Почти забытая песенка про посла, всеми любимая нами в брежневские студенческие времена, всплыла без характерного булькающего всплеска, ненавязчиво напомнив о себе.

Двенадцать лет авантюрно-перестроечной жизни и, оказывается, можно вот так, по-простому, вальяжно и неторопливо, с неведомым ранее, зарождающимся достоинством, пусть еще, совсем зачаточным, и слегка хромающим, сходить на берег нового континента.

Кокон, маразматического прошлого настойчиво разгрызался массовым туристическим прорывом, хотя такой вид туризма как «круиз», назвать массовым можно с большой натяжкой.

Михалыч прервал мой меланхоличный настрой призывом, ставшим привычным и почти обязательным в нашем двадцатидневном мореходном укладе:

– До часу – нет, а после – сил нет, разливай! Впереди обед.

Мишка, мой одноклассник, бок о бок с ним лет двадцать. А человека так и не знаю до конца. Только отмечаю его внешние перемены.

Да и как их не отметишь. Все девяти- и десятиклассницы бегали за этим высоким длинноволосым красавцем. Сейчас же в Михалыче килограмм 120 веса и бритая под ноль голова. Только улыбка, прежняя.

Сейчас – время нашего предобеденного ритуала: два воровато унесенных с завтрака йогурта, два апельсина и два стаканчика с «Ред Лейблом».

Это наше все. В запертой каюте, без нудящего женского пола и постоянно мельтешащих рядом детей.

– Долго швартуются, черти. Помог бы им кто.– Михалыч, высунув по плечи голову в иллюминатор, с интересом всматривался в разношерстную толпу торговцев на пирсе.

– Дай глянуть-то. – Я крутился вокруг него, тоже пытаясь полюбопытствовать. Мишка же, как могучий утес, в своих придурошных канареечных шортах не давал такой возможности.

«А вот случись чего с нами в море, так он же и в иллюминатор не пролезет», – любовно злорадствовал я, живо представляя такую вполне голливудскую картинку.

Шторм. Я в волнах. Герой весь из себя. Борюсь с девятым валом. Остервенело сплевываю соленую пену, да руками круто загребаю. А Михалыч в роли Винни-Пуха – бесславно застрял в стандартном круглом проеме.

Только Мишка совсем не стандартный. И я буду его за этот крепкий череп вытягивать. Тяжело придется. Но я справлюсь. Кого ж еще спасать, кроме родных да Мишки…

– Сань, ну что ты мечешься? Не суетись, блин, давай-ка еще в тару расплескаем. – Михалыч, освободив проход в каюту знойному воздуху, сбежавшему из Сахары, плюхнулся на кровать и потер случайно зацепленное иллюминаторным стопором ухо.

– Мих, слушай, а может, мы не поедем сегодня на обзорную экскурсию. Чет, жарко, – тщательно разжевывая апельсиновую корочку, я представил очередную заорганизованную поездку в душный город и решил вынести на обсуждение свой вариант двухдневного пребывания в Африке.

– Может, возьмем с собой наших мелких, да по берегу к какой-нибудь бухте дойдем, крабиков поищем, а вечером их с пивком? Да и малые в океане порезвятся, – я понимал, что предложение достаточно тривиально, но мной уже всецело завладела идея пляжного расслабона.

– Я не против. Сам знаешь.

Вот так. Без обиняков. Где бы мне, неугомонному, такой покладистости набраться?

Так и решили. Усадив жен – Юльку с Лёкой в экскурсионный автобус с бортовой надписью «Африкан Пёрл» (Африканская Жемчужина), мы неторопливо направились из порта к пологому серо-желтому мысу, виднеющемуся в некотором отдалении.

Михалыч вышагивал впереди, а за ним, в случайно выстроенном возрастном порядке, наши дети – Настя, Тема, Антон и я – замыкающий и наблюдающий. Отпрыски – с масками для снорклинга в руках, отцы – с пластиковыми пакетами, заполненными нехитрым содержимым, цокающим стеклянной бутылочной трелью о ноги.

От порта вдоль берега уже прошагали, похоже, больше часа, а мыс как был символом и атрибутикой берегового пейзажа, так им и остался.

Белесый асфальт перешел в серый гравий, вдоль дороги лачуги с выглядывающими из-за перекошенных оград облезлыми козами и иссиня-черными сенегальцами.

И нам навстречу все что-то тащат. Кто с мешком за плечами, женщины – детей, кто-то деревянную тележку с фиолетовой капустой, или фруктами невиданными. Проходят мимо, пристально вглядываются в нашу процессию. Некоторые останавливаются и приветствуют, дерзким – «Кадо!» (Дай что-нибудь!).

Да…, это вам не ласкающее слух кенийское «Джамбо!». (Привет!) или «Акуна Матата!» (Всего тебе хорошего!).

– Ну, вы как, живые? – Мишка останавливается, поворачивается и теперь демонстрирует нам вместо своей насквозь промокшей спины обильные ручьи, стекающие с лица на грудь. В тени по ощущениям градусов 45, полуденное время – самое пекло.

– Мишань, давай здесь попробуем к воде поискать спуск. До мыса, похоже, еще километров десять. Детей жалко, им эти крабы и не в радость уже, – я смотрю вниз крутого отвесного склона на дурманящий прохладой прибой и мысленно прикидываю возможный спуск к берегу без травматических приключений.

Пока я оценивал альпинистские способности нашей группы, на песчаной полоске у воды из-за камней появилась фигурка сына.

– Па! Здесь супер! Спускайтесь! – надрываясь, выпалил Антон и, разбежавшись, тараном врезался в набегающие волны, изрядно истосковавшись по ним в судовом бассейне. За его спортивное плавание я не переживал, и все-таки…

Рядом надо быть. Инстинкт папский.

…………………………..

В это же самое время экскурсионный автобус остановился на центральном городском рынке.

Плановый осмотр местных художественных промыслов. К слову и без прикрас – высокохудожественных и самобытных. Сенегальские песчаные картины— ну, это видеть надо, как они слой к слою, за секунды появляются на свет. Рукотворное чудо, воплощенное в незамысловатую деревянную рамку. Собранный со всей страны разноцветный песок прямо на глазах превращается в причудливое изображение бытовых сценок, портретов и пейзажей.

Юлька, сразу зацепилась за это песчаное изобразительное шоу, а моя жена Лёка, чуть замешкавшись, не смогла пройти мимо разбросанного метров на сто развала с африканскими масками. Что-то, совсем неуловимое, заставило её замедлить шаг и остановиться.

Стоящий прямо перед ней почти полутораметровый «краснодревый» лик мистического идола молча привораживал и умолял: «Купи, ну, купи меня…».

Свершившийся акт перелома женской покупательской стойкости. Последующий короткий, но обязательный торг. С начальной озвученной четырехзначной цифры обреченно в небытие слетает нолик, и бумажный портрет Франклина перекочевал в черные пальцы с розовыми ногтями уличного торговца.

……………………..…………

Спуск по каменистому склону, на удивление, оказался очень простым. Стоя с Михалычем у воды на плотном песке, мы недоуменно рассматриваем необычные ниши в скалистом обрыве, прикрытые пересохшими на солнце прутьями и мутными кусками полиэтиленовой пленки.

Сверху эти чьи-то «архитектурные» изыски были совершенно незаметны и прятались под каменными выступами от сторонних взглядов. Вид этих «береговых скворечников» почему-то вызывал у меня аналогию со свитыми птеродактилями гнездами на скалах в период мезозоя.

– И что же это за байда-то такая? – Мишка, так же как и я, был ошарашен увиденным.

– Меня спрашиваешь? Извини, мы люди не местные и справок не даем, – хотелось отшутиться, но ощущение тревоги от нашего местонахождения здесь, на незнакомом берегу, в зачатке раздавило мой «искрометный» юмор.

Стало совсем не по себе, когда у одного из «гнездышек», метрах в пятидесяти от нас, отодвинулась в сторону соломенная заслонка, и нашим взорам предстал выползший из своего убежища долговязый гуталиновый абориген. Он уставился на компанию, растревожившую его покой, сел у своей рукотворной каменной берлоги на корточки и замер в позе древнегреческого мыслителя.

Следом за его явлением народу, сдвигая свои легкие надгробия из хвороста, стали появляться его соседи.

Да…, веселая компания. Добро пожаловать! Или посторонним…

Мы оказались в гостях у местного «бомонда» с названием «Дакарский бомжатник». Все происходящее было подобно представлению в римском Колизее. Вверху – безмолвные, воодушевленные предстоящим спектаклем зрители, а на песчаной арене – «группа изнеженных белых европейцев, в преддверии охоты на крабиков».

Первая восставшая «ласточка без крыльев» неспешно спустилась вниз. Высокий мускулистый сенегалец, в линялых джинсах и стеганой куртке, надетой на голый торс, проскакав по камням, остановился рядом с кучкой наших разбросанных вещей.

Через какое-то время к нему присоединился пухлый сосед в рваном бубу (национальное одеяние африканцев – легкие разноцветные штаны и просторный сатиновый палантин сверху).

– Аржан!* (деньги, франц.) – долговязый произнес слово отчетливо и спокойно.

………………………………………

Лёка сидела в автобусном кресле, зажав между ног приобретенную, как ей казалось почти за бесценок, маску.

– Ты посмотри, смешная какая! Сколько таких видела, все страшные. Ужас. А эта, забавная, словно подмигивает с издевкой. – Юлька, с любопытством разглядывала Лёкину покупку. – Представляешь, и я тоже не удержалась, сразу шесть песчаных картин купила. Две большие – нам с Мишкой в квартиру, а остальные на подарки. Классно, да?

Лёка, кинув взгляд на обмотанную скотчем стопку картин, промолчала, но все же, утвердительно кивнула головой. Ей овладевало спонтанное желание как можно скорей оказаться в каюте на судне рядом с нами.

…………………………………

Антон, безопасным кругом обошел долговязого гостя и проходя мимо меня, срывающимся голосом шепнул:

– Пап, у него нож сзади в руках.

Я оторопел. Внутренне для себя стал прописывать возможно предстоящий сценарий. Бросил вполголоса новость Мишке.

– Быстро наверх. Повторять не буду.– Михалыч произнес эту, адресованную детям, фразу остервенело и категорично

В первый момент я совершенно не въехал в смысл обращения стоящего с расставленными ногами и спрятанными за спиной руками чернокожего чудака. Да и само слово «Аржан» – для меня новое для слуха.

Послышалось-то: «Нарзан!». Во, думаю, дела. Какой нарзан! Пить, что-ль хочет? Мигом позже карабкающийся наверх по склону Антон крикнул: «Папа, „аржан“– это деньги!».

После моего вполне достоверного изображения из себя «туриста-придурка», с биением себя кулаками по груди и радостными возгласами: «Россия! Матрешка! Африка! Ура!» ожидаемого радушного приёма от наших гостей не последовало. Не сговариваясь, мы принимаем безоговорочное решение поскорей ретироваться с этого места.

С «долговязым», все так же методично издающим требовательное: «Аржан!», пытаемся не пересекаться взглядами. Бессмысленно. Глаза страждущего – обкуренные, и с переливающейся мутной поволокой.

Дети уже наверху. К нашему облегчению, чернокожие зрители, собравшиеся на склоне, их не тронули. Это уже хорошо. У нас же задача – или сразу уходить, или попытаться забрать нашу одежду, на которой стоит шоколадная «сладкая парочка». Решили попытаться.

Подходим, нагибаемся. Вот уж где радость! Склонили свои обнаженные спины перед господами. Собираем вещи, а в висках бешеная пульсация. Смоляные аборигены замерли, словно застывшие идолы. Мишкины же желтые шорты оказались под босой ногой «пухлого».

Михалыч секунду раздумывает и неожиданно резко выдергивает штанины из-под его грязных ступней. «Пухлый», не устояв, отмечает пятой точкой песок. «Долговязый» выходит из своей «аржанной» медитации, изворачивается и рукой с зажатой отполированной заточкой неуклюже тычет в спину Миху.

Мишка тяжело поднимается, прижимая обсыпанные песком шорты к боку. Пальцы в крови.

– Уходим отсюда, Саня, уходим!

Я ощущаю всю нелепость происходящего и мгновенное головокружение, словно тебя подвели к краю бездны. Безумное желание заорать, разорвать. Но в тот момент, когда осознаёшь, что вот-вот потеряешь над собой контроль, разум вытесняет смятение. Бесишься внутренне и понимаешь – встречная агрессия бессмысленна и опасна.

Идем вдоль бетонного парапета резвой иноходью. Дети в видимом отдалении бегут впереди. Мишка, похоже, бодрячком, только немного бледный.

У меня в голове крик: «Вот же придурок, ну меня бы тыркнул! Что помешало? Моя ж идея „крабовая“». Ко мне прилепилось стандартное: «На его месте должен был быть я!».

– Миха, Миха, мы уже пришли, …вон труба «Аркадии» торчит.

– Санёк, а помнишь Амдерму? – Мишка пыхтит и отдувается.

Как же мне не помнить. Новороссийская мореходка. Безоговорочное Мишкино распределение к Северному полюсу. У нас на балконе до сих пор висит привезенный им на мой День рождения забавный коллаж с круглолицым шаманом у огня, исполняющим ритуальный танец с бубном, в унтах, сделанных из волосков натуральной оленьей шерсти и язычков костра, выклеенных из красных бутылочных осколков. Да и у Лёки где-то в шкафах до сих пор хранится стопка телеграмм с его традиционным и лаконичным: «Помню. Скоро буду. Обнимаю. Ждите».

Михалыч вышагивает, прижимая одной рукой шорты к боку, второй постоянно смахивает выступающую на лице влагу.

– Сань, знаешь, мы как-то с метеоточки на базу в поселок с механиком нашим, Игорем, возвращались на вездеходе.– Мишка чуть тормознул и раскатисто выдохнул, – так у нас из трака костыль вылетел. Ну, мы на место железяку эту с ним решили ставить. Да и выхода не было другого. Градусов 40 за бортом. Рукавицы сбросили и стали на место вбивать сцепку. Быстро сделали. Только руки стали совсем чужими. Игорек бушлат с себя снял, меня тоже заставил, потом достал канистру и облил соляркой наши руки по локоть. Дал мне зажигалку и без компромиссов всяких, без пафоса этого сраного сказал: «Поджигай». Я, ничего не понимая, сделал все как он попросил. А Игорек растер пламенем руки, да потом их в снег засунул. Ну, и я все в точности повторил. Сейчас уж на коже даже следов не осталось…

Михалыч замолчал, посмотрел на сочащиеся кровью шорты и добавил:

– Саня, ты не дергайся и не суетись, прошу тебя.

Навстречу нам – все те же обитатели задворок столицы со своей поклажей и своей, только им известной, конечной целью прибытия. То же призывное «Кадо!» при сближении с нами. Помощи просить бесполезно, они могут лишь отобрать.

Дакар навечно врезал в свою память времена, когда из него, крупного западного африканского порта, отправляли в Европу и Америку чернокожих рабов. На корабли, как рыбу в трюм, навалом грузили людей в цепях. Грузили белые. Ненависть за их жуткое прошлое впиталась сенегальцам в кровь. И уж если схватил тебя местный, то свою цепкую хватку не разожмет, пока взамен не получит денег. И каким бы ты не был приветливым да благожелательным, все равно ты для него «расистом» останешься.

Подходя к порту, разглядываю покрытые мхом черные камни и избитые ветром и временем сухие измученные деревья на отвесном склоне. Справа – Океан. Слева – грязные, пьяные, обкуренные и бездомные сенегальцы, сидят на тротуарах, спят и тут же справляют нужду.

А ведь Марабу, главы религиозных движений, в школах Коран их заставляют заучивать, да милостыню с детства вымаливать. Проповедуют, что главное во имя Ислама – непомерный труд. Что же происходит?

Гордость от мысли, что мы вышагиваем по новому материку, что вот, наконец-то, добрались сюда, перебивает острое чувство униженности и скованности. Будто вековые рабские цепи на руках у нас с Михалычем.

Так чужды этому миру наши с Мишкой «я», такие они ничтожные и незаметные в этой изуродованной действительности.

Поднимаемся по трапу. Андрей, судовой врач, на месте. Михалычу здорово повезло. Касательный прокол и задета жировая ткань. Морской лекарь вкатил Михе от столбняка и еще от чего-то. Скобку сделал, да джина бутылку подарил за наше знакомство.

Устроившись в открытом, палубном баре, долго не раздумывая, мы приступили к раскрытию загадочной тайны названия можжевелового спиртного – «Beefeater». Ну и все же, почему джин – «Пожиратель говядины»? Головоломка! Головоломка опустошалась, одновременно ломая наш рассудок и не поддаваясь разгадке.

Лёка с Юлькой, поднявшись на борт, застали нас за этим замечательным занятием и сразу стали требовательно вопрошать: «Ну и где крабы?».

Мишка молчал и улыбался, а я, как всегда, балагурил и нес всякую чушь. Хотели «крабовую» историю от них утаить, да не получилось. Нас к вечеру сдали дети.

Я засмотрелся на лик купленного африканского идола, поставленного к барной стойке.

– Это от нечисти всякой – «оберег», – торжественно объяснила нам Лёка, – рожица, правда, у него какая-то уж больно хитроватая.

Внимательно вглядываясь в покрытую красно-черной краской жуликоватую маску я, картинно, обратился к ней с вопросом:

– Дружище, а ты дух дружелюбный или враждебный? – уродливо растянутое вверх трагическое лицо с прорезанными глазами и приподнятыми в усмешке губами безмолвствовало.

– Молчишь, «казус африканский»? Во, во, так и буду теперь звать тебя «Казусом».

На память пришел обычай одного африканского племени в Камеруне. При рождении ребенку очень плотно забинтовывают голову и снимают повязку только по прошествии трех лет. Череп за это время принимает особенную, удлиненную форму. Таким способом аборигены не только меняют тело, но и становятся ближе к параллельному миру своих почитаемых божеств, веруя, что обретают чувство абсолютной защищенности.

Сразу подумалось: а вдруг наложенный на Мишку бинт при снятии тоже тело его изменит? Опять явит нам стройный торс и шашечный пресс, каким он был у него в десятом классе.

Чуда не произошло.

«Казуса» же мы с Лёкой бережно зацепили в каюте на крючке над моей кроватью. Ценное приобретение.

Сто баксов, все-таки.

Причина вторая

Порт Миндело небольшого острова Сан Винсенте встретил нас мелкой рябью залива. Даже не верилось, что когда-то на этом месте попыхивало жерло вулкана, спрятанное теперь водами Атлантики.

Посредине бухты с унылой обреченностью возвышался торчащий из воды ржавый остов старого полузатопленного мексиканского сухогруза. Видимо, вот так просто и незамысловато кабовердийцы проявили свою находчивость, сэкономив на строительстве фарватерного маяка.

– Меня снимите на этом фоне, – попросила Юлька, разбуженная туристическими восторженными охами да ахами и выскочившая к нам на палубу, отложив утреннюю процедуру наведения макияжа.

– Снимем и еще раз снимем, и не переживай, и не только на этом фоне «снимем» – бравировал Михалыч, облокотившись на деревянные поручни рукавами махрового халата.– А мы конце восьмидесятых стояли как-то здесь на «Академике Келдыше», только в Прайе, на рейде, рядом с островом Сантьягу, примерно в милях десяти от этого места.

– Тебе хорошо, ты, небось, прошерстил все здешние достопримечательности. Может, нашим гидом будешь, а с оплатой договоримся, – это я так, на всякий случай пятачок свой вставил, поддержать разговор, заранее ожидая Мишкин утвердительный ответ.

Пока я в годы перестройки себя перестраивал, он с Институтом океанологии и океанографии сходил не в одну кругосветку.

– Санёк, так нас тогда по списочному составу выпускали на берег, я то в списке был, да меня руководитель экспедиции Сагалевич вычеркнул. Тогда мы аспиранток наших на судне споили и дискотеку устроили ночью на корме. А я в этом деле за главного был…, вот и пришлось за всех отдуваться. На берег не выпустили. Да и бог бы с ней, с сушей этой. Зато я в другом списке себя тогда сохранил. – Миха незаметно мне подмигнул и опасливо на Юльку оглянулся. Вдруг услышала?

Нет, все поглощены фотографией, съемкой видеокамерами или просто любованием остающихся за кормой природных чудес. Да, тут серьёзно можно проверить на качество фотопленку!

Красно-коричневые скалы с восходом солнца совершенно непредсказуемо меняли оттенки, выставляя напоказ ошеломляющие цветовые гаммы.

Ну и где же эти поющие водопады, сверлящие непроходимую сельву? Ведь еще в 15 веке, со времён обосновавшихся здесь португальцев и выбравших остров перевалочной базой для отправки рабов в Бразилию, всё вокруг утопало в буйной зелени. Сейчас же, кроме безжизненных камней и фантасмагории цветовой палитры мы ничего больше не видим.

– Ладно, какие у вас планы? Крабов пойдем ловить? – Мишка вдруг встрепенулся, сбрасывая свое внутреннее мимолетное оцепенение.

Я сначала подумал, что надо мной издеваются, а он, оказывается, вполне серьезно планирует очередную вылазку:

– Детям обещал, значит надо выполнять. Вон, смотри, здесь расщелин полно, просто «рай крабовый», нутром чувствую. А ты уж, как знаешь.

При словах «крабов ловить» у меня начались зарождающиеся симптомы лицевого тика. Впечатления двух прошедших дней не смогли стереть дакарский инцидент.

Но на сей раз я Михалычу компанию не составлю из-за Лекиной просьбы отправиться с ней на пляж Дас Гатас Бэй.

Наслушавшись судовых гидов о дивных красотах побережья, она непременно хотела видеть устроить нашу совместную фотосессию. Даже брошенные вскользь «знатоками», а они всегда оказываются с тобой рядом на корабле, фразы о возможном нападении кишащих в этих водах акул не перебивали её желания. Честно говоря, и меня больше прельщали океанские волны Атлантики. Расстаться с отдельными частями тела, случайно оказавшимися в пасти прелестного морского хищника, это ведь еще как надо умудриться. Наш выбор сегодня – пляж с акулами.

Высадка на портовый причал, как на автобусную остановку. Порт – одно громкое название – два крохотных здания, напоминающих трансформаторные будки.

Мишка со всем своим шумным семейством, укомплектованный набором для дайвинга и с прихваченными из дома перчатками, прошитыми тонкой стальной нитью, двинулся навстречу своим отцовским обещаниям, напутственно попросив меня разведать островную ситуацию с пивком.

«Краболов» в своем выборе был непреклонен и на прощание воодушевил всех своим оптимизмом на благоприятный исход затеянных мероприятий.

Экскурс в «город».

Почта. Тюрьма. Аптека. Практически по Блоку. И как квинтэссенция – ежедневный утренний показательный проход вооруженных сил Сан-Винсенте «по главной улице с оркестром». Это надо видеть! Трубач, барабанщик и два десятка креолов с автоматами Калашникова. Просто ураган! Броня крепка!

– Папик, представляешь, как трогательно получится, если этим славным бойцам вложить в руки цветы или кактусы наперевес вместо оружия.– В силу своей природной язвительности, Лёка не смогла удержаться от комментариев, и мне отчетливо представилась такая сценка с невпопад марширующими солдатами.

– Ты вот не ерничай, а лучше по сторонам посмотри – влюбленные и восторженные взгляды местных креолов на это дефилирующее по площади «нечто» задевали за «живое» и наполняли радостью за сплавленный монолит островитян. Вулканические камни плюс уверенность крепко стоящих на них жителей в завтрашнем дне – это просто замечательно.

Театральный отряд торжественно сошел со «сцены», и мы со спокойным сердцем за неприступность и сохранность рубежей Островов Зеленого Мыса плюхнулись в автобус, отправившись на западную часть острова к открытому океану.

Метаморфоза восприятия – «далеко-близко». Насколько ошеломляющ островной пейзаж с моря и как он безлик и непритязателен через окно автобуса. Наш экскурсионный караван неторопливо перебирался через каменный хребет по брусчатой дороге, выложенной из лавы.

Полное впечатление, что после отмены трехвекового рабства группа из пятнадцати островов была предана не только людскому, но и природному забвению. Все попытки заново вдохнуть жизнь в это место обитания вызывали легкое недоумение, переходящее в иронию.

Если на побережье завезенные с материка финиковые пальмы и эвкалипты еще из последних сил пытались срастись с «землей», то здесь, на склонах, расставленные в случайном порядке бетонные кадки с кактусами навевали тоску и обреченность.

Воодушевленные найденной растительностью, на эти вазы с «цветами» пытаются посягать блуждающие в поисках чего-нибудь жвачного горные козы. К слову, до прихода на эти острова европейцев, которые прихватили с материка домашних животных, кроликов, крыс и обезьян, здесь и в помине не было млекопитающих.

– Мамуль, хватит кемарить, – Лёку сморило. Ее голова, методично постукивающая по моему плечу, вторила тактам щербатой дороги – Ты впитывай красоту-то, впитывай. Смотри, фрегаты морские! Просто дирижбандели! И сколько их!

Петляя, наш автобус спускался к океану мимо окрестных скал, обсыпанных гигантской колонией многочисленных птиц.

………………………………………..

В 337 каюте дневная регламентная уборка. Кристина с покорной обреченностью пылесосила прикроватный коврик. Шел второй месяц ее найденной по протекции работы.

Люксовик из 117 номера никак не выходил у нее из головы.

– И делать—то что – размышляла она. – Если на грубость – грубостью, значит, рейс этот для меня последний. А телом навстречу силком тянуться, ни желания, ни сил нет. И вроде такой степенный мужик, а руки как распустит…, да разве ж это ласки. Матка боска, Свента Мария, когда ж домой-то вернемся… Больше не могу.

Она сняла с крючка «Казуса», решив ополоснуть маску от пыли и опустила ее в ведро. Глядя на недоуменные пустые глазницы с капризно изогнутым ртом идола, фланелевой тряпкой стала протирать сделанные искусным железным резцом масочные рельефы.

– Все! Прекращаю эти заигрывания с пассажирами. – С этим своим окончательным выводом она зацепила тяжелый кусок дерева на прежнее место.

«Казус» безмолвствовал. Ему и не дано говорить. Мыльная пена его взбесила. На эвкалиптовом лице ни одна линия не изогнулась, но впитавшая влагу древесина набухла в готовности дать трещину в самом неожиданном месте.

……………………………………….

Гатас Бэй. Пляж из местного рекламного буклета. Три криво сколоченных деревянных зонтика. Туалетная будка. Смотритель, выставляющий на песчаном берегу флажки. Синий – «купаемся». Красный – «Западло. За Вас не отвечаю».

Я быстро макнулся, подарив теплым волнам прилипшую ауру автобусных кресел, бросил Лёке, что поброжу один, надел кроссовки и рванул на оконечность серпастого мыса.

Лунные кратеры я видел только в глянцевых журналах на фотографиях. Так вот, луна сейчас была здесь, под моими ногами. С нее, похоже, переместились и наполнились островной жизнью прибрежные образования, удивительным образом напоминающие кратеры.

Кто кого скопировал? Не знаю. Ровные каменные окружности простирались на пологом мелководье, насколько хватало взгляда. Бесчисленные естественные маленькие лагуны – пяти-десяти метровые заводи. Словно игра природы в детский кольцеброс.

Лунное движение вод оставляет в разбросанных западнях сотни рыбешек, разноцветную глубоководную живность и не ведомых мне морских плавающих и ползающих существ.

Перед глазами живые лежачие аквариумы. Вот они. Исследуй их, зачерпывай ладонями эту девственную жизнь. Только прилив с поднявшейся волной всех этих случайных узников подводного «тюремного» заточения заберет назад. А луна, с новым появлением в следующий раз очередную порцию морских обитателей, пришедшую на смену своим освобожденным собратьям, опять подарит окольцованным лужицам.

Осторожно вышагиваю по лагунам, высматриваю ежиков морских. Воды по щиколотку. Залег в живую ванную с пуховым песком. Руки раскинул и радуюсь, как глупые рыбехи, еще непуганые человеком, мне смело тычутся в ноги.

Полуденное солнце заставляет зажмуриваться, земля где-то далеко за спиной безмолвствует своей скалистой тишиной. Мыс стрелой в океан вонзился и вокруг только пена набегающая пытается сжимать меня в своих тисках.

Я закрыл глаза, и время превратилось в бесконечность. Очнулся – закатное солнце трогает вершины скал.

– Черт возьми, меня же там люди в автобусах ждут и ищут! Человек сто. Может, уже от всеобщей паники и спасателей вызвали. Да и про акул друг другу байки начали рассказывать. Все, буду предан туристическому линчеванию!

Я стянул мокрую майку, да впопыхах стал собирать все прелести рапановые и причудливые вулканические камушки под ногами. Много чего отобрал у красоты лагунной, да бегом назад.

Остался один автобус. Негодуют все. Вдруг свой ужин пропустят из-за чудака такого. Забежал по ступенькам в салонное пекло, все, что донес, высыпал меж автобусных кресел.

– Ждем тебя больше часа! Исключительный, что ли? Самый крутой?

– Простите, ну крыша у меня перегрелась. А это для Вас. Выбирайте… – Смотрю, вроде затихли все. С удивлением рассматривают неожиданные сувениры и молча разбирают. Успокоились, поворчали слегка, и мы покатили назад к судну.

И я уже в нетерпении весь, там ведь Михалыч с «крабовым уловом» меня дожидается. Если дожидается…

Дожидается. Похоже полный порядок. Со всем своим семейным коллективом стоит на палубе, разглядывая высыпающихся из автобусов туристов.

– Акулы где? Поймали? – протрубил Мишка, едва увидев нас, распугивая своим орущим басом поднимающихся по трапу.

– Миш, я им неинтересен. Вот ты для них лакомый кусочек! Прекращай издеваться, «Повелитель крабов»! – я так же криком в ответ.

Поднялись на палубу. Все довольные. Возбуждённые. Михалыч посмотрел на протянутые мной разноцветные ракушки в руках, ухмыльнулся:

– Значит, вечером суп из акульих плавников отменяется. Силен бродяга. Все с тобой понятно, – и требовательно обратился к сыну:

– Дуй в каюту. Тащи всё сюда.

Через минуту запыхавшийся Артем стоял перед нами с неподъёмной для его худосочной фигурки пластиковой пляжной сумкой, кишащей гигантскими крабами. Еще сохранившие морскую влагу их мраморные и красно-фиолетовые панцири соревновались в насыщенности цветовых оттенков с золотистыми брюшками. Все внутреннее содержимое жило, шевелилось и пускало пузыри.

– Вот это да! Ну, вы даете! Сколько же их тут! – мы были просто ошеломлены.

– Дядя Саша, а мне ночью крабы приснились, а сегодня я на песке одного поймала за лапку, она у него оторвалась, а он все равно от меня убежал и спрятался под камень – дрожащим голосом сказала мне Настя, пятилетнее белокурое создание.

– Ну, крабы во сне – к предстоящим большим проблемам со своим любимым – наставительно объяснила дочке все знающая про сонники Юлька.

– Настя, ты за этого травмированного безлапого и не переживай, как у ящерицы оторванный хвост, так и у него лапка новая вырастет, – попытался успокоить ее мой всезнающий Антон и, посмотрев на нас, многозначительно добавил – «регенерация членистоногих» называется!

Настя слова Тохи про лапку, похоже, пропустила мимо ушей, отошла в сторону и задумалась, как нам показалось, о своем вещем сне.

Забавно, что даже у детей на судне складываются свои отношения. Смешные и трогательные детско-взрослые игры.

– Вы давайте в баре «Нептуне» договаривайтесь насчет приготовления крабов и столика на вечер, а мы за пивком сгоняем. Через час общий сбор, – бросив свои наставления девчонкам, мы с Мишкой спустились на причал.

12 Kolejny

Лифт на луну. Сборник рассказов

МАСКА

Osoby, które czytają tę książkę, przeczytały również