Czytaj książkę: «Две жизни одного каталы»

Czcionka:

Дизайн обложки Богдан Довгало

ISBN 978-5-0055-3393-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть первая
Свободен как ветер

Душным воскресным вечером в середине лета 1982 года завизжали-заскрипели тросы, закрутились ржавые шкивы на тяжелых металлических воротах огромного мрачного здания на улице с неприятным названием Силикатный проезд. Московский СИЗО №3 принял внутрь голубой, ничем не примечательный микроавтобус РАФ. Случай довольно редкий – обычно в эти ворота въезжают и выезжают однотипные серые грузовики-автозаки. Из рафика вышли шестеро в гражданской одежде, причем один из них – грузный мужчина с номенклатурным лицом – был в наручниках. Арестованного повели в карантин, трое из сопровождавших вернулись в машину, а двое старших остались внутри. Минут сорок полковники заполняли бумаги и куда-то звонили по телефону. Но, наконец, вышли и они, вновь истошно взвизгнули тросы, ворота отъехали, и голубой микроавтобус, выскочив на Звенигородское шоссе, помчался к площади Дзержинского в известный дом №2, что расположился прямо за спиной Железного Феликса.

Смежники

Когда-то здесь располагались то ли конюшни, то ли казармы какие-то. Потом, конечно, тюрьма. Но позднее, при Сталине, начали достраивать этажи и расширять – получился МУР. На самом деле, здесь расположено много служб, да, собственно, и все столичное управление внутренних дел находится в этом же здании. Был тут и милицейский музей даже, да закрылся года три назад. А уголовный розыск занимает лишь одно крыло, но обыватель все равно называет это здание МУРом.

– Разрешите, товарищ полковник?

– Да-да, заходи. Тут тебя с утра двое из ларца ищут!

– Из какого ларца, товарищ полковник?

– Из того, что справа от «Детского мира». Не могут без нас, понял? Чуешь? – вдруг спросил он, повел носом, и на лице его отразилось омерзение. – Одеколон! Уже час как ушли, а он все висит…

Начальник отдела был в некотором смущении и к тому же, как это частенько бывало, мучился похмельем. Ему было неловко отвлекать своего лучшего опера на дело, к которому угрозыск не имел отношения.

– Короче, Долин, хотят они твоего человечка на пару-тройку дней. А нужен он им для внутрикамерной разработки важного клиента, думаю, по хлопковому делу кого-то привезли, – закончил он.

– Которого из моих?

– Ну, того же, с которым они прошлый раз работали, не помню псевдоним.

– Немец! Но он же шпилевой, а у них сейчас самый сезон. Навряд ли он в Москве.

– То есть ты хочешь сказать, что местонахождение собственного агента тебе не известно?

– Найду. А куда они его – в Лефортово?

– Нет. В нашу пересылку, в СИЗО №3. Не знаю, зачем – наверное, прессовать хотят. В Лефортово-то какой пресс? А сроки их, видно, жмут – вот и решили ломать пассажира об колено. Прогнать через наши уголовные ужасы, жути привить. Возьми вот листочек – тут они написали телефонный номер. Как найдешь Немца, сразу звони и передай его смежникам. Все бумаги для СИЗО, инструктаж и прочее они сделают сами.

Номер, однако, Долину не понадобился – у кабинета его уже ждали двое с полупрозрачными рыбьими глазами. По этим ничего не выражающим глазам в сочетании с неброской, но всегда аккуратной одеждой опер с пятидесяти шагов безошибочно определял чекистов – не было даже смысла спрашивать удостоверение.

– Вам, очевидно, начальник уже сказал о нашей, – старший выдержал короткую, но выразительную паузу, – просьбе?

– Сказать-то сказал, но тут такое дело, – притворно вздохнул Долин, – агента, скорее всего, нет в Москве.

В глазах старшего мелькнула растерянность, а младший вздрогнул всем телом и рефлекторно мотнул белесой головой. Тут-то его Долин и вспомнил.

– То есть как это – нет в Москве?

– Ну так. Он же «катала». Или «шпилевой». Короче, картежник-мошенник в нашей классификации. А сейчас лето. Сезон отпусков. Скорее всего, он в Ялте или Сочи. Не отдыхает. Работает.

– Это абсолютно… это совершенно невозможно! – затараторил, заикаясь от неожиданности, блондин и вдруг замолк под тяжелым взглядом старшего. Оба вышли, поговорили минуту в коридоре и вернулись.

– Значит так, майор. Сегодня до полуночи нужно кровь из носа найти агента! Оставляю машину, и вот, товарищ Романов тоже остается вам в помощь. Я иду к руководству и попрошу, чтобы вас сегодня не отвлекали. Езжайте прямо сейчас.

Обреченно вздохнул старший оперуполномоченный отдела «А» (агентура) Долин, собрал все горящие, текущие и неотложные бумаги со стола, запер их в сейф, опечатал его, закрыл кабинет, вдавил в пластилин специальный шнурочек, прижал его персональной печатью и поплелся за кэгэбэшником вниз. Год назад его точно так же вызвал начальник и приказал срочно найти информатора, в совершенстве владеющего игрой в длинные нарды. Именно в длинные. Оказалось, что нужно это было кэгэбэшникам – забрал Немца тогда вот этот блондинистый хлыщ с признаками эпилепсии. Три дня агент просидел в Лефортово, играя в эти самые длинные нарды с каким-то важным обрусевшим иранцем, попутно выводя того на нужные разговоры.

«Вот же сучье племя, – горько размышлял Долин, устраиваясь на заднем сиденье, – халявщики гнидные». И спросил участливо:

– Чем же так приглянулся вам мой долгоносик?

– Ооо! – непрофессионально затараторил Романов. – Это уникум! Ведь я, как вы помните, уже с ним имел дело. Аудиоматериалы слушал, транскрипты читал. Он же любого разговорить может! Мягкий напор, юмор, участие, ирония… Изумительно сработал у нас в Лефортово. Просто блестяще. Вот и теперь мы очень на него надеемся. Нами задержан крупный взяточник, который все отрицает. Вообще все. Разработана оперативная комбинация, в центре которой окажется ваш человек. Он, повторюсь, в прошлом году произвел на нас большое впечатление.

– Но ведь каталы все, поголовно все, такие! Уболтать, расположить к себе и приголубить – их жизнь, их хлеб. И этот точно такой же, как остальные. Ничто его не выделяет от прочих. Ну, может, английская школа и МГУ, – и добавил лукаво, глядя в сторону: – А хотите, я передам его вам?

– Это, к сожалению, невозможно, – горько вздохнул кэгэбэшник. И замолчал.

«Вот же тварь. Конечно, невозможно – ведь для меня он уже будет расшифрован! Халявщики. Как есть, халявщики. Привыкли работать с инициативниками – с теми, что сами просятся стучать на начальство, соседей, друзей… А вот вора зацепить не можем, картежника не можем, – злорадно думал Долин, глядя на проплывающее за окном Садовое кольцо, – эх, хоть бы этот паразит оказался дома!»

Немца он завербовал четыре года назад на скупке краденого. Материал был изначально тухлый и до суда бы не дошел – дубленка та была куплена у фарцовщика, и доказать, что катала знал о ее криминальном происхождении, было почти нереально. Тем не менее шпилевой перепугался – очень уж ему не хотелось испортить репутацию, загремев на нары по «барыжной» статье, и он скрепя сердце дал подписку о сотрудничестве с угрозыском. Уголовку прекратили, а в братву осторожно пустили слушок о том, что задержанный молчал как камень и таким образом развалил дело. Информации агент давал немного и всегда по иногородним, зато охотно соглашался раз в год двое-трое суток отработать в камере, поднимая себе таким образом блатной авторитет.

– А что же делать будем, если не найдем Немца?

Гэбэшник за рулем вновь нервно затряс головой:

– Нет, нет и нет! Это совершенно невозможно! Вы не представляете, какого масштаба проблема возникнет. Надо найти.

– Может, вам другого подогнать?

– Не нужен другой. И в оперчасти СИЗО есть другие – и у нас есть. Нужен ваш – мы знаем его в работе.

– Это я понял, но будьте готовы к тому, что в адресе его не окажется.

И вновь белесый залопотал, затряс нервно башкой и чуть не врезался в стоящую на перекрестке машину. Долин мгновенно нарисовал в голове картинку совещания в большом кабинете на третьем этаже здания, что выходит на площадь Дзержинского – угрюмые начальники негромко обсуждают тупиковое дело, вдруг откуда-то тянется вот эта рука, что сейчас сжимает руль. Романову дают слово, и он сбивчиво рассказывает о ментовском чудо-агенте.

– Ну что же, товарищи… К сожалению, выбора большого у нас нет. Действуйте, – вздыхает председатель, и все с ненавистью смотрят на выскочку.

Может, и не так все происходило, но от слов «в адресе его не окажется» на вспотевшей шее водителя выступили красные пятна. Долин, впрочем, тоже нервничал – они уже подъезжали к дому на Фрунзенской, где жила мать Немца.

– Стой! – разом перейдя на «ты», вдруг закричал он. – Стой и прижмись! Вот же он, голубчик, идет!

Немец

Ну да, Немец. Так велели подписываться. А что, позвольте спросить, делать? Как работать без прикрытия? Я не открою секрета, если скажу – все стучат. Ну, или почти все. Тут важно правильно и по профилю продаться. Что значит по профилю? Ну вот я, к примеру, по ментовской классификации, «катала» или картежник-мошенник (почему «мошенник»? Почему сразу безапелляционно мошенник?). Так вот, мой уровень – МУР. Но не весь, а элитный отдел «А». Эти отмажут, если что. У них большие отмазывательные возможности, каковыми не обладает никакой региональный, скажем. Фрунзенский райотдел. Не годится мне и ОБХСС – 147 статья УК («Мошенничество»), по которой мне суждено прилипнуть, – не их линия. Да и не любят бэхээсников внутри милиции. Так что когда меня взяли с дубленкой, которую я сдуру купил у этого склизкого фарцовщика Стасика, то неизвестно, кому повезло. Давать подписку о сотрудничестве, а потом подстукивать, конечно, неприятно, но это необходимое зло в моем деле, тем более что стукачества в чистом виде тут нет – просто передаешь слухи, циркулирующие в нашей среде, и подписываешь этим псевдонимом. Так вот об отмазках – год назад приняли меня в свердловской гостинице «Юбилейная» прямо за игрой. Бесхитростно, по-уральски, отпиздили и закрыли ни за что. Трое суток коллекционировал я вшей, а как только отпустили – спортивной походкой поспешил на ихний Главпочтамт и с межгорода дозвонился до куратора своего. Что вы думаете – свердловские менты отстали в секунду! И паспорт вернули в тот же день! Тут главное не расшифроваться перед мусорами, перетерпеть и при первой возможности позвонить в МУР Долину. Фамилию эту от меня никто услышать не должен. Ни в коем случае нельзя ссылаться на нее при задержании, где бы оно ни случилось. Перетерпеть, позвонить – получить отмазку. Так это работает. Не от всего отмажут, конечно. Вот если я обкатаю в буру члена Политбюро, например, то сидеть мне не пересидеть. Ну и от иностранцев надо бежать как от чумы. Это общее правило всех шпилевых – держаться подальше от иностранцев и от ведомства, которое их опекает. Поначалу я и не знал об этом. Правда, иностранец иностранцу рознь.

Вот, помню, захожу как-то в туалет на первом этаже ялтинской «Тавриды», вижу: два мусора в гражданском с энтузиазмом и воодушевлением метелят армяна. Тут догадаться легко – бьют привычно, довольно сильно, но так, чтобы без синяков. Я проследовал мимо по своему дельцу, а когда вышел из кабинки, ментов уже не было – у умывальников горько плакал армян, но не от боли, а от обиды.

– Инча? – спрашиваю. Типа «что такое» по-армянски.

– Я никакой не армян, а саудовский, бля, арав! Это, – говорит, – менты меня отдубасили!

– Может все же – араб?

– Нет! Не откажите проводить меня до номера. Похоже, вы гражданин приличный, а у меня голова кружится.

Чего ж не проводить? Человек араву друг, пусть и саудовскому. Поднялись мы в его люкс – он любезно предложил мне выпить, но я честно сказал, что в гостинице по работе. Потому выпить никак не могу.

– Удивительное совпадение! И я тут по работе. Я принц, член королевской семьи. А приехал сюда, чтобы встретиться с товарищем Брежневым. Мне сказали, что он сейчас в Ялте.

Что ж, думаю, все более-менее закономерно. Вот я, к примеру, никакой не принц, но если вдруг нестерпимо сильно захочу встретиться с Брежневым, то тоже имею все шансы быть отпизженным в туалете людьми в штатском. Ничего тут удивительного нет.

– А зачем вам, извините, Леонид Ильич?

– У меня к нему поручение от короля Фахд Аль Сауда.

– Боюсь, что это слишком высокие материи для такого простого человека, как я. Может, в картишки?

– Ни боже мой!.. Но у меня есть нарды.

Сели мы на балкон играть, и принц рассказал мне свою печальную историю. Заселился он третьего дня в номер, отужинал сытно да и лег себе спать. Вдруг среди ночи врываются мусора и устраивают натуральный шмон. А один из них что-то кричит принцу по-армянски. За своего, дурак, принял. Неудивительно с учетом характерной физиономии принца.

– Я ему говорю – не понимаю армянского, а он обиделся – и ногой меня в живот! Тут и другие навалились. Я отлежался, а утром поехал к главному милиционеру на прием. Тот давай извиняться – это, говорит, был всесоюзный рейд по отлову проституток, ничего поделать нельзя. А избили-то, говорю, меня за что? И синяки показываю. Он закричал в телефон – уволить! И, наверное, уволил вот этих двоих, что меня в сортире плющили. А вы как думаете, Брежнев сейчас в Ялте?

– Надо газету в холле посмотреть – там будет написано.

– А если он в Ялте, у него в номере тоже шмон был?

– Навряд ли. Кого там искать? Ведь Леонид Ильич, извините, в возрасте…

– Ну, как сказать, как сказать… Вот наш король тоже далеко не юноша, но…

И так, в приятной содержательной беседе я проиграл всю наличность, часы и печатку. Печатку, надо заметить, не простую, а с двумя выдвижными штырьками. Ими можно было метить карты прямо в процессе игры – один давил звездочку, второй – крестик. Известный ереванский мастер Левон Галстян специально для меня его изготовил за деньги немалые.

И вот что удивительно – примерно через неделю гоняю я шары в бильярдной «Интуриста», смотрю – заруливает крымский положенец Рантик Сафарян с моим принцем под ручку, и оба непринужденно трут между собой по-армянски!

Вот такие в нашем деле встречаются иностранцы – саудовские армяне. Подальше от них! Подальше.

Так вот, за Долина, дай бог ему здоровья. Я считаю, что мне с ним повезло – особо не дергает, воспитывать не пытается. Раз в год я на два-три дня захожу в ИВС – так теперь КПЗ называется. Мне это не западло, где-то даже для авторитета полезно. Впрочем, больше одного раза за 10—12 месяцев идти в камеру я никак не могу: примелькаешься у «синих» – те быстро смекнут, что к чему. Пришить – не пришьют, но передадут свои подозрения на волю, а в шпилевом деле СССР большой лишь на глобусе – на самом деле, загаситься нигде не получится. Работать игровые больше не дадут: будут гнать с южных и балтийских пляжей, из баров, ресторанов, аэропортов… да отовсюду, где трудовой катала мог бы выцепить жирненького лоха. Но самое страшное даже не это. Самая печаль в том, что больше никак нельзя попасть на зону! Если «синие» уже что-то подозревали, а с воли подтвердили – дела херовые. Забьют под шконку, а то и вовсе жизни лишат. А ведь тюрьма – всегдашний спутник каталы. Она незримо где-то рядом, иногда за спиной, иногда за поворотом. Эх-эх, грехи наши тяжкие – не слушал я маму. Так вот, кстати, послала меня матушка в аптеку с рецептом – иду, головой верчу, солнышку радуюсь. Вижу – тормозят. За рулем какой-то белесый пидорского вида, на заднем сиденье он – Долин. Тьфу, как некстати.

Долин

– Никуда не поеду, – отрезал Немец, – во-первых, мама ждет лекарства, во-вторых, у меня в кармане лежит билет в Ригу. Я планировал провести заслуженный отпуск в Юрмале. Нервы, знаете ли, ни к черту! Какая тюрьма? Зачем тюрьма? Вы позволите, – обратился он к белесому с рыбьими глазами, – поговорить нам с гражданином Долиным приватно?

Романов заторопился выйти из авто, но оба – и Немец, и Долин – оказались проворней. Кто знает эти кэгэбэшные машины – там, поди, пишется каждый пук. Они направились в подъезд, вышли во внутренний двор на противоположной стороне здания и уселись на скамеечку.

– Это абсолютно невозможно! Неужели не понятно? «Тройка» ведь – пересыльная тюрьма, вы чего! Из нее осужденных раскидывают по зонам. Как я могу оказаться там на трое суток, а потом вдруг материализоваться в «Космосе» или «Белграде»? Это же перст указующий!

– Слушай, – в большом смущении отвечал опер, – как я понял, они соберут зэков из области и совсем другой окраски – хулиганов там, мокрушников бытовых, шушеру всякую… никого из твоей категории там не будет – хуета одна. Я чекистов сам не люблю, уж поверь, но насчет шифровки у них всегда было надежно. Нет причин за это переживать. Там чалится какой-то партайгеноссе из Краснодара, кажется. Он взяточник, но отказывается говорить, где затупиковал бабло. Тебе надо к нему принюхаться, а там уж как покатит. Иди домой – отдай таблетки и переоденься в треники какие-нибудь. Билет пропавший тебе компенсируем – полетишь обманывать трудящихся за счет МУРа.

– Что? Как? Где он? Убежал? – Романов вновь пришел в предынфарктное состояние.

– Да нет. Спустится сейчас. Переоденется и вернется.

– Да не вернется он! Я этот дом знаю – тут шесть выходов! Зачем было его отпускать?

Опер не удосужил его ответом. Немец действительно воспользовался боковым выходом, вышел к дороге метрах в ста впереди и поднял руку, голосуя.

– Вон он! Убегает! Такси ловит! – заблажил чекист.

– Все правильно говоришь. Заводись и подъезжай, как бомбила.

Романов цокнул языком, подъехал и подобрал пассажира. С Немцем в салоне он совершенно успокоился и решил вновь перейти на «вы»:

– Вас, Валерий Эдуардович, на Петровку или, может, в какое другое место подбросить?

– На Петровку, – горько вздохнул майор.

– Я очень попрошу, позвоните по номеру, что вам дали утром, и скажите, что я буду на месте через 40 минут.

– Что ж, через 40 минут в камеру меня? – охнул с переднего сиденья Немец.

– Ну что вы, что вы! – затараторил Романов. – Вовсе нет! Сейчас проведем инструктаж, посвятим вас, так сказать, в суть дела. Потом пообедаем и уж тогда…

И белый «жигуль», высадив майора, помчался дальше, унося двух прекрасно образованных москвичей из приличных семей. Один из них пребывал в оргазмическом восторге и был полон изумительных карьерных ожиданий, в то время как второй испытывал глубокую печаль, тревогу и раздражение.

– Вот же сукин кот! – с оттенком восхищения размышлял Долин, отпирая кабинет. – Май в Ялте провел, а теперь, значит, в Юрмалу намылился. Ох, не тем я занимаюсь, ох, не тем…

Но, увы, ничего другого он не умел. Розовощеким 21-летним юношей выпустился он из Омской высшей школы милиции – уникального для СССР учебного заведения, куда можно было поступить сразу после школы и через четыре года казарменного обучения выйти с дипломом юриста. Молодой Валера Долин начал службу в ОВД Китай-Город, отличился при расследовании взрыва в метро зимой 1977 года и вскоре перешел на работу в МУР. Во время Олимпиады-80, заподозрив жену в измене, он начал процедуру развода, и в этот же период его чуть не уволили из органов – при задержании он сломал подозреваемому ключицу. Как это часто бывает, подозреваемый оказался не при делах, перешел в свидетели и начал жаловаться. Скандал удалось загасить, но от работы по уголовным делам его перевели в более спокойный агентурный отдел.

В отделе «А» он сначала занимался ворами в законе, и это вскоре приелось. Настоящие, почитающие традиции москвичи-воры или, как их следует правильно называть, Воры – люди очень пожилые, промотавшие всю жизнь по зонам, этапам да пересылкам, часто страдающие туберкулезом и в большинстве не опасные. В МУРе на эту публику велась картотека: метрики, список статей и обязательно – где и когда коронован, кем рекомендован и кто из авторитетов присутствовал на короновании. «Законник» – титул зыбкий, часто оспариваемый другими Ворами – тут важно соблюсти все детали, иначе можно легко скатиться в «апельсины» – раскоронованные либо получившие титул левыми путями – подкупом авторитетов и прочее. Довольно сложно было отслеживать молодых и дерзких грузинских Воров – они сыпались откуда-то, как цыплята из инкубатора, и было их непропорционально много. «Грузины» – очень мобильная, дерзкая, плохо поддающаяся оперативной разработке категория. Именно на них были задействованы почти все усилия группы. За пару лет работы Долин почувствовал, что подустал – в характере прочно поселился угрюмый сарказм, а речь навсегда засорилась воровским жаргоном. Частенько, опрашивая какого-нибудь уголовника, майор ловил удивленный, вопрошающий взгляд исподлобья – где ж ты, мусорок, так лихо феню освоил? На каких этапах, в каких пересылках?

Романтика и азарт первых лет улетучились – на смену им пришел опыт. И хоть майор справлялся и показатели у него были совсем неплохие, но появилось ощущение рутины, и, значит, пришло время что-то изменить. Тут как раз началось формирование группы по борьбе с картежниками-мошенниками, и Долин, не раздумывая, ушел туда старшим. Контингент, по которому работала эта группа, был совсем другой – здоровый, следящий за собой, модно одевающийся и профессионально улыбчивый. Никакого воровского омерзения к ментам они не испытывали – легко шли на контакт, много и непринужденно болтали. Проблема в работе с ними лишь одна – потерпевшие. Их как бы не существует! От агентуры идет огромный вал информации о невероятных суммах, проигранных в катранах – специально оборудованных для игры квартирах, в поездах, в номерах гостиниц и на пляжах – но при этом нет обращений от потерпевших! Не заявляют трудяги, молчит проигравшая последний рубль интеллигенция, и уж совсем невозможно выдавить хоть слово из сильных мира сего – ведь те еще и за карьеру трясутся.

Легче всего шпилевым работается с работягами. Буровой мастер, отпахав десять месяцев на Севере, летит себе погулять на южном берегу Крыма, но на беду имеет пересадку в Свердловске. И вот раннее-раннее утро в аэропорту Кольцово столицы Урала. У секции прибытия с выражением безразличия на лице прогуливается известный свердловский катала Зима. Тут же крутится Васька-Симфония. Васька три месяца как откинулся и тоже ждет прибытия рейса из Сургута. При щуплом телосложении он имеет очень серьезный воровской авторитет – прогнать его никак невозможно, и вот они стоят в хилой группке встречающих, косясь друг на друга.

Зачем же известные каталы, прервав нежный предутренний сон, приехали в аэропорт встречать буровиков-нефтяников? Ответ прост – работа. Непростая, филигранно тонкая психологическая работа по изъятию дензнаков у вахтовиков Севера. Грамотный, хорошо подготовленный катала знает назубок фамилии всего геологоразведочного и прочего северного начальства, помнит названия улиц Нефтеюганска, Ноябрьска и прочих мест, где он никогда не бывал. Он легко заводит и поддерживает разговор с работягой-бурильщиком и прямо в такси начинает тонкое разводилово…

А вот и сургутский рейс. Самый заметный пассажир – вон тот в меру пьяный газовик-бурят. У него красное лицо, наполеоновский взгляд и безумная, невообразимой высоты норковая шапка-формовка. Он что-то требовательно кричит и машет руками.

– Сладенький, – вполголоса с нежностью говорит Зима и радостно направляется к отпускнику. Сейчас он представится снабженцем «Сургутнефтегаза», скажет, что лицо бурятское кажется ему знакомым, засыплет фамилиями, задурит, наврет, что встречает начальника из Москвы, да самолет задерживается, предложит коньячок в своей машине – скоротать время до посадки на симферопольский рейс…

Трех часов хватает уральскому шпилевому, чтобы полностью освободить победителя социалистического соревнования от денежных знаков. Буровику выдаются 100 рублей на обратный билет и хорошую выпивку. В Крым сегодня никто не летит, но и в линейный отдел милиции вахтовик-исследователь недр ни за что не обратится – стремно, стыдно, противно. Лучше еще накатить, забыть всю историю и поскорее оказаться дома в поселке газовиков – там, где над бараком всполохами мерцает северное сияние. Только надо что-то придумать, чтобы мужики не смеялись да в экспедиции не узнали…

Бывали случаи и вовсе поразительные. Не так давно знаменитый харьковский шпилевой «Доктор» со своим ковщиком – помощником, «заряжающим» колоду – в московском катране умудрились за двое суток игры раздеть под ноль заслуженного ученого-ракетчика, только что награжденного Ленинской премией. Лауреат трижды бегал в сберкассу, просадил все до копеечки, но даже после этого категорически отказывался писать заяву! Впрочем, его-то как раз можно понять…

В первые месяцы новой работы Долин испытал настоящий шок, когда ему приоткрылась степень проникновения «игровых» во все сферы советского общества – каталы свободно вращались среди актеров, писателей, композиторов. Ученые, особенно занимающиеся точными науками, генералы-военные, работники совторговли – да многие в скучающей номенклатуре любили поиграть в преферанс, нарды, бильярд и даже в шахматы. Да, есть среди катал и шахматисты! Денежные ставки среди этих далеко не бедных людей сначала были просто стимулом, придающим дополнительную остроту. Ведь все знают, что зеленое сукно игрового стола после трапезы – исконно русская традиция, а деды на фантики не играли. Просадить состояние, растратить казенные деньги и застрелиться – тоже вполне в отечественном характере, но в советское время этот пережиток удалось преодолеть путем полной отмены состояний и свободного хождения огнестрельного оружия. Со временем умные разговоры затихают, на кону появляются денежные знаки, и вот уже на генеральской даче между членкором АН и народным артистом можно заметить солидного седовласого гипертоника, известного игрокам как снабженец артели «Уралзолото», Станислав Игоревич. На самом же деле, это Гарик Тифлисский, четырежды судимый и весьма авторитетный катала из Зугдиди. Но игровая номенклатура хоть и догадывается, что не так прост этот грузин, тем не менее его нежно любит. Да и как не любить – в профессиональные разговоры «снабженец» не лезет, никаких вопросов не задает, никогда не просит продвинуть в карьере двоюродных племянников и с удовольствием одолжит бабла под один процент в день. И таких гариков в столице было немало – их всегда можно встретить в ресторане ЦДЛ, в Сандунах, на открытии недели Итальянского кино – всюду, где не впадло появиться человеку со статусом, именем и деньгами.

Побочным эффектом назначения старшим по борьбе с картежниками стала стремительно возросшая популярность майора. Не проходило недели без того, чтобы кто-то из партноменклатуры не обращался к нему с приватной просьбочкой – не возбуждая уголовного дела и без огласки помочь вернуть деньги, проигранные придурком-сыном, мужем дочери или еще каким-либо отбившимся от рук родственником. Иногда, если это можно было сделать без засветки источника, майор помогал, но чаще отказывал, причем делал это совершенно спокойно – ведь даже просто обратившись с такой просьбой, звонивший себя уже дискредитировал, замарал и унизил. Никаких неприятностей в будущем от него ждать не следует.

В кабинете Долин открыл сейф, достал текущие бумаги и углубился в чтение.

Дверь приоткрылась, после чего в нее, имитируя вежливость, два раза стукнули, и вошел утренний гэбэшник – начальник Романова.

«Вот же скоты. Чего ж им еще надо?» – подумал опер и приветливо осклабился.

– Тут такое дело, майор, – чекист сел напротив, – мне нужно личное дело вашего агента.

– Посмотреть?

– Послушать.

Долин пару секунд вопросительно смотрел на полковника и вдруг понял. Личное дело, в отличие от «Рабочего», содержит реальное имя и данные агента. Поэтому оно носит гриф «совершенно секретно». Всякий заглянувший в это дело обязан расписаться на специальной странице и обозначить, по какой причине этот сотрудник сует свой нос в святая святых. А этот хитросделанный, значит, хочет, чтобы я просто пересказал дело, и тогда ему не нужно будет обозначаться и расписываться – ведь он его не читал и даже в руки не брал! Вот же ушлая росомаха – опечалился Долин. Но делать нечего – в МВД идет чистка, и ведут ее как раз вот эти с водянистыми глазами. Не время ссориться и качать права. И Долин открыл дело.

– Зовут его Панченко Александр Захарович. 1949 года рождения, уроженец города Москва. Закончил спецшколу с углубленным изучением английского языка, затем филологический факультет МГУ. В 1972 году осужден по ст. 144 УК РСФСР на 4 года лишения свободы. Срок отбыл полностью. Оперчастью колонии УЩ/62 характеризуется негативно – от работы уклонялся, играл в азартные игры, помещался в ШИЗО, общался исключительно с отрицаловом, – и, поймав вопросительный взгляд чекиста, пояснил: – С отрицательно настроенной частью осужденных. С блатными.

– А за что конкретно был осужден ваш подопечный?

– Это была довольно громкая квартирная кража в высотке на Котельнической. Он спланировал ее от начала до конца, но сам не участвовал и был осужден как наводчик. В дверях квартиры потерпевшего стояли очень сложные замки производства Швеции – это позволило хозяину считать, что проникнуть туда невозможно. Панченко приготовил два массивных деревянных бруса нужной длины, купил две телогрейки с сапогами и гидравлический домкрат. Исполнители с этими бревнами на плечах, имитируя ремонтников ЖЭКа, беспрепятственно прошли мимо вахтера, поднялись на 11-й этаж, уперли один брус в собственно дверь, второй – в кирпичную стену напротив, посередине вставили гидродомкрат и прокачали его. Отжатая дверь открылась внутрь вместе с импортными замками. «Рабочие» занесли свой инвентарь, прикрылись и основательно выпотрошили квартиру.

– Постойте! Квартира Фридмана? Что-то припоминаю. Там же польские злотые фигурировали.

– Да. От ваших тоже кто-то работал по этому делу. Только не Фридмана, а Фельдмана. Это отчим моего агента.

– То есть как? А зачем тогда?

– Видите ли, в приговоре об этом ничего нет, и сам агент ни при каких обстоятельствах об этом говорить не станет. Как, впрочем, и про срок. Я полагаю, что там что-то внутрисемейное – возможно, Фельдман унижал его мать, и это наложилось на психику, а может, что-то еще. Во всяком случае, материального интереса тут не было – он не взял ни одной вещи от исполнителей. С учетом молодости и первой судимости получил минимальный срок и отбыл в зону по громкому, красивому по понятиям делу. Это позволило ему примкнуть к ворам и чалиться довольно комфортно. Как я понимаю, всю отсидку он просто совершенствовался в картах, нардах да шахматах. Освободившись, вернулся в Москву. Работает на пляжах, в гостиницах и катранах. У меня нет данных о его работе в аэропортах либо на транспорте. В уголовном мире имеет кличку «Студент». В течение трех последних лет задерживался УВД Свердловска и ЛОВД Симферополя за малозначительные правонарушения, но был отпущен после нашего вмешательства. Не женат.