Czytaj książkę: «Аферисты. BIG-ЛАЖА-TOUR, или Как развести клиента на бабло»
Глава 1
Утром 25 февраля Вадиму Ларчикову сообщили, что Ледяной отель во французском Куршевеле, куда он лихо продал двенадцать путевок, растаял из-за резкого потепления в тамошних краях. Форс-мажор чертов. Придется возвращать деньги. Думать об этой неприятности не хотелось, и в полуоткрытую дверь спальни Вадим подсматривал за Дашкой. Это несколько успокаивало.
Разлегшись на полу, та ковырялась в своем игрушечном кухонном наборчике из «Ваnаnа-мамы», чистила и протирала сковородки, кастрюльки, разливала по кружечкам чай. И рассказывала кукле Маше, фаворитке, про свою горькую семейную жизнь (Дашка вышла замуж за Димку около девяти месяцев назад). Рассказывала как-то по-особенному, словно сказку на ночь читала:
– …И вот сон снится: мы мчимся на бричке, небо грозовое, черное-черное. И тут на дорогу выскакивает сотня рыжих лисичек – как я! – маленьких таких, уши остренькие. Я кричу Диме: «Стой, стой! Не дави лисиц!» А он ничего не слышит. Он ничего не слышит. «Опа-азды-ва-ем!..» – только кричит, – поправила задравшееся платьице куклы. – Ну скажи мне, куда он все время опаздывает, куда летит?
«Вот дура-лисичка!» – с раздражением подумал Вадим. Три дня назад Димка Курляндцев вылез из очередного запоя и спешил до запоя следующего подчистить свои изрядно запущенные дела. Он был куратором нескольких галерей, продвигал работы московских художников-концептуалистов на западный рынок, издавал журнал интерпретационного искусства под хлестким названием «Темные люди», выходящий, впрочем, крайне редко. А в перерывах между всей этой суетной беготней устраивал на дому что-то вроде публичных дискуссий. Благо квартира в бывшем цековском доме на Большой Бронной, завещанная Диме дедушкой – крутой шишкой при Хрущеве (Вадим снимал здесь комнату), – позволяла вмещать целую роту богемных персонажей. Особенно забавляла Ларчикова одна долговязая девица, полупрозрачная от диет. Вылитая Твигги1. Она упорно принимала его за личного Димкиного секретаря и, появляясь неожиданно, словно голубь в окне, на пороге его сингла2, истерично кричала:
– Это надо непременно записать! Это будет очень интересно потомкам! Почему вы не идете к нам?
И Вадим как-то действительно заглянул на их сборище. Прихлебывая чай (друзья знали о болезни Курляндцева, поэтому спиртные напитки находились под запретом), гости слушали мохнатого, похожего на Льва Бонифация, молодого человека. Это был импровизированный спич о Родине. Запомнилась наизусть одна довольно длинная и заумная фраза оратора, странным образом осветившая давнее стремление Ларчикова пребывать, как Фигаро, то тут, то там: «Если говорить об индивидуальных ощущениях, то я нахожу, возвращаясь, это место постоянно разным: то дискомфортным и плохим, то эйфорически замечательным. Может быть, все объясняется тем, что это место пока не стало никаким, оно, как эмбрион в материнской утробе, постоянно меняет свои облики. В результате я нахожусь в состоянии, когда не могу постоянно жить здесь, но и на Западе оставаться не могу. Маятникообразная ситуация».
Дашка, не вставая с пола и не выпуская из рук фаворитку, бросила Вадиму:
– Подслушивать вообще-то нехорошо. Просто неприлично! Даже Маша покраснела. – И она ткнулась орбакайтевским носиком в бледное лицо куклы. – Сейчас какой-то мужик придет. Он из Израиля. Дима просил встретить и напоить чаем. А мне неохота. Встреть, а? И тогда я тебя прощу за подглядывание. А так не прощу.
– Да встречу, блин! – рявкнул Ларчиков, его бесило, когда Дашка впадала в детство больше чем на десять минут.
До прихода гостя стоило бы прозвониться по растаявшему в Куршевеле отелю, но заскулил домофон.
– О, это Израиль! – воскликнула лисичка.
Глава 2
Ларчиков поступил на работу в «Пантера-тур» по рекомендации Любы Гурской, своей бывшей одноклассницы, приехавшей в Москву из Краснодара лет на шесть раньше Вадима. Гурская долго болталась в секретарях, но однажды, редкая красавица с влажными немигающими глазами и губами цвета фуксии, еще в школе получившая за свою неуступчивость прозвище Любка-Кремень, все же пересилила себя и поужинала бараньими ребрышками с гендиректором «Пантеры». За этим последовало резкое повышение Любы в должности – она поднялась до зама. А выражение «пойти по ребрышкам» стало крылатым в туристической тусовке Москвы, наряду, скажем, с фразой «отель минус три звезды», означающей катастрофические условия проживания.
Так вот, очутившись в столице, Вадим после первых обломов сразу позвонил Любе. С пятого по восьмой класс они сидели за одной партой, были влюблены друг в друга, и поэтому, как считал Ларчиков, Гурская не могла не помочь. И он не ошибся. Любка нашла ему комнату у бабки, а затем устроила в свою фирму. Само это устройство было произведено по-хитрому, но только чуть позже Вадим оценил всю дальновидность старой знакомой: Гурская не рекомендовала Ларчикова напрямую, она просто соврала шефу, что его добивается по телефону некий молодой человек «с большим опытом работы в ведущей провинциальной турфирме». Ариэль Михайлович поговорил с кандидатом около трех минут и, даже не заглянув в его паспорт с краснодарской пропиской, взял в отдел бронирования, где как раз освободилось место.
Итак, хитрый ход со звонком «с улицы» Вадим оценил чуть позже, когда Люба предложила ему провернуть одну аферу. «Пантера-тур» специализировалась на деловых поездках и продаже билетов, сотрудничая с крупными корпоративными клиентами. Затушив окурок в раковине, Люба обрисовала Вадиму свой план. Гениальный и простой, как бараньи ребрышки.
Их контора торговала билетами почти всех авиакомпаний, имеющих филиалы в Москве. Те предоставляли пустые бланки, а «Пантера», сбагрив часть билетов, раз в месяц перед ними отчитывалась. И отправляла на счета какой-нибудь немецкой «Люфтганзы» или голландской KLM деньги – за минусом комиссионных, разумеется.
Незаполненные бланки хранились в сейфе. Однако из-за общей безалаберности, царившей в офисе по вине самого Ариэля Михайловича (он имел еще сеть зоомагазинов в Москве и турфирме уделял внимание постольку-поскольку), ключ от сейфа все время торчал в замке. Посему и доступ к ценным квиточкам, за пропажу каждого из которых авиакомпании сдирали штрафы в размере нескольких сотен долларов, имел любой работник «Пантера-тур».
В тот день, когда Гурская излагала свой план, из представительства американской табачной фирмы пришел факс: десять служащих хотели попасть на традиционный бразильский карнавал и просили оформить им бизнес-класс на рейс Москва – Рио-де-Жанейро и обратно. По замыслу Любы, Ларчиков должен был позвонить америкосам и объявить, что «Пантера-тур» меняет свои банковские реквизиты и поэтому временно принимает наличные. И что он готов приехать в их контору, отдать билеты и забрать кеш. Билеты стоили пять тысяч долларов каждый, и сумма выходила кругленькая – пятьдесят штук. Вадим набрал номер. Клиенты хмыкнули, но согласились – они привыкли к российскому бардаку.
Когда все ушли обедать в «Елки-палки» (Ларчиков, маявшийся гастритом, питался одним инжиром, присланным мамой из Краснодара), он вынул из сейфа пустые бланки авиакомпании «Дельта» и сунул их в журнал «Большой город», который, в свою очередь, запер в ящике стола. После работы, когда офис обезлюдел, Вадим забронировал десять мест до Рио и обратно. Заметив, что у него дрожат пальцы, отхлебнул из медной фляги, подаренной армейскими друзьями в честь «ста дней до приказа», пару глотков дешевого молдавского коньяка. Дрожь унялась.
Заполнив бланки билетов, Ларчиков, как и положено по инструкции, вырвал из каждого зеленые и розовые купоны. Зеленые для отчета отправляли в авиакомпании, розовые оставались в агентстве. Рискованные манипуляции заняли примерно полтора часа. С Любой у него была договоренность, что, прежде чем ехать к заказчикам, он позвонит ей из телефона-автомата. Прихватив билеты и избавившись от всех купонов, Вадим поспешил к ближайшей станции метро.
Гурская, хихикнув в трубку, похвалила Ларчикова и сказала, что после операции будет ждать его в своей «хонде» возле «Седьмого континента», в двух шагах от офиса табачных королей. Поделив деньги, они должны были определиться, как им жить дальше, да и вообще отметить удачную аферу.
– Впрочем, тьфу-тьфу-тьфу через левое плечо! – воскликнула суеверная еще со школы Гурская.
Кстати, они и расстались из-за Любкиного суеверия. В восьмом классе платонические отношения стали переходить в чувственные, тактильные. Вадим касался ее руки под партой, особенно на какой-нибудь ненавистной геометрии, – это успокаивало. Прижимался будто невзначай в троллейбусе, завязывал кончики прядей в дьявольские узелки, чтобы потом самому старательно распутывать, задевая шею и плечи. Плавно, неумолимо они приближались к взрослому миру, карту которого изучили в этих местах уже достаточно хорошо. Все изменил случай. Точнее, желтый цвет. Вадим как-то пригласил Любу на фотовыставку «Екатеринодар в начале ХХ века». Терпеливо ждал ее у дверей галереи с желтой розой в руке. Лицо девушки вдруг изменилось при встрече. Розу она не взяла. Прошли в зал, и тут Люба покачнулась, и Ларчиков еле удержал ее на ногах. «Ты специально меня сюда затащил? – воскликнула она. – Эта дурацкая желтая роза, эти дурацкие пожелтевшие снимки!» – «А что в них плохого?» – изумился Вадим. «Желтый цвет к измене, идиот!» И на следующий день Люба пересела за первую парту к Сереге Хургину…
Все прошло благополучно. Американцы, которых Ларчиков считал людьми практичными, рациональными, оказались на деле натуральными лохами из якутской глубинки. Наскоро проверив билеты, они вынули из сейфа пачку долларов, расплатились с Вадимом и, похлопав его по плечу, дали пятьдесят рублей на чай. За курьерские, видимо, услуги. Сжимая в правой, вспотевшей от волнения руке «дипломат» с пятьюдесятью тысячами баксов, а в левой – купюру достоинством в пятьдесят рублей, Ларчиков покачался из стороны в сторону, изображая весы. И исчез, как фотовспышка, под дружный хохот веселых америкосов.
Но, собственно, янки и не пострадали. Как справедливо заметила Люба, когда они уже сидели в тихом уголке ленкомовского «Трама», где мерцали свечи на столиках, на растянутом экране валял дурака Чаплин, а в отдалении, возле бара, играло механическое пианино, американцы-то в свой Рио-де-Жанейро улетят. Непременно улетят, ведь билеты не фальшивые. Но вот «Пантера-тур» – вынь да положь пятьдесят тысяч долларов!..
– Так ты хочешь все деньги стырить? – удивился Ларчиков.
– Тихо, тихо! – зашикала на него Гурская. – Понимаешь, Вадим, у меня принцип такой: если воровать, то по-крупному, если трахаться, то с королем.
– Значит, мне, как всегда, ничего не светит?
– Будет видно к концу вечера, – ответила с таинственной улыбкой Люба.
Затем они стали обсуждать, как замести следы. И вот тут-то Ларчиков впервые оценил кутузовский склад ума Гурской. Она не только не запалилась в конторе с рекомендацией будущего афериста (то есть его, Ларчикова), но и заранее оформила Вадиму двухнедельную путевку в Анталию. Но самое главное – навела на «Пантера-тур» налоговиков.
– Думаю, у Ариэля завтра будет такая головная боль, что он долго не хватится пропавших бланков. Попомнит он мне эти бараньи ребрышки! – заключила Гурская довольно зло.
…Под действием виски Вадиму показалось, что Чаплин сошел с экрана и переместился за механическое пианино. Играли мелодию из «Огней большого города». Играли скверно. Пора было уходить, и Ларчиков, коснувшись руки бывшей одноклассницы, сказал то, что в таких случаях обычно и говорят:
– Может, поедем ко мне?
Люба руки не отняла, но попыталась отшутиться:
– У твоей бабки нет горячей воды. Вот купишь квартиру в Москве…
– Я после Анталии сразу уеду в Краснодар, – оборвал ее Вадим. – Ты не в курсе – у нас дом сгорел. Папаша пьяный покурил в постели. Сейчас живут у родственников. Поэтому квартиру я хочу купить там, на исторической родине.
Гурская наморщила лобик.
– Ну хорошо, я тебе по-другому объясню. – Она зажгла зубочистку от оплывающей свечи. – Секс без любви не приносит мне удовольствия. Более того, он вреден. Да! Не веришь? Есть даже такая теория, мне один биохимик рассказал. У влюбленного человека в мозгу выделяются особые гормоны, под их воздействием он испытывает перманентное чувство полета. В постели, во время оргазма, вдобавок к этим гормонам в кровь влюбленного попадает еще какая-то ерунда… Не помню, как называется. И наступает высшая стадия наслаждения, сопровождаемая сильнейшей оздоровительной инъекцией! А секс без любви, напротив, опустошает. Вот такая взаимосвязь.
– Бред, цинизм и очередное суеверие, – пробормотал Ларчиков и тут же подколол: – Впрочем, теперь твое прозвище Любка-Кремень имеет хоть какое-то идеологическое обоснование.
– Прозвище у меня с восьмого класса, если ты помнишь, а с биохимиком я совсем недавно познакомилась, – не поняла шутки Гурская и, пододвинув к себе «дипломат», добавила: – Деньги разделим в машине. Тебе двадцать тысяч, мне тридцать. Я все-таки мозг операции.
– Спорить не буду. Хотя, если что, сидеть мне, ты же понимаешь. Впрочем, надеюсь, ни в Анталии, ни в Краснодаре меня искать не станут.
– Я обещаю: тебя нигде и никто не будет искать!
…И снова как в воду глядела. Ариэль Михайлович, еле откупившись от налоговиков, в милицию по поводу аферы с билетами обращаться не стал. По-тихому расплатившись с долгами, он ликвидировал «Пантера-тур» и занялся своими ненаглядными зверюшками. Гурская сообщила об этом Вадиму, осторожно позвонившему из Турции, с ехидным юмором: мол, от африканских партнеров как раз поступила выгодная партия краснозадых макак.
Глава 3
Закрыв по просьбе Даши дверь в спальню, где она, как дитя малое, нянчилась со своей фавориткой, Вадим пошел встречать израильского гостя.
Взъерошенный человек в черном, до пят, пальто, похожем на поповскую рясу, радостно улыбнулся и хохотнул:
– Морозно тут у вас! Не ожидал!
Вкатился в холл снежным комом, протянул Ларчикову кожаный баул и решительно двинулся в ванную. Вадим, слегка оторопев, кинул ему в спину:
– Тапочки не желаете?
Он был сегодня дежурным по квартире, с утра отдраил пол и теперь с досадой смотрел на дорожку следов заморского варяга. Вдруг из ванной раздался колоритный баритон «попа», а затем, к еще большему изумлению Ларчикова, дрелью засвирестел душ. Гость вел себя довольно бесцеремонно. Наконец он появился на пороге кухни, держа свое пальто бережно, будто скрипку.
– Куда можно определить? Оно мокрое.
– В коридоре есть вешалка. Я Вадим, а вас как, простите?
– Лев Фрусман. Ты извини, Вадик, я сейчас повешу пальто и все объясню. Я, кстати, думал, что ты Дима.
Через минуту Фрусман вернулся.
– Четыре часа терпел в самолете, – начал он рассказывать с неким азартом. – Там какие-то гады все унитазы забили газетами. А в Шереметьеве, в этом отстойнике, зашел – там вообще кошмар! Плавает все по полу. Мама дорогая! Так что извини, попользовался. И я там вытерся розовым полотенцем, ничего? Оно показалось мне ничейным.
– Ерунда, – ответил Ларчиков, скрежетнув зубами. Розовое полотенце принадлежало ему.
Фрусман сел, с удовольствием подтянул к себе чашку чая, блюдо с сушками и продолжил:
– Что интересно, Россия всегда ассоциировалась у меня с дерьмом. В минуты, так сказать, ностальгии. Отец летчиком работал, и мы часто переезжали. Жили в малюсеньких городках, некоторых даже на карте не было. – Гость звонко отхлебнул чай. – Вот, к примеру, в Орске жили. Дома там в основном двухэтажные, старой постройки, их еще пленные немцы строили, и скверно, гады, строили, потому что канализация постоянно забивалась. И вот как-то в очередной раз возникла проблема с сортиром. Сосед наш, дядя Гера, мордастый мужик, механиком работал, вызвался помочь. Прямо с полетов привез «воздушку»… Это машина такая, с кучей заряженных сжатым воздухом баллонов. Систему тормозов в самолете заряжать, еще какую-то хрень… Пригнал, значит, прямо с аэродрома и говорит: «Сейчас продуем всю вашу гнилую немецкую систему! Никакого говна не останется!» Вставил шланг в унитаз и открыл вентиль. А там давление сто пятьдесят атмосфер. И смотрим: все в унитазе вдруг зашипело, зачмокало, захрюкало – такие схватки у свиноматки!.. Похрюкало-похрюкало. И – тишина.
– Прочистилось? – не удержавшись, спросил Ларчиков.
– Прочистилось! По крайней мере, нам так показалось. Но тут звонок в дверь. Соседи с верхнего этажа. Они нас быстро вычислили, потому что видели машину и шланг… Там бабулька сидела на унитазе, божий одуванчик. Газетку рвала. И это… когда дядя Гера вентиль включил, бабульку приподняло – и сдуло… сдуло с унитаза!..
С минуту Лева загибался от смеха, будто пальма во время хамсина3. На его визги и всхлипы пришлепала из спальни Дашка. Вид у нее, в мужской байковой рубашке, широких штанах – милитари с гроздьями карманов, был озябший и хмурый.
– Вы чего тут шумите? Добрый день! Или как там у вас… Шалом!
Берестяное блюдо грохнулось на пол. Хохоча, Фрусман стал все собирать.
Выглянуло солнце, и рыжие волосы Дашки словно наэлектризовались.
– А в Израиле всегда солнце? – вдруг спросила она.
– Ну, почти. Жутко надоело! – Фрусман подул на сушки, аппетитно хрустнул. – Провоцирует раковые заболевания. Рак кожи поголовно.
– Да ладно вам – рак кожи! – Лисичка недоверчиво покосилась на Леву. – А я не могу без солнца. Я просто здесь подыхаю. В Москве солнца вообще нет.
– Это ты загнула, – возразил Вадим. – Летом очень даже часто бывает.
– Ну да. Но зимой… Зима здесь ужасная. Это дебильное небо, как железный обруч, давит на мозги. И пьют у нас оттого, что нет солнца. Вот мы с Димкой были в Коктебеле – он там почти не пил.
– А что, Дима сейчас сильно пьет? – насторожился Фрусман.
– Да нет. – Дашка подтянулась к окну. – Так, бывает иногда. Когда совсем холодно. Вы лучше расскажите про Израиль. Там, наверное, замечательно?
Лева поморщился:
– По-разному. Так себе страна. Провинция, местечковые нравы. Устроиться сложно, работы нет.
– А легко получить израильское гражданство? – поинтересовался Ларчиков. – Ну, чтобы двойное было – российско-израильское.
– Что значит «легко»? Во-первых, ты должен быть евреем или женатым на еврейке. А во-вторых, надо какое-то время постоянно жить в стране. Какое – не знаю.
– Господи, почему я не еврейка? – вздохнула Дашка. – Жила бы сейчас на Мертвом море.
– У этой бочки рассола? – хмыкнул Лева.
И рассказал одну историю, странную, неправдоподобную…
Дело было на съемках российско-израильского фильма «Пришелец», Леву пригласил туда по дружбе ассистент режиссера. Съемки – это ведь сплошное море удовольствий! Хотя лучше бы загорали на Красном, чем на Мертвом.
Сюжет картины был просто чумовой (возможно, поэтому «Пришелец» так и не вышел на экраны. И еще Леве совершенно непонятно, почему фильм снимали на Земле обетованной, а не, скажем, под Иркутском).
Итак, далекие и дикие языческие времена. Весной, в день праздника борозды, глава рода обеспокоен выбором самой красивой девушки. Перед севом, по древнему варварскому обычаю, он должен прилюдно оплодотворить счастливую избранницу на пашне. Этот символический жест является залогом знатного будущего урожая. Обряд свершился, и мужчины рода начинают смертельную борьбу за то, чтобы взять в жены «безвинно оплодотворенную». Борьба действительно идет не на жизнь, а на смерть. Но тут внезапно появляется… пришелец из космоса. Он выходит из неопознанного летающего объекта, берет за руку «оплодотворенку» и ведет ее на круг танцевать какой-то языческий танец. Мгновенно влюбившись, девушка безропотно следует за пришельцем. Потом у них случается приступ инопланетной любви. Таков вкратце сюжет картины.
Роль пришельца исполнял очень молодой и миловидный актер Леонид Суздальцев. Главную героиню – «оплодотворенку» – играла Наталья Рудакова, студентка ВГИКа. У Наташи с партнером сложились обычные деловые отношения. Съемки вообще проходили спокойно, весело, четко по графику.
Но однажды случилась невероятная вещь. Поздно ночью Наташа и Леонид стояли возле языческих избушек, специально выстроенных для съемок картины, в которых вся киногруппа, кстати говоря, и жила. Обсуждали прошедший день и завтрашний, перечитывали вслух какие-то куски сценария. И тут неожиданно скрылась луна и читать стало совершенно невмоготу. Темно – хоть глаз выколи и так тихо, что слышен малейший всплеск, вздох, зевок и потягушечки Мертвого моря.
Места там – библейские, мутные, шальные. И Наташа, честно говоря, слегка сдрейфила, несколько раз перекрестилась и взяла Леонида за руку, а тот вдруг ткнул пальцем в небо.
Где-то далеко, на самом краю, появилась светящаяся, очень четкая точка. Вначале им показалось, что падает звезда. Но точка медленно приближалась, и по мере приближения все очевиднее становилась ее ровная, выверенная сферическая форма. На некоторое время вдруг опять стало светло.
Представьте себе состояние двух актеров, трезвых, никогда не стоявших на учете в психдиспансере, днем отыгравших примерно такую же сцену с НЛО на съемках художественного фильма, а ночью… И тут они так истошно завопили, что все спящие кинодеятели – от уборщицы до режиссера – вывалились из своих избушек буквально через полминуты. «Что, что случилось?!» Но впрочем, все тут же сами и увидели. И рот раскрыли от изумления. «Ущипните меня, – пробормотал Леонид. – Может, это они за мной прилетели?»
От НЛО, а в то, что это был НЛО, не верила только местная арабка-уборщица, шептавшая на своем арабском какие-то заклинания, шло два мощных луча-столба желто-свинцового цвета. На медленном ходу НЛО проплыл над их языческой деревенькой, и в один из столбов на секунду попали Наташа и Леонид. Нет, с ними ничего страшного не произошло, они не вспыхнули, как факелы, но вдруг, не сговариваясь, слепо, будто лунатики, они пошли следом за летающим объектом.
НЛО двигался над Мертвым морем. Наташа и Леонид молча разделись донага и вступили в соленую маслянистую воду. И поплыли, держа за ориентир желто-свинцовый луч. Точнее, они как бы даже и не плыли – не ощущалось никакого сопротивления выедающей глаза воды, в которой не живет ни единая тварь. Это было нечто вроде полета над Мертвым морем в сопровождении НЛО…
Тут Лева Фрусман неожиданно прервался и с хитрецой посмотрел на Дашу.
– Ну и что, что было дальше? – нетерпеливо выпалила та, с ума сходящая по всяким бредням и сказкам.
– А нашли их трупы в открытом море, – усмехнулся Лева. – Точнее, два огромных куска кристаллизированной соли. Один – нежно-розового, другой – бледно-голубого цвета. Соответственно – Наташа и Леонид. Я своими руками щупал! Такие кристаллы, с человеческий рост, распиленные пополам, самых разных оттенков, продают в тамошних магазинах как сувениры по три тысячи пятьсот шекелей. Около семисот долларов, короче. Вот такая грустная история.
– Ты, Лева, поаккуратней с девичьей психикой, – заметил Ларчиков.
– А что такое?
– Ну какие НЛО, какие соляные трупы? Даша же во всякую чертовщину верит. Она фильм «Гарри Поттер и Кубок огня» раз десять смотрела.
– Тринадцать, – уточнила лисичка и снова заканючила: – Ой, блин, как я хочу на Мертвое море! Хочу! Хочу!
