Czytaj książkę: «Лемнер»

Czcionka:

* * *

В Кремле разбилось голубое блюдце,
И с колокольни колокол упал.
Зажглись над Русью люстры революций —
И начался кромешный русский бал.

Утихнут звуки суеты мирской,
Повиснут флагов вялые мочалки.
Тогда в ночи промчатся по Тверской,
Стреляя пулемётами, тачанки.

Там будет кровь в озёрах, как вода,
И звёзды упадут за горизонты.
Гремя огнём, пойдут на города
Танкисты из восставших гарнизонов.

Гори, гори, печальная звезда,
Над миром истлевающих останков.
Мне пели песни бронепоезда
На стылых разорённых полустанках.

Куда ни глянь, повсюду двойники.
В любом стекле кривляются подобья.
Двоится мир, двоятся гнойники,
Двойник Кремля взирает исподлобья.

Двойник луны качается в реке.
Двойник звезды всплывает из болота.
Двойник гранаты – в поднятой руке.
Двойник луча – из жерла пулемёта.

Тогда услышим мы истошный крик.
Там убивают жениха на свадьбе.
Горит пожар из драгоценных книг,
Сжигаемых в отеческой усадьбе.

И в небесах раздастся Божий глас,
С пустых церквей сдувая позолоту.
И не спасёт резной иконостас.
Послужит он ступенью к эшафоту.

Россия, Русь, осиновая грусть,
Ты участи своей не избежала:
Мне, сыну своему, разъяла грудь,
Вонзив штыка отточенное жало.

Глава первая

Две фирмы, учреждённые Михаилом Соломоновичем Лемнером, обеспечивали ему благополучие и заметное положение в обществе – бюро сексуальных услуг «Лоск» и частное охранное предприятие «Волк». Бюро направляло эскорты породистых проституток во дворцы Кавказа, на виллы в Эмираты, на деловые симпозиумы корпораций, проходившие у лазурных морей. Охранное предприятие обеспечивало безопасность высоких персон, их жен и детей, загородных усадеб, рабочих кабинетов, маршрутов, по которым перемещалась персона на деловые встречи и увеселения. Иногда заказ поступал сразу в оба учреждения, и тогда женщины в платьях из дорогих шелков на великолепных машинах отправлялись в подмосковные резиденции, и их сопровождали суровые телохранители, увешенные рациями и оружием. Управление обоими учреждениями требовало от Михаила Соломонович жёстких форм. В женском и мужском коллективах царила дисциплина, возможная лишь в военных подразделениях и монастырях. Проститутки трепетали перед Михаилом Соломоновичем, боялись его жестокости и обожали за щедрость. Из худосочных провинциальных девиц, покрытых паршой, они превратились в ослепительных, сияющих драгоценными лаками красавиц, ведавших мужские странности и добавлявших к этим странностям новые, неслыханные.

Михаил Соломонович при бюро «Лад» основал «Школу эротических таинств». Наставницами приглашались самые искусные эротоманки мира. Они знали тайные обряды европейских масонов, африканские свирепые инициации, мучительный, со смертельным исходом, японский эротизм, тяжёлые латиноамериканские соития, похожие на животные случки.

Охранников Михаил Соломонович отправлял на стажировку в Израиль. Там они учились стрелять на звук, уходить от погони, сбивая на переходах детей, бинтовать огнестрельные раны и вправлять суставы.

Михаил Соломонович рассматривал оба предприятия как организации орденского склада и принимал в них не всякого, а лишь тех, кто был готов к служению. Охранники, прошедшие чеченские войны, составляли воинское братство и присягали на верность Михаилу Соломоновичу, блюли кодекс чести. Кодекс призывал умереть в неравной схватке, молчать под пыткой, добивать раненого врага и ценить жизнь товарища больше своей. У охранников был гимн со словами: «У каждой пули есть своя улыбка» и «Несу на блюде голову врага». Был флаг – чёрное поле, серебряное блюдо с отрубленной головой овна.

Михаил Соломонович мечтал когда-нибудь создать из охранного предприятия небольшую армию с броневиками, вертолётами и зенитными комплексами.

Проститутки брали за образец олимпийские команды, где успех каждой возвышал остальных, и победа команды наделяла достоинством каждую из её членов. Михаил Соломонович внушал им, что их профессия царственная и каждая из них Клеопатра. И всякий, кто посмеет оскорбить честь проститутки, будет жестоко наказан. Эскорты, снаряжаемые Михаилом Соломоновичем, были экспедициями в неведомые страны, и каждую экспедицию он встречал и расспрашивал об обитателях этих стран. Так полнились его досье о состоятельных и влиятельных членах общества.

В бюро «Лад» явился модный дизайнер из крупной рекламной компании и заказал эскорт.

– Мы работаем дни и ночи. Рекламируем французские шампуни, итальянские пудры, испанские помады, китайские мази для кожи. Мы все ужасно устали. Я решил сделать моим дизайнерам подарок. Вы можете найти для нас что-нибудь сверхъестественное?

– Что в огне не горит? – любезно пошутил Михаил Соломонович.

– О, да! Что в огне не горит!

У дизайнера было безволосое липкое лицо. Он напоминал моллюск, у которого раскрывался маленький, как присоска, рот.

– Мои барышни знают толк в итальянских пудрах и испанских помадах. Они в огне не горят, потому что сами огонь.

Дизайнеры работали на подмосковной вилле в поселке Свиристелово. Там проходили их мозговые штурмы, творилась компьютерная графика, шелестели принтеры. Туда, на виллу, Михаил Соломонович провожал эскорт.

– Вам предстоит встреча с художниками, ценителями красоты. Не удивляйтесь их утончённым прихотям. Среди них может оказаться русский Дега, певец голубых балерин. Или Анри Тулуз-Лотрек, обожатель танцовщиц кабаре. Позируйте им. Ваши чудесные профили, очертания ваших грудей, плавный изгиб ваших бёдер могут оказаться на флаконе французского шампуня или коробке итальянской пудры. Будьте прекрасны, как ваша царственная покровительница Клеопатра.

Женщины внимали напутствию. Все были прекрасны. На их веках лежала пыльца, как на крыле изумрудной бабочки. Их босоножки не скрывали алого педикюра. Их губы были в разноцветной помаде, словно они вкушали фиолетовые, розовые, малиновые плоды. Особенно хороша была Матильда с рыжими, как медь, волосами и зелёными глазами морской дивы. Она влюблённо смотрела на Михаила Соломоновича, и тот помнил их мимолетную встречу, когда в полутёмной спальне она сдавала ему экзамен по окончании «Школы эротических таинств».

Перед отъездом в Свиристелово проститутки награждали Михаила Соломоновича воздушными поцелуями, а он по-отечески целовал их в лоб.

Утром в бюро «Лад», где спозаранку работал Михаил Соломонович, влетели стенающие проститутки. Их вид был ужасен. Все в копоти, ожогах, шелка обгорели, волосы пахли дымом. Босые, поддерживая на груди рваные платья, они голосили.

– Что с вами? На каком пожаре горели? Да по одной! Вот ты говори!

– Я, я не могу!.. Я, я боюсь!.. Матильдочка умерла!

– Да ну, говори же!

Рассказ был жуткий. Дизайнеры приняли проституток с восторгом. Вино, объятья. Дышала жаром сауна. Зеленел малахитом бассейн. Дизайнер, похожий на липкую мидию, возгласил:

– Мы устали от обыденной жизни. Не хватает новизны, фантазий, игры. Давайте играть в инквизицию. Исполним обряд сожжения ведьм. Были времена, когда над Европой стаями летали ведьмы. Они околдовывали королей, отравляли колодцы, превращали хлеб в камень, церковное вино в уксус. Христианская Европа обрядилась в сутаны, надвинула балахоны и повела на костёр колдуний. Так давайте же исполним этот европейский обряд!

Девушки восхитились. Все учились в «Школе эротических таинств», знали толк в любовных играх, были рады научиться ещё одной.

Дизайнеры обрядились в чёрные сутаны, подпоясались верёвками, надвинули балахоны. Повели девиц на поляну. А те изображали колдуний. Танцевали, кричали кто совой, кто кошкой, кто выл волчицей. На широкой поляне среди вековых дубов были врыты столбы. Мрачные капуцины подводили девушек к столбам, привязывали ремнями. Ведьмы, привязанные к столбам, продолжали насылать порчу, губить урожаи, лишать королей наследников, накликали чуму и оспу. Монахи сносили к столбам сухой хворост, обкладывали колдуний хвоей, берестой, давали каждой целовать крест. Колдуньи завывали, рявкали, мяукали.

Монах с лицом, похожим на липкое тесто, открывал чмокающий ротик:

– Вы как больные ветки плодоносящего древа жизни. Вы иссохли и не приносите плодов. Такие ветки обрубают и бросают в огонь!

В руках монаха появился смолистый факел. Монах шёл мимо столбов, совал факел в хворост, поджигал бересту. Костры запылали. В них кричали привязанные женщины, искры летели к вершинам дубов, а монахи с песнопениями подкидывали сучья в огонь. Обгорелые, опалённые девушки избавлялись от пут, с воплями убегали, и только Матильда кричала, и её рыжие волосы, охваченные рыжим огнём, отделялись от головы и летели к вершинам.

– Она умерла, умерла, наша Матильдочка! Она любила вас, Михаил Соломонович! Она из огня звала вас! – стенали проститутки, заполнившие кабинет.

Он вызвал бригаду врачей, и пострадавших женщин положили в больницу. Отправился к охранникам и приказал собираться на «реализацию». Так бойцы спецназа отправляются на задание. Они действовали по методике израильских спецслужб. Сменили номера машин. Навинтили на пистолеты глушители. Напялили чулки с прорезями. Тремя машинами отправились на виллу в поселок Свиристелово мешать мужское семя с кровью.

Было солнечно. На поляне стояли обгорелые столбы, вокруг лежал тёплый пепел, в котором Михаил Соломонович нашёл золотую змейку, которую Матильда носила на груди. Дизайнеры, оглушённые кокаином, полуголые, лежали по комнатам, на веранде, при входе в баню. Тут же валялись чёрные балахоны. Дизайнер с лицом из липкого теста лежал на тахте. Его маленький рот выдувал пузырьки. Глаза были полуоткрыты, в них блестела слизь.

Охранники ходили по комнатам, шелестели выстрелами, убивали в лоб спящих дизайнеров. Командир по имени Вава следил, чтобы работа была безупречной. Иногда показывал, как следует держать пистолет, чтобы не забрызгало кровью. Михаил Соломонович приставил нож к сердцу дизайнера и ударил в торец рукоятки. Нож с хрустом пробил грудину и остановился в сердце. Дизайнер всхлипнул, подрыгал голой ногой и затих. Лемнер схватил стул и разбил о стену. Вогнал ножку стула в рот дизайнера и несколько раз провернул, видя, как сыплется из окровавленного рта гроздь зубов. Это не было местью за бесчеловечное обращение с проститутками и убийство Матильды. Это была расплата с недобросовестными пользователями услуг. Они взяли на прокат ценные изделия, привели их в негодность и поплатились. Эта расправа получила в народе имя «Свиристеловой бойни». Полиция искала убийц и не нашла.

Михаилу Соломоновичу было за сорок. Он походил на звезду немого кино. Чёрные с блеском волосы на косой пробор. Лунно-белое лицо. Углём проведенные брови. Огненные глаза. Сочные губы, иногда слишком яркие, в минуты волнения. Нос с римской горбинкой. Друзья, желая польстить, называли его лордом. Он окончил университет и был знатоком русской литературы. Владел английским и французским. Одевался изысканно. К тёмному дорогому костюму подбирал шёлковые итальянские галстуки, завязывая вольным узлом.

Именно такой малиновый шёлковый галстук, как бутон, расцветал под гибкими пальцами Михаила Соломоновича Лемнера. Он разглядывал своё отражение в высоком зеркале. Оно позволяло создавать безукоризненную гармонию туалета от галстука до блестящих туфель стиля «Оксфорд». Он был приглашён в Кремль к могущественному приближённому Президента Антону Ростиславовичу Светлову с кратким, как боевой позывной, прозвищем Светоч.

Светоч был когда-то личным охранником Президента Леонида Леонидович Троевидова, спас ему жизнь, заслонив своим телом от взрыва. Был изувечен, заслужил особую благодарность Президента, возглавил его личную охрану и исполнял тайные поручения, после которых бесследно исчезали оппозиционеры, строились в Дубае дворцы, склонялись на сторону России африканские диктаторы. Михаил Соломонович не представлял, зачем понадобился Светочу, который едва ли знал о его существовании.

Он въехал в Кремль через Троицкие ворота. Машина вкусно прохрустела по брусчатке, и Михаил Соломонович вышел на Ивановской пощади, окружённый янтарными дворцами, сахарными соборами, серебром и золотом в сиянии летнего дня. Как всякий русский, Михаил Соломонович взволновался. Колокольня Ивана Великого царственно устремлялась ввысь, увенчанная главой, похожей на золотой глаз. Этот глаз колокольня не смыкала даже в самые хмурые московские дни, в самые тёмные русские годы. Колокольню опоясывала золотая, по чёрному, надпись. С самого детства Михаил Соломонович старался её прочитать и не мог. Надпись рябила, скользила бегущей строкой, менялась. Была строкой из сказки «Аленький цветочек», из речи Сталина на параде, из отречения царя Николая, из руководства по стрельбе из переносного зенитно-ракетного комплекса «Игла». Сейчас вокруг колокольни бежала золотая строка из сожжённой десятой главы Евгения Онегина: «Властитель слабый и лукавый, плешивый щёголь, враг труда, нечаянно пригретый славой, над нами царствовал тогда». Михаил Соломонович обнаружил в этом описании намёк на Президента Леонида Леонидовича Троевидова.

Янтарный дворец принял его в свои тяжёлые, с медными ручками, двери. Охрана пропустила его сквозь металлоискатель, способный реагировать на содержание железа в крови. Чуткий щуп прошелестел по его спине, ягодицам. Холодные голубые глаза охранника заглянули ему в зрачок, выуживая притаившийся злокозненный умысел. Тот же взгляд, стальной, беспощадный, был у охранников его частного предприятия, у которых под мышкой бугрилось оружие. Этот взгляд соединял в треугольник лоб посетителя, ствол пистолета и палец охранника.

Приёмная Светоча была просторная, с высоким окном. В окне круглились мятые золотые купола Успенского собора, похожие на воздушные шары с натянутыми стропами. Собор висел на воздушных шарах, покачивался, готовый улететь. За дубовой стойкой сидели две секретарши, одинаково красивые, перламутровые, похожие на речные, хорошо промытые раковины. Тихо шелестели телефоны, стрекотали клавиши. Михаил Соломонович втягивал воздух, желая уловить запах духов. Быть может, тех дорогих, приворотных, какими пользовались красавицы эскортов, отправляясь в заморские туры. Но пахло не духами, а чем-то лаковым, целлулоидным. Словно секретарши были пластмассовыми. Их можно раздеть и увидеть детали искусственного тела.

Михаил Соломонович терпеливо ждал, глядя, как медленно опадает стрелка настенных часов.

Дверь в кабинет (из коричневого дерева с дубовыми косяками) напоминала церковный киот. В такой – помещают икону, и она драгоценно цветёт. Дверь отворилась, и появилась женщина, внезапно, словно вышла из стены, яркая, в голубом шёлковом платье, длинном и свободном, как сарафан. Словно её вынес ветер в колыхании голубого шёлка. Её лицо, удлиненное, с тонким носом и маленьким пунцовым ртом, сияло морским загаром. «Средиземноморским», – подумал Михаил Соломонович. Чёрные волосы отливали перламутром. Тёмные глаза, увидев Михаила Соломоновича, широко раскрылись, а потом сузились, и в их темноте появился янтарь. Михаил Соломонович повёл взгляд вниз, по волнистому шёлку. Платье почти касалось пола, виднелась туфля на высоком каблуке. Между туфлей и шёлком мелькнула лодыжка, чуткая, страстная, ослепила Михаила Соломоновича. Он жадно выхватил из-под шёлка этот пленительный образ, сберегая до вечера, когда, укладываясь в постель, вспомнит эту чудесную лодыжку и станет её целовать.

– Михаил Соломонович? Я Лана Веретенова. А правда ли, что у вас в доме висит подлинник Ван Гога «Пшеничное поле возле Оверна»? Проходите, Антон Ростиславович ждёт вас, – женщина пронесла у лица Михаила Соломоновича волну голубого шёлка, и он уловил и не хотел отпускать запах тёплого тела, горячего песка, душистого Средиземного моря.

Кабинет Светоча был просторен и пуст. Казалось, из него вывезли убранство, оставив самую необходимую казённую мебель. Несколько белых, цвета бильярдных шаров, телефонов, красная папка с бумагами, длинный стол заседаний с рядами стульев. Пустота кабинета предполагала появление в нём чего-то громоздкого и пугающего, быть может, гильотины. Снаружи в окно заглядывали мятые купола собора, как сумрачные лица с позолоченными лбами. Всё, что случалось в кабинете, проходило под присмотром этих сумрачных ликов. На голой стене висел портрет Президента Леонида Леонидовича Троевидова. Своим белым сдобным лицом, мягким безвольным ртом, кудрявыми бакенбардами он удивительно походил на императора Александра Первого, и Михаил Соломонович вспомнил пушкинскую строку на колокольне Ивана Великого.

Светоч встал, сбив воздетый к портрету взгляд Михаила Соломоновича. Так сбивают беспилотник.

– Рад видеть вас, Михаил Соломонович.

Вид Светоча был пугающим. Половина лица изуродована давним взрывом, пузырями ожогов, надрезами множества операций. Правая бровь отсутствовала, под выпуклой костью лба мерцал искусственный глаз из горного хрусталя. Говорили, что хрусталь взят из погребений древних ариев, обитавших в Аркаиме. Глаз переливался зелёным, розовым, синим. Другая половина лица сохранила волевую скулу с желваком, часть крепкого носа и жёсткого рта и серый холодный глаз. Глядя на это лицо, Михаил Соломонович подумал, что Светоч претерпевал преображение из чудища в человека, и это преображение было прервано, сотворение человека приостановлено.

Михаил Соломонович вспомнил сказку «Аленький цветочек». Там любовью совершается чудо, жуткий зверь превращается в принца. В случае Светоча сила любви вдруг иссякла и полного превращения не случилось.

– Садитесь, Михаил Соломонович. Вам чай, кофе?

– Если можно, кофе. Была бессонная ночь. Хочу взбодриться.

– Много работы? Ведь у вас под рукой стая волков и стадо овец. Для тех и других нужна собака. Как вам, Михаил Соломонович, удается быть одновременно и овчаркой, и волкодавом?

Сравнение с собакой могло обидеть Михаила Соломоновича, но злая издёвка обещала неформальное общение. Михаил Соломонович дорожил внезапным сближением с тем, перед кем трепетали министры и генералы. Общаясь со Светочем, он общался с самим Президентом. Его близкое присутствие подтверждал портрет, на котором хотелось дорисовать эполеты. Золотые головы за окном ударялись одна о другую, оставляя вмятины.

– Любое дело, большое или малое, однажды затеянное, требует постоянного улучшения и развития. Иначе оно зачахнет. Самолёт, поднятый в небо, должен стремиться вперёд. Если остановится, то упадёт. Государство – это большой самолёт, который должен стремиться вперёд. Если оно не развивается и останавливается, то падает и разрушается.

– Наша Россия, слава богу, не останавливается. У Президента есть помощники, которые не дают государству упасть и разбиться.

Хрустальный глаз Светоча моргнул, дрогнул зелёным и розовым. Михаилу Соломоновичу показалось, что из хрусталя излетает луч, как из лазерного прицела, а у него на переносице уже задрожало красное пятнышко.

– Мне доложили, что в вашу «Школу эротических таинств» приглашена наставницей мексиканская колдунья. Чему она может научить русских девушек? Впору ей самой поучиться.

– Она привезла рецепты дурманных цветов, растущих на склонах вулканов. Таких, например, как горный георгин. Мужчину, вкусившего настой мексиканского георгина, посещают галлюцинации. Ему чудится, что женское лоно превратилось в огромный пылающий зев, в огненную пещеру. Он погружается в эту пещеру с головой. Начинается его странствие. Он испытывает неслыханные наслаждения, переживает кошмары и ужасы. На него нападают злобные карлики и ядовитые пауки. Он умирает на дыбе и воскресает от поцелуя красавицы. Мужчина покидает пещеру и сразу ложится в психиатрическую лечебницу. Мы выяснили, что похожими свойствами обладает настой из русских лесных колокольчиков. Мы отпустили наставницу в Мексику и наладили у себя производство настоя.

Сказанное Михаилом Соломоновичем было дерзким преувеличением. Дерзость была замечена Светочем. Она могла разгневать его. Дерзость была ответом на злую издёвку Светоча, сравнившего Михаила Соломоновича с собакой. Светоч был сильным человеком и оценил дерзость. Ценил силу в других. Михаил Соломонович обнаружил силу. Светоч, изведавший однажды силу взрыва, умел угадать силу в человеке. И имел дело лишь с теми, кто обладал силой.

– У меня к вам, Михаил Соломонович, есть предложение.

– Слушаю, Антон Ростиславович.

– Предложение деликатное и затрагивает государственные интересы.

– Каким образом мои скромные возможности могут коснуться государственных интересов?

Хрустальный прицел так метил в Михаила Соломоновича, будто Светоч сомневался: стоит ли продолжать разговор? Не лучше ли его прервать, направив в переносицу Михаила Соломоновича раскалённый лазерный луч.

– Мне нужна женщина, окончившая «Школу эротических таинств».

– Вам, Антон Ростиславович? Вам нужна развратница, способная превратить вас в животное?

– Не меня, – оборвал Светоч. – Эта женщина должна очаровать и увлечь за собой важную персону, занимающую влиятельный пост в государстве. Женщина должна увести персону в специально подготовленные апартаменты с видеокамерами. Она должна превратить персону в животное. Камеры зафиксируют это превращение. Вы передадите запись мне.

Михаил Соломонович торопился в отпущенную секунду уразуметь, что сулит ему это предложение. Не сулит ли гибель, как свидетелю преступления, которого устраняют преступники? Или его ожидает невероятный взлёт, рывок в восхитительную неизвестность, куда устремляет его таинственное влечение?

– Ваш ответ, Михаил Соломонович?

– Превращение человека в животное требует немалых усилий. Но ещё больших требует обратное превращение животного в человека. Человек обращается охотно и быстро, а возвращает себе людской вид медленно и неохотно. Это похоже на быстрое погружение водолаза и медленное всплытие. Чтобы тот не умер от кессонной болезни.

– Итак?

– У меня есть такая женщина, Антон Ростиславович. Когда она понадобится?

– Завтра состоится закрытый раут в Доме приёмов Министерства иностранных дел. Там окажется означенная персона. Женщина будет допущена на приём. Они познакомятся, и эскортница, забрав жертву, поедет с ним в квартиру на Патриарших прудах. Там уже установлены камеры.

– Можно узнать, Антон Ростиславович, почему вы обратились ко мне? Ведь у службы безопасности есть подобные женщины, натасканные на влиятельных иностранцев.

– Дело слишком деликатное, чтобы поручать его службе безопасности. Инициатива исходит от меня лично. А значит, от государства.

– Можно узнать имя персоны?

– Анатолий Ефремович Чулаки.

Это имя прозвучало, как треск расшибаемого в щепы полена. Чулаки олицетворял государство. Из рыжих веснушек на его надменном лице, как из семени неведомых сорняков, произросло Государство Российское. Его крепкие властные руки закрывали заводы, пускали на переплав крейсеры и подводные лодки, подписывали дарственные, делавшие миллиардерами мелких торговцев, спалили дотла парламент, пожимали холёные, в перстнях, длани европейских аристократов, открывали без стука двери масонских лож, усадили Леонида Леонидовича Троевидова в президентское кресло. Анатолий Ефремович Чулаки был приближен к Президенту так тесно, что казалось: Президент повторяет его высказывания, подражает жестам.

Весной на белых пухлых щеках Президента высыпали рыжие веснушки, как марципаны на вкусных булочках. И теперь Светоч готовился устранить Чулаки, а это значит, что в глубинах власти побежали трещины, государство ожидают трясения, от которых упадёт и разобьётся посуда во многих буфетах мира. Михаил Соломонович становился причастным к этим будущим потрясениям. Но это не пугало его, а пьянило. Его вовлекали в русскую свистопляску, в которой еврею всегда отыщется место.

– Вам показать женщину, Антон Ростиславович?

– Нет, нет. Принесите видеозапись.

– Могу я сопровождать женщину в Дом приёмов, чтобы контролировать её действия?

– Разумеется.

Уже прощаясь, Михаил Соломонович вспомнил Лану Веретенову в синем платье, возникшую в дверях кабинета и похожую на ожившую в киоте икону. И отдельно вспомнил сверкнувшую из шелков её ослепительную лодыжку.