© Александр Шевченко, 2019
ISBN 978-5-4496-8854-5 (т. 2)
ISBN 978-5-4496-5237-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Волчий бег. Часть 2
Лучше миг, но звездою гореть,
Чем столетье без пламени тлеть.
Если только бы было возможно
Вновь родиться, чтоб вновь умереть.
Каждый тут выбирает свой путь,
И судьбу не дано обмануть.
Если только бы было возможно
Выбор тот нам снова вернуть.
***
Небылицы, небылицы,
Вам бы только сниться, сниться.
Вас не надо сочинять,
Вы в моем уме опять.
Вот промчалися дорогой
По судьбинушке убогой.
Вот прикинулись рекой
И разлились здесь строкой.
Глядь, костром вдруг заискрили.
Может быть вы все же были?
Может были, может нет,
Но от вас я шлю привет
Всем, кто любит четкость слога
И душевность, хоть немного.
Ну, а душу дал мне Бог.
С нею жил я так как мог:
Честно или же не очень
Светлым днем и темной ночью
Средь врагов и близких лиц
В этом мире небылиц.
***
Я в прошлом вор – рецидивист,
Но все-таки душою чист,
Иду по жизни своенравною походкой.
А в чем подобного секрет?
Секрета не было и нет:
Я в Бога верил в каждой «ходке» и за «ходкой».
Все заповеди соблюдал,
Одну лишь лагерям отдал
За риск, за блат и за почет средь арестантов.
Там четко разделялась «масть»,
Тогда была другая власть,
Не то что ныне приблатненных дилетантов.
К чему же молодость губить
В местах, где могут бить, убить,
Где в карцерах на стенах лёд и днем не тает.
Советов гнёт уходит прочь,
Как мракобесовская ночь,
И «воровское» потихоньку улетает.
Лишь раз живем на свете мы,
Хоть от сумы и от тюрьмы
Заречься в этой жизни просто невозможно.
Но постарайтесь все же здесь
Иметь и доброту, и честь,
Хоть все вокруг порой враждебно и безбожно.
***
Так часто, часто, часто вспоминаю
И голос твой и зелень глаз твоих,
Что вдруг не смог не рассказать я маю,
Как мы любовь делили на троих.
Ах, месяц май, ты плут, как и октябрь,
Что свёл меня с любовью не моей.
Ах, месяц май, ты оправдай хотя бы
те наслажденья, что дарил я ей.
Поверь, как будто я в неё влюбился,
Так, видно было кем-то суждено.
Мой стыд приличья вдребезги разбился,
Не помогли ни разум, ни вино.
Встречались с нею чаще днём, а ночью
Ей муж в постели все, увы, прощал.
Измене дам замужних, между прочим,
Здесь не один хоть что-то посвящал.
И я сейчас бессовестно и складно
Про донжуанство дней своих пишу.
Ах, месяц май, прости, а в общем, ладно,
Я просто так прощение прошу.
Ведь ты и сам у дьявола во власти
И не одной ты голову вскружил,
И не одну перед мужскою страстью
Средь трын-травы на спину уложил.
Так часто, часто, часто вспоминаю
И голос твой и зелень глаз твоих,
Что вдруг не смог не рассказать я маю,
Как мы любовь делили на троих.
***
Вы смеетесь, вам весело очень,
не швыряла вас жизнь по углам.
По-секрету скажу, между прочим,
я был там, где находится хлам.
Да, я гость в вашем мире свободном,
мимоходом шутя здесь пройду
элементом, увы, неугодным
и похожим лицом на беду.
Только женщин и их наслажденья,
что порою встречаются мне
сквозь лихие мои похожденья,
долго вижу в неволе во сне.
А сегодня плыву в вашем смехе.
А сегодня живу лишь для вас.
И судьбе – этой грязной помехе,
от души я сегодня дам в глаз!
***
Ты снова слезы льёшь? Напрасно.
Я не вернусь уже к тебе.
Другой отдамся резко, страстно
назло испачканной судьбе.
Забудусь в ласках, пусть фальшивых,
возможно зря, возможно зря
сожгу остаток дней паршивых,
мосты к былому разоря.
Умчусь туда где деньги платят
за тело женщин, за любовь.
С блудницей новой на кровати
блаженства рая выпью вновь.
А ты зачем-то плачешь, плачешь.
Глупышка! Наша жизнь – кино.
Бродягу не переиначишь,
таким он стал давным-давно.
***
Пустое время. Телефон молчит.
А сердце бьётся, безнадежно стонет.
И тишина в виски вовсю стучит
и мысли рвёт, и в даль куда-то гонит.
Антракт настал в испачканной судьбе
и отдыхает высохшее тело,
что так привыкло к бешеной борьбе.
Глупышка-жизнь такое захотела.
Спасибо ей за эту благодать,
за эту боль, за тишину и скуку.
Я так спешил свою любовь раздать
и получил еще одну разлуку.
***
Ну, повей же, повей, ветерок,
из далекой родной стороны.
И бродяжьей тоскою дорог,
отзовись в перезвоне струны.
Я, конечно, тебе подпою
пересохшим дыханьем своим,
ведь люблю очень песню твою,
хоть никем сам, увы, не любим.
Одинок я, как сорванный лист,
в даль летящий осенней порой.
Путь мой в жизни довольно бугрист,
да и ямы за каждой горой.
Все равно не грущу, веселюсь,
наслаждаясь прохладой ночной,
и совсем утонуть не боюсь
в женской страсти безумно-шальной.
Я меняю места словно дни,
оставляя там сердца тепло,
и во мне оставляют они
все, что было, что жгло и влекло…
Так повей же, повей, ветерок,
из далекой родной стороны.
Я бродяжьей тоскою продрог,
я устал, я хочу тишины.
***
Я заболел, как -будто заболел
иль, может быть, внушил себе все это…
Но вот опять, вы видите, он сел
на край кривого в стельку табурета,
безумный взгляд вонзил в мои глаза
и засмеялся леденящим смехом.
– Ты кто? – кричу, а за окном гроза.
Вдруг слышу хрип, – Твоим рожден я грехом-
О боже мой! Неужто грешен я?
Неужто я подобной мрази близок?
Смеется гад, похожий на меня,
– Я твоей жизни вымышленный призрак.
А жизнь твоя одна сплошная муть,
мое лицо – лишь капля этой доли.
Ты славы в блате захотел глотнуть,
Так пей ее теперь вдали от воли.
И потому-то ты сидишь один,
тебе не место средь веселья мая,
где ярких юбок пламенный сатин
трепещет, бедра женщин обнимая.
Теперь ты мой, и я уж подскажу,
чтоб наказали плоть твою построже —.
– Молчи, подлец! – от ярости дрожу
и размахнувшись бью его по роже.
Он замолчал, закрыл свои глаза,
стал исчезать с каким-то жутким смехом.
– Постой- кричу, а за окном гроза
танцует пляску зла в обнимку с грехом.
***
Вы так хотели, так хотели вновь
испить шальную страсть не идиота,
кто свято верит в пылкую любовь
и в чистые сознания патриота.
Не состоял он ни в одной из групп
передовых партийных увлечений,
но с вами был совсем, совсем не груб,
хоть загрубел от прошлых приключений.
Без всяких партий он умел нести
с достоинством мужскую честь скитальца.
А вам супруга надо обрести
и чтоб с кольцом на безымянном пальце.
Вокруг их много: разных, холостых,
труда героев, приверженцев славы.
Они сквозь блеск вещичек золотых