Czytaj książkę: «Планетарное человечество: на краю пропасти»
Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые…
Фёдор Тютчев
[битая ссылка] ebooks@prospekt.org
Будет ли завтра? (вместо вступления)
Мы стоим перед угрозой серьезного кризиса. Мы уже не можем попросту ждать событий и терять время… пока еще есть надежда…
Эрих Фромм
Сократу и Платону было хорошо, они имели право философствовать безмятежно – перед ними расстилалась историческая перспектива минимум в две с половиною тысячи лет. Античные ритмы жизни никуда не торопили. Почти столько же впереди было у Сенеки и Эпиктета. Неплохо мыслилось и Копернику с Галилеем – толща времен в половину тысячелетия перед ними определенно лежала. Не то чтобы они это знали. Нет. Скорее всего, они об этом просто не задумывались. Они интуитивно ощущали расстилавшееся впереди бескрайнее будущее. Они были ему рады. Оно их вдохновляло. Именно для него они творили. И этого было достаточно для великого спокойствия духа. Для них человечество было бессмертным. Равно как и Вселенная. Естественная временная перспектива их взгляда уходила в туманную бесконечность, полную ожиданий и надежд. Этому не препятствовало унаследованное от древних представление о круговороте времен. Размышляя о времени, о его цикличности, об исторических возвратах, они никогда не упускали из виду вечность. Это сообщало их чувствам и их интеллекту необоримую философскую невозмутимость. Эсхатологические учения о конце космоса и истории, представления о втором пришествии, а также отдельные эксцессы, связанные с паническим настроением толп, ожидавших конца света при приближении символических дат (например, тысячного года по юлианскому календарю), на настроение больших умов особого влияния не оказали.
В эту общность можно добавить очень многих мыслителей и ученых – Блаженного Августина и Фому Аквинского, Николая Кузанского и Френсиса Бэкона, Эразма Роттердамского и Рене Декарта, Бенедикта Спинозу и Исаака Ньютона, Иеремию Бентама и Георга Гегеля… Впрочем, были и такие тонко организованные и одновременно болезненно чувствительные умы, которые беспокоились о хрупкости и ненадежности вечности и бытия, доводя себя до крайнего нервного напряжения, порою без видимых оснований – Паскаль, Беме («Бог как пропасть»), Мальтус, Шопенгауэр, Кьеркегор, Достоевский, Ницше, Шестов, Кафка, Унамуно, Камю…
А что сегодня?
Сколько впереди? Какова дистанция исторического времени, которую предстоит пройти человеку?
Хотелось бы – пусть интуитивно, без особых доказательств – ощущать впереди новые столетия расцвета нашей жизни и культуры, тысячелетия, да хоть миллионы. Почему бы не считать, что мощи человеческого интеллекта, размаху его достижений, глубине его упований нет видимого предела? Как было бы славно быть уверенным в этом. Однако сегодня, когда объективно текущие процессы глобализации набирают, несмотря на острые противоречия, все более осязаемые темпы, многое радикально изменилось – и не только в области философского осознания, но и в сфере реальной жизни.
Мировое сообщество вполне могло бы жить на земле как в раю – все необходимое для этого есть. Но общего для всех рая на нашей планете никогда не было и, что еще более важно как минимум на обозримую перспективу не предвидится. И это при том, что теперь, когда к началу XXI в. созданы, казалось бы, все необходимые материальные, технические и духовные предпосылки для организации мирной и комфортной жизни на земле, большинство людей в разных точках мира живут в условиях, которые трудно назвать достойными гордого имени Homo Sapiens. Более того, за исключением избранного меньшинства, люди не просто живут в бедности и нищете, – они порождают и постоянно воспроизводят сущий ад на земле. Но внешняя жизнь человека тесно связана с его внутренней жизнью. Чем хуже и мельче живет человек вовне, тем плоше и беднее он живет внутри – в своем сознание, в душе своей. Справедливо и обратное, ибо это взаимозависимые мотивы. Чем шире мы изучаем обстоятельства вокруг человека, тем острее мы обязаны вглядываться в глубину человека – и социального, и индивидуального.
Так есть ли у человечества перспектива – если уж не рай на земле построить, так хотя бы ада избежать? Осталось ли у него время на размышления? Может ли оно позволить себе и дальше нещадно эксплуатировать природу и выяснять отношения с помощью все более совершенного оружия?
Человечество – буквально на наших глазах – перестало быть бессмертным. Эта вполне очевидная и весьма неприятная истина стучится в сознание многих. И хотя она еще не изменила стиль жизни не то чтобы миллиардов, но даже миллионов людей, наиболее проницательные из них серьезно озабочены нарастающими угрозами. Социальные мыслители готовы предложить целый веер сценариев, повествующих о конце всемирной цивилизации, имея в виду политические конфликты и разрушительные войны, религиозные споры и экологические угрозы, природные катастрофы и нежданные опасности технологического развития. И вот, вместо привычной философской невозмутимости, мы сталкиваемся с великой философской тревогой.
Но тревожатся не только философы и социологи вкупе с глобалистами и антиглобалистами. Тревожной стала и наука в целом, включая самое трезвое ее поле – естествознание, включая физику и биологию. Наука, еще недавно столь авторитетная, столь уверенная в своем незыблемом могуществе и неизбежных очередных успехах по выявлению тайн у природы, откровенно стала примерять к себе одежды беспокойной футурологии, глубоко озабоченной прогностики. Она пытливо, порою нервно, вглядывается в будущее – и отдаленное, и ближайшее. В научных построениях вновь зазвучали мотивы древней эсхатологии, темы конца света и конца истории, прежде свойственные только религиозным размышлениям. Возможно, первым ясно и жестко об этом заговорил великий эволюционист Жан Батист Ламарк, который еще в начале XIX в. в примечании к одной из своих работ написал: «Можно, пожалуй, сказать, что назначение человека как бы заключается в том, чтобы уничтожить свой род, предварительно сделав земной шар непригодным для обитания». Это было сказано с поразительной смелостью, но и с несомненной грустью в то еще время, когда разрушительное воздействие человека на окружающую среду не было столь очевидным.
Теперь же, когда это стало угрожающей реальностью, в полную силу встают вопросы: какое время простирается перед нами, нынешними жителями планеты? Сколько, тысячелетий, столетий? А, может, счет пошел на десятилетия? Кто ответит?
Разумеется, далеко не все в научном сообществе настроены тревожно, тем более – апокалиптически. Вовсе нет. Можно говорить о спокойствии, невозмутимости или даже беспечности немалого количества ученых, равно как и представителей других социальных групп. В значительной степени это можно понять и даже до известной степени оправдать, ибо это спокойствие создает более или менее устойчивый эмоциональный и интеллектуальный фон, некую основу здравомыслия. Катастрофические настроения, тем более, паника никогда не бывают ни полезными, ни, тем более, конструктивными, Но вот известная тревога при этом допустима, порою даже необходима, если только она порождает стремление к действию по осмыслению и благоприятному изменению трудной или даже тупиковой ситуации. Тем более эта тревога ценна, если ведется в спокойном тоне, без тонов кликушества и истерики.
Здесь, однако, нужно сделать важную оговорку. Стратегическое спокойствие, не говоря уже о простой беспечности, обычно покоится на прежнем опыте: так было вчера, значит – так будет и завтра. Во всяком случае, мы привыкли к тому, что нечто похожее, известное мы должны ожидать и в перспективе. Подобный взгляд до известной степени был оправдан, когда протекающие процессы были линейны или близки к таковым. Но суть современной ситуации такова, что глобальный мир вовсе не линейный, как было принято считать еще совсем недавно. Тому есть много свидетельств научного и даже практического характера. Мировая динамика довольно резко изменилась за последние десятилетия, и скорость этих изменений нарастает. Говоря языком авиаторов, мы все больше погружаемся в зону турбулентности. Внимательный анализ кривых, описывающих рост большинства параметров современной цивилизации, подтверждает и быстрый рост, и высокую вероятность нелинейных эффектов. Симметрии между ближайшим будущим и ближайшим прошлым больше нет. Это обстоятельство стало подлинным проклятием для тех направлений в науке и практической деятельности, которые связаны с долгосрочным планированием, тем более – с футурологией, прогностикой и моделированием будущего не только отдаленного, но даже и ближайшего.
Мы иногда с отеческой иронией посматриваем на древних мыслителей, на их сравнительно малый интерес к будущему, к изменениям и переменам, на их консервативное понимание времени, на наш взгляд столь наивное. Это сегодня мы понимаем, что мотив «Ничто не ново под Луной», господствовавший в течение столетий и даже тысячелетий, устарел. Но хватает ли мудрости и железной смелости взора нам самим? В достаточной ли степени открыты наши глаза? Именно в те дни, когда многие процессы приобрели стремительные, а то и безумные темпы.
Младший современник Ламарка русский поэт Александр Пушкин со свойственной ему искрящейся иронией тоже вглядывался в будущее и, на первый взгляд, вполне оптимистично. Вот что он, в частности, пишет в романе «Евгений Онегин»:
Когда благому просвещенью
Отдвинем более границ
Со временем (по расчисленью
Философических таблиц
Лет чрез пятьсот) дороги, верно
У нас изменятся безмерно
Шоссе Россию здесь и тут
Соединив, пересекут
Мосты чугунные чрез воды
Шагнут широкою дугой
Раздвинем горы, под водой
Пророем дерзостные своды…
Тут все замечательно – и просвещение, и строительство шоссе, и передвижение гор, и туннели под реками и морями… Ведь Пушкин, имея в виду далеко не только Россию, многое угадал – можно припомнить и грандиозные мосты типа Бруклинского или Golden Gate, и метро в больших городах, и, наконец, пятидесятикилометровый туннель под Ла-Маншем. Но настораживает одно слово – дерзостные… Поэт не зря его употребил. Он прекрасно понимает, что в дерзости деяний прячется прометеевский мотив – безоглядной смелости свершений и неизбежности тяжкого наказания.
Свой знаменитый «Памятник» Пушкин написал по мотивам аналогичного стихотворения римлянина Горация. Около двух тысяч лет разделяют этих поэтов, но оба они ездили на лошадях и писали гусиным пером при лучине. Почти два тысячелетия ничего не менялось. Но вот если бы Пушкин, родившийся в 1799 г. и погибший в 1837-м, не успевший увидеть железную дорогу, фотоаппарат и электрическую лампочку, прожил бы… ну, скажем, как виртуозный балетмейстер Игорь Моисеев, – 101 год (вполне реальная для творческого человека, как мы видим, цифра), то он застал бы не только фотографию и столбы с проводами, не только сверкающие электрические люстры в театрах, не только подземные поезда, но и автомобили, кино, телефон, радио, звукозапись и даже рентгеновский аппарат… Пушкин говорит по телефону, слушает радио, записывает стихи на фонограф, дарит друзьям свои фотографии – вы только представьте себе!
И оставалось бы столетнему Пушкину всего три года до самолета братьев Райт, семь лет до первого опыта по электронному телевидению Бориса Розинга в Санкт-Петербурге, пятнадцать лет до авиационных бомбежек Первой мировой… Вот как все это быстро случилось. И оставалось всего-то около полувека до ядерной бомбы и выхода человека в космос, до лазеров и компьютеров, до Интернета и сотовых телефонов, смартфонов и айпадов, до пересадки сердца и генной инженерии, нанопорошков и возможности клонировать человека…
А что будет завтра? И будет ли оно вообще, это «завтра»?
А если и будет, то для кого?
Нравится ли нам человек сегодняшний?
Не напугает ли нас человек дня завтрашнего?
Тут следует отметить одно удивительное противоречие нашего времени. В то время, как нынешние космологи и астрофизики все более уверенно, с радостными интонациями победившего интеллекта, говорят о миллиардах лет, давая при этом достаточно выверенные оценки возраста нашей Вселенной, социально и исторически озабоченные антропологи с отчетливой тревогой размышляют уже не о веках, но лишь о десятилетиях ближайшей и, несомненно, трудной истории человечества. За этим видимым несоответствием временных масштабов не может не скрываться какая-то ускользающая от нас тайна.
I. Человек растерян
Глава 1. Наедине с вечностью
Если сияние тысячи солнц вспыхнуло бы в небе, это было бы подобно блеску Всемогущего…
Я – Смерть, Разрушитель Миров.
Бхагавад-Гита
Эти строки из древней индийской книги вспомнил и процитировал Роберт Оппенгеймер после испытания созданной им и его коллегами в Лос-Аламосе атомной бомбы. В каком-то смысле это был переломный момент в истории человечества: путь от глиняной посуды, каменного топора и первого плуга до возможности спалить планету за считанные часы был пройден за несколько тысяч лет (геологические минуты). При этом бешено закрученная спираль эффективных технологий заняла всего два века, ну, может быть, три (геологические секунды). Но самое взрывоопасное было создано за последнюю сотню лет.
Если прошедший век был столь насыщен всякого рода открытиями и свершениями, то чего следует ожидать нам от начинающегося очередного столетия? Вправе ли мы думать, что технологический натиск по каким-то причинам замедлится, новые открытия не будут сваливаться на нас с бешеной частотой и неимоверным треском? Можем ли мы думать, что у нас появится спокойный исторический отрезок, дабы не спеша разобраться с проблемами, порождаемыми наступающими технологиями и все усиливающейся глобализацией?
Великое торжество техники и технологий!.. С одной стороны, это огромный успех человеческого разума. С другой – это игры с темными силами мира, как это понималось в античности и, особенно, во времена средневековых алхимиков. Два-три последних рациональных века смотрели на технику проще – как на разбуженные и упорядоченные силы природы. И не просто разбуженные, но скорее даже спровоцированные человеком (хитростью его разума, по выражению Гегеля) на столкновение между собой. Сталкивая силы природы, человек извлекает пользу. Могучие силы природы сражаются для нас, словно бойцы на боксерском ринге. Бушуют процессы в химических реакторах, с ревом вращаются турбины электростанций, гремят взрывы в рудниках и карьерах, с огромной силой сталкиваются частицы в ускорителях… Происходит своеобразная канализация и концентрация природных сил, когда они заперты в газовые трубы, в провода дальних электропередач или спрессованы в плутоний на атомных станциях… Последнее напоминает своеобразную посадку в темницу, в тесную камеру, но природные силы всегда готовы к бунту, это надо постоянно иметь в виду. Любой перегретый котел может взорваться.
В последние десятилетия люди научились не только пробуждать скрытые силы вещества, но и тайный разум природы – создавать квази-разумную электронно-вычислительную технику. Совсем недалеко до квантовых компьютеров и совмещения цифровой техники с биотехнологиями, с живым веществом, что может привести к невероятным, непредсказуемым результатам (включая появление биокомпьютеров и внедрение чипов в мозг человека).
Что еще мы откроем завтра и послезавтра? Какие силы приведем в действие, причем не только добрые, созидательные, конструктивные, но и темные, разрушительные, губительные?! В какую сторону будет нарушено равновесие?
Как ни странно, культурное сообщество, деловые круги и политические элиты продолжают заниматься своими обычными делами, привычным кругом задач так, будто бы ничего особенного не происходит. В ходу дежурные фразы о научно-техническом прогрессе, о необходимости продолжения фундаментальных исследований, о дальнейшем развитии технологий, не говоря уже о постоянном экономическом росте, увеличении промышленного производства, наращивании национального ВВП и т. п. При этом на людей, которые профессионально работают в науке и технике, нередко смотрят без должного внимания, а то и с долей снисходительности, чуть ли не с презрением. Эти «технари» давно уже не герои эпохи. Их имена уже не гремят, как то было во времена Эйнштейна и Рассела. Пусть они копошатся в своих лабораториях и кабинетах, словно в темных шахтах. Для того чтобы они попали на первые полосы газет или на экраны ТВ, нужен не столько научный успех, сколько сама шумиха – например, сообщение о самом большом и дорогом ускорителе – подземном кольце туннеля в 27 километров – для поиска некой неуловимой частицы. Подойдет и финансовый скандал – как это случилось некоторое время назад с математиком из Петербурга Григорием Перельманом, отказавшимся от премии в миллион долларов.
И в то же время большая часть перевалившего за 7 миллиардов населения планеты прозябает в беспросветной нищете, да и в темноте, тогда как в руках незначительного меньшинства сосредоточены основные богатства всего человечества. К тому же разрыв между бедностью и избыточным богатством постоянно увеличивается. Но дело далеко не только в этом. По миру – в напряжении тревоги – разбегаются длинные разветвленные трещины. Это разрывы, это болезненные границы в области культуры и духа. В то время как одни люди становятся в личностном плане глубже и богаче, другие – и имя им легион – личностно мельчают, а в духовном плане становятся все более примитивными, но при этом более агрессивными. И эта темная энергия масс весьма взрывоопасна.
В итоге наиболее чувствительные души и проницательные умы испытывают все возрастающую тревогу и резкое неприятие такого положения дел. Рождается ощущение приближения некоего перелома, своеобразной переходной исторической точки, за которой могут (или даже должны) открыться новые горизонты. Возникает и более тревожный образ – человечество на краю пропасти! И это при том, что стремление построить если не рай на земле, то хотя бы устойчиво развивающееся общество, все чаще оборачивается то в одниx, то в других местах все новыми потрясениями и трагедиями, а то и вовсе порождает сущий ад.
Неужели мы уйдем в никуда, предварительно изуродовав окружающую нас природу и самих себя, но так и не поняв своего подлинного предназначения?!
Для чего и кому мы нужны? Самим себе?
С какой целью действует великий механизм эволюции?
Куда и зачем разворачивается история?
Кому нужна Вселенная? Нам? Самой себе?
Для какой надобности существует этот гигантский театр разбегающихся галактик?
Мыслимо ли вновь сопоставить эти масштабы с малостью земного человека и его канителью, суетой, унылой повседневностью?
При кажущейся наивности это вопросы не просто вечные, на самом деле они неразрывно связаны со всем массивом высокой человеческой культуры, с самосознанием человека и с определением путей его дальнейшего развития. Эдмунд Гуссерль заметил в свое время, что величайшим историческим феноменом является борющееся за свое самопонимание человечество. Философ пытался в этой мысли совместить несовместимые, казалось бы, масштабы. Для него важны не столько внушительные процессы, изменяющие облик земли, сколько протекающее в келейной тишине и мало отмеченное историками упорное стремление человеческого духа к пониманию тайны человеческой природы и самого бытия.
При ближайшем рассмотрении нас не может не поразить (как когда-то Паскаля) абсурд бесконечности мира. Бесконечность непонятна, трагически молчалива и бесприютна…
Но не менее парадоксален и абсурд вечности. К чему прокламируемая официальными религиями вечная жизнь души? Не есть ли это насмешка? Не есть ли это собрание пугающих и утешающих человека темных метафор? Или это просто смутные искания недостаточно отшлифованного интеллекта? Но ведь не более утешительно так называемое здравомыслие «нормальной науки» (скажем, безоглядных сторонников классического дарвинизма), которое, рисуя нам мир последовательной, но не вооруженной никакими целями эволюции, просто отодвигает «вечные вопросы» в сторону, отдавая их на откуп свободомыслящим философам, религиозным мыслителям и писателям-фантазерам. Однако на деле это здравомыслие само упирается в непреодолимые барьеры. Ведь до сей поры никто из эволюционистов не объяснил нам, откуда у эволюции столько упорства и даже виртуозности в построении живых и даже мыслящих систем, если она не преследует никаких целей. Если эволюция изначально слепа, то откуда, как, а главное, зачем могли появиться «Илиада», «Божественная комедия» или «Фауст»? «Реквием» Моцарта или Девятая симфония Бетховена? Кто-то скажет, что вопрос поставлен некорректно, ибо эволюционисты не видят тут прямой связи и не считают нужным ее искать. Эволюция – это гигантские времена и пространства, в то время как культурные достижения творческих людей, несмотря на их глубину, – явления локальные и даже частные. Казалось бы, такую мысль можно допустить, но на самом деле два ли допустимо именно так расценивать небывалые культурные взлеты. Реальное присутствие вокруг нас сложных и сверхсложных объектов, в том числе субъективно ориентированных систем с жизненным напором, творческими исканиями и нравственными сомнениями (включая и нас самих, и плоды нашего творчества, и рискованные попытки самопознания) делает этот вопрос не только корректным, но и весьма острым, сулящим неожиданные повороты в нашем общем понимании мира и самих себя.
А ведь в биологической эволюции человека наступают своеобразные времена. Достаточно сослаться на уже практически открытую генетикой возможность перепрограммирования генов человека. Особенно остро это звучит по отношению к недавно открытым генам «эгоизма» и «альтруизма». Ведь возможность генетической самопеределки человека (самосовершенствования? нравственного перерождения и улучшения?) порождает новый сонм вопросов, как интригующих, так и пугающих.
А союз и совмещение биологической эволюции с технологической?! А неизбежное появление сверхсложных аппаратов (всякого рода киборгов и андроидов), которые с необходимостью вступят в конкуренцию с человеком?! Куда и как повернет тогда мировой процесс? И не о каком-то отдаленном будущем речь, это может случиться уже в обозримой перспективе – лет через 30 или 50.