Czytaj książkę: «Повесть о чистом небе»

Czcionka:

История предков всегда любопытна
для того, кто достоин иметь отечество.
Н.М. Карамзин

Уважаемые читатели!

Представляю Вам книгу «Повесть о чистом небе», написанную в год восьмидесятилетия Великой победы советского народа в Великой Отечественной войне.

Книга достоверно повествует о буднях советских летчиков, боровшихся с германскими нацистами во время войны. О их мужестве и героизме, проявленных в ходе боев, беззаветном служении Родине, о любви и дружбе, о тяготах и трудностях военной службы, стремлении и способности их преодолевать.

Герои книги являются настоящим примером для всех поколений в готовности пожертвовать собой при защите Отечества и огромной любви к России.

Книга вызовет несомненный интерес и читается на одном дыхании.

Вечная память и поклон участникам Великой Отечественной войны, спасшим человечество от коричневой чумы, подарившим Миру свободу и саму возможность жить.

Президент Российской Ассоциации Героев

Герой Российской Федерации

генерал-полковник В. Шаманов

Н.М. Карамзин.

Глава 1
(Пролог)

17 сентября 1933 года

– Цыц! Тихо… не шебурши ты! – цыкнул Коля Гулаев своему другу Паше и легонько толкнул его острым мальчишеским локтем.

Под покровом ночи две невысокие фигуры миновали пещеры с винными складами. Остановились, заговорщицки огляделись, свернули с пыльной проселочной дороги и, чуть пригнувшись, двинулись в сторону колхозного виноградника.

– Коль, зырь! Вроде и охраны никакой нет, дело-то плёвое, получается, – игриво произнес Паша шепотом, осматривая ровные ряды винограда.

На налитых за лето зрелых плодах темно-синего цвета едва различимыми искорками играли блики лунного света. Сентябрь выдался теплым, хоть и ветреным, поэтому сейчас ребята слышали только трепет пятиконечных резных листьев да гул Гремучих родников, сбегающих по крутому склону в Дон. Виноградник пережил гражданскую войну и достался колхозу станицы Аксайской в наследство от казачьей вольницы. Сколько ему лет и когда он был высажен, никто точно не знал. Старики сказывали, что сия лоза помнила еще атаманов Платова и Мартынова. Тем временем подростки залегли за невысоким кустом с края дороги и аккуратно осматривали сельхозугодья.

– Та гроздь, что нам нужна, во-о-он там, – шмыгнув носом, протянул Коля и указал рукой на дальний край насаждений. – А если ты, Пашка, присмотришься, то заметишь маленькую белую точку, словно бусинку. Это рубаха деда Федьки. Его стеречь подрядили. Дело-то важнецкое, – с серьёзным видом произнес он.

Действительно, дело было нешуточное. Еще летом руководитель Аксайской сельхозартели заприметил необычайно большую гроздь винограда. Лето шло, а гроздь всё росла и наливалась. Вскоре слух о гиганте облетел ближайшую округу. Смотреть на чудо природы приезжали из соседних станиц и даже из Ростова. В итоге на общем собрании артели было принято решение отвезти гроздь на выставку, да не абы куда, не в район или областной центр, а прямиком в столицу СССР. На первую в Союзе Выставку достижений народного хозяйства. Дело оставалось за малым – дать плодам пару-тройку дней для дозрева. После срезать и аккуратно доставить в Москву.

– Ну и зрение у тебя, ей-богу! Я сколько ни смотрю, не вижу, – недоумевал Паша, почесывая затылок. Он попробовал прищуриться, но тщетно: белую бусинку было не разглядеть.

– А теперь? – снова подтолкнул его локтем товарищ, указывая пальцем между рядами.

– Точно, движется что-то белое… как песчинка… во дела… – воскликнул от удивления малец.

– Да тихо ты! – шикнул Коля и продолжил: – Значит так, слухай внимательно и запоминай. Заходишь справа, идёшь вон по тому ряду, третьему от нас. Тихо идёшь, как кот на лапах, а как только деда увидишь, свистишь что есть мочи. Чтобы аж уши вяли. Все одно что Соловей-разбойник. Как он на тебя двинет, сразу улепётывай. Надо, чтобы он за тобой погнался. Остальное – моё дело. Понял? – Коля сдвинул брови и сосредоточенно смотрел на товарища. В минуты предельной концентрации лицо мальчика становилось не по годам серьёзным, словно голова взрослого мужчины каким-то неведомым образом оказывалась на ребяческих плечах.

– Понять-то понял… Но как же влетит нам с тобой, Колька, коли поймают! Может, ну её, эту виноградину? – поникшим голосом молвил парнишка, поджав нижнюю губу.

– Донцы не раки – задом не пятятся, давай вперёд, Паня! – подбодрил друга Гулаев и подтолкнул Павла в спину, а сам нырнул в левый ряд виноградника и, пригнувшись, аккуратно ступая босыми ногами по жухлой траве, пошел вперед.

«Вот Полинка очумеет, – думал про себя Коля. – С утра с перины встанет, потянется… глядь, а на подоконнике гроздь размером с арбуз. Выбежит на крыльцо, а тут я с тростинкой меж зубов. Оперся на забор, да так медленно… нехотя слова вывожу: “Что, Полька, видала, что тебе принес? Для тебя ничего не жалко”», – прокрадываясь сквозь густые лозы, мальчишка улыбался. Он знал, что завоевать сердце станичной красавицы будет не просто. Тем более ему. Лицом не дурен, но и не красавец. Ростом низок. Непослушный кудрявый чуб всё норовил налезть на глаза, придавая его образу, как ему казалось, комичность. Ну, ничего, лихостью возьмем. Такой подарок ей во век не забыть, верно его дед подметил, что такая гроздь «раз в тыщу лет родится»… Так думал про себя Коля, и чем ближе была цель, тем он ниже пригибал голову, чтобы не выдать своё приближение пожилому часовому.

Улыбка исчезла с его лица, только тогда, когда он услышал отчаянный протяжный свист, а следом грозный раскатистый крик. После безмятежной тишины ночи он казался особенно жутким. Дед Федот, видно, перепугавшись, закричал, что есть мочи:

– Анчихрист! Тьфу! Стрельну сейчас! Туды-т твою налево!

Гулаев видел, как старик, несмотря на преклонный возраст, проворно прыгнул в соседний ряд и вскинул ружье. Послышался треск, Пашка от страха стал улепетывать прямо сквозь заросли, боясь попасться деду в прицел. Времени на раздумья не было.

Коля со всех ног бросился к заветному кусту. Прямо на бегу он сорвал огромную гроздь и сунул её под рубаху. Бежать стало неудобно, виноградное пузо тяжело повисло между ремнем и грудью. Добыча на бегу стала подпрыгивать вверх-вниз, скорость заметно снизилась… «Главное не упасть и не подавить ягоду, – думал про себя Колька. – И не попасться, – мелькнула еще одна мысль в голове…

– Ну скотиняки! Потроха собачьи! – слышал он сзади разъярённый крик деда Феди.

– Ба-ба-а-ах! – раздался громкий выстрел.

Сердце в груди неистово заколотилось. Пришлось тоже нырнуть в заросли. Лоза и ветки стали больно бить по лицу. Рукав разорвался, зацепившись за прочный сук. Следом штанина с треском разошлась по швам. Всё вокруг замельтешило: ветки, лозы, звездное небо сменяли друг друга, следом появилась знакомая просёлочная дорога, ведущая в станицу. За спиной остался обширный виноградник, осиротевшая без крупной грозди лоза и тяжело дышавший от ярости и досады старик-часовой. Остановился Коля только спустя минут пять в тот момент, когда уткнулся руками в забор родного куреня.

Тут, в тени каштана, уже поджидал Пашка. Взмокший от пота, с расцарапанным ветками лицом и порванной рубахой он переводил сбившееся дыхание, опершись руками на колени.

Коля вытер рукавом мокрый лоб, с минуту постоял, пытаясь отдышаться после длительного забега, потом достал из пропитанной виноградным соком рубахи то, что осталось от некогда огромной грозди.

– Эх-х, Пашка. Засада, – вздохнул Гулаев и с яростью топнул ногой.

В руках были раздавленные ягоды, превратившиеся в бесформенную виноградную массу.

– Еще какая! – подтвердил мальчишка, осматривая разорванную сорочку и едва сдерживая слезы. – Что я мамке-то скажу? Рукав вон почти совсем отошел, на соплях держится.

– Да не дрейфь ты. Сейчас я тебе свою запасную вытащу. Только тихо. – Николай приложил указательный палец к губам.

– Да на кой она мне? Ты же вон на голову ниже почти, – сокрушался Павел, не обращая внимания на друга, продолжал осматривать одежду, превратившуюся в рваные ошмётки.

– Нехай сойдет, пока твою заштопаем. Не сильно-то ты меня и выше, так вершка на два – не больше.

Коля шмыгнул в калитку и через пару минут вынес свежую белоснежную сорочку. Пашка переоделся. Рукава, конечно, были коротковаты, но деваться некуда. Возвращаться домой без рубахи казалось Паше смерти подобно, тут уже пахло не розгами. Тут уже можно было получить казачьей нагайкой. Боли парнишка боялся сильно, даже при одной только мысли о длинном кожаном кнуте, которым погоняли коней при езде верхом, перед глазами мутнело.

– Ладно, Коль, давай, до завтра! Авось обойдётся, – с надеждой в голосе произнёс Пашка. Друзья обнялись и разошлись по домам.

На следующий день увидеться им было не судьба. С утра мать нашла под крыльцом свернутую рубаху в виноградном соке и помятую растрёпанную гроздь. Отец все понял сразу, еще до того, как по станице разнесся слух о ночном происшествии. Надо заметить, что кожаная казачья нагайка Дмитрия Гулаева, отца Коли, в то утро изрядно поистрепалась. Гулаев-младший же следующие три дня кушал стоя и отказывал себе в удовольствии сидеть на любимой лавочке в тени каштана. Во время того, как нагайка раз за разом опускалась на тело мальчишки рассекая воздух, раздавался резкий свист. Его мать стояла в это время за дверью спальни и тихонько плакала, вздрагивая и кусая губы при каждом щелчке о нежную мальчишескую кожу. Несмотря на нестерпимую боль, расплывавшуюся по всему телу словно ударом тока, Коля не проронил ни слезинки, да и вскрикнул от силы пару раз при самых хлёстких ударах. Малец что есть силы старался сдержаться, чтобы не показывать слабость, хотя кожаный кнут оставлял на теле жгучие багровые полосы. Отец оценил упрямый и твердый сыновий характер и, приложившись крайний раз, довольно усмехнулся в усы.

Дед Иван, тоже слушавший звуки экзекуции неподалёку, отправил Колину маму в соседнюю спальню. Строго погрозив дочери пальцем. «Не хватало, чтобы еще жалели казака, не малец уже», – гаркнул он на женщину. После того как отец вышел из дома и ушёл на работу, дедушка взъерошил внуку волосы и произнёс:

– Добрый казак растёт, наша порода, такую ничем не вытравишь. – Внук в ответ молчал, вытирая рукавом искусанные губы. Дед же положил широкую ладонь на макушку мальчика и добавил: – Лихо ты этот налет устроил. По-нашему, по-казачьи. Федька-сторож до сих пор как мел белый, – старик усмехнулся, приглаживая длинную седую бороду, и вышел во двор.

Выйдя за калитку, он уселся на лавочку и с довольной улыбкой закурил свою старенькую трубку, набитую крепкой махоркой.

* * *

Недели через две после этих событий недобрая слава Кольки Гулаева стала потихоньку стираться из народной памяти. Как назло, его приключения не помогли произвести впечатление на Полину, а скорее наоборот. Девушка даже перестала здороваться при нечастых встречах, а когда здоровался он, прятала черные как смоль глаза и демонстративно задирала нос. Мол, знать тебя не хочу и уже не помню, были мы знакомы али нет. Жила она через две улицы от Гулаевского дома, была на три вершка выше него, на год старше и имела, как думал сам Коля, самую длинную косу во всей станице Аксайской.

«Нужно действовать решительнее!» – сделал вывод Николай и в один из дней подловил Полину на колодце, когда она пришла туда с двумя ведрами и коромыслом, чтобы набрать свежей воды. Юноша подошел к ней и без слов вручил красавице большой букет хризантем, подмигнул озорным глазом, развернулся и, улыбнувшись, пошел прочь с гордо поднятой головой. Но, пройдя всего с десяток метров, Коля услышал сзади громкий раскатистый свист. Следом раздался басистый голос:

– Эй, шкет! А ну-ка постой.

Коля остановился и медленно развернулся. Это был Васька Нагайкин со своим другом Витьком. Они сидели на лавочке в глубине рощи, начинавшейся возле колодца, и Коля, не отрывавший глаз от красавицы Полины, просто не обратил на них никакого внимания.

– Чё за веник ты Польке сунул, а? – задиристо произнёс Нагайкин и двинулся в сторону Гулаева.

Его друг Витька засеменил следом.

– Не веник… а цветы. Да и вообще – не твое это дело, Васька, понял? – ответил Коля и инстинктивно сжал кулаки.

Васька был значительно выше и шире в плечах, а самое главное – ему было семнадцать лет, тогда как Коле шел пока еще только шестнадцатый год. Витек, чувствуя напряжение, повисшее в воздухе, поправил клетчатую кепку и с ухмылкой наклонил голову сначала вправо, потом влево, разминая шею. Это был его всегдашний ритуал, когда крупные кулаки хулигана начинали чесаться.

– Понял. Конечно, понял. Что же ты сразу-то не сказал? – вскинув брови согласно закивал головой Васька, потом вразвалочку подошел к Николаю и, оскалившись, резко ударил его в живот. От неожиданности Коля сложился пополам, жадно глотая воздух, но быстро пришёл в себя. Отскочил на пару шагов от обидчика и выпрямился. Видя это, Васька с надменным видом хотел нанести второй удар. Но не тут-то было: Колька шагнул вперед, выпрямился как пружина и что есть силы вмазал Ваське прямиком в широкий подбородок. Тот слегка пошатнулся, сделал шаг назад, как бы стараясь уцепиться за воздух руками, но устоял на ногах. Витек секунду стоял с открытым ртом, явно не ожидая от мальца такой прыти, а потом кинулся на Гулаева. Тот пытался увернуться, но было поздно. Крепкие руки схватили его за шею. Васька, тоже поначалу ошарашенный, пришел в себя и следом за другом накинулся на обидчика. Досталось казачку изрядно. Получив пять-шесть крепких ударов, он развернулся и что есть мочи стал убегать в сторону дома. Глаза предательски слезились от обиды. Мчась по проселочной дороге, Гулаев оставлял за собой столб пыли. Когда до родного куреня оставалось метров сто, он оглянулся назад, проверив, не преследуют ли его обидчики, и перешел на шаг, опустив голову и сунув руки в карманы. Получить тумаков было не обидно, обидно было то, что эту картину наблюдала Полька. Если бы он смог дать отпор этим верзилам – другое дело. А он? Мало того, что получил, ещё и убежал. Пятками засверкал, как трусливый мальчишка. Николай, подойдя к дому, от досады ударил кулаком о деревянный забор.

– Ну и вид у тебя, внучок.

Возле калитки на лавочке сидел дед Иван. Он прищурился и оглядел приближающегося внука. Приглаживая длинную седую бороду, старик рассматривал кровь под носом, распухшую скулу и губу.

– Где это ты так добро по сопатке получил? – слегка улыбнувшись, спросил он.

Колька вмиг собрался, вытер рукой нос, размазав кровь по щеке, и как можно спокойнее произнёс:

– Да так, с Васькой Нагайкиным чуток поспорили.

– И что же за спор такой у вас вышел? – улыбаясь в усы, поинтересовался дед.

– Да так… Поспорили… про это… как его? Кто больше по весне на Раздорах чебаков словил.

– Ну и кто же больше? – по-прежнему щурясь, вопрошал дед.

– Да ты знаешь, деда… Это же нечестно… Вдвоём на одного. Я так разумею, – не выдержав, воскликнул Коля и с негодованием продолжил: – Да и старше они меня, больше чем на год. Скажи… Это ведь нечестно?

– Скажу, внучок, что ж не сказать… Тут дело нехитрое… Ты только сходи сначала умойся. А то отец увидит тебя с разбитым носом, так в довесок еще и нагайкой отходит. А как утрёшься, так возвертайся. Скажу, что я по этому поводу думаю.

Коля, опустив голову, потопал в сторону дворового умывальника, представлявшего собой цебарку с ковшиком. Через пару минут они уже прохаживались с дедом по саду. Дед внимательно осмотрел одно из деревьев и сорвал спелое наливное яблоко, протянул его внуку.

– Ты кушай, внучок, да слушай. Усёк?

Коля послушно взял спелый крупный плод.

– Усёк, деда. Усёк. Ты лучше скажи… Скажи мне, как этих супостатов побить?

– Первое правило запомни: влез в драку – побеждай. Хуже ничего нет, чем драку затеять и битым выйти.

– Но деда! А если их больше? Если они ещё и сильнее? – Коля поднял глаза на старика, опершегося двумя руками на свою тросточку

– Ты, внучок, где родился, помнишь? В какой семье родился, помнишь? Или пускай тебе батька нагайкой напомнит?

Коля понурил голову и замолчал. Дед же подкрутил ус и продолжил:

– В былые времена казаки выходили с турками и один к пяти, и к десяти… а бывало, и один к двенадцати, и ничего… побеждали. Как ты мыслишь, почему?

– Почему, деда? – внук вновь поднял глаза и захлопал ресницами, с интересом ожидая ответа.

– Потому… Ты выражение слыхал такое: сильный казак?

– Нет… не слыхал…

– Потому что казаки не силой славятся, а удалью и смекалкой, а еще лихостью своей. Потому и кличут казаков удалыми и лихими. Понял?

Коля согласно закивал головой, поправив непослушный чуб.

– Смекалка – твоя главная подруга. Если врагов двое, то голову включай, она подскажет. Вот смотри, – старик обошел внука, встав с другой стороны. – Хорошо меня видишь?

– Не очень… солнце слепит, – Коля стал щуриться.

– А вот я тебя, наоборот, хорошо. Смекаешь?

– А если солнца нет? Или высоко оно?

– Думай… внучок! Если солнце высоко, ты вокруг оглядись, голова-то тебе на что? А самое главное – в бою будь как вихрь: на все иди, враги должны бояться. Не жди, пока тебя ударят, бей первым. Неожиданно бей, неистово, лихо, на кураже… тогда ни один враг не устоит.

– А если все же страшно станет? – понизив голос и вновь опустив глаза, спросил Коля.

– Бояться можно, бояться не стыдно… Но это до драки. А во время драки бояться поздно – это крепко запомни. Казачья смелость порушит любую крепость. Так еще мой дед говорил. Понял?

– Понял, деда.

– И ещё запомни: казак в бою, как беркут в небе, всё видит. И если бьёт, то стремительно и наповал. Беркут хоть и небольшой, а бывает, и волка бьёт… свалится с неба молнией и наповал… не смотрит он, кто сильнее да крупнее…

– Бе-еркут, – протяжно проговорил Колька и мечтательно посмотрел в небо. – Я бы хотел быть беркутом… то есть казаком, – опомнившись, произнёс он.

Старик покачал головой, взял внука за плечи и произнес:

– Вижу огонь в глазах: наш огонь, его не скроешь. Добрый казак будет! Тут меня не проведешь… А теперь иди в хату, обедай. Мать ухи наварила.

Коля приобнял деда и вприпрыжку побежал в сторону дома, по пути несколько раз взмахнув руками, словно широкими крыльями. Дед перекрестил его вслед, потом сложил руки за спину и поковылял следом: запах наваристой ухи уже расплывался по широкому двору казачьего куреня.

* * *

Через пару дней мать послала Колю на рыбалку, разбудив его ранним утром. Накопав червей, взяв удочку, ведро и кукан, он отправился в сторону Дона. Все эти дни, особенно перед сном, слова деда не выходили у мальчишки из головы. Снилась ему теперь не кареглазая Полинка в нарядном платье, как прежде. Снилось казачку, будто он беркутом летает над степью, высматривая волков, и, одолевая их в битве, возвращается домой. Летит высоко-высоко, видит родную станицу Аксайскую, раскинувшуюся на высоком берегу Дона. Видит взбирающиеся по склонам виноградники, сверкающие на солнце налитыми гроздьями. Вдыхает воздух, напоенный ароматом спелых ягод и степного разнотравья. Видит старые, потемневшие от времени, дома с резными наличниками, пропитанные историей многих поколений казаков, живших здесь. Наблюдает с высоты за узкими извилистыми улочками, кое-где вымощенными брусчаткой, которые прорезают зеленый лабиринт садов и упираются в широкие прямые улицы, идущие от Троицкого собора к Успенской и Одигитриевской церкви. Замечает зорким взглядом, как по ним неторопливо бродят куры, устраивающие гвалт из-за проезжающих повозок. Где-то из открытых окон доносятся звуки старинных песен, где-то – задорный детский смех. Ближе к реке Аксай виднеются многочисленные шумные родники и перешёптывающиеся между собой деревья, отбрасывающие на землю густую тень. После таких снов не хотелось просыпаться, и в груди подростка зародилась мечта: мечта летать словно могучая степная птица.

По пути на рыбалку он вспоминал сладкий сон, изредка прикрывая глаза, и вскоре очутился возле здания магазина. В этот момент из него вышли две знакомые фигуры. Васька Нагайкин достал папиросу, Витька расторопно вытащил спички и дал огонька товарищу. Выдохнув густой сизый дым, Вася зажал папиросу в зубах и засунул руки в карманы широких брюк. Потом лениво повернул голову и широко улыбнулся.

– Смотри-ка? Садовод наш в рыбака переквалифицировался. А ну подь сюды, быстроногий ты наш. – Витёк в такт словам товарища стал вновь разминать шею, весело насвистывая незамысловатую мелодию.

Коля остановился. Кулаки сжались, чуть не сломав удочку. Он выдохнул и пошел навстречу недавним обидчикам.

– Витёк! Ты смотри, какой он грозный. Кулачки сжал, бровки насупил. Видать, урок не усек, малец? Чую, еще чутка подучить придется. – сказал Васька и стал мять ладонью кулак, хрустя длинными пальцами.

На этих словах Витька захохотал, видимо, подобные шутки товарища вызывали у него неподдельную радость.

– Не до конца усвоил. Можно и подучить, коль на то пошло, – неожиданно даже для самого себя произнёс Коля спокойным ровным голосом. В голове уже созрел план.

– Это я запросто! Смотрю, дерзкий ты сильно, – Нагайкин стал медленно закатывать рукава.

– Только удочку с куканом положу, чтобы не поломать… – Коля, глядя на улыбающихся противников, медленно опустил вещи на землю.

Попутно он зачерпнул обеими ладонями рассыпчатый чернозем вперемешку с дорожной пылью. Резко подскочив, швырнул сыпучую массу прямо в лица обоим обидчикам. Это возымело эффект даже лучший, чем задумывалось.

– А-а-а, сучок малолетний, – закричал Васька, песок попал ему в глаза, влетел под веки, папироса выпала изо рта и упала на дорогу.

Витька тоже что-то замычал и стал тереть кулаками глаза. Коля же не терял времени зря. Хрясь! Размашистым ударом он дал Васе в ухо. Попал хорошо, тот взвизгнул от резкой боли. Бац! Следующий удар он нанес носком ботинка в лодыжку Витька. Тот повалился на землю, схватившись руками за ногу, и следом получил ещё один удар уже в живот. Васька стоял на ногах, одной рукой протирая глаза, другой размахивая в воздухе в попытке ухватить соперника. Гулаев поднырнул под руку и что есть мочи коротким ударом снизу вверх дал ему в нос, из которого тотчас же хлынула кровь.

Коля осмотрелся: рядом с дорогой лежал деревянный дрын. Схватив его, он разбежался и с диким криком ринулся на врагов. Те, кое-как протерев глаза, бросились в разные стороны. Коля же не унимался, прибавил скорости и на бегу дал увесистой палкой по спине хромающему Витьку. Тот глухо захрипел и побежал еще быстрее, превозмогая боль в лодыжке, теперь уже схватившись за поясницу. После этого удара Коля остановился, бросил палку и, опёршись на колени ладонями, отдышался, с ухмылкой наблюдая за двумя улепётывающими фигурами в конце длинной улицы.

После этого Николай Гулаев подошел к своим вещам, неспешно отряхнулся, смахивая пыль и песок со штанин и ладоней. Потом небрежно пригладил непослушный кудрявый чуб, поднял ведерко, удочку и как ни в чем не бывало пошел дальше в сторону спуска к реке.

Проходя мимо женщины и двух её молоденьких дочерей, наблюдавших драку с открытой веранды просторного дома, он даже не посмотрел в их сторону. Женщина перекрестилась, а девочки захихикали, что-то шепча друг другу на ухо.