Czytaj książkę: «Райские ботинки и Жареная кобра»

Czcionka:

ISBN 978-5-0056-3670-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Райские ботинки и другое…

…Утром я отрыл компьютер и увидел письмо от старого друга, тоже драматурга. Вот что там было написано. (Мой друг живет в Москве. Я в Нью- Йорке).

«Саня, привет! Ты спрашиваешь, как мои дела! И я тебе детально отвечаю. Дела мои и моей Ларисы – прекрасны! Не такие как всегда, а удивительные, замечательные! Наша дочь, Маша, (если помнишь, она актриса) снялась в Англии, в смешном фильме о России. И прислала нам денег. Теперь у нас есть еда, лекарства… Я купил себе хорошую зимнюю шапку, а Лариса – немецкие зимние ботинки. То есть – рай наступил! Но это еще не все! Лариса и две ее подружки —тоже писательницы, арендовали квартиру в соседнем доме… И делают там новогодние игрушки! Прекрасные! Оригинальные! Обаятельнейшие!

…Расхватывают их- молниеносно! Цены —скромнейшие! Удивительно то, что девчонки – вся бригада – очень талантливы. Рисуют, пекут пироги, делают уникальные салаты – то есть встали на ноги. И к жизни у них появился интерес.

А о писательстве и слышать не хотят. Ну ясно. Театр впал в безумие. С ним нельзя иметь дело. На сценах появились спектакли по «Войне и миру». Ну, разрубили роман на куски, потом труп этот иностранные драматурги (!) сшили разноцветными нитками, и выдвинули гигантского урода на сцену. Критика восторгается! Но ее можно понять. Она нищая. Ей жрать надо. Да, еще! Балет «Братья Карамазовы»! От этого маразма, мороз по коже! Достоевским там и пахнуть не может! Зато, конечно, очень крепко пахнут балетные артисты и артистки. Ну, это шутка такая. От злости.

…Так! Пью пустырник, потом успокоительную таблетку, и сообщаю тебе, что у нас появились (к тому что было!) опера «Мастер и Маргарита», и балет «Мастер и Маргарита». Почему? Ясно, как крупная родинка на лбу. Директора театров вынуждены думать в первую очередь о деньгах, а это ведет к полному развалу дела. Публика рукоплещет, а признанные таланты описывают эти события с нескрываемым отвращением. С болью душевной!

…У вас в Детройте ведь тоже самое? Я читал. Спектакль «Евгений Онегин». Онегин: негр- гей, с репутацией двустволки. Ленский – баба! Пышная, розовая, как утренние облака над рекой Окой. Помнишь, как мы рыбку там ловили? 50 лет прошло…

…Я на наших режиссеров злиться перестал. Ну какой спектакль можно поставить о современной жизни? Дело не только в вирусе, но житуха и без него ужасная. Страна раздавлена, страна труп! Об этом ставить спектакль? Сообщения о новых ракетах ничего, кроме возмущения и отвращения не вызывают. Да! Родину надо защищать, но не так это делается! Страна держит первое место по мужским самоубийствам и третье по женским. Такое управление! Главные защитники Отечества утонули в золоте! А народ от нищеты гибнет гигантскими числами! Пониманию не поддающимися! Статистика сумасшедшая! У главных защитников видать, ум за разум зашел! Только этим можно объяснит их поведение, их безразличие к тому, что происходит!

…Сон мне приснился удивительный! Москва горит! Одни военные, расстреливают других военных… Какой- то лысый хочет выйти из кабинета, а его не пускают… На границах зенитчики на стреме… На дорогах, в городах, – военные… Сотни, тысячи, бродят по стране! Отлавливают подонков! Потом, вдруг, слышу рев! И вижу! Из-за гор и лесов, поднимается удивительный гигант! И молодой, и старый одновременно! Поднялся до небес, расправил плечи, и заревел! Солнце от этого страшного рева стало багровым и взорвалось!

…Во, дядя, что снится! Беда! Ну, ладно. Рюмочку коньяка, мне можно. Диабет, сука подлая, сковал меня совершенно! Коньяк – рюмочку! Да что это за безобразие?! Моя норма – 750 граммов! С апельсинами!

…Ну, ладно… Мечты и возмущения в сторону… А помнишь нашу рыбалочку, на Оке? Ох, как хорошо было!

…Ну, обнимаю тебя, дорогой! И советую посмотреть, как русский дворянин Онегин, – огромный негр! Голубой, как весеннее небо над Детройтом! Черный, как гуталин! …И! Конечно! Разукрашенный наколками! Вымазанный разноцветными, блестящими мазями! Потный, белозубый, сияющий счастьем и здоровьем! Трахнет на сцене розовую, с большими сиськами, вишенку, поэта Ленского! Примчавшегося на дуэль в нижнем кружевном женском белье! Просторном, прозрачном и очень сексуальном! Как это все воодушевляет и бодрит! Обнимаю! Твой старый друг и коллега, Сашка Диабетик! Всем друзьям, приветик!»

…Я закрыл комп, вышел на улицу и пошел в ближайший бар, пить виски. Надо было успокоиться.

Ночная гостья

Странная история… Ночью мне приснилась моя старинная подружка, артистка и режиссёр Наташка Геттельфраум. Год назад она покончила с собой. Десять лет Наташка болела диабетом, страдала от боли в поджелудочной железе, и хронического алкоголизма. На сцену она не выходила 12 лет, детей у неё не было… Все её друзья и подруги отправились в мир иной раньше неё… Так что своё присутствие в этом мире, она считала ужасной ошибкой Судьбы. Но ведь известно, что ошибки нужно исправлять, и Наташка исправила. Она закатила себе смертельную дозу инсулина, и с наслаждением покинула своё измученное, старое, больное тело.

…Но приземлилась она, явно не там, где хотела… Мрак, горы, дым… Среди всего этого стояла Наташка, появившаяся у меня во сне… И ещё интересно: Наташка поразила меня своей красотой. В жизни она такой не была. Она странно, не открывая рта, сказала: вытащи меня отсюда… И исчезла.

Я сделал, что она просила. Пошёл в церковь, поставил свечи «За упокой», попросил Святую Наталью освободить Наташку, и переместить её в какое-то другое место, получше… После моего похода в церковь, Наташка опять приснилась мне. Она была ещё красивей, и выглядела счастливой. Она благодарно улыбнулась мне, и исчезла.

Я познакомился с Наташкой лет 40 тому назад. Организовал это, почти роковое для меня знакомство, мой армейский друг, кинозвезда, актёр известного столичного театра, блестящий знаток французского языка, Костя Ко…

После того, как мы с ним отслужили положенное время в Ансамбле Вооружённых Сил, Костя ввёл меня в свою компанию, состоявшую из актёров, артисток, и студентов ГИТИСа.

Мне там очень понравилось. От выпускников консерватории они весьма отличались. (Я пишу это, хорошо зная материал. Я сам выпускник консерватории.) Особенно отличались барышни, очаровавшие (и испугавшие) меня своей подчёркнутой, яркой раскованностью. Я сразу влюбился в Наташку. У неё было роскошное тело, и она знала массу театральных смешных историй. Я стал бегать за ней. Трижды мне удавалось затащить её к себе домой, и попытаться добиться прекрасных, нормальных, естественных отношений мужчины и женщины, продиктованных природой… Но, тщетно… Трижды Наташка, раздетая до гола, сбрасывала меня с кровати. И с дружеской улыбкой, внимательно наблюдала сверху, что там со мной, тоже, абсолютно голым, происходит на пыльном, давно не мытом полу. Через пару месяцев я узнал, что в сексуальном отношении, она совсем другого поля ягода, нежели большинство женщин: Наташка была розовая… Это понятно, это бывает, но зачем она устраивала эти печальные шоу со мной- я не знаю… Ну, может быть, исследовалось что-то профессиональное… Может быть, были обычные, серьёзные поиски каких-то свежих, актёрских и режиссёрских откровений… Может быть! А может и не быть! Это не важно! Важно другое! Другое «что-то»!

Вообще, вспоминая эту компанию, я понял, что меня тянуло к ним, в первую очередь, как к людям театра. Это главное. Я не знал, что стану драматургом, но в подсознании моём шла таинственная работа, готовившая моё вступление в этот весёлый, пёстрый кошмар.

Я думал, что стану прозаиком, как Бунин, например, свёдший меня с ума своими произведениями. Он просто сжёг меня своим Огнём. Я ходил по Москве, и искал Его краски… И если находил (как мне казалось), то от счастья не знал куда себя девать. Я бегал по разным забегаловкам, и, накачиваясь портвейном, рассказывал там, совершенно незнакомым мне людям, о радости писательского труда… Меня слушали… С улыбкой… Как сумасшедшего… И правильно делали, что слушали именно так… Я сумасшедшим и был…

Тем не менее, драматургом я стал. Недавние мои премьеры были в Северной Америке, Грузии, Москве, Прибалтике и Душанбе… Казалось, можно было бы и успокоиться… Но я не могу… Смотрю по сторонам, и страшно, и стыдно, и тягостно мне… Я не хочу больше писать… Только солнечное тепло радует мою душу! Тепло, зелёные деревья, и ласковый, русский ветерок!

Когда-нибудь всё злое, невыносимое отступит от меня, я взмою в Небеса, увижу Наташку, прекрасную и добрую, прощу её, и со скоростью света, понесусь в Небесную Россию, сверкающую золотом куполов гигантских белоснежных Церквей!

Сага о солистах Большого театра…

…1975 год. 8 октября. Мой день рожденья. Мне исполнилось 25 лет. Я взрослый мужчина! Я работаю хормейстером в Московском театре оперетты. Руковожу хором из 60 человек. Дирекция относится ко мне серьезно. Я, член президиума художественного совета театра, в который не включены даже Народные артисты. Я о себе самого высокого мнения, и убежден, что мой день рождения нужно отметить шикарно! Соответственно моему внушительному, творческому положению! Зарплата у меня очень небольшая – 100р! Но вся она, лежит в кармане моих новых брюк из английской шерсти. Казалось бы, ну что такое сто рублей на сегодняшний день? Ясно, что! А тогда это была сумма, которая обеспечивала обладателю, осуществление самых разнообразных желаний! Трижды я мог бы обильно угостить моих друзей, в любом московском ресторане! Но пижонство – страсть неодолимая! Поэтому зарплата целиком, (на случай разворота!) лежит у меня в кармане. И я чувствую, как она мечтает вырваться на свободу! Как хочет стать хозяйкой положения, что для нее вещь привычная!

…Но вот и ресторан. Знаменитый ресторан ВТО, на Горького. Недалеко от памятника Пушкину. Вход в него возможен только для деятелей театра. (Проскакивала иногда разная мелочь, вроде писателей, композиторов…) Входим. Проходим в уютнейший малый зал и садимся за столик у занавешенного окна. «Садимся» – это мои друзья. Перечисляю. Знакомлю. Костя Кошкин, мой друг с армейских времен, уже известный артист, мой ровестник. Недавно он снялся в фильме, мгновенно ставшем популярным. Статистика сообщила, что этот фильм, за три месяца, посмотрели 50 миллионов человек. Далее! Сашка Васильев! Летом окончил ГИТИС. Талантливейший артист! Красавец! Получил приглашение из нескольких известных театров! И всем, ко всеобщему изумлению, отказал! Почему? Понимали только мы! Непостижимый Сашка – просто веселый сумасшедший! Амбиции чудовищные! Он хотел сам из себя создать Театр – Соло! Конечно, это невозможно и смешно! Но мы надеялись, что Сашка этой распространенной болезнью «богоизбранника» переболеет, и вернется на Землю… К нам! В устоявшуюся театральную жизнь. И займет в театре место, на которое несомненно имеет право! Рядом с ним сидела его невеста, Оля Вишневская- Стефанова, дочь одного из главных режиссеров московского театра…

Опишу ее просто и кратко! В нее нельзя было не влюбиться. Ну, а потом я – читающих вслух меню. Я читал и сердился: опаздывал Сашка Тамаркин. Мой однокурсник по консерватории. Вечно он так! А без него мы решили ничего не заказывать. Наконец он появился и сразу спросил, почему на столе нет черной икры и клубники? Я полез в карман и хотел показать ему пачку денег, на которые можно было заказать не только то, что хотелось ему, но и всем нам. Денег в кармане не оказалось. Я полез в другой – их не было и в другом. Деньги исчезли! Меня это ужаснуло, но что делать?! Я рассказал ребятам… Растерянность. Молчание. «Уходим!» – сказал Васильев и встал. Тамаркин улыбнулся, и сказал: – Никуда мы не уходим! У меня есть 12 рублей! Я знаю, что на это можно что – то заказать! Васильев, распорядись! Именинник в ступоре! Пора его оживить!

Тамаркин обнял меня, поцеловал, и от клубники отказался. Все рассмеялись! Действительно, в ресторане можно было остаться! Заказали две бутылки водки, отварную картошку, маринованную селедку с красным луком, сливочное масло и вкуснейший, свежайший хлеб. Все это быстро принесли, и Тамаркин поднял первый тост за «старую жопу», Сашку Староторжского!

…Мы стали пить, говорить, смеяться… После пятой, я с наслаждением стал врать, что в меня влюблены все артистки театра Оперетты. Смех. Требуют рассказать детали. Подробно. Я делаю вид, что как порядочный мужчина на такие «нескромности», права не имею. Пьем! Смех! Костя солидно сообщает, что картину, в которой он играет одну из главных ролей, купили 57 стран! Мы знаем, что купили 16! Информируем его об этом! Костя, еле сдерживая смех, пытается убедить нас, что пресса, как обычно, плохо осведомлена! Смех! Пьем! Оля взволнованно рассказывает, что ее папу, главрежа, увольняют из театра за то, что Министерству культуры не хватает коммунистического элемента (и акцента!), в его постановках. (Мы знаем, что папа ее, запутался в отношениях со своими актрисами – фаворитками. Одна! Вторая! Третья! Пятая! Седьмая! Театр шипит, гудит, злится… Министерству это надоело, и Машиного папу, переводят в Щуку, руководителем курса). Мы сочувствуем Оле. Она плачет. Быстро приходит в себя. Успокаивается. Тост за папу! За его счастливое будущее! Молчим. Но долго молчать не можем! Смеемся! Смеется и Оля, вытирая слезы! Тамаркин мягко просит о помощи: в него влюблены две его студентки. Одна армянка, другая азербайджанка. Обе красавицы и обожают его до сумасшествия! Так какую же выбрать? Мы дружно советуем ему не нарушать традиций и жениться на красивой еврейке. Дочери директора комиссионного магазина. Смех! Пьем! (Через месяц Сашка женился на армянке. А студентка азербайджанка, из мести, вышла замуж за крепкого, хромого, спецназовца – бакинца. Известного своими тайными подвигами, в Израиле и Ливане.) Сашка Васильев встал и выпив рюмку, сказал, что сегодняшний театр, дрянь, пошлятина, нафталиновый сгусток. И через месяц он покажет миру настоящий театр. Мы пьем! Мы смеемся! Далее разговор принимает характер хаотичный, бурный, веселый, описанию не поддающийся… И вдруг стихает… В наш зал входят две официантки, в малиновых платьях, накрашенные, торжественные, с подносами полными самой дорогой закуской, какая есть в ресторане. И ставят ее на соседний стол, за которым никого нет. Ясно, что солидные заказчики скоро появятся. Завершает закусочную композицию большое блюдо, с драгоценной рыбой, которую можно съесть только в лучших ресторанах. Официантки оглядывают стол, что – то поправляют на нем… И уходят… Через минуту в зал входят солисты Большого театра, Маквала Касрашвили, Зураб Соткилава (удивительно похудевший),и еще кто- то… Они садятся за стол и начинают тихо беседовать о чем – то… К еде не притрагиваются… Мы притихли, едим, пьем… Но очень, очень смиренно… Поведение артистов за соседним столом очень нас интересует… Так продолжалось минут сорок… Наконец «соседи», не притронувшись к съестному, встали из за стола, и вышли из зала… Ясно было, что возвращаться они не собираются… Пауза. Оцепенение. И вдруг Васильев встал, спокойно подошел к покинутому столу, и переставил блюдо с рыбой на наш стол. Тут же в зал заглянули официантки, улыбнулись, и стали собирать закуски на подносы… Одна из них, приятельница Васильева, сказала:

– Сашка, ешьте! Они ушли совсем!

Собрав закуски, официантки ушли. Васильев указал на блюдо с рыбой и сказал:

– Господа! Я обещал новый театр! Пожалуйста! Он к вашим услугам!

Почему мы не завыли от восторга, я не знаю. Нас бы не выгнали. Но дело не в этом. Мы быстро съели рыбу и не заметили, что водка кончилась. Это было трагично! Это было не вовремя! Это было не поправимо! Так мы думали. Но мы ошибались! Васильев вышел из зала и быстро вернулся с двумя бутылками водки и тремя пива!

Мы заорали:

– Боря!

Васильев, открывая бутылки, сказал:

– Ну, конечно, он! Кто же еще! Ну что, господа! Продолжим?

Что тут началось! Передать не могу!

…В ресторане работал официант Боря, наш друг, у которого можно было занять, что угодно. Только с отдачей…

Через час, совершенно пьяные и веселые, мы вышли из ресторана, взяли такси и поехали к Большому театру. Подъехав, мы с трудом, и безумным хохотом, вылезли из машины, и поклонились Большому театру в пояс. Потом забрались опять в машину, и поехали ко мне. Дома у меня был огромный пирог с яйцами и капустой, и три бутылки моего любимого Мукузани. Ну, приехали, вино выпили, съели по куску пирога и что дальше?! Сидеть дома?!Черта с два! Сделав обзвон, мы рванули в ближайшие гости! Потом еще в какие- то! Потом в третьи! И веселье наше, безудержное, страстное, почти сумасшедшее, продолжалось до самого утра! Так тогда жила богемная Москва! У нас были деньги, работа, и возможность быть счастливыми!

Великий воин пустыни

…Я не знаю, как это получилось, но в возрасте 8 лет я оказался на море, в пионерском лагере… Без папы, без мамы, без дедушки и – самое страшное! – без моей милой бабушки. Я понимаю, мои родители хотели сделать как лучше – море, солнце, здоровье… Но они перестарались, поспешили… Я, домашний мальчик, «бабушкин» внук не был готов к самостоятельной жизни, даже под присмотром воспитателей… В нашем втором отряде я был самый «рохля»: ходил вечно растерзанный, шнурки волочились за мной, на лице засыхали остатки пищи… Потом сами отваливались… При этом так называемый «присмотр» воспитателей над нами был формальный, почти не ощущаемый… Больше они были заняты своими загадочными, напряжёнными отношениями… Такие диалоги я часто слышал: «Опять бегал в клуб к Абрикосовой?» Мужской голос оправдывался: «Галя, на кой чёрт мне эта Абрикосова, если у меня есть ты?» Женский голос тихо взвизгивал: «Врёшь, подлец! Тебя там видели!» Затем следовала попытка пощёчины, как правило неудачная… Дядька – воспитатель привычно увёртывался…

Я думал: далась им всем эта Абрикосова! Во-первых, она аккордеонистка, это же смешно! Ля-ля… Тянет на зарядке свою гармошку… Во – вторых, она старая! Ей лет двадцать уже! Старуха, на покой пора! Потом, она длинная, худая, гибкая как удочка, и сиськи у неё здоровые торчат! Как она играет – не понятно! Волосы рыжие – целый стог, до небес! Как у ведьмы! Глазища огромные, зелёные, как у Змея-Горыныча! Видать, она его дочка! Рот большой, красный, как у вампира, а зубы блестят как лакированные! Она рта не закрывает, всё ржёт! А вокруг мужики стоят кольцом и млеют! Не понятно… Ну ладно… Наплевать на неё и забыть… Дура… И мужики дураки… Купили бы себе килограмм «Мишки на севере» и ели под грибочком… Разве это не лучше, чем эта дура Абрикосова? Ну ладно, не до неё…

Самое невыносимое в моей жизни в лагере, было то, что каждую секунду в меня летело противное слово «жирный»… Сделаешь шаг – орут «жирный»! – сделаешь два, опять орут… А я никакой «жирный» не был, я был просто полненький мальчик и всё… Бабушка моя делала всякие вкусные вещи из теста: пироги, булочки, печенья… Что мне их теперь не есть? Не дождётесь… Плевал я на ваши издевательства…

…Но всё-таки достали… Однажды девочка, которая мне очень нравилась, Наташа Русакова, в столовой, ни с того ни с сего, крикнула мне: «Жирный!» Я обиделся. Я от неё этого не ожидал. Я думал, что если она мне нравится, то ничего плохого она мне сделать не может… Ну сами посудите: вот ты девочка, вот мальчик, которому ты нравишься, ты должна это ценить! А вместо этого ты орёшь ему «жирный»! Не знаю, глупость какая-то…

Ушёл я от обиды в конец лагеря, к сетке из проволоки, которая отделяла нас от мира нормальных людей, сел на песок и стал думать: как мне дальше жить? Даже Русакова, и та предательница… А ещё я защищал её от Витьки-Моськи, который её за волосы дёргал… Дал ему раза, Витька – брык и упал… Потом убежал… «Спасибо, Саша,» – важно сказала Русакова и сделала мне глазки. Я думал всё, отношения налажены… А оно вот как… Надо было оставить её на растерзание Моське… Тогда бы знала… Друзья на дороге не валяются… Ну ладно…

…Вообще надоели они мне со своим лагерем… Развлечения какие-то тупые: самолётики кретинские делать, песни петь – завывать… В море заходишь: минуты три поплескаешься и на берег… Вон Абрикосова! Уплывает так далеко, что и не видно её… Я слышал как одна воспитательница, глядя на неё в море, из-под руки, громко сказала: «Чтоб ты утонула, сволочь!»

…Я думал Абрикосова утонет, а она и не собиралась… Приплыла и стала на своей гармошке играть, песни орать… Воспитательницу трясло от ненависти… Синяя ходила… Я думал утопится… Нет, обошлось…

…Так вот сижу я на песке у сетки и думаю: как жить мне среди этих гадов? Тут с противоположной стороны подходят к лагерю Лёнька – Опарыш и Генка – Конь… Спокойно откидывают кусок сетки и, не обращая на меня внимания, входят в лагерь… Вот так! Запросто выходят, и запросто входят в этот концлагерь! А я что, хуже что ли? Там свобода! Там никого нет! Никто гадости не крикнет! И с такими радужными мыслями, я вылез на свободу и пошёл по берегу, подальше от лагеря…

…Хорошо! Море и песок… Кусты какие-то маленькие… Кругом – ни души! Пионеры за решёткой сидят, а я гуляю, как нормальный человек… Жизнь!

…Иду вдоль моря, по берегу, подальше от лагеря… И чем дальше от него отхожу, тем лучше, веселей мне становится… Иду и думаю серьёзно – может уйти от них на хрен совсем! Вот паника подымится! Вызовут КГБ… Вдруг что-то, виляя, пробежало передо мной, и юркнуло под кустик… Я остолбенел! Потом стал осторожно подходить к кустику… Не успел я к нему подойти, как из-под другого куста выскочила ящерица, крупная, толстая… И побежала куда-то подальше от меня, за волнистые гребни песка, и колючие кустики, собиравшиеся иногда в настоящие заросли…

…Я возликовал! Вот она, жизнь, достойная настоящего мужчины! Здесь же охотиться можно! Ящерицы будут динозавры, а я – бедуин, великий воин пустыни! Говорят, бедуины не охотились на динозавров, ну и что? А вот мне повезло! Я буду охотиться! Вообще – есть ли на свете вещь, которую не может сделать бедуин? Нету такой вещи! Я читал, что один великий бедуин, как выпрыгнет из песка, и всадил пулю английскому генералу прямо в лобешник, между глаз, а потом – раз! И в песок ушёл, как вода! Ну что, он может, а я не могу? Хрен ли тут! Могу!

…Ну и начал я охотится. Ящериц было – море! Выскакивали из-под каждого куста. Я ловил их совершенно без напряга… Некоторые, похитрее, сбрасывали хвост – он дёргался, завлекал… А сами под куст, переводить дыхание, и новый отращивать…

…Набил я этими хвостами целый карман, хвосты дёргались, я смеялся… Жизнь! На обеде собрал я эти хвосты в кучку и бросил в суп Русаковой… Она, когда увидела, что у неё в тарелке, как завизжала, заверещала! И как сумасшедшая понеслась из столовой, сбивая пионервожатых с ног… С трудом её поймали, лекарство давали… Потом пришли ко мне и говорят: Саша, что же ты делаешь? А я дураком притворяюсь и спрашиваю в ответ: а что такого? Они видят, мальчик – идиот, ну и отстали… Слово с меня взяли, что больше я так не буду… Ну, конечно, не буду… Что хотел – сделал… Вон, Русакова, от меня шарахается, как мышь от кота… Ну ясно… Мели языком, да меру знай… Была глупая девочка, стала умная… Молчит всё и глаза таращит…

…Ну ладно, слишком много времени я ей уделил… Не имеет она на это никакого права… Что она, директор столовой, чтобы о ней книжки писать? Ну, в сторону её…

…Однажды случай был: выскочил у меня на ноге чирей… Здоровый! Я им гордился: ни у кого нет, а у меня есть…

…Гуляю, как всегда, среди песков, вдруг чувствую, с ногой что-то произошло, тёплое что-то побежало: смотрю, нарыв лопнул, и льётся из него жидкость мутно-малинового цвета… Вылилась и застыла длинной полоской по всей ноге… Ну я, конечно, в восторге: рана! Настоящая! Как у великого воина пустыни! Пришёл в медпункт, залепили мне нарыв пластырем, в виде крестика… Выхожу, вижу Абрикосова стоит с физруком… Я насупился важно – ведь не хухры-мухры! А Абрикосова посмотрела на меня и как заржёт:

– Смотрите, какой мальчик смешной! – говорит и от смеха закатывается. – Ему прыщик залепили, и он думает, что он что-то вроде космонавта!

…Смеётся безудержно… Физрук тоже рот свой фиолетовый распялил, ей угодить хочет…

«При чём тут космонавт?» – думаю я, и с отвращением от Абрикосовой отвернулся. А эти двое смеются и шутками меня осыпают.

…Я раненый человек! Какие тут шутки?! Сволочи! Разозлился я на Абрикосову, думаю с озлоблением беспощадную мысль: «Вот дай срок! Вырасту, растяну твою гармошку, не обрадуешься! Будешь знать кто главный!»