Czytaj książkę: «Азовское море и река Рожайка (сборник)»
© Торопцев А. П., 2011—2014
© Арзамасцева И. Н., вступительная статья, 2014
© Агафонова Н. М., иллюстрации, 2014
© Оформление серии. ОАО «Издательство «Детская литература», 2014
* * *
О чем и зачем эта книга
«Да-авно это было, хотя и не так уж давно», – этими словами заканчивается один из рассказов Александра Петровича Торопцева. Его книга похожа на альбом с фотографиями, где одни сюжеты узнаются сразу, а другие вызывают недоумение и желание расспросить старших о людях прошлого и прежней стране, которая простиралась от окраин старой Москвы до дальних далей. Еще стоят вдоль железных дорог скромные двух-трехэтажные дома рабочих поселков, выстроенных после войны. Поселки постепенно исчезают, зарастают, как лесом, домами-башнями, и люди в них живут совсем другие и по-другому.
Писатель в своих произведениях будто фотографировал былую жизнь взрослых и детей, запечатлел вещи, раньше знакомые всем, а теперь забытые. Наши юные современники могут подумать, что керогаз – это сказочный предмет, вроде скатерти-самобранки, или что «канады» и канадцы – одно и то же. А разве могут родители отправить своего восьмилетнего сына одного на поезде за тысячу километров? Сейчас ни за что не решатся, а тогда запросто могли. Значит, истории и приключения в прошлом случались такие, каких теперь произойти не может.
Возможно, юные читатели поверят автору, когда со страниц книги услышат особенный запах варенья из жердёл – дикого абрикоса, когда испытают острую боль за котенка, погибшего давным-давно по вине мальчишек, теперь уже седых дедов.
Писателю важно вспомнить не только хорошее о своем поколении, но и такое, в чем надо мужественно признаться современным мальчикам и девочкам. Ему важно рассказать всё до мелочей – в надежде, что читатели смогут понять тех, кто вырос в рабочих поселках 1950—1960-х годов. Вот зачем эта книга.
У Александра Торопцева вышло много книг по истории, в основном о войнах, армиях, героях. Эта же книга – о мире, наставшем после Великой Отечественной войны. Мало-помалу затянулись раны взрослых, дети узнали счастье. Без телевизоров и компьютеров. Это было великое счастье просто жить – в семье, со множеством близких и далеких родных и друзей, благодаря которым полстраны можно было считать малой родиной.
Были и особенные радости – от встреч с людьми исчезнувших теперь профессий. Например, тряпичник. Сколько надежд было связано у детей с его появлением на улице! Тряпичник со своей тележкой игрушечных сокровищ остался в прошлом, и мало кто из современных мальчишек знает, что такое пугач. Азовское море, конечно, осталось, но рассказы о приморском детстве напоминают легенды или сказки. А в подмосковной речке Рожайке рыба не перевелась, на радость рыбакам, и черемуха по ее берегам цветет все так же – значит, жизнь продолжается, хотя и переменилась.
Сказать надо и другую правду. Этот мирный мир оказался разрушен и оставлен, потому что люди не умели ценить его по-настоящему, они совершали ошибки. Крупные и мелкие ошибки, досадные промахи, самые настоящие грехи незаметно накапливались, и в конце концов привычный мир распался, остался в прошлом, поблекли его яркие и темные краски. Вместе с ним постепенно исчезают и подмосковные жилпоселки.
Маленькие истории, случившиеся со Славкой, главным героем этой книги, входят в большую историю нашей страны. Ведь каждый шаг, принятое решение, поступок, сказанное слово оставляют след. И не всегда можно сразу понять – хороший ли оказался след или такой, что будет колоть память всю жизнь. Попрошайка, которому бабушка подала хлеб, оказался преступником. Права ли была бабушка, пожалев голодного? Или еще вопрос: мог ли помочь паренек своей однокласснице, повзрослевшей слишком рано и оттого прожившей горькую жизнь? Хорошо, что писатель не навязывает свое мнение, а предлагает читателям самим разобраться.
Александр Торопцев раз и навсегда выбрал своих читателей – мальчишек и девчонок. Только им он доверяет как собеседникам и при этом помнит, что они вырастают во взрослых, потому и говорит с ними на равных, честно.
Ирина Арзамасцева
Азовское море – Таганрогский залив
Южная повесть
Акулы и стога
Был жилпоселовский вечер. Мальчишки сидели в круглой беседке под крышей, похожей на русский шлем, боевой, и завидовали Славке: на море едет, корабли настоящие увидит, штормы, может быть, даже и настоящую акулу. Игорь Волков, правда, насчет акулы сказал:
– Нет их в Азовском море.
Но Ленька Савкин не поверил:
– Какое же море без акул!
Колька Кочергин завидовать не любил. Он сказал:
– Айда по домам. Завтра на стога пойдем. Там лучше в сто раз, чем на каком-то море без акул.
Славка пришел домой, посмотрел на свою поклажу – чемодан и эмалированное ведро для вишневого варенья – и уныло сел на табурет.
– Почему грустишь? На море ведь едешь! – всплеснула руками мама.
– А что я там буду делать один? – вздохнул Славка.
– Ой, а ты забыл…
И мама в какой уж раз стала рассказывать ему о том, как они ездили на море четыре года назад. По ее словам, выходило, что все побережье Азовского моря ждет не дождется Славку, тоскует без него, жить не может.
– А как мы в поезде ехали, забыл? – веселилась мама. – Ты там такие концерты давал. Помнишь, как ты пел: «С неба звездочку доста-ану и на память подарю!»? Серьезно пел, как взрослый, всех рассмешил.
– Ничего я не помню, – буркнул Славка.
– Конечно! Тебе ж пятый годок пошел. Давай-ка спать: перед дорогой нужно выспаться.
Море волшебное
На следующий день она посадила Славку в плацкартный вагон, попросила соседей по отсеку посмотреть за сыном и, ткнувшись сухими губами в потный от волнения Славкин лоб, ушла.
– Не боится одного отпускать! – удивилась полная женщина в цветастом голубом платье. И как только поезд отпустил тормоза и двинулся в путь, неспешно подергиваясь на стрелках Курского вокзала, она выложила на столик кульки, свертки, бутылку с самодельной пробкой из школьного листа бумаги и принялась за еду, договариваясь заодно со Славкой: – Тебе все равно где спать? Тогда поменяемся местами. У меня верхняя полка. Вот молодец. А пока сиди у окошка, смотри – интересно небось?
– Да, – ответил Славка через силу: от тоски и монотонного стука колес потянуло его в сон.
А во сне было море – сказочное. Подкатил к нему поезд, вышел Славка на берег, поздоровался:
«Здравствуй, море! Как ты тут поживаешь?»
«Здравствуй, Славка! – оно ему в ответ. – Живу хорошо, тебя жду».
Большое море, синее. Корабли плавают, акулы шныряют туда-сюда зубастые, и волны валом валят девятибалльным.
«А зачем волны-то?» – спрашивает Славка, потому что они бушуют очень сильно, не дают корабли как следует рассмотреть и акул зубастых.
«Это мы мигом, – сказало море и крикнуло: – А ну кыш отсюда, надоели!»
Волны друг за другом, держась, как первоклашки, за руки, пошлепали на берег.
«Эй, куда вы?! – ужаснулся Славка. – Там же поезд! Авария произойдет!»
«Не бойся, я их в тучи превращу, – говорит море. – Что ты еще хочешь? Приказывай – все сделаю».
Стоит Славка на берегу моря говорящего и думает, что бы такое попросить у него.
«Эй, море! А ты можешь сделать так, чтобы ребята…»
«Я все могу, говори. Говори! Ты слышишь меня, малец? Мальчик!»
– Чего? – проснулся Славка и увидел перед собой тетю в голубом платье.
– Спать пора. На дворе, глянь, вечер. Лезь на верхнюю полку, я тебе там уже постелила.
Ночью Славке не удалось побывать на волшебном море, но, проснувшись, он ощутил близость моря настоящего, юга настоящего.
И вскоре по вагону объявили: «Марцево. Стоянка две минуты».
Славка взял чемодан, эмалированное ведро и вышел в тамбур.
Встретил его дядя Вася, тети-Верин муж, подхватил чемодан и ведро, поблагодарил проводницу за то, что доставила в целости и сохранности гостя, и сказал Славке:
– Не отставай!
Они пробрались сквозь неспокойную толпу на автобусную остановку, и дядя Вася цокнул:
– Тю! А что ж ты такой бледный?
– Так, не знаю… – Гостю стало обидно.
– Ничего, у нас быстро загоришь!
Провал в памяти, или Торговец Славка
Усталое солнце, зависнув над дорогой бордовым большим фонарем, расцвечивало пейзаж деревни необычными пыльными красками, сдобренными запахом близкого моря. Славка радостно топал по ухоженной тропке вдоль густой шеренги акаций, и вдруг его окликнули:
– Здравствуй, Слава! С приездом. Скоро торговать будем? Ха-ха!
– Здравствуйте, – тихо ответил он незнакомой розовощекой тете и, не зная, что сказать ей, посмотрел на дядю Васю.
Тот замедлил шаг, тоже поздоровался с женщиной и усмехнулся:
– Скоро-скоро!.. Вот «колхозница» созреет.
– Поторгуем! – рассмеялась незнакомка. – До свидания!
Славка судорожно напряг память: «Откуда она меня знает? Какая торговля? Какая колхозница?»
– А кто это, дядя Вася?
– Забыл? Да это еще в Русской было четыре года назад. Пошли мы все на море, взяли гарбузов, дынь, персиков. У базара тетя Вера с кумой разговорилась. А ты за прилавок встал, как купец, и стоишь. Подошла отдыхающая и спрашивает: «Почем дынька, мальчик?» А ты ей: «Три рубля – штучка, два рубля – кучка!» Мы все чуть не упали со смеху, вспомнил?
– Нет. – Какой-то провал в памяти получился у Славки: деревню Русскую он ни капельки не помнил!
– Бывает, – сказал дядя Вася. – Ты же совсем маленький был – четыре годика.
– Тю! Кто приехал! – Еще одна незнакомая встретилась. – Здравствуй, Слава! Торговать скоро придешь?
– Здрасте, – вымолвил Славка, напрягая все свои мозги.
«Ничего не помню! – грустно подумал он, когда они подошли к калитке дяди-Васиного дома. – Может, утром вспомню чего-нибудь».
Утром он побежал на море. Но около небольшого базара его окликнули:
– Славка, привет! Скоро торговать придешь?
Он оглянулся: длинный-длинный зелено-крашеный стол под шиферным навесом, человек пятнадцать продавцов с абрикосами, луком, яблоками – и ни одного знакомого лица!
– Привет, скоро приду, – буркнул он, чтобы не приставали, повернулся и быстро потопал на море.
На следующее утро он встал в пять часов, взял донку1, банку червей, снизку2 и, осторожно оглядываясь, пошел ловить бычков.
«Ух, никого!» – обрадовался он, проходя мимо базарчика.
Но на обратном пути, когда шел он домой часов в десять с полной снизкой мордастых рыбешек, около калитки – вот что обидно! – его опять поймал чей-то голос:
– Славка, привет! «Колхозница» созрела, пойдем завтра на базар, – крикнул Генка, соседский паренек, с кем они играли вечером в шахматы.
– Привет. Что-то не хочется, – вымолвил известный на всю округу купец.
– Ты что?! – Генка удивился. – «Колхозница» нарасхват идет. «Три рубля – штучка, два рубля – кучка!» Забыл?! Ха-ха! Завтра в восемь зайду.
«Какие кучки, какие штучки?! Что они ко мне все привязались?!» – запаниковал Славка.
На огороде у тети Веры созрела всего одна маленькая желтобокая дынька (их здесь почему-то называли «колхозницами»). Бабушка сказала, что ее сегодня вечером съедят всей семьей на ужин. И – самое главное! – он просто не знал, как торговать, он никогда этим не занимался. Да и нечем ему было торговать на поселке!
Он кинул кошке бычков (та счастливо зафурмыкала), сел под молоденькой вишней на стульчик и загоревал.
– Тю! Ты не заболел ли? – всполошилась тетушка.
– Жарко просто.
– С непривычки это. А ты старое одеяло расстели – в летней кухне лежит – да поваляйся в тенечке.
Славка так и сделал. И уснул под легкий шорох вишневых веток.
Еще три дня Славке приходилось вставать ни свет ни заря, чтобы раньше всех попасть на море и не попадаться никому на глаза. На четвертый день за ужином (а ел он то у тети Веры, то у тети Зины, когда как получалось) дядя Вася, разрезав пахучий желтый шарик на сочные дольки, торжественно произнес:
– Ну что, Слава, пойдешь завтра на базар с Ниной? Возьмете три дыньки – к утру как раз дойдут, – еще чего-нибудь, а?
– Я даже не знаю… – вздохнул Славка, как перед казнью.
– Пойдем, чего ты? – Нина была на год моложе его – сероглазая южная девчонка с вредным «тю», без которого здесь не обходилась ни одна фраза. – Все девчонки пойдут, Генка с Колькой.
«Еще чего!» – подумал он.
А у Нины свое на уме:
– Завтра воскресенье, забыл? Отдыхающих будет много, и в пионерлагеря родители приезжают.
– Ну и что? – Славка заморгал глазами.
– Тю?! Та ты чо?!
– Пойдет-пойдет! – добродушно улыбнулась тетя Вера. – Он это дело знает. Правда, Слава? Мне тетя Валя, Нинина крестная, уши прожужжала, как нахваливала тебя. Четыре года прошло, а все помнит, как ты всех тогда рассмешил. Отдыхающая-то так три рублика за штучку и выложила. А потом и говорит: «А кучка за два рубля где же?» Ну в шутку сказала. А Славик ей серьезным таким голосом: «А кучку еще не наложили!» Там все чуть со смеху не померли. Я вам лучку нарву, яблок возьмите.
– Семечек пожаришь?
– Три сковороды пожарю, больше не успею. Со Славиком не страшно: бедовый купец! Он там цены-то быстро поднимет.
«Какой я вам купец?!» Славка всю ночь вспоминал тот случай, да так и не вспомнил. А проснулся, открыл глаза – дыньки «колхозницы» перед глазами.
– Пять штук созрело вот таких! – стояла перед ним двоюродная сестра. – Ты понесешь авоську с дынями и семечками, а я – лук зеленый, сушеные жердёлы. Вставай, чего спишь, как боров!
«Эх-эх!..»
Славка поднялся, и через минут пятнадцать они шли по деревне на базар.
– Не будем никого ждать, сами дойдут, – сказала Нина.
Но на базарчике уже были чуть ли не все ее подруги и Колька с Генкой.
– Обо гнали! Где встанем?
Она спросила его таким тоном, как будто не брат он ей был двоюродный, а какой-нибудь самый главный в мире купец, а может быть, и директор всех азовских рынков.
А свободных мест там и осталось всего два: одно с краю – оттуда, подумал Славка, легче смыться в случае чего, и другое – посередине – там, в толпе, было незаметнее всего.
Пока он думал, они дошли до середины длинного прилавка, и Нина по-хозяйски выложила товар на прилавок, гордо осмотрела деревенских мальчишек и девчонок, стоявших рядком и тоже смотревших на нее, важную.
– Сейчас поедят и набегут, как мухи на сахар, – сказал кто-то рядом, обращаясь не то к своим помидорам, не то к дыням, уютно развалившимся на воскресном солнце и впитывающим его живительные соки желтыми брюшками.
– Тю! Та тут и мест нет! – подошла к базарчику полная женщина с большой корзиной южной снеди, примостилась, недовольная, с краю.
Вдруг по базарчику дернулся нервный шепоток:
– Идут!
На дорожке, пересекавшей молоденький парк между деревней и домом отдыха, показались отдыхающие. Славку словно током ударило: «Ну, сейчас начнется!»
Отдыхающие осмотрели, приближаясь, прилавок справа налево и слева направо и направились прямым ходом к Славке, который вмиг покраснел, вспотел и замер: «Что делать, что говорить?!»
– Почем дынька? – спросил его первый покупатель, в белой фетровой шляпе и тенниске навыпуск.
Базарчик затих: что-то скажет купец? А он проглотил слюну и застенчиво буркнул:
– Почем-почем… – и умолк, не зная, что ответить покупателю.
– Три рубля – штучка, два рубля – кучка! – выкрикнула сестра.
Мужчина достал из кармана кошелек и протянул ей три рубля:
– Бедовая дивчина! Держи!
И пошла тут торговля!
– Три рубля – штучка, два рубля – кучка! – кричали мальчишки и девчонки, веселоглазые, бойкорукие, и отдыхающие хватали у них не задумываясь дыньки и персики, лук и семечки, помидоры и груши.
Тут-то и Славка загорелся купеческим азартом и крикнул вдруг, сам того не ожидая:
– Подходи, не жалей! Покупай – ешь, толстей!
И по прилавку понеслось многоголосое: «Ешь, толстей, не жалей!..»
Через несколько минут Нина всплеснула руками: «Кончается товар!» – и убежала домой, оставив Славку одного. Но тому уже не страшно было, он знал свое дело туго:
– Подходи, не жалей! Покупай – ешь, толстей!
За жердёлами
Жердёлы – это абрикосы-дички. Растут они всюду, где не мешают людям, но сам человек сажает их только в лесопосадках. Там жердёлы вместе с другими деревьями и кустами охраняют квадратики полей от буйных зимних ветров, которые оголяют землю от снега, не дают ей насытиться по весне влагой. Много таких полей-квадратиков разбросано по Приазовью, много растет в посадках всяких деревьев, но самое ценное из них – жердёла. Удивительное дерево: созревают на нем плоды чуть раньше абрикосов, а вкус у них совершенно необычный! У каждого дерева свой вкус плодов. Они могут быть горьковато-кислые, кисло-сладкие, приторно-сладкие, с медовым запахом. Да и на цвет они все разные: сиренево-розовые, ярко-желтые, как цыплята, бордовые с синей прожилкой, оранжевые, даже коричневатые.
Первый раз Славка попробовал жердёлу, еще когда вишня вовсю зрела. Он шел с местными мальчишками на море через крутую, поросшую неухоженными деревьями и кустарником балку, где они копали червей для бычков. Червяки в той балке были с палец толщиной. Бычки на них налетают, как куры на кукурузу, только удочку закинь – вмиг клюнет.
– Смотри, почти созрела. – Генка остановился у обыкновенного дерева, высунувшего на узкую тропу небольшие, залитые солнцем листья. – Попробуем!
– А что это? – Славка не заметил в листве плодов.
– Не видишь? – Генка подпрыгнул, поймал ветку, потянул ее к земле.
Дерево неохотно поддалось ему.
– Не сломай! – Колька перехватил ветку за макушку.
И тут только Славка увидел зеленые плоды с несмелым бледно-желто-розовым загаром.
Генка дернул несколько жердёлин, дал Славке пару штук, громко куснул:
– Кислая, зараза!
А Славка вцепился зубами в бочок жердёлинки и почуял удивительную свежесть брызнувшего в рот кисло-горького, почти без единой сахаринки сока.
– Вещь!
Он сжевал дичку и кинул в балку косточку.
– Через неделю дойдет, – сказал Генка тоном знатока-жердёловода.
Семь дней на юге быстро летят, как мелкие волны моря, если бы не обещание дяди Васи взять с собой Славку: «Как жердёла созреет, пойдем в посадки».
Тетя Вера и бабушка сначала ругали его: «Такого мальца брать с собой!» – но он строго повторил:
– Пойдем! И точка. – И добавил: – Я в девять лет отцу во всем помогал.
Такой был дядя Вася упорный человек: сказал – значит, быть по-моему. Но ведь целых семь дней ждать!
Славка торопил время, а оно тянулось медленно. И бычки клевали неохотно – без азарта, и море поблекло, вяло шлепая по берегу бархатистыми лапками-волнами, и солнце обленилось – вставало по утрам желто-сонное и неохотно, будто надоело ему гулять по небу, поднималось над Таганрогским заливом и опускалось где-то далеко-далеко за кукурузным полем.
– Завтра пойдем за жердёлами, – сказал вечером дядя Вася. – Пораньше спать ложись.
Славка не пошел в летний кинотеатр, лег спать рано: еще блестели красными зайчиками окна, еще июльский жар не растаял в надвигающихся сумерках. Долго он не мог уснуть, ворочаясь в кровати на веранде, и вдруг бабушка легонько толкнула его в бок:
– Слава, пойдешь за жердёлами-то?
– Пойду!
Он удивленно посмотрел на бабушку и накрылся одеялом с головой: мол, не мешай мне спать.
– Так вставай! Дядя Вася ждет. Помидоры я нарезала, компот налила.
– Проспал! – пожурил его дядя Вася.
А пес Шарик дернул цепью: эх ты, соня!
Они поели молча, бабушка погладила Славкины черные волосы, спутанные волнами моря, дала ему небольшой вещмешок и, проводив их до калитки, сказала тихо:
– Ну, ступайте с Богом!
И они пошли по мягкой, овлажненной утренней росой пыли за деревню.
Тихие дома стояли справа и слева, робко шуршукали молодые деревца в палисадниках, боясь своим ранним шепотом разбудить цветы, солнце упиралось лучами в закрытые ставни, в кювет дороги, в кукурузную невысокую стену, выросшую сразу за последней загородкой. Даже коровы в сараях помыкивали тихо, чтобы не переполошить раньше времени хозяек.
Только птица яркокрылая вдруг рванулась в небо, ошалело крутанулась над кукурузным полем и, поняв, что путники не навредят ее детенышам, нырнула в кукурузную глубь.
– Удод всполошился. – Дядя Вася зашагал бойчее. – В ближние посадки пойдем, разведаем, есть ли жердёла. Сегодня наберем немного, а вечером я заклею камеру и поедем на велосипеде.
Славка развеселился (на велике поедем!) и не заметил, как дошли они до ближней посадки. Дядя Вася осмотрелся, перепрыгнул через кювет, пересек кочковатую сухую полосу земли, отделявшую просыпающийся лесок от дороги. Славка шел за ним.
А в посадках шла своя жизнь. Конечно, то был не подмосковный лес, где растут белоногие березки, елки-сосны хвоей пропитывают воздух, дух грибной и ароматы ягодные теребят все живое, где журчат на разные голоса ключевые ручьи, где травные поляны и опушки млеют в солнечном бреду, где зверье живет не злобное, не вредное, где сказки сочиняются сами по себе. Тут, в посадках, все пропитано паутинной сухостью, колючколапые деревья и кустарники лезут друг на друга: земли им мало приазовской, шныряют по траве и листве противные паучки-жучки, а шум стоит жесткий, шипящий, будто змеи висят на деревьях.
Дядя Вася радостно причмокнул:
– Обливная жердёла!
– Где? – не понял Славка.
Перед ним метрах в двадцати играло цыплячьими желтыми листьями дерево, будто солнце полдневное свалилось в посадки, рассыпалось от удара на крошки листочки да так и осталось жить на дереве.
Они подошли поближе, и Славка понял: не листья это, а жердёлы!
– Вот это да!
– Обливная! – Дядя Вася нагнул ветку и сорвал плод. – Можно рвать, созрела. И вкус приятный. Ай да дерево! Как я его раньше здесь не замечал?!
Жердёлу эту словно кто-то облил по весне волшебной водой, которая оставила на нем тысячи капелек. Они все выросли за лето, соком сладким налились, пожелтели. Рви – не хочу!
Возвратились они домой, вывалили жердёлы в большой таз, бабушка включила керогаз3: «Вкусное варенье будет». А Славка лег на кушетку под вишней – и побежали, побежали перед глазами тысячи жердёлок.
Спал Славка крепко и спокойно. Большой веер из вишневых ветвей отгонял от него июльскую жару, кот Персик (чисто-оранжевой масти ленивое создание) подмурлыкивал рядом. Шарик дремал в будке, даже куры угомонились в курятнике. Никто ему не мешал.
И вдруг почувствовал Славка в своем сне что-то очень необычное – не страшное, злое, колдунье, не сказочное, доброе, веселое, а какое-то вкусное-вкусное, непонятно откуда появившееся. Он заворочался на кушетке, слуга-ветер над ним усердно заработал вишневым опахалом, а мухи зажужжали: спи, отдыхай!
Но не мог спать Славка! Опутывала его, пропитывала насквозь странная вкусность! Разбудила она его, открыл он глаза, посмотрел на вишню, затем на бабушку, колдовавшую над большим грибом. Да не гриб то был, а керогаз с тазом. А над тазом парок клубился, и шапкой-невидимкой висела волшебная вкусность.
– Как раз ко времени, – улыбнулась бабушка. – Смотри, какая пенка!
Она показала ему деревянную ложку, но он в ней ничего не увидел, пришлось подняться, подойти к грибу-керогазу. И тут Славка, полусонный, обомлел: варенье!
Жердёловое варенье – лучшее в мире! Кто не видел его – янтарное, пахучее, тот никакого варенья не видел. Кто не ел жердёлового варенья с легкой кислиночкой, с такой же легкой горчиночкой, но сладкое, липучее, как мед, как мед же, полезное, тот ничего не ел. А кто не пробовал пенки жердёлового варенья… Нет, пенки, конечно, всем достаться не могут, потому что мало их. Пенки только для тех, кто протопал поутру километра четыре до посадок, нарвал там собственными руками ведро жердёл, принес их бабушке.
– Садись, – сказала бабушка. – Помидоры порезать?
– Нет, – молвил Славка, – пенку хочу.
– Оно и верно! Держи хлеб, и вот тебе блюдце.
Бабушка поставила перед ним блюдце с рыхлой, солнечно-желтой пенкой, из которой сочилась яркая, смолянистая, янтарная жидкость, и сложила на груди корявые руки: как-то оценит ее работу внук?
А Славка отломил от белого хлеба кусок мякоти, макнул его в рыхлость пенки, она охватила хлеб душистой ваткой, и он его в рот – ам!
– Ух! – вырвалось у Славки. – Ну и вкуснота! Никогда такой кисленькой сладости не ел!
– То-то! – улыбнулась бабушка.
И мир весь солнечный улыбнулся: ешь, Славка, на здоровье пенки жердёлового варенья и радуйся!
