь, братцы, живем!» Потерь не было.

Стоявших на настиле ходового мостика людей от ветра и волн прикрывала надстройка легкого корпуса, заполнявшаяся водой при погружении, которая улучшала мореходные качества подводной лодки. Но сейчас всем хотелось ветра в лицо и воздуха, воздуха, воздуха…

Командир распорядился выдать каждому члену экипажа дополнительную дачу в виде французской булки и одной бутылки молока и приготовить на обед «борщок с бараниной», куда вошло баранье мясо, свежая капуста, свекла, картофель, томат, уксус, лук, перец, лавровый лист, с подачей к борщу черного хлеба, а на ужин – «картофель тушеный со шпиком» из картофеля, шпика, лука, с выдачей черного хлеба и дополнительную порцию к вечернему чаю: хлеб белый, масло топленое, по два яйца, сахар и чай. Экипаж, усиленным питанием быстро восстановил свои силы.

Нужно пояснить, почему и как на подводных лодках появилось молоко. Вот что вспоминал об этом один из первых русских подводников В.А. Меркушов в статье «Взрыв на подводной лодке «Стерлядь»: «На первых подводных лодках несмотря на работу вентиляторов, слабый запах бензина, соединенный с не менее вредными для легких испарениями серной кислоты от аккумуляторов, всегда присутствовал в атмосфере внутри лодки. Этими запахами пропитывалась не только одежда, но даже тело подводников. Испарения серной кислоты из плохо закрытой батареи электрических аккумуляторов вызывали у команды разрыхление десен, причем выступала кровь и шатались зубы, т.е. получались все признаки заболевания цингой. Ежедневно в виде противоядия команда получала молоко, а в случае разрыхления десен – лимонную кислоту. Однако уже в 1907 году благодаря принятым мерам отравления свинцом совершенно прекратились и больше никогда не возобновлялись, но выдача молока продолжалась».