Czytaj książkę: «Жизнь Вована, или «Пролетарии всех стран – пролетайте»»

Глава 1 «Хомячок»

Вовка, избитый до синяков, опять сидел под лесенкой и ревел, словно заводской гудок. Через всю его спину алела красная полоса от хлесткого резинового шланга, которым попотчевал его не так давно, отец – Василий Николаев – почетный сортировщик металла на местном заводе и проспиртованный синюшный алкаш, всю свою беспутную жизнь проживающий в двухэтажном бараке на окраине города. С потолка так называемой квартиры, где проживал Василий вместе со своей многострадальной семьей, постоянно сыпалась штукатурка и текла вода, грозящая залить гнилую проводку, безвольными нитями свисающую со стены. Из туалета, где так любил посидеть старый, безумный Вовкин дед, отчаянно смердило, там никто уже не убирался лет эдак двадцать. Да и зачем было прибирать, если сквозь щели потолка постоянно сочилась моча соседей живших этажом выше, которые в силу обычно бухого состояния не могли попасть в очко сортира, а может, попросту не желали.

Попало Вовке за сданные в тайне от отца бутылки и купленного на копеечную выручку хомячка, которого сожрал пришлый котяра, прячущийся на продуваемом всеми ветрами и омываемом дождями чердаке. Вовка было запустил камнем в наглого кошака, но промахнулся и попал в голову соседке – Нюрке, работающей крановщицей там-же где и его отец и постоянно матерящуюся с ним не только на работе, но и дома.

Так уж не повезло Вовику, ему вообще обычно не везло. Фарт он свой потерял упав лет пять назад с черемухи и сломав башкой скамейку – любимое место тусовки всех окрестных алкашей, коими являлось абсолютно все население полуразваленного двухэтажного барака.

А Вовка так хотел хомячка! Он бы его кормил тараканами, обильно ползавшими по пожелтевшим от времени и местами отвалившимися обоями. Но видно не судьба…

Сверху послышались шаркающие шаги, невнятное бормотание, а затем раздалось журчание сливаемой жидкости. Это опять выйдя на крыльцо, мочился сосед дядя Коля – слесарь пятого разряда. Был он очень сентиментален и любил, выйдя вечером на крыльцо барака поглядеть на закат и излить залитую пивом душу. Вовка сидел тихо, чтобы ненароком не испугать дядю Колю. Дядя Коля был доброй души человек, он частенько ловил голубей, отрывал им головы и угощал Вовку. Покурив, стоя на крыльце и кинув напоследок камень в окно старухе – стукачке, Николай, завершив тем самым ежевечернюю процедуру, удалился.

К запаху сырости и гниющих помоев витающему под лестницей, примешался запах готовящегося борща несущийся из разбитого окна вовкиной квартиры находящейся на первом этаже, прямо у входа в подъезд. В желудке у Вовчика зажурчало, жрать хотелось сильно, да и от долгого сидения под лестницей в скрюченном положении затекли ноги и спина. Но грозная тень отца Вовчика маячащая в детском сознании, не давала распрямиться, давя авторитетом подкрепленным каждодневными порками сопровождавшимися отборным матом. Наконец чувство голода, поборовшее чувство страха, мощным пинком под зад выкинуло пацаненка из-под крыльца.

На кухне Вовчик застал туповатую сестренку, которая, закатив глаза грызла деревянную ложку монотонно подвывая словно размороженный холодильник. Мать, не замечавшая обычного поведения дочери, молча раскладывала еду по тарелкам. В животе Вовчика полным ходом шло танковое сражение, периодически из него доносились звуки лязгающих гусениц, урчание двигателей. И вот перед ним оказалась тарелка с плавающей в супе куриной конечностью схожей с рукой отощавшего человека. Вид этого жорева разбудил в Вовке воспоминания, в его многократно сотрясенной черепной коробке из царящего там тумана, медленно локализовались видения давно минувших дней…

Была студеная зима, пятилетний Вован как обычно сидел с пацанами в коллекторе теплотрассы и грел зад сидя на тёплой трубе отопления. Вдруг сверху послышался торопливый топот, в люк колодца посыпался снег и ввалился Говниш – младший брат Вовчика по имени Кеша. В глазах его метался страх, руки тряслись, а рот судорожно хватал воздух, Говниш был перевозбужден.

– Чего ты, а, чего? – Вася-Псих ударил ладонью в лоб Говнишу.

– Папка, дядьку зарубил – проговорил Кешка- топором по башке…

– Ни хрена себе…– в воздухе повисло молчание, идти и проверять правдивость Говниша ни кому не хотелось

Вован, медленно выползая из бензинового угара, представлял себе страшную картину…

В лучах зловеще алеющего заката по свежему белому снегу улыбаясь, медленно шел розовощекий дядька, а за углом дома спрятался страшный папка, его черное, небритое лицо выражало безумную решительность, на лезвии топора зажатого в грязных заскорузлых пальцах, отражалось кровавыми отблесками заходящее солнце. Словно в замедленной съемке, дядька медленно подходил, размахивая руками. Также медленно поднимался топор над головой отца, и вот словно лавина, топор стремительно обрушился на улыбающуюся голову мужика.

Кровь, хлынувшая фонтаном из раны, залила снег вокруг, лицо и руки отца. Дядька, вцепившись пальцами в окровавленные волосы разрубленной надвое головы, продолжал улыбаться. Отец отборно матерился по поводу забрызганной кровью телогрейки. И тут мужик, повернув голову с торчащим из нее топором, увидел его, Вовчика, и направился к нему, ощерив клыки и выставив перед собой залитые кровью руки. Вовка попятился, но споткнувшись, упал, кровоточащая голова мужика нависла над ним, из раны прямо на Вовку стекали мозги. Вовчик не выдержал и заорал…

– Слышь, ты че, братан? Очнись, блин! – по лицу Вована лупили со всей силы.

Вован вырвался из глючной реальности и огляделся, вокруг стояли ошалелые пацаны, над головой в люке светили звезды.

– Эк тебя торкнуло! – восхитился Васек – ты нас чуть не перемочил всех.

Глюки – глюками, а домой братья идти не собирались, по крайней мере, сегодня.

Ночь они провели в коллекторе теплотрассы, а утром, когда родители должны были находиться на работе, двинулись домой, на разведку. Вопреки Вовкиным глюкам, снег вокруг дома не был забрызган кровью, была правда замерзшая лужа блевотины у крыльца, на желтом от мочи снегу, но к делу это отношения не имело, это было творение дяди Коли, да еще во дворе виднелись какие-то комья земли припорошенные снегом. Дома также все было чисто и прибрано, что немало удивило братьев. Кешка подумал даже, а не померещилось ли ему все после того, как он вылакал литровую банку браги, заныканную под кроватью деда, откуда сейчас доносились подозрительные шорохи и всхлипы.

Заглянув под кровать деда, братья Николаевы увидели там свою младшую сестру, которая, успокоившись при виде Вовчика и Кешки, поведала им приключившуюся накануне историю.

Вечером, когда батек с дедом бухали на кухне, в дверь ввалился какой-то мужик, которого отец назвал странным именем – то ли Закеря, то ли Захеря.

Захеря этот, был судя по всему старым знакомым отца, потому – что с порога потребовал денег за какой то там должок и жрачки попросил.

– Нет у нас ни хрена, на выпей лучше – батек плеснул зловонного пойла в кружку.

Мужик этот словам кажется не поверил, но пайку опрокинул и придвинувшись к отцу взял его за плечо, затряс и заорал

– Дай денег, дай! Жрать хочу, сука, мышь, бля!

От сотрясений этих бутылка выпала из рук отца наливавшего в это время деду и хряпнувшись об пол, разбилась. В воздухе повисло молчание и запах разлитого дешевого спирта.

– На, сука, получай! – топор, валявшийся под столом и внезапно оказавшийся в отцовской руке опустился на голову Захере.

Захеря заорал и вцепился в горло отца, но тот наносил удар за ударом, пока Захеря не свалился на пол, ноги его дергались, из башки хлестала кровь, батек меланхолично вытирал кровь с лезвия топора. В это время появился Кешка, тут же вылетевший из дому и умчавшийся подальше от места бойни.

– Ну все, ща посодют – дед опрокинул в себя наполовину налитый стопарь.

– Не ссы, батяня – Василий направился во двор, взял в стайке лопату и принялся копать яму за домом. Земля хотя и была мерзлой и поддавалась с трудом, но через некоторое время ямка была вырыта, правда окоченевший к тому времени труп Захери в нее никак не помещался. Тогда, недолго думая, отец и дед Вовчика вмиг решили проблему: оттяпав топором конечности трупака, поместили его в свежевырытую могилку, наскоро забросав плоды содеянного комьями мерзлой земли.

В это время мамаша уже успела отдраить пол, стены и стол забрызганные кровью и мозгами Захери, словно ничего и не было. Потрясенные событиями минувшего вечера все уснули, не заметив отсутствия братьев и заныкавшейся под кроватью сестры, просидевшей там до прихода Вована и Кешки.

А на следующий вечер пришли менты…

Дело в том, что вечно голодные дворовые собаки уже разрыли неглубокое захоронение и растащили по двору части тела обильно испещренные наколками. Нашедшая их, старая соседка-стукачка и доложила куда следует, дабы мясо не валялось.

Ну, че, менты пришли, посмотрели, косточки в кулечек собрали, побазарили чуток с отцом семейства да свалили, топор прихватив. Через некоторое время в местной газете, в разделе криминальной хроники появилась краткая заметка: «Благодаря бдительности граждан обезврежен рецидивист З. бежавший из мест заключения и находящийся в федеральном розыске ».

Вот и все, как говаривал Ильич – Вовкин тезка – «Нет человека, нет проблем».

Так и кончилась эта заварушка, забылась, задохнувшись в пьяном угаре рабочего квартала.

Вовка, окунувшись в воспоминания сам не заметил, как съел весь суп и теперь водил ложкой в пустой тарелке. Сидеть дома с вечно злой от хреновой жизни матерью и постоянно бухим отцом, Вовчика не прельщало, поэтому выбравшись из-за стола и отвесив фофана своему младшему брату, он направился в гости к Витьке Князеву.

Витек, был далеко не ровесник Вовчику, но любил собирать у себя дома толпу ребятишек и рассказывать им о своей нелегкой жизни, о Великой Отечественной войне, о том, как с фашистами дрался, а то про космос расскажет, как Белку и Стрелку в ракете кормил и как с Гагариным тренировался.

И если на космонавта Витек хоть по возрасту, но все же тянул, то на участника Великой Отечественной ну никак не попадал. Дело в том, что год рождения у него был 1939, так что, мимо фашистов он пролетал, как те самые Белка со Стрелкой пролетали мимо физиолога Павлова.

Помимо сказочничества любил Витька и путешествия. Сядет, бывало в электричку, залезет на багажную полку, от контролеров за сумками спрячется и ездит туда-сюда, ему удовольствие и народу в вагоне веселье.

Да и вообще Витек хоть и имел образование четыре класса, но мужичок был изобретательный, то в радиосеть вклинится и начнет свое собственное вещание, то унитаз в очковый сортир поставит. Эпизод с унитазом заслуживает отдельного рассказа.

Сортир в Витькиной квартире был прост до абсурда и представлял из себя подобие воронки с уходящей вертикально книзу трубой. Такие точно же сортиры были и под Витькиной квартирой находящейся на третьем этаже дома дореволюционной постройки. Надоела эта простота Вите, и решил он все усложнить, поставив на очко унитаз, чтоб читать удобнее было. Да не учел последователь Кулибина ветхости домовых перекрытий и габаритов жены, которая задом в двери входила, косяки при этом задевая. И вот приспичило его Клавдии кишечник опорожнить. На свою беду не знала Клавка, как пользоваться сим чудом сантехнической мысли, и взгромоздившись на горшок словно курица на насест, принялась давить пресс живота. Давила, давила ну и выдавила, да так, что унитаз расколовшись надвое, рухнул вместе с толстозадой Клавой, пробив гнилой пол своего сортира и нижележащих .

Повезло Клавдии, не разбилась, плюхнувшись прямо в кишащую опарышами и полную дерьма выгребную яму. В связи с инцидентом прибыла важная комиссия констатировавшая убогое состояние поврежденных сортиров и необходимость их обновления. Толчки починили за муниципальные денежки, а попросту на халяву, яму почистили, а Витьке грамоту дали «За проявленную активность в улучшении условий быта». Так Витек стал героем.

Вовка сидел и слушал и с интересом очередную Витькину байку о войне, подходившую к логическому концу, то есть взятию Рейхстага. Перед Вовкиными глазами вставали испещренные пулями и осколками снарядов колонны нацистского гнезда обильно покрытые надписями типа: «Здесь был Витя! , Хер фашистам» и т.п. патриотическими лозунгами. Видимо радость испытываемая солдатами при расписывании стен Рейхстага настолько закрепилась в генах будущих поколений, что советский человек стал писать на стенах, колоннах и прочих местах – всюду, куда его занесет судьба, испытывая при этом невероятный восторг.

На дворе была уже глубокая ночь, когда Витька закончил излагать свои очередные бредни. Вовчик вышел на улицу, тянуло холодком. Спускаясь с крыльца, в потемках он наткнулся на что-то мягкое и большое, это большое и мягкое отборно заматерилось, обдав пацана волной перегара. Это был Пашка – десантник, уже полгода праздновавший свой дембель. Почему-то автопилот, на котором Пашка постоянно возвращался домой, последнее время давал сбои, видимо микросхемы в голове от денатурата полетели. Павел никак не мог набрать высоту для захода в родную квартиру на втором этаже и вследствие этого приземлялся у дверей подъезда, вырубавшись напрочь.

Дома Вовчика встретил отец в семейных трусах, рваной майке и с «Беломориной» в зубах.

– Ну че, сученок, вкусная бражка была? – дым вылетающий с каждым словом из смердящей пасти отца придавал ему сходство со Змеюгой Горынычем, ремень в отцовских руках отбивал такт каждому слову.

Вовчик побледнел.

– 

Заложила , все таки, курва старая – пронеслось в его голове.

Дело в том, что когда котяра сожрал не оставив косточек, Вовкиного хомячка, Вовику стало очень хреново, на душе не то что кошки скребли, а целый кусок пенопласта по стеклу ездил, короче, Вован упал духом. Тут и предложили ему друзья-соратники справить поминки по безвременно ушедшему, набрали огурцов, луку нащипали, Вовчик браги из бидона зачерпнул, и пошла компания в близлежащий лесок пацана утешить, да нажраться по поводу. Там-то и увидела их старая стукачка Ольга Сидоровна, собиравшая среди кустов пустые бутылки. Старуха эта была очень зла на детей, за то, что они постоянно меняли букву С на П в ее отчестве, отчего оно становилось очень неблагозвучным. Вот и от злости своей сидоровской заложила она всю честную компанию родителям. Пить-то пацанам разрешали, не маленькие уже, в школу скоро пойдут, но вот брагу из дому таскать не смей, пей, но на халяву! В общем, попало Вовчику по полной, второй раз за день и опять за доброе дело.

Вовчик, лежа на животе, ибо задница его красная, словно у павиана, гудела от ремня , стонал и дергал ногами, отчего из рваного одеяла клочьями летела вата. Его мучали кошмары. Вовке снилось, что ясным летним днем они играют в "монополию", бегая среди могил близлежащего кладбища и стреляя друг в друга из самострелов. Цель игры была, монополизировать сферы влияния преступной группировки, отстреливая конкурентов. Вовчик затаился в засаде и стал ждать выхода "враждебной братвы" на линию обстрела. В тени могильного камня было прохладно, Вовчик наслаждался кладбищенским покоем и поедал оставленные на могиле пряники. Тут вдруг земля разверзлась, из провалившейся могилы высунулись полуистлевшие руки и с криком – "Отдай мои пряники !": начали тянуть пацана в глубь ямы. Вован орал, крыл матом и отпинываясь, пытался вырваться из цепких объятий, но попытки его были тщетны. И тут он заметил на одной руке наколку "Оля", указательный палец на кисти отсутствовал. Это была Ольга Сидоровна, старая стукачка, невзлюбившая Вована за то, что еще в младенчестве он откусил и выплюнул палец наглой старушенции, попытавшейся залезть мальчонке в рот и вырвать расшатавшийся молочный зуб. На почти затянутого в могилу пацана накинулись тучей жуки и черви копошащиеся среди смердящих останков, они ползали по Вовочке, залезали ему в уши и ноздри, щекотали глаза. Не в силах вынести эту пытку Вовчик заорал…

Вовик лежал в темной комнате, бледный от ужаса и мокрый от пота. Сердце его бешено колотилось, по лицу ползали тараканы. Смахнув их, он затем целых два часа не мог уснуть. Вырубившись незаметно для себя, Вовчик благополучно проспал до утра не тревожимый более кошмарной Сидоровной.

Проснулся Вован от истошных воплей все той- же полоумной Сидоровны, ни во сне ни наяву она не давала пацану покоя. Сопровождаемые воплями, по окнам двора гуляли то синие, то красные блики мигалок ментовской машины, казавшейся в утреннем сумраке каким-то луноходом. Поэтому видимо и вопила вечно пьяная старая стукачка, принявшая миллиционЭров за инопланетян, а ментовоз за их корабль. Да в принципе здесь и трезвый мог ошибиться. Форма маленьким, тщедушным стражам правопорядка была явно не по размеру, погоны находились где-то в районе локтей, брюки сидели гармошкой, на маленьких головах, не обремененных интеллектом, глубоко сидели мятые кепки, закрывая большую часть лица, по земле волочились дубинки пристегнутые к поясу и смахивающие то-ли на третью конечность, то-ли на второй конец. Картину завершали антенны радиостанций, торчавшие из нагрудных карманов и невнятно-шипящее бормотание доносившееся из динамиков. Ну чем не НЛО?

Вдруг раздался звон разбитого оконного стекла, и в лоб замешкавшемуся на входе сержанту сбив кепку, угодило полено. Вовка пошарив по двору взглядом увидел, что окно Федьки-литейщика ощерилось осколками разбитого стекла, а в образовавшемся проеме торчит ухмыляющаяся небритая рожа старого артиллериста.

– Куда прешь, чувырло?!– дядя Федя потрясая вторым, зажатым в руке поленом, погрозил кинувшемуся было в подъезд коллеге сержанта, который тряс головой в тщетной попытке привести в порядок все три мысли находившиеся в его голове и найти выход из создавшегося положения. Наконец его осенило. Достав автомат из УАЗика, сержант, расставив пошире ноги и целясь в окно стал прикрывать посланного им по пожарной лестнице милиционера. Федька затаившийся за подоконником не высовывался и наугад плевал через разбитое окно, пытаясь наудачу кого-нибудь зацепить. До мента карабкавшегося по лестнице, казалось, ему и дела не было, а между тем мент поднимался все выше и до окна оставалось всего ничего. Но тут вдруг раздался жуткий скрежет, лестница переломилась, гвозди на которых она крепилась полезли из стены, лестница отходя от стены начала заваливаться вниз и через несколько мгновений рухнула в заплеванные лопухи вместе с карабкавшимся по ней сотрудником милиции.

Федор злорадствовал , не зря он мучился подпиливая лестницу и расшатывая гвозди в стене устраивая западню для непрошеных гостей. Было ясно, Федор так просто не сдастся и чтобы избежать дальнейших насмешек жильцов облепивших окна своих квартир, решили менты ОМОН вызвать.

Буквально через полчаса во двор въехал фургон с зарешеченными окнами, из которого посыпались зелёные человечки в масках и с грозными криками бросились в дом, но не успев подняться на второй этаж устроили кучу- малу на лестнице, поломав тяжелыми ботинками пару ступеней и скатившись гурьбою вниз.

Так бы и бегали наверное туда – сюда , если бы не ошибка самого Федьки, в пьяном угаре с самого начала решившего ,что его атакуют марсиане, с целью выкрасть его и надругаться по полной. Вышел он позлорадствовать над сбившимися внизу зелеными человечками, да не удержал равновесие, скатился по раздолбаной лестнице прямо к омоновцам в руки и был моментально скручен.

Пять минут спустя цирк был закончен, ментовская братия уехала, оставив недоумевающих жильцов злополучных домишек, не понимающих за что Федьку повязали.

Лишь позже выяснилось, что Федька бабу свою порешил, да на заводе в цехе под полом спрятал железной плитой привалив, чтоб домой не вернулась.

Ну, а прелюдия к этой истории была такова: прожрал как-то Федька в столовке лишнюю десятку, да жене то с дуру и поведал о дороговизне заводского обеда, та, конечно – же, в крик

– Сука, все жрешь, как скотина, денег на тебя не напасешься, поди пропил все деньги опять, худой, как дистрофик!

Федор , конечно, хоть и действительно на дистрофика походил, но работал как вол, а жрал, как бычара. И недоверие это сильно его задело, да так, что схватил он железный прут попавший под руку, да и огрел женушку по хребтине, не рассчитал малость правда…

Короче, делать нечего – спрятал он свою Нюрку от людских глаз подальше, да домой побрел. Сказав соседям, что жена уехала к заболевшей матери в деревню, Федор ударился в запой, то ли от горя, а то ли от радости. Скорее просто со страху. Федька пил, время шло, начал трупец под полом подгнивать и запашок мерзкий распространять. Особо сначала не беспокоились, думали мышка в щели под полом сдохла, но мышка смердила не по-мышиному. Нюра со своими ста двадцатью килограммами старалась вовсю, дабы напоследок еще людям подговнить. Вообщем, надоело когда всем это, пол разобрали и конечно же ошалели. Так и получилось , что недолго Федя горевал, недолго женушка смердила…

Федьку соседи жалели, хоть и алкаш был, но жизнью своей разбавлял угрюмо – синюшное бытие пролетарского дворика. Чего только стоила история приключившаяся с Федькой и Васькой Николаевым – отцом Вована – произошедшая с ними по дороге в «медотель», или же в вытрезвитель по научному.

Было это прошлой зимой, но подробности тех дней, поведанные отцом Вовчик помнил хорошо.

************