Czytaj książkę: «Сонные рыбы»

Ее вполне можно назвать книгой-версией. Но ведь и по поводу того, что произошло в 1908 году – падения Тунгусского метеорита – существует множество версий. Как и о происхождении жизни, или, скажем, пятом измерении…

Почему бы не рассказать историю, случившуюся с журналисткой Таней, которая началась со случайной встречи с загадочной старушкой?

* * *

– Вы мне не поможете? – обратилась к Тане маленькая, сгорбленная, из какого-то мультика старушка. – Я тут одна не пройду.

Таня засунула только что купленную газету с собственным материалом (а так хотелось его тут же прочитать) в сумку, взяла невесомую бабульку под руку.

Старушка подняла кверху голову, Таня увидела все в морщинках молодое лицо. Бывает же такое. Вид глубокой старухи, а приглядеться – на тебя смотрит красивая женщина. Особенно выделялись большие темные проницательные глаза.

– Меня зовут Лукерья Петровна, я из какой-то сказки, а вот из какой не знаю, – сказала старушка.

Таня осторожно пробиралась между ледяных надолб.

Казалось, если поскользнется и уронит старушку, та тут же рассыпется, как хрустальная ваза. Действительно, из какой-то сказки.

– Таня, – представилась Таня. – Я знаю, из какой вы сказки.

– Так скажите, пожалуйста.

– Из еще не выдуманной.

Старушка остановилась и залилась слезами смеха. Прохожие, совершавшие сложные телодвижения, чтобы удержаться на поверхности хорошо промоченного дождем, а потом схваченного морозом снега, на мгновение останавливались и оглядывали странную парочку.

Старушка вдруг замолкла и дернула, как возница вожжу, Таню за рукав.

Таня хотела отреагировать на этот жесткий приказ, но сдержалась. Все-таки она очень стара, что с нее возьмешь.

– Вы знаете, где мы сейчас проходим? – спросила Лукерья Петровна.

И сама себе ответила:

– Мимо Союза писателей. Там сидит человек, который очень много говорит слов (и пишет тоже) про нашу страну, как ее нужно беречь и любить…А вот дорожки не почистил, и я бы одна никогда здесь не прошла. Я ему письмо напишу, он меня послушает.

– И уберет тротуары?

– Уберет, – убежденно сказала Лукерья Петровна. – Ведь это я сделала его писателем.

Таня внимательно посмотрела на нижний этаж, на котором находилась старушка-божий одуванчик.

– Вы писательница?

– Ну да, – удивленно сказала Лукерья Петровна. – Детская. Я много для них книг написала. Со взрослыми я бы не знала, как прожить жизнь. Бог тому свидетель.

Они, наконец, миновали опасный участок территории Союза писателей. Таня уже собиралась прощаться. Старушка явно шла в метро, где могла совершенно безопасно передвигаться сама.

– А не кутнуть ли нам? – спросила вдруг Лукерья Петровна, по-мальчишески задрав голову, прямо посмотрев темными глазами на Таню.

– Что вы имеете в виду? – вздрогнула Таня (ее ждала подружка у «Альфабанка»).

– Вы ведь журналистка Татьяна Дробот, я не ошиблась?

Таня от неожиданности остановилась.

– Я вас по одной телевизионной передаче запомнила. Вы у Юлия Зотикова были. И очень хорошо молчали. Я редко вижу так хорошо умеющих молчать людей.

Открою секрет, я вас выглядела еще у киоска, когда вы газету покупали. И решила завязать с вами знакомство, потому и попросила помочь мне одолеть этот ледник.

Я бы могла и сама через него переползти, уже это делала. Я живу тут совсем недалеко. Взамен я вам наговорю много интересных вещей для ваших будущих публикаций.

У вас лицо честного человека, а я давно уже хочу поговорить о своей жизни, а говорить не с кем. Все умерли.

Последние слова поразили Таню своей простотой и жизнерадостностью, будто сказано было «все переженились».

Таня посмотрела на часы. Зинка уже топчется от холода, ждет. Таня решительно достала мобильный телефон.

– Зинуля, здесь такая история.

Таня быстро рассказала, почему она сейчас не может придти, рассказала без всякой утайки, потому что не любила никаких утаек.

И даже забыла, что рядом стояла Лукерья Петровна, которая и стала причиной нарушения договора и которая, конечно же, слышала, как о ней говорили в третьем лице.

– Я свободна, – сообщила Таня детской писательнице Лукерье (так про себя начала называть новую знакомую).

– Это очень хорошо, что вы все рассказали своей подруге. Теперь я буду знать, что ради меня вы совершили бескорыстный шаг, попытаюсь отплатить той же монетой.

Лукерья чуть выпрямила сгорбленную спину, быстро засеменила в обратном направлении.

– Я живу в доме возле газетного киоска, – обернувшись, сказала она.

– Давайте я вам помогу.

– Не надо, деточка, я сама. У меня ловкие ноги.

И старушка, которая совсем недавно охала и постанывала, ловко шла по скользанке, только однажды пошатнулась и опасно накренилась.

Таня шла позади, выпростала уже руки, но Лукерья справилась.

Дом, в котором жила Лукерья Петровна был сталинской постройки. Наверное, еще коммунистическая партия дала здесь квартиру за заслуги перед советскими пионерами в деле правильного идеологического воспитания.

Лифт, похожий на старый дубовый шкаф, скрипя и издавая тяжелые склеротические звуки, поднял их на пятый этаж.

Лукерья порылась в небольшой сумочке, которая была у нее припрятана за пазухой, достала ключ.

Это квартира моего мужа, – сказала Лукерья, словно подслушав недавние Танины мысли. – Он покончил жизнь самоубийством. Его затравили.

Это был честнейший человек. Коммунист от Бога.

В квартире пахло старостью. Этот запах хорошо был знаком Тане, бабушка ее умерла в 93 года. Здесь все было старое, но добротное. И было идеально чисто. Только на высоких потолках кое-где свисала паутина.

– Я туда не достаю, – перехватила Танин взгляд Лукерья Петровна. – А просить не люблю.

– Давайте я сейчас быстренько все сделаю, щетка с палкой у вас есть?

Лукерья строго посмотрела на Таню.

– Сделай, голубушка. Мне неудобно тебя просить, но ты сама изъявила желание. А щетка на кухне.

Таня на такой кухне еще не бывала. Огромная и пустая.

Здесь вполне можно было еще одну комнату разместить. Возле самого потолка, в углу, висел старый, в некоторых местах помятый, алюминиевый таз, а чуть ниже примостилась щетка, похожая на веник.

Таня быстро справилась с работой, заодно обследовав все четыре комнаты.

– У вас настоящий замок, – сказала Таня, ставя щетку у дверей гостиной.

– Да, – согласилась Лукерья, – квартира у меня хорошая, царских времен. А вот сейчас хотят ее забрать.

– Как это – забрать? – удивилась Таня.

– Очень просто: назначили такие коммунальные тарифы, что никакой пенсии не хватит заплатить.

Вот я и не плачу. Так ко мне уже и милиция являлась. И еще какие-то нехорошие люди. Я чувствую, они и зарятся на мою квартиру.

Но она у меня приватизированная, так что нельзя меня выселить, признав неплатежеспособной.

Последнее слово Лукерья выговорила с трудом и посмотрела на Таню.

– Мне нужна хозяйка здесь, кто бы меня мог защитить. Я не хочу умирать на чужбине. Здесь я живу со всеми своими, пусть они и умерли.

Я с ними разговариваю, иногда и всплакнешь. Говорят, слезы женщине продлевают жизнь. А я еще хочу пожить. Любопытно, что будет дальше. Вот кем ты, Танечка, например, станешь. И выйдешь ли замуж. Парень есть, конечно.

– Нет парня, – сказала Таня и села за овальный дубовый стол с резными обечайками.

Детская писательница также села и облокотила голову о руки, устремив на Таню глаза.

– Таким как ты с парнями очень трудно. Ты честная и добропорядочная девушка, а они нынче гоняются за вульгарными и намазанными. Не смотрят, что в душе.

– Так, наверное, всегда было, – сказала Таня, вспоминая, что же ее зацепило при уборке квартиры, что она не может свободно мыслить.

С ней такое бывало: что-то увидит интересное и тут же забудет, а потом это «что-то» не дает прохода мыслям. И разговариваешь потому частенько невпопад.

Таня вспомнила. На большом книжном шкафу в библиотеке стояла картина – портрет мужчины в военной форме.

Лицо военного показалось Тане очень знакомым. И еще она отметила очень добротную живопись. Не мазня какая-то, а хорошо грунтованное полотно, покрытое точными мазками.

– Я видела в кабинете на шкафу портрет военного, – сказала Таня. – Вы не скажете, кто это? Мне показалось лицо очень знакомым.

– Конечно, знакомое. Это ведь твой отец.

– Как вы сказали? – онемевшим голосом произнесла Таня.

– Я сказала, что это твой отец. А я сижу тут и жду, увидит кровушка родную кровушку или нет. Даже сердце забилось сильно.

Ты мне водицы принеси.

Таня встала и, как во сне, пошла на кухню, набрала в огромную черную от накипи изнутри чашку воду из крана.

Лукерья сделала короткий глоток, словно не воду пила, а огонь, легко вздохнула.

– Теперь-то тебе все и расскажу. А ведь несколько лет ждала этого момента. Все никак не решалась. Я ведь твоя бабушка, а это мой сын, следовательно, твой отец.

Таня сорвалась с места и побежала в библиотеку. Вернулась через несколько минут.

– Да, очень похож. Я у мамы видела фотографию, но плохую, там отец вместе со своим братом.

– Аркадием. Старший военным врачом был. Та фотография и у меня есть. А портрет написан моим братом, он был известным художником и очень любил твоего отца. У самого детей не было, так он просил меня отдать ему Андрея.

– Андрея? Разве отца звали Андреем?

– Андреем. Это твоя матушка его переименовала, чтобы нам всем насолить, от нас совсем отгородиться.

Твоя мать была очень плохим человеком. Сыну моему изменяла, разорила его совсем. Я прокляла ее, на порог не пускала, сама ее порога не переступала. Вот почему ты меня и не знала. Скорее всего, она рассказала тебе, что твой отец погиб, а родственников у него нет.

– Вы правы, – тихо сказала Таня. – Но прошу вас, не говорите так о матери.

– Больше не буду, мне о ней и говорить нечего. Ее Бог наказал, и ты это знаешь.

Таня сейчас была вне своего тела. Все, что произошло за какой-то час, не умещалось в сознании и выталкивало из телесной оболочки.

– Теперь ты понимаешь, почему я появилась у газетного киоска?

– Да, понимаю. Нехорошо всю жизнь питать злость к людям, даже если они и сделали в свое время тебе плохо. Надо уметь прощать, иначе черная энергия вернется к тебе.

– Да ты меня уже и учишь. А я ожидала, что набросишься с вопросами, что да как? А ты…

– Бабушка, на земле живут разные люди. Вы сами сказали мне про мое лицо. Я ничего про себя говорить не хочу. Я такая, как есть, делаю все, чтобы стать еще лучше. Но срываюсь, а потом за свои срывы страдаю.

– Ты вся в отца. Вот кто спуску себе не давал. Я ему постоянно говорила, выкинь из головы, а он никак успокоиться не мог, все казалось ему, что обидел человека ни за что ни про что.

– Я про отца ничего не знаю. Мама так внезапно умерла. Обещала все рассказать об отце, когда у меня будет ребенок.

– Дочери ни слова не сказать об отце. И все потому, что шлендра. У нее еще был ребенок, но она от него избавилась.