Так зачем же ты пишешь?

А: Я не принадлежу к тем, кто мыслит с непросохшим пером в руке, и еще менее к тем, кто полностью отдается страстям перед чернильницей, сидя на своем стуле и глазея на бумагу. Я злюсь или стыжусь всякого писания; писание для меня естественная потребность – мне противно говорить об этом даже в сравнениях. Б: Так зачем же ты тогда пишешь? А: Н-да, мой дорогой, между нами говоря, я до сих пор не нашел еще другого средства избавиться от своих мыслей. Б: А зачем хочешь ты избавиться от них? А: Зачем я хочу? Хочу ли я? Я должен. – Б: Довольно! Довольно!

Основной причиной заставившей меня приняться за написание этой работы являются наблюдения из моей жизни.

Я видел на своём жизненном пути людей отличающихся большой вариабельностью в отношении чувства любви, так и ревности. Одни были ревнивы до невозможности, другие были не очень, а третьи вообще не ревнивы, что иногда дело доходило до того, что подозревали их в том, что они не любят человека.

Шкала по которой люди различаются по уровню ревности до неприличия огромна. На одном конце этой шкалы находится так называемый открытый брак когда люди договариваются, что они в браке будут спать с другими сексуальными партнерами. С другой стороны этой шкалы есть собственники, которые запирают жертву квартире и не дают общаться ни с какими мужчинами. С другой стороны люди отличались степенью способности к любви. Одни очень сильно любили, другие не очень сильно, но никакой корреляции с ревностью я не нашёл.

Есть ещё одна причина по которой я вынужден заняться этим вопросом. Дело в том, что мои родственники развелись из-за измен. Я буду сообщать, что за эти родственники из-за этических соображений.

Таким образом я решил разобраться с этим вопросом. Для себя и для других.

ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ ЧАСТЬ

НЕКОТОРЫЕ ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ

Чтобы понять этот феномен, давай условимся что сначала разберём это на философском уровне, а потом разберем его на уровне психологическом. Психология в анализе этого феномена может служить только вспомогательную роль. Так как из дальнейшего станет ясным, что феномен ревности скорее всего носит философский характер, чем психологический.

ОСНОВНОЙ ПАРАДОКС ЛЮБВИ

Начнем с того, что любовь является по сути альтруистическим чувством. Как вообще может возникнуть ревность.

Если любая любовь по сути дела есть альтруизм, то как она может быть эгоизмом.

Как она может быть по отношению к объекту любви эгоизмом.

А эта проблема есть.

Даже собака ревнует по отношению к хозяину.

Из этого парадокса есть три выхода.

Первый Любовь это не альтруизм

Второй, Эгоизм который возникает по отношению к любви это не эгоизм. А что другое.

Третье. Ревность это не эгоизм

Есть ещё одно решение.

Аристотелевская логика не верна. То есть любовь и эгоизм это взаимно пресекающиеся понятия, и к ним не приложим закон исключения третьего.

Может быть стоит применить диалектическую логику. Но если мы собираемся применить диалектический синтез то возникает вопрос будет ли полным этот синтез или они будут частично пресекающие понятия. Если мы сделаем это частичный синтез то следствием этого будет выделение зоны не любви и не эгоизма.

Для того чтобы понять, что собой представляет ревность надо рассмотреть один очень важный вопрос всякая ли любовь связанна с ревностью

без ревностные формы любви

Надо понимать, что не всякая любовь связна с ревностью. Любовь к музыке не связана например с ревностью глупо предполагать, что музыка способна любить в ответ. Так же ревность немыслима по отношению к блюдам которые мы поедаем.

Ревность возникает только тогда когда есть угроза измены. То есть ревность возникает только тогда, когда вступает личностный компонент любви.

Возникает вопрос лежащий на поверхности, чем вообще отличается эта любовь предположим к пирожкам от любви к женщине.

Можно предположить что ревность связана с тем, что есть угроза увести человека. В таком случае ревность уподобляется простой угрозе кражи.

Многие ревнивцы так и поступают запирают объект любви в квартиру. Запрещают работать, общаться с другими и тому подобное. Но при внимательном анализе выясняется, что это не так просто.

Дело в том, что ревность может возникать не только при угрозе увода человека, но и по отношению к прошлым отношениям. Это приводит к тому что ревнивец начинает копаться в прошлом партнёра, какие у него были связи, дело доходит до того, что он нанимает следователей, чтобы узнать с кем спал в прошлом партнёр.

Может ли без ревностная форма любви как-то влиять на любовь которая связана с ревностью.

Ответ тут таков-да. Если люди любят общую еду, музыку и увлекаются общими темами, то естественно, что люди будут более спокойно относиться к тому что их партнер общается с другими людьми.

Таким образом мы можем прийти к выводу, что ревность это сомнения в качестве своей любви.

Но не так всё просто.

ПСИХОЛОГИЯ НЕ ИМЕЕТ ОТНОШЕНИЯ К РЕВНОСТИ ВООБЩЕ

Для понимания того как вообще относятся без ревностные любви к любви личностной надо проанализировать как вообще какие особенности личности приводят к ревности.

Если любовь это полное принятие другого человека то она может относиться к тому что человек отличается от другого совершенно спокойно. Хочу добавить что такая любовь встречается очень редко. обычно полное принятие возможно только в детстве во взрослой жизни так или иначе мы вынуждены подстраиваться друг к другу. вопрос в том до какой степени. Так как мы занимается философским исследованием любви то мы вынуждены опускать частности, чтобы понять, как вообще любовь может причинять боль невыносимую от ревности..В чем вообще поставлен был вопрос.

Выяснить почему любовь – альтруистическое чувство может вызывать боль от ревности.. как альтруизм может заставить страдать.

Если люди очень сильно различаются друг от друга то они должны казалось бы ревновать ещё сильнее так как они не могут общаться на общие темы или тому подобное.

Но практика показывает удивительную вещь, чем более сильно принимает человек другого, чем меньше он ревнует.

Это наводит на мысль, что есть, что- то что выходит за пределы интенсивности любви. Я называю это качество любви…

Пора разобраться с вопросом, что такое качество любви..

ЧТО ТАКОЕ КАЧЕСТВО ЛЮБВИ

Чтобы ответить на этот вопрос, что такое качество любви начнём анализ с самого широкого метафорического описания, что такое любовь, а потом применяя логический анализ будем прояснять и сужать это понятие отсекая другие понятия от основного понятия.

Итак есть одна сказка прочитайте её.

Сказка об одиноком волшебнике

Знаете ли Вы, почему сказки рассказывают только старики?

Потому что сказка – это самое мудрое в мире!

Ведь все проходит, и только истинные сказки остаются…

Сказка – это мудрость.

Чтобы рассказывать сказки, надо очень много знать,

Необходимо видеть то, что не видно другим,

А для этого нужно долго жить.

Поэтому только старики умеют рассказывать сказки.

Как сказано в главной, древней и большой книге волшебств:

«Старец – это тот, кто обрел мудрость!»

А дети…

Они очень любят слушать сказки,

Потому что есть у них

Фантазия и ум думать обо всем,

А не только о том, что видят все.

И если ребенок вырос, но все же видит

То, чего не видят другие,

Он знает, что фантазия – это истина!

И остается ребенком, мудрым ребенком,

«Старцем, познавшим мудрость»,

Как сказано в большой древней книге волшебств —

Книге Зоар.

Жил-был волшебник.

Большой, особенный, красивый и очень-очень добрый…

Но он был один, и не было никого,

Кто был бы рядом с ним,

Не было никого, с кем бы мог он играть,

К кому мог обратиться,

Кто бы тоже обратил на него внимание,

С кем бы мог он поделиться всем,

Что есть у него.

Что же делать?..

Ведь так тоскливо быть одному!

Задумался он: «А что, если создам я камень,

Хотя бы очень маленький, но красивый?

Может, этого будет достаточно мне?

Я буду его гладить и чувствовать,

Что есть кто-то рядом со мной,

И тогда вдвоем нам будет хорошо,

Ведь так тоскливо быть одному…»

Сделал он «Чак!» своей волшебной палочкой,

И появился рядом с ним камень,

Точно такой, как задумал.

Глядит он на камень, обнимает его,

Но тот никак не отвечает, не двигается,

Даже если ударить камень или погладить его —

Он остается как и был, бесчувственным!

Как же дружить с ним?

Начал пробовать волшебник делать еще камни,

Другие и разные,

Скалы и горы, земли и суши,

Земной шар, солнце и луну.

Заполнил камнями всю вселенную —

Но все они как один камень —

Нет от них никакого ответа.

И как прежде, он чувствует,

Как тоскливо быть одному…

Подумал волшебник:

«Может быть, вместо камня создам я растение —

Допустим, красивый цветок?

Я полью его водой,

Поставлю на воздух, на солнце,

Я буду ухаживать за ним —

Цветок будет радоваться,

И вместе нам будет хорошо,

Ведь очень тоскливо быть одному…»

Сделал он «Чак!» волшебной палочкой,

И появился перед ним цветок,

Точно такой, как хотел.

Начал он от радости танцевать перед ним,

А цветок не танцует, не кружится,

Почти не чувствует его.

Он реагирует только на то, что волшебник дает ему:

Когда волшебник поливает его – он оживает,

Не поливает – он умирает.

Но как можно так скупо отвечать такому доброму волшебнику,

Который готов отдать все свое сердце!.. Но некому…

Что же делать?..

Ведь так тоскливо быть одному!..

Начал волшебник создавать всякие растения,

Большие и малые, сады и леса, рощи и поля…

Но все они, как одно растение —

Никак не отвечают ему.

И по-прежнему очень тоскливо быть одному…

Думал волшебник, думал и придумал:

«А если я создам какое-нибудь животное?

Какое именно? – Лучше всего собаку. Да, собаку!

Такую маленькую, веселую, ласковую.

Я все время буду с ней играть,

Мы пойдем гулять, и моя собачка будет бегать

И впереди, и позади, и вокруг меня.

А когда я буду возвращаться домой, в свой замок,

Так вот, когда я буду возвращаться в наш замок,

Она уже заранее выбежит навстречу мне,

И так хорошо будет нам вместе,

Ведь так тоскливо быть одному!»

Сделал он «Чак!» своей палочкой,

И появилась рядом с ним собачка,

Точно как хотел.

Стал он заботиться о ней,

Давал кушать и пить, обнимал ее,

Мыл и водил гулять —

Все делал для нее…

Но любовь собачья…

Вся она только в том,

Чтобы быть рядом с ним,

Лежать у ног, ходить за ним.

Увидел волшебник с сожалением,

Что даже собака,

С которой он так хорошо играет,

Все-таки не способна вернуть ему ту любовь,

Которую он дает ей.

Она просто неспособна быть его другом,

Не способна оценить,

Что он делает для нее!

А ведь этого так желает волшебник!

Начал он создавать вокруг себя

Рыб и ящериц, птиц и животных —

Но стало только хуже:

Никто не понимает его,

И по-прежнему тоскливо ему одному…

Долго думал волшебник и понял:

«Настоящим другом может быть только тот,

Кто очень будет нуждаться во мне

И будет искать меня.

Это должен быть кто-то,

Кто сможет жить как я,

Кто все сможет делать как я,

Сможет любить как я,

Понимать как я.

Только тогда он поймет меня!

Но быть как я?.. ммм…

Кто же может быть таким, как я?

Чтобы оценил то, что я даю ему,

Чтобы смог ответить мне тем же,

Ведь и волшебник нуждается в любви.

Кто же может быть таким,

Чтобы вместе нам было хорошо,

Ведь так тоскливо быть одному!..»

Подумал волшебник:

«Может быть, это человек?

И правда… а вдруг именно он

Сможет стать близким и другом мне,

Сможет быть как я.

Только надо помочь ему в этом.

И тогда уж вместе нам будет хорошо,

Ведь так тоскливо быть одному!..

Но чтобы вместе было нам хорошо,

Он должен прежде ощутить,

Что значит быть одиноким, без меня,

Ощутить, как я… без него,

Насколько тоскливо быть одному!..»

Снова сделал волшебник «Чак!» —

И появилось далеко от него место,

И в нем – человек…

Но человек настолько далек от волшебника,

Что даже не чувствует, что есть волшебник,

Который создал его и все для него:

Камни, растения, животных и птиц,

Дома и горы, поля и леса,

Луну и солнце, дождик и небо,

И еще много чего… весь мир…

Даже футбол и компьютер!

Все это есть у человека…

А вот волшебник так и остался один…

А как тоскливо быть одному!.. А человек… даже не подозревает,

Что существует волшебник,

Который создал его,

Который любит его,

Который ждет и зовет его:

«Эй, неужели ты не видишь меня?!

Ведь это я… я все тебе дал,

Ну, иди же ко мне!

Вдвоем нам будет так хорошо,

Ведь тоскливо быть одному!..»

Но как может человек, которому и так хорошо,

У которого есть даже футбол и компьютер,

Который не знаком с волшебником,

Вдруг пожелать найти его,

Познакомиться с ним,

Сблизиться и подружиться с ним,

Полюбить его, быть другом его,

Быть близким ему,

Так же сказать волшебнику:

«Эй!.. Волшебник!..

Иди ко мне, вместе будет нам хорошо,

Ведь тоскливо быть без тебя одному!..»

Ведь человек знаком лишь с такими, как он,

И только с тем, что находится вокруг,

Знает, что надо быть, как все:

Делать то, что делают все,

Говорить так, как говорят все,

Желать того, чего желают все.

Больших – не злить, красиво просить,

Дома – компьютер, в выходные – футбол,

И все, что хочет, есть у него,

И зачем ему вообще знать,

Что существует волшебник,

Которому тоскливо без него?..

Но волшебник – он добр и мудр,

Наблюдает он незаметно за человеком…

…И вот в особый час…

Тихо-тихо, медленно, осторожно

Делает…

«Чак!» своей палочкой, И вот уже не может человек

Жить как прежде,

И ни футбол, ни компьютер теперь

Не в радость ему,

И хочет, и ищет он чего-то,

Еще не понимая, что это

Волшебник проник маленькой палочкой

В сердце его, говоря:

«Ну!.. Давай же,

Иди ко мне, вместе будет нам хорошо,

Ведь теперь и тебе тоскливо быть одному!..»

И волшебник – добрый и мудрый —

Вновь помогает ему:

Еще один только «Чак!» —

И человек уже ощущает,

Что есть где-то волшебный замок,

Полный всяких добрых чудес,

И сам волшебник ждет его там,

И только вместе будет им хорошо…

Но где этот замок?

Кто укажет мне путь к нему?

Как встретиться с волшебником?

Как найти мне его?

Постоянно в его сердце: «Чак!»… «Чак!»,

И уже не может он ни есть и ни спать,

Везде видятся ему волшебники с замками,

И совсем уж не может быть один,

А вместе будет им так хорошо!.. Но чтобы стал человек как волшебник,

Мудрым, добрым, любящим, верным,

Он должен уметь делать все,

Что умеет делать волшебник,

Должен во всем быть похожим на него,

Но для этого «Чак!» уже не годится —

Этому человек должен сам научиться.

Но как?..

Поэтому волшебник незаметно… осторожно,

Медленно… нежно…

«чак – чак… чак – чак»…

Тихонько ведет человека

К большой древней книге волшебств,

Книге Зоар…

А в ней все ответы на все-все,

Весь путь, как все делать,

Чтобы было в конце концов хорошо,

Сколько ж можно быть одному…

И человек торопится быстро-быстро

Пробраться в замок, встретиться с волшебником,

Встретиться с другом,

быть рядом с ним,

Сказать ему: «Ну!..

Вместе нам будет так хорошо,

Ведь так плохо быть одному…»

Но вокруг замка высокая стена

И строгие стражники на ней,

И чем выше взбирается на стену человек,

Тем грубее отталкивают его,

Тем больнее падает он,

Обессилен и опустошен,

Кричит он волшебнику:

«Где же мудрость твоя,

Зачем мучаешь ты меня,

Зачем же звал ты меня к себе,

Потому что плохо тебе одному?

Зачем сделал ты так,

Что плохо мне без тебя?..»

Но… вдруг чувствует: «Ча… ак!» – и снова

Он стремится вперед, вверх по стене.

Обойти стражников, взобраться на стену,

Ворваться в закрытые ворота замка,

Найти своего волшебника…

И от всех ударов и неудач

Обретает он силу, упорство,

Мудрость.

Вдруг из разочарования растет желание…

Он учится сам делать все чудеса,

Которые делает волшебник,

Он сам учится создавать то,

Что мог только волшебник!

Из глубин неудач растет любовь,

И желает он больше всего и только одного:

Быть с волшебником, видеть его,

Все отдать ему, ничего не прося взамен.

Ведь только тогда будет ему хорошо,

И совсем невозможно быть одному!..

И когда уже вовсе не может без него,

Открываются сами большие врата,

И из замка навстречу ему

Спешит волшебник, говоря:

«Ну! Где же ты был! Иди ко мне!

Как нам будет теперь хорошо,

Ведь мы оба знаем, как плохо,

Как тоскливо быть одному!»

С той минуты они уже вместе всегда,

Верные, неразлучные и любящие друзья,

Нет выше и глубже их чувств,

А любовь заполняет настолько сердца,

Что не может даже припомнить никто

О том, как тоскливо быть одному!..

Если чувствует кто-то в сердце своем

Тихо-тихо: «…чак …чак»

(Прислушайтесь внимательно, каждый),

Что главное в жизни – встреча с волшебником,

Соединиться, слиться с ним,

Что только тогда будет Вам хорошо,

А пока так грустно и плохо…

Обратитесь к помощникам волшебника

Мы ждем…

Ваши «Чак – чак»…

Стоит внимательно изучить этот текст и перевести метафорические идеи в более понятную логическую форму

Возможно одни люди увидят в них одни мысли, другие люди другие мысли, но что касается меня то я увидел в ней вот такие идеи

1 идея

зависимость любви от уровня развития сознания.

2 идея

то что любовь это нечто развивающееся

3 идея

у любви есть вектор развития

4 идея

Любовь это сила для развития сознания

5 идея

Возможно, что любовь без возможности развития сознания невозможна

Самое странное, что ревность есть у маленьких собачек.

Я помню одну собачку которая выла и гавкала оттого, что хозяин обнимал жену.

Становится понятным что ревность связана не с силой чувств, но и уровнем любви. Невозможно ревновать если уровень любви значительно выше, чем уровень собачки.

Ведь мы не ревнуем к собаке, хоть она любит очень сильно.

Таким образом становится понятным, что ревность может быть по отношению в самому себе.

Мы ревнуем оттого, что в жизни другого человека есть другой человек, и он может быть куда более развит сознанием.

Так как в нас есть импульс развития сознания то мы начинаем психовать, а не оказал ли на возлюбленного другой человек и поэтому начинаем сомневаться в том, что можем ли мы оказать на него такое влияние что и бывший на него. Человек навсегда поселяется в сердце.

Таким образом становится понятным, что мы всегда ревнуем по отношению к самому себе.

В ЧЕМ МЫ РЕВНУЕМ ПО ОТНОШЕНИЮ К САМОМУ СЕБЕ

Если ревность связана с тем что любовь это процесс взаимного развития сознания происходящий в супружеской жизни. Естественно возникает вопрос, что есть развитие сознания. Ясно, что если этого не происходит то брак распадается.

Куда направлен вектор развития? Ответ на этот вопрос может спасти семьи.

Для ответа на этот вопрос надо разобрать, что значит любить самого себя.

Мы исходим в обыденном сознании из того, что есть два вида нравственных чувств.

Альтруизм и эгоизм.

Но готовые суждения обыденного сознания в данном случае так же мало соответствуют истине, как и в огромном большинстве других случаев. Мы говорим пока об истине не в морально-практическом, а просто в познавательно-теоретическом смысле. Как бы мы ни оценивали любовь к себе и любовь к людям, несомненно одно: этими чувствами не исчерпываются все наши моральные побуждения. Существует целый ряд импульсов, не направленных ни на собственное благо, ни на благо ближних и, тем не менее, обладающих бесспорною моральною ценностью. Послушаем умного, тонкого и спокойного исследователя моральных фактов. «Не нужно никогда упускать из виду, что антитеза между эгоизмом и альтруизмом ни в коем случае не исчерпывает всей совокупности мотивов наших действий. Фактически мы объективно заинтересованы в осуществлении или неосуществлении известных событий или состояний, и притом вне всякого отношения к их последствиям, затрагивающим какого-либо субъекта. Нам важно, чтобы в мире царила гармония, чтобы в нем воплотились известные идеи, чтобы осуществилось что-либо ценное, и мы чувствуем потребность содействовать этому, отнюдь не задаваясь всегда вопросом, полезно или приятно это какой-либо личности, какому-либо мне или тебе… Во многих случаях сознание цели нашей деятельности останавливается в мире объективного, не заимствуя моральной ценности от каких-либо субъективных соображений… Это – несомненный психологический факт». Приведенное указание на существование мотивов объективных, не подходящих под рубрики эгоизма и альтруизма, можно было бы иллюстрировать подавляющим множеством примеров. Мыслитель, жизнь которого направлена на открытие истины, вне всякого соображения о пользе или надобности ее для кого-либо; художник, стремящийся воплотить художественный образ, не задумываясь о том, кому полезно или приятно его дело; человек, мстящий за поруганную справедливость или честь и достигающий этого, быть может, путем гибели и своей и своего противника, – вот первые наудачу выбранные примеры, которые даже как типы, конечно, отнюдь не исчерпывают всего разнообразия мотивов этого рода. Во всех этих и им подобных случаях люди не руководятся, очевидно, ни себялюбием, ни любовью к людям: движущим мотивом их является стремление к достижению известного объективного состояния, вне всякого отношения к чьей-либо выгоде или к чьему-либо удовольствию. Мы не знаем более меткого и удачного обозначения подобного рода стремлений к отвлеченным, обладающим внутреннею ценностью моральным благам, как несколько фантастический, на первый взгляд, термин Ницше: «любовь к вещам и призракам». Понятие «вещи» имеет здесь тот смысл, что целью действия в подобных побуждениях бывает не человек, не субъект, а нечто внечеловеческое, объективное; понятие «призрака» необыкновенно тонко характеризует особенность этих объектов: это не реальные, материальные предметы, это – с психологической точки зрения вымыслы, продукты субъективной душевной жизни, которым, однако, придается характер объективного, субстанциального существования: истина, справедливость, красота, гармония, честь – вот некоторые из этих «призраков», любовь к которым издавна служила и служит одной из самых могучих движущих сил человечества.

Но самый факт ее существования как третьего, равно удаленного от эгоизма и альтруизма вида нравственного чувства не может – вопреки ходячему взгляду – быть оспариваем. Но раз проблема разрешена теоретически, раз не остается более сомнения в наличности особого морального чувства «любви к вещам и призракам», не совпадающего ни с эгоизмом, ни с альтруизмом, то не представляет более трудностей и разрешение морально-практической проблемы, именно вопроса о моральной ценности этого чувства. Доказывать вообще моральную ценность чего-либо невозможно; здесь есть только один путь – апелляция к нравственному чувству. И это нравственное чувство властно и внушительно говорит, что любовь к истине, справедливости, красоте, чести и прочим «призракам» обладает бесспорною и весьма высокою моральною ценностью. Выше ли она, чем ценность любви к людям, как это утверждает или, вернее, внушает Ницше, – это опять-таки не может быть доказано логически. Согласно изложенному нами взгляду, спор между двумя независимыми моральными принципами за верховенство разрешается не аргументами, а стихийною моральною силой каждого из них в душе человека. Бывают люди, бывают настроения, общества, эпохи, для которых высшим нравственным идеалом является счастье, благополучие ближних во всей его конкретной материальности; бывают иные люди, иные общества и эпохи, для которых символом веры становятся отвлеченные моральные блага – «призраки» – как какой-нибудь религиозный или нравственный идеал, поднятие морального уровня, осуществление справедливости, защита истины, свободы, человеческого достоинства. Для таких эпох, для таких людей и гласит слово Заратустры: выше любви к людям стоит любовь к вещам и призракам.

Как бы каждый из нас ни решил для себя вопроса о сравнительной ценности «любви к людям» и «любви к призракам», во всяком случае заслугой ницшевской «переоценки всех ценностей» является критическое углубление нашего морального сознания. Мы видели, что понятие «любви к призракам» несомненно выражает давно знакомое человечеству нравственное чувство и, следовательно, не постулирует никакого новшества в морали. Но одно дело – нравственное чувство, а другое – моральная доктрина и воспитанное ею моральное сознание. Последние всегда отстают от первого, всегда не вполне соответствуют ему и не выражают его точно и полно. Задачей этики как нормативной дисциплины и является установление согласия между моральными убеждениямии нравственными чувствами, пересмотр и углубление морального сознания путем сопоставления его с прирожденными или бессознательно привитыми человечеству нравственными инстинктами. Такова и заслуга ницшевской «переоценки ценностей»: выяснение морального конфликта между любовью к ближнему и любовью к дальнему и доказательство наличности и самостоятельной моральной ценности практически давно известного, но сознательно не оцененного чувства «любви к призракам». Несомненно, что это последнее чувство оставалось в тени и не проникало к свету морального сознания только благодаря господству узкой этической доктрины утилитаризма, которая признавала единственным верховным моральным благом счастье людей, а потому и не хотела замечать и признавать в моральных чувствах ничего, кроме стремления к счастью ближних – альтруизма – и его прямого антипода – эгоизма.

Отрывок взят из одной интересной работы Семена Людвиговича Франка «Фридрих Ницше и этика любви к дальнему».

Итак, мы видим то, что мы называем Эго имеет очень сложное строение.