Czytaj książkę: «Жизненный цикл Евроазиатской цивилизации – России. Том 2», strona 29

75.2. Монастыри

Ситуация в русских обителях к началу XIV века представляла полное разорение и опустошение. Настоящего монашеского подвига не было практически нигде, и большинство русских обителей к началу XIV века являло собой весьма плачевную картину такого же запустения и оскудения, как и вся Русь. При этом надо отметить, что значительная часть древних обителей находилась в Западной Руси, завоеванной Литвой, и Южной Руси, до XIV века находившейся под непосредственным управлением татар. Здесь и вовсе немало старинных монастырей так никогда и не было восстановлено после Батыева погрома.

Но вот после спокойного периода правления князя Ивана Калиты и усилий таких великих митрополитов, как свв. Петр и Феогност, которые сами были подвижниками монашеской жизни и ревнителями ее возрождения, духовно-нравственная обстановка на Руси стала исправляться. Оживляются и прерванные ранее связи с Византией. Появляется возможность получить от греков святоотеческие творения, переводы одних из которых когда-то погибли в огне Батыева погрома, другие, быть может, лишь впервые были переведены на славянский. И уже в святительство Феогноста появляется воспитанное за эти годы молодое поколение, которое искренне стремится к возрождению лучших монашеских традиций.

В разоренные обители начали приходить ищущие монашеской жизни. Что встречает их в прославленных некогда стенах Киево-Печерской Лавры или, скажем, Черниговского Елецкого монастыря? Груды развалин, горы трупов, которые годами лежали непогребенными, и почти полное отсутствие какой-либо преемственности в духовном плане. В разгромленные монастыри приходят люди из среды все того же на глазах дичающего в годы владычества Орды народа, так сказать плоть от плоти его, со всеми особенностями ущербного менталитета той смутной поры. Их представление о монашестве очень смутно, хотя одни, вероятно, вполне искренне ищут подвига, другие же – просто бегут от ужасов мира сего. И вот эти люди, абсолютно незнакомые с истребленной в годы батыевщины духовной традицией, приступают к возрождению монастырей. Повсеместно дело начиналось с воссоздания храмов и монастырских построек. И как водится, материальная сторона при отсутствии подлинной духовной глубины начинает превалировать, засасывать и пленять попечением о том, что второстепенно для настоящего подвижничества. Поэтому наши монастыри на рубеже XIII–XIV веков представляли собой в основном безотрадное зрелище. В эти времена нигде не было общежительного устава. Он и в киевский период был на Руси явлением не частым. А там, где общее житие все же имело место, оно нередко тоже было далеко от идеала. Скажем, в Киево-Печерском монастыре отступления можно зафиксировать уже после кончины преп. Феодосия.

Для иноков же начального времени татарщины общее житие и вовсе было чем-то абсолютно непостижимым. Нить преемственности была прервана. Обители этого времени – это, главным образом, небольшие по числу иноков особножительные монастыри, где каждый спасался в меру своих собственных представлений об иноческом подвиге. Как правило, монастыри эти очень бедны, за исключением княжеских ктиторий, которые взяты под особое покровительство сильных мира сего. Мало где сохраняется и серьезный уровень духовного образования. Лишь несколько исключительно городских монастырей на Руси к началу XIV века имели в своих стенах библиотеки, вели летописание, готовили кадры высшего духовенства. Таков был, например, Спасский на Бору монастырь в московском Кремле или Богоявленский, что в Китай-городе. Григорьевский затвор в Ростове Великом, которому тоже покровительствовали местные князья, и вовсе выглядит почти что уникумом: здесь в XIV веке еще встречались монахи, знающие греческий язык

Но в духовно скудных монастырях своего времени молодые подвижники не находят того, чего жаждет их душа, как некогда отец русского монашества – преп. Антоний Печерский – не увидел настоящего подвига ни в одной из первых киевских обителей. Поэтому вполне естественно, что их, также как в свое время преп. Антония, влечет не монастырь, где порядки мало чем отличаются от мирских, но отшельнический подвиг. И вот мы видим, как почти одновременно множество подвижников, влекомых к духовным высотам, начинают свой подвиг именно с отшельничества на новом месте.

В.О. Ключевский указывает на особенность монастырского строительства в XIV–XVI веках – появление множества пустынных монастырей. «Но с XIV в. замечаем важную перемену в способе распространения монастырей, и именно на севере. Доселе почти все монастыри как в южной, так и в Северной России, говорил я, строились в городах или в их ближайших окрестностях. Редко появлялась пустынь – монастырек, возникавший вдали от городов, в пустынной, незаселенной местности, обыкновенно среди глухого леса. В первые века нашей христианской жизни пустынножительство развивалось у нас очень туго; пустынная обитель мелькает редким, случайным явлением среди городских и подгородных монастырей. Более чем из 100 монастырей, приведенных в известность до конца XIII в., таких пустынек не насчитаем и десятка, да и из тех большинство приходится именно на XIII в. Зато с XIV в. движение в лесную пустыню развивается среди северного русского монашества быстро и сильно: пустынные монастыри, возникшие в этом веке, числом сравнялись с новыми городскими (42 и 42), в XV в. превзошли их более чем вдвое (57 и 27), в XVI в. – в 1/2 раза (51 и 35). Таким образом, в эти три века построено было в пределах Московской Руси, сколько известно, 150 пустынных и 104 городских и пригородных монастыря». [Ключевский В.О.: Том 2, С. 332. История России, С. 21725].

Преп. Сергий вместе со своим братом Стефаном уходит в Радонежские леса, на гору Маковец. Преп. Димитрий Прилуцкий, не найдя искомого в родном Переславле-Залесском, ищет молитвенного покоя в далекой Вологодской земле. В «Житии Сергия Радонежского» Епифания Премудрого (XV в.) образ преп. Сергия неотделим от Святой Троицы. Еще до появления его на свет было знамение, означавшее, что будет ребенок «слугой Святой Троицы». «И не только сам будет веровать благочестиво, но и других многих соберет и научит веровать в Святую Троицу». Во имя Святой Троицы была освящена Варфоломеем (будущим Сергием) срубленная им небольшая церковка в чаще леса. Став по воле Божией игуменом монастыря, Сергий, «наставляя братию, немногие речи говорил. Но гораздо больше пример подавал братии своими делами».

В.О. Ключевский: «Некоторые монастыри явились особенно деятельными метрополиями. Первое место между ними занимал монастырь Троицкий Сергиев, возникший в 40-х годах XIV в. Преп. Сергий был великим устроителем монастырей: своим смирением, терпеливым вниманием к людским нуждам и слабостям и неослабным трудолюбием он умел не только установить в своей обители образцовый порядок иноческого общежития, но и воспитать в своей братии дух самоотвержения и энергии подвижничества. Его призывали строить монастыри и в Москву, и в Серпухов, и в Коломну. Он пользовался всяким случаем завести обитель, где находил то нужным. В 1365 г. великий князь Димитрий Донской послал его в Нижний Новгород мирить ссорившихся князей – братьев Константиновичей, и на пути, мимоходом, он нашел время в глуши Гороховского уезда, на болоте при реке Клязьме, устроить пустынку, воздвигнуть в ней храм св. Троицы и поселить "старцев пустынных отшельников, а питались они лыками и сено по болоту косили". Обитель Сергия и развила широкую колонизаторскую деятельность. В XIV в. из нее вышло 13 пустынных монастырей-колоний и 2 – в XV в. Потом ее ослабевшую деятельность в этом отношении продолжали ее колонии и колонии колоний, преимущественно монастырь преп. Кирилла Белозерского, вышедшего из основанного преп. Сергием подмосковного Симонова монастыря (в конце XIV в.). Вообще в продолжение XIV и XV вв. из Сергиева монастыря или из его колоний образовалось 27 пустынных монастырей, не говоря о 8 городских». [Ключевский В.О.: Том 2, С. 334–335. История России, С. 21727–21728].

Преп. Пахомий Нерехтский уходит из своего Рождественского монастыря во Владимире, в ту пору первенствующего по своему значению среди обителей Руси, чтобы отшельником поселиться в дремучих костромских дебрях, среди полу-финского населения Нерехты. Подобным же образом преп. Стефан Махрищский покидает Киево-Печерскую Лавру, чтобы на Московской земле реализовать свое стремление к пустынничеству. Преп. Сергий и Герман, скорее всего, также начинают свой подвиг в это же время на безлюдном острове Валаам. Преп. Кирилл Челмогорский устраивает свой скит на далеком севере, вблизи Каргополя. А преп. Дионисий Суздальский устраивает свой Печерский монастырь вблизи Нижнего Новгорода по образу родной для него Киево-Печерской Лавры, о почти угасшей традиции, которой он ревнует. Это все один круг: почти все эти подвижники – одногодки, почти всех их между собой связывают узы личной дружбы, они исповедуют одни и те же идеалы. Так что налицо четкая тенденция в духовной жизни Московской Руси: за неимением сохранивших духовное преемство обителей утраченная традиция монашеского делания начинает возрождаться почти исключительно усилиями отдельных подвижников практически заново. И уже вокруг этих нескольких ярких личностей начинают группироваться их ученики, создаются монастыри, в которых почти повсеместно вводится впоследствии общежительный устав. Так с самого начала удивительно гармонично сочетались эти направления в монашеском делании: отшельничество или скитское подвижничество и общежительное, киновиальное устроение монастырской жизни. В ту пору никакого антагонизма между этими двумя путями никто не находил.

Возрождающиеся монастыри осуществляли хозяйственную колонизацию Северо-Восточной Руси, осваивали новые земли. Монахи занимались огородничеством, осваивали пашни с помощью пришлой бедноты, ищущей защиты и поддержки, разводили крупный и мелкий скот и птицу, сооружали хозяйственные постройки, воздвигали вокруг монастырей высокие стены с башнями. В церквах и монастырях возобновилось, угасшее было, летописание, переводились на русский язык греческие и болгарские православные сочинения, писались иконы. Русская культурная традиция начинала новую жизнь.

В.О. Ключевский так характеризует значимость пустынных монастырей: «Так при разносторонних местных уклонениях движение пустынных монастырей сохраняло свое общее направление на беломорский север, "к студеному морю-окияну", как выражаются жития заволжских пустынников. Это движение имело очень большое значение в древнерусской колонизации. Во-первых, лесной пустынный монастырь сам по себе, в своей тесной деревянной или каменной ограде, представлял земледельческое поселение, хотя и непохожее на мирские, крестьянские села; монахи расчищали лес, разводили огороды, пахали, косили, как и крестьяне. Но действие монастыря простиралось и на население, жившее за его оградой. Мы скоро увидим, как вокруг пустынного монастыря образовывались мирские, крестьянские селения, которые вместе с иноческой братией составляли один приход, тянувший к монастырской церкви. Впоследствии монастырь исчезал, но крестьянский приход с монастырской церковью оставался. Таким образом, движение пустынных монастырей есть движение будущих сельских приходов, которые, притом в большинстве, были первыми в своей округе. Во-вторых, куда шли монахи, туда же направлялось и крестьянское население; перед теми и другими лежала одна дорога – в привольные пустыри севера и северо-востока, где крестьянин мог на просторе производить свою паль – росчисть дикого леса под пашню, а монах – совершать свое безмолвие». [Ключевский В.О.: Том 2, С. 337–338. История России, С. 21730–21731].

РАЗДЕЛ 9. Глобальный цикл социально-культурной организации. Стадия генетического единства социально-культурной организации Евроазиатской цивилизации – России XIII–XV столетия

ОТДЕЛ 20. Явления, процессы и тенденции социально-культурной динамики в XIII–XV столетиях

ГЛАВА 76.Подъемы и спады социально-культурной динамики

76.1. Общие тенденции

Культура русского народа, которая получила импульс для своего развития в период расцвета Киевского государства, не только не погибает в последующую эпоху XII–XIV веков, но, наоборот, распространяется вглубь и вширь. Если высокая культура Киевской Руси сосредоточилась главным образом в тогдашней столице, почти не затрагивая периферию, то в период удельно-вотчинной раздробленности достижения культуры, когда-то свойственные лишь Киеву, становятся достоянием всех полу-самостоятельных удельных государственных образований, сформировавшихся на восточнославянской территории. Каждый местный княжеский центр стремится соперничать с Киевом, превзойти его по своему великолепию. Это проявляется, главным образом, в строительном искусстве, но в значительной степени дает себя знать и в области словесного творчества: широко распространяется местное летописание, кладется начало «областным литературам».

Татаро-монгольское завоевание нанесло колоссальный урон Русской Земле, и без того ослабленной усобицами. В «Повести о приходе Батыя в Рязань» читаем со скорбью: «Погибе град и земля Резанская, изменися доброта ея, и не бе, что в ней благо видети, токмо дым и земля и пепел, а церкви вси погореша, а сама соборная церковь внутри погоре и почерне». Города были сожжены дотла или разграблены, памятники искусства уничтожены, художники убиты или уведены в плен.

Лишь в Новгороде и Пскове, которые сумели сохранить прежние торгово-экономические и культурные связи с государствами Северной Европы, еще продолжалась художественная жизнь. Татаро-монгольское нашествие негативным образом сказалось на культурном развитии всех русских земель, в том числе Новгорода, Ладоги и Пскова, которые хотя и не знали самого ига, но выплачивали дань, посланным туда баскакам. Но и этим землям, избежавшим ужасов монгольского нашествия, в отрыве от других городов и земель нелегко было сохранять и развивать свои культурные традиции. В сложившейся ситуации им трудно было остаться связующим звеном между до- и после ордынским этапами развития.

Подрыв материальной основы развития русской культуры, и разрыв ее традиционных связей с византийской, европейской и восточной культурами привели к значительному спаду во всех сферах культурной жизни общества. Первые пятьдесят лет после монголо-татарского нашествия русское искусство находилось как бы в состоянии шока. После татаро-монгольского разорения единая древнерусская культура и с нею философская мысль оказываются разделенными на три ветви: русскую, украинскую и белорусскую.

Христианство, обретая на Руси национальную форму православия и выстояв в борьбе с ордынским нашествием, создало к XIV–XVI векам импульс для новой национальной консолидации, отразившейся в рассвете новых жанров литературы, в быстром прогрессировании зодчества, иконописи, философско-богословский мысли. Постордынский период в развитии русской культуры характеризуется ярко выраженным подъемом, в основе которого лежит рост национального самосознания и выработка новых государственных форм политической жизни. Вместе с возрождением и подъемом Русской земли, развитием экономики после татаро-монгольского нашествия, вместе с процессом объединения русских княжеств сначала вокруг нескольких центров, а потом вокруг Москвы возрождалась и развивалась русская культура. Она чутко отражала все новшества в русской жизни, а главное – изменившееся настроение русского народа, его патриотический подъем в пору борьбы с Ордой в преддверии Куликовской битвы и в период создания единого Русского централизованного государства.

Ко времени татаро-монгольского завоевания Москва становится богатым торгово-промышленным центром, сравнительно быстро оправившимся после его разгрома кочевниками зимой 1238 года. В период ордынского владычества московские князья сумели сделать татаро-монгольских ханов орудием своей объединительной политики, и добиться значимых успехов в деле экономического и политического подъема Москвы. К концу XIII века Московское княжество выделяется в самостоятельный удел из состава Владимиро-Суздальского княжества. Правда, на первых порах это княжество было самым мелким и незначительным, доставшись во владение младшему сыну великого князя Александра Невского, Даниилу. Его сыновья, Юрий и особенно Иван, прозванный Калитою за свою бережливость, очень много сделали для усиления могущества Москвы. Иван Калита получает из рук ханов ярлык на великое княжение Владимирское. Потомки его прочно удерживают великокняжескую власть в своих руках, и Москва становится общерусским центром. C XV века Москва становится художественным центром Руси, а большинство местных художественных школ, дотоле обладавших определенной самостоятельностью, подпадают под ее влияние. С этого времени можно говорить о формировании общерусского искусства.

Многие историки древнерусской литературы (И. Еремин, Д. Лихачев, В. Кусков) отмечают появление в конце XIV века нового, так называемого «экспрессивно-эмоционального» стиля в развитии всей русской культуры, который связан с так называемым «вторым» южнославянским влиянием. Это влияние внесло в русскую литературу свойственную южнославянской культуре возвышенность и эмоциональность. В данный период наряду с освоением ценностей народной жизни, развитием национального стиля на Русь проникает мощное европейское влияние. Оно было связано не только с противоречиями исторических процессов этого времени.

XV–XVI века – это эпоха прояснения социально-политических, духовных, культурных проблем, эпоха полемики и диалогов, эпоха начала книгопечатания (1553) и формирования светского направления в культуре. Это эпоха развития самостоятельной критической мысли, направленной на рефлексию самих основ русской цивилизации. Это период синтеза локальных культур под влиянием государственно-политических институтов, собирания и осмысления ценностей и идеалов предшествующего этапа культурного развития. Это время становления национального характера, высокого развития исторического самосознания, которое предполагало и историческую память, и историческую ответственность за судьбы России.

В XV веке завершается многолетний и многотрудный процесс объединения русских земель в единое государство. Именно в этот период значительно усилилась взаимосвязь и взаимозависимость многих местных культур, которые, при сохранении всех своих неповторимых черт, постепенно начинают сливаться в единую общерусскую культуру. Именно в этот период происходит усиление связей Русских земель с различными странами Западной Европы, прежде всего, с Флоренцией, Венецией и Генуей, которые являлись общепризнанными центрами европейского Ренессанса, знаменовавшего собой новый этап в развитии мировой культуры.

«Хотя двухвековое иго ханское не благоприятствовало успехам гражданским искусств и разума в нашем отечестве, однако ж Москва и Новгород пользовались важными открытиями тогдашних времен: бумага, порох, книгопечатание сделались у нас известны весьма скоро по их изобретении. Библиотеки царская и митрополичья, наполненные рукописями греческими, могли быть предметом зависти для иных европейцев. В Италии возродилось зодчество. Москва в XV веке уже имела знаменитых архитекторов, призванных из Рима, великолепные церкви и Грановитую палату. Иконописцы, резчики, золотари обогащались в нашей столице. Законодательство молчало во время рабства, Иоанн III издал новые гражданские уставы²⁸. Иоанн IV – полное Уложение, коего главная отмена от Ярославовых законов состоит в введении торговой казни²⁹, неизвестной древним независимым россиянам. Сей же Иоанн IV устроил земское войско, какого у нас дотоле не бывало: многочисленное, всегда готовое и разделенное на полки областные»³⁰.

76.2. Южнославянское влияние на русскую культуру

Первой волной южнославянского влияния следует признать воздействие южнославянской культуры на восточнославянскую, имевшее место при самом начале восточнославянской письменности, в Х–XI веках, когда на Русь из Болгарии пришла древнеславянская церковная книга. Само формирование древнерусского литературно-письменного языка обязано воздействию древней южнославянской письменности на разговорную речь и литературный язык восточного славянства. Однако к концу XIV века это воздействие постепенно сходит на нет, и письменные памятники того времени вполне ассимилировали древнеславянскую письменную стихию народно-разговорной восточнославянской речи.

В период расцвета Древнерусского Киевского государства южнославянские страны, в частности Болгария, подверглись разгрому и порабощению Византийской империей. Византийцы с особенной силой преследовали и уничтожали в это время основы древней славянской письменности на Болгарской земле. Поэтому в XII – начале XIII века культурное воздействие одной ветви славян на другую шло в направлении из Киевской Руси на Балканы. Именно в эту эпоху происходит проникновение многих произведений древнерусской письменности из Киевской Руси к болгарам и сербам. В частности, к ним приходят такие памятники литературы Киевской Руси, как «Слово о Законе и Благодати», «Житие Бориса и Глеба», а также и переводные произведения – «История Иудейской Войны», «Повесть об Акире Премудром».

Болгары и сербы использовали культурную помощь Руси при своем освобождении от византийской зависимости. В начале XIII века болгарам, а затем и сербам удается добиться государственной независимости от Византийской империи, завоеванной в 1204 году крестоносцами. Около середины XIII века начинается вторичный расцвет культуры и литературы в Болгарии – «серебряный век» болгарской письменности, в отличие от первого периода ее расцвета в Х века, называемого «золотым веком». Ко времени «серебряного века» относится обновление старых переводов с греческого языка и появление многих новых переводных произведений. В этот период заимствуются преимущественно произведения аскетико-мистического содержания, что стоит в связи с распространением движения исихастов (монахов-молчальников). Серьезной реформе подвергается литературный язык, в котором утверждаются новые строгие орфографические и стилистические нормы.

В середине XIII века положение опять изменяется. Русская земля переживает жестокое татаро-монгольское нашествие, сопровождавшееся уничтожением многих культурных ценностей, и общим упадком искусства и письменности.

Вторая волна южнославянского влияния относится к концу XIV века, когда Русь начинает оправляться после татаро-монгольского погрома, когда вокруг Москвы складывается единое централизованное государство, и среди русских ощущается нужда в культурных деятелях. С середины, особенно с конца XIV века начинается (или возобновляется) сильное греческое и южно-славянское влияние на северную Русь. XIV век стал для Руси временем новой встречи с византийской и южнославянской культурой, контакты с византийским миром не только оживляются, но и приобретают новое качество.

Благодаря инициативе, главным образом, митрополита и других высоких церковных иерархов, на Руси вновь появились византийские художники. В 1340-х годах греки, приглашенные св. митрополитом Феогностом, расписывали храмы Московского Кремля, а чуть раньше, в 1330-х годах, в Новгороде некий «гречин Исайя» писал свои фрески. К сожалению, все эти церкви позднее были перестроены, и их росписи не сохранились.

В эпоху преп. Сергия в одном из Ростовских монастырей изучаются греческие рукописи. Митр. Алексий переводил или исправлял Евангелие с греческого подлинника. Сам преп. Сергий принимал у себя в обители греческого епископа и получил грамоту от Константинопольского патриарха, повинуясь которой устроил у себя общежитие. Одним из собеседников преп. Сергия был тезоименитый ему Сергий Нуромский, пришелец с Афонской горы. Библиотека Троицкой Лавры хранит древнейшие славянские списки Григория Синаита XIV и XV веков. В XV же веке там были списаны и творения Симеона Нового Богослова.

Из Болгарии происходил митрополит Киприан, возглавлявший в конце XIV – начале XV века Русскую Церковь. Киприан был тесно связан с Тырновской литературной школой и, возможно, являлся даже родственником болгарского патриарха Евфимия. По почину Киприана на Руси было предпринято исправление церковно-богослужебных книг по нормам среднеболгарской орфографии и морфологии. Продолжателем дела Киприана стал его племянник, тоже болгарин по рождению, Григорий Цамблак, занимавший пост митрополита киевского. Это был плодовитый писатель и проповедник, широко распространивший идеи Тырновской литературной школы. Позднее, в середине и в конце XV века, в Новгороде, а затем в Москве трудится автор многочисленных житийных произведений Пахомий Логофет, серб по рождению и по прозванию: Пахомий Серб. Могут быть названы и другие деятели культуры, которые нашли в эти века убежище на Руси, спасаясь от турецких завоевателей Болгарии и других южнославянских земель.

Однако нельзя сводить южнославянское влияние только к деятельности выходцев из Болгарии и Сербии. Это влияние было весьма глубоким и широким социально-культурным явлением. К нему относится проникновение на Русь идей монашеского молчальничества, воздействие византийского и балканского искусства на развитие русского зодчества. В иконописи видно влияние творчества художника иконописца Феофана Грека. Развитие переводной и оригинальной литературы и письменности, связано с именами книжников Пахомия Логофета, Максима Грека.

Для того чтобы этот прогрессивный, поступательный процесс смог широко проявиться во всех областях культуры, необходимы были и внутренние условия, заключавшиеся в развитии тогдашнего русского общества. Процесс, обычно обозначаемый, как второе южнославянское влияние на русский язык и русскую литературу, тесно связан с идеологическими движениями эпохи, с возрастающими и крепнущими отношениями тогдашней Московской Руси с Византией и южнославянским культурным миром. Этот процесс должен рассматриваться как одна из ступеней в общей истории русско-славянских культурных связей. Атмосфера русской общественной жизни и практика духовного опыта дали импульс для сложения собственно русской, национальной интерпретации византийской традиции, для формирования национального своеобразия православного духовного идеала: сосредоточенность внутренней жизни, смирение и покой, а также участливость и сердечность, внимание к людям и готовность служить общему делу.